Амирам Григоров

Окончил РГМУ им. Пирогова и аспирантуру. Врач-биофизик. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького, в академии «Торат Хаим». Работал заведующим отделом физиологии человека в Биологическом музее и преподавателем биофизики и физиологии в разных вузах Москвы. Автор нескольких статей по физике мембран. Поэт, критик, прозаик, колумнист, блогер. С 1993 года живет в Москве.

Родился в Баку в 1969 году, окончил школу в 1986-м. Заодно закончил двор, улицу и квартал, о чём следует сказать особо. Это было одно из самых последних многонациональных гетто на Земле. Потому что жили там евреи разных национальностей – горские, европейские, грузинские и даже курдистанские, все говорили на своих языках, и соблюдали свои собственные правила – кто ходил со скрипичным футляром, а кто, что называется, с кинжалом. Это было место, где ещё звучал в моём детстве загадочный “священный язык” горско-еврейской знати, а рядом был слышен чистейший литовско-белорусский идиш, с его бесподобным напором на “ы” и на шипящие. Этот мир был слишком хорош, чтобы существовать долго, и в один прекрасный момент население нашего квартала рассыпалось по свету, как строители Вавилонской башни, создав, впрочем, небольшой филиал в Земле Обетованной. Мои родственники, переехавшие в Москву, так долго колебались между той самой Обетованной Землёй и Америкой, текущей молоком и мёдом, что я успел закончить 2-й Медицинский университет, аспирантуру, поучиться в Литературном институте, академии “Торат Хаим”, поработать заведующим отделом физиологии человека в Биологическом музее, написать несколько статей по физике мембран и стать преподавателем биофизики в Медицинской академии. А дяди-тёти успели состариться настолько, что даже поход на базар за овощами стал для них далёким и полным приключений путешествием. Как говорил мой дед, считавшийся мудрецом и в юности учившийся в Тегеранской ешиве: мужчина и даже иной раз и женщина испытывают в своей жизни истинное потрясение трижды: когда узнают, что умрут, когда узнают, от чего, и когда узнают, когда.

Южная моя родина (рассказы)
«Иерусалимский журнал» 2011, №37

Стихи — ФИНБАН

Простая история о тате (том 1) — ФИНБАН
Простая история о тате (том 2) — ФИНБАН

Мелочи жизни (часть 1) — ФИНБАН
Мелочи жизни (часть 2) — ФИНБАН

«Прощай, жванецкий»
Сталинские чтения — ФИНБАН

facebook

livejournal

Моя прародина далеко,

вернее, область распространения языка, которым не владела даже мама, а дед и бабка мешали с азербайджанским и русским, (в общем, я сейчас об Иране), и, вдобавок, эта прародина никогда мне не нравилась. Всё, что я впервые о ней узнал — там правит Хомейни. Могущество языка сравнимо с могуществом религии, персидский мир, даже став исламским, не перестал быть иранским, но он на другой планете.
И ещё — иногда слышу отдельные мне известные слова, это, в основном, глаголы, в тарабарщине московских таджиков.
Но есть одна черта, которая мне передалась от горских предков — я всегда наблюдаю во всех процессах борьбу племён. То, чего не видят москвичи, но чем пронизана вся персидская литература, например, Фирдоуси или Низами Гянджеви. Вернее, у москвичей стоит заслонка, которую я считаю чем-то вроде таламического исключения.
Есть такая обширная область серого вещества — таламус, среди функций которого — исключение фоновых раздражителей, например, благодаря таламусу мы перестаём слышать воду, капающую из крана, тиканье ходиков, шум автотрассы — таламус разгружает кору больших полушарий от ненужной информации, это такой природный предохранитель. Просто москвичи, двигаясь по эволюционному вектору превращения в желудки на ножках, предохраняют себя от очень многого, отнюдь не только от фоновых шумов.
Я за за всеми без исключения литературными баталиями, которые видел и слышал в России, вижу борьбу племён — ашкеназского племени и славянского, то же я наблюдаю в обществоведении, в политическом дискурсе, везде и кругом, и совершенно не понимаю тех русских, которые утверждают, что этого нет. Вернее, делю тех русских на две категории — 1) тех, что в этой борьбе занимают ашкеназскую сторону, обслугу, лакеев, прилипал и хитрованистых хлопцев, вроде поэта Емелина, и — 2) полных идиотов, которыми можно мостить улицы — вторых на удивление много, для нации, принимающей три века кряду самое живое участие во всех политических событиях Земли.
Я занимаю в этой борьбе русскую сторону. Во-первых, потому что считаю — сильная Россия важнейший противовес Западу, и только в присутствии этого противовеса мы имеем всё-таки мир, а не мировую войну, во-вторых, я не считаю ашкеназов пупом земли — я их очень хорошо знаю, они, потеряв то единственное, что меня с ними связывало — религию, по всему остальному категорически мне не нравятся, в третьих — у них есть собственная прекрасная страна, которая их заждалась.
Занимая русскую сторону, я совершенно не уверен в русской победе — потому что очень хорошо за последние 20 лет изучил и русских, но уверен в том, что не так важен результат, как честность с собой и с В-евышним. И, кроме того, я надеюсь на русскую победу — то, как раз, что русские постоянно делают вопреки всему.

Я повторяюсь, конечно, но таки скажу.
Главнейшей ценностью «путинского» периода русской истории я считаю именно передышку, которая дана нашему скорбному коллективному разуму. Не Крым — это была случайность, и Крым просто падал, как перезревший плод с дерева, и надо было банально руки подставить. Не очищение от совковой грязи Москвы и Питера (Великого Новгорода, Казани и т.д.). Не возникновение на руинах совковой пьяной солдафонщины армии современного типа. Это всё круто, но всё-таки не так важно.
Как эта передышка.
С хрущёвского времени нам дули в уши, да так, что невозможно было этого не слышать. Вдували этот недочеловеческий «ленинский гуманизм» в наиболее быдлоугодной редакции — сначала твардовские и эренбурги, потом солженицыны, графоманы из Политехнического, все эти евтушенки, потом — окуджавы всякие, дебильные барды, потом к делу приступили местечковые драматурги, горины разнообразные, розовы и шатровы, режиссёры марки захаровы, потом включились обезьяны-сатирики: арлазоровы, измайловы и жванецкие, потом — свора дейчей, щекочихиных, новодворских и радзиховских, потом — гандлевские, гандельсманы и губерманы, и этот многолетний адский вой попросту свёл с ума — поэтому советские люди превратились в пьяных афонь и разрушили страну, в которой жили — страну, за которую наполовину полегло предыдущее поколение.
Я помню, как это выглядело — ну кто такой, к примеру, Басилашвили? Ну кто? Совковый лицедей, олигофрен из тусклых киношек для сантехников. Но он, я это хорошо помню, квакал что-то о политике и «судьбах родины», и его слушали! Слушали! С теми самыми бараньими стеклянными глазами, о которых столько было сказано.
И вот только сейчас стало ясно, что театральные и киношные шизофреники могут болтать всё, что угодно, но никого это не колышет. Эти их болтливость и фрондёрство — просто следствие профессионального повреждения мозгов — как силикоз у шахтёров. И графоманы могу хоть на стенку лезть со своими житомирскими откровениями о русской бездне, и кроме всемирного житомира, никто теперь не кидается отбивать ладони в аплодисментах. И плевать стало на то, где они кривляются, в каких фильмах и спектаклях, и дважды плевать на то, кого они там изображают. Они никто. Пустое место. И то, что они несут на тему судеб родины — теперь никого не возбуждает, кроме них самих.
Теперь, когда очередной дежурный по канаде, какой-нибудь то ли художник без картин, то ли писатель без текстов, принимается вещать «мы, гусские, имеем непгавильную политику со вгемён Рюрика» — раздаётся один оглушительный хохот.
Теперь, когда выползает очередная Буба или Мимино и принимается учить жизни — просто зевают и переключают канал.
Теперь, когда совковые «большие художники» начинают внеочередной сбор подписей в защиту очередного проворовавшегося члена своей корпорации — подписывает только сама корпорация, а ещё Маунтин-Вью, Брайтон-бич, русскоязычная Хайфа и Торонто.
И спасибо за это Владимиру Владимировичу Путину.
Как Путину это удалось?
Он не гёрмямищ, вот в чём дело. Я сейчас поясню, что такое гёрмямищ. Слово не имеет аналогов в русском языке, это как «финский стыд». Происходит от тюркской фразы «глаза его не видели». Это человек, который легко роняет достоинство при виде вещей или предметов, имеющих для него ценность. Гёрмямищи в Баку покупали новые туфли, тут же напяливали, а свои старые оставляли в магазине — типичное поведение т.н. «чушки» — мусульманской разновидности русского сантехника афони.
Вот, к примеру, Брежнев. Ещё до инсультов и маразмов. Приехал в Германию. Западную. Подарили ему сотый мерс. Ну, возьми ты ключи, поблагодари, отдай помощнику. Нет, он, трясясь от жениховского нетерпения, тут же за руль сел и принялся кататься. Или увидел в Америке актёра, снимавшегося в американских боевиках (которых мы в глаза не видели, но он-то видел). и побежал лобзаться и паясничать.
Отпетым гёрмямищем был Хрущёв — налили ему в Америке кока-колы, и он, прямо на камеру, вылакал её, как боров.
Гёрмямищями были Горбачёв и его самка. Исключительным гёрмямищем был Ельцин. Все они выезжали на Запад, как в луна-парк, или как на карнавал, чтобы окунуться в мир прекрасных вещей, всяких чудных ништячков и вкусностей. Они не скрывали своего восторга принципиально. Просто не могли скрыть. Хрущёв ещё чего-то там гавкал, мол, у нас всё не хуже, но по его плебейской роже всё было понятно.
Гёрмямищем не был только Сталин. Как ни удивительно, им был Николай II — и получил саблей он в Японии по куполу потому, что жадно кинулся татуироваться, покупать тамошних шлюх и всячески развлекаться, и нарушил тот незримый барьер, что был между ним и японцами. И в Германию он ездил, и подолгу там проживал тоже исключительно по-гёрмямищски.
Но это всё-таки давно было.
Что касается совкового человека, то его полная неспособность руководить своей судьбой отчасти объяснима властью гёрмямищей. Именно эта власть вбивала отсутствие собственного достоинства, самоненависть и зависимость от мнения любой мрази и сволочи, пробравшейся в телевизор.
Путин не такой — и это скорее исключение в том поколении.
И я буду голосовать за него.

Очередной тихоня-либерал, мааскофский поэт (я не представляю себе, какого чёрта всё московское местечко ринулось в поэты, есть вообще там, у европейской братвы, какой-нибудь непоэт, кто же у них теперь кугл делает? И кто ж им сказал, что всякий в штетле, кто одолел букварь, сразу стал «поэт русский» и должен губить сосны и выпекать книжульки?), В общем, очередной гений корнями из Жмеринки, как и подобает, раздражён «победобесием» и имеет за то сказать.

Цитата; «попытался определить для себя, что же меня смущает в лозунге «можем повторить» (помимо тех очевидных фактов, что я жыд, национал-предатель, ненавистник россии, мне за это платит госдеп и я живу на эти деньги как король на русских харчах и пользуясь долготерпением русского народа, посему меня просто не могут не смущать правильные патриотические лозунги)»

Всё просто. Ашкеназим решили, что им ничего больше не грозит, и можно «поиграть» на другой стороне, примерить шлем нибелунгов, так сказать, но это завуалировано псевдопацифистской трепотнёй и дешёвенькими, но характерными стонами «можете называть меня жыдом». Я долго думал, откуда такое упорство у либералов из штетла. Ведь им же ничего не нравится. Не нравится, что в Москве пробки, не нравится, что убрали троллейбусы для борьбы с пробками, не нравится, что СССР победил, не нравится, как победил, я помню, как Немцов в прессе крыл российские базы на Кубе и в Сирии, а потом, когда Путин их убрал — крыл уже Путина, что он, де, разоружил Россию, я помню, как Ихлов стонал, что Россия растратила всё могущество, а раньше, мол, Россия была во всём мире грозной силой, а после ввода войск в Сирию принялся стонать уже по поводу российской угрозы — в общем, они напоминают буйнопомешанных с утратой малейшей логики. А всё потому, что они даже не с Россией борются, а с Б-гом. Либерализм — это типичная гаскальная ересь, это бунт против корней, против традиций, против иудаизма. Россия просто подвернулась под руку. Они просто пересидели в галуте — оттого их, как распрямившуюся пружину так швырнуло — в бордель, в революцию, в либерализмы все эти и коммунизмы, это потому среди так называемых «еврейских либералов» вы найдёте защитников любой российской мерзости — содомитов, негодяев, извращенцев и подлецов самых гнусных, и нет той грязи, за какую они бы не впряглись, нет того греха, на оправдание которого они не кинули бы сил, с подлинно религиозным рвением, всякий раз изображая праведный гнев! Либерализм — это квазирелигия, которая не требует логики.

Я сейчас не к тому, что это плохо или хорошо.

Я сейчас вообще о принципе.
Вот наши любимые друзья монархизды. Сделаны блоги, как на одном станке — фальшивое фото, георгиевские кресты, хоругви, портреты Страстотерпцевъ, много икон, много свечек, фонтаны святой воды и имперство, этакое солидное, из всех щелей.
Но возмущены пресловутым «обнулением» так, что рябчики на французской булке, той самой, хрустящей, в пищевод не пролезают.
Что же такое, не сменяемый правитель!
А Государь Император Всея Великия и Малые, Царь Польский, у нас теперь что, планируется, что сменяем будет? Выборы царя планируются? Тогда странно, чем же большевики вас так обидели — они царя сменили, причём, одним-единственным возможным способом — согласитесь, никакого больше не предусматривалось.
Или вот например.
Ну, будет Путин и дальше управлять страной. Да хоть бы и пожизненно. Например. Чем не царь? Чего вам не хватает? Только плюмажей, карет, коронаций и оборотов типа «всемилостивейше благораспологать изволил»? Так идите за этим в театр. Можно сначала в церковь а потом в театр, или наоборот. Вообще эта упоротость на частностях — какая-то детская черта.

Можете меня расфренживать

и навешивать ярлыки. Но я скажу, когда я делал тайну из того, что я думаю? Да никогда не делал.
Часть евреев мира действительно ведёт себя, как немцы в 30-е годы. Так же шапкозакидальски, нагло и глупо.
Мы появились снова на Ближнем Востоке в большом количестве, потому что произошла Катастрофа, и стало понятно, что необходимо своё государство на землях предков. Потому что оба проекта, в которые европейское еврейство крупно вложилось, рухнули. Большевитский проект в России из еврейского превратился, благодаря Сталину, в русско-имперский. И это притом, что огромные силы еврейства в этот проект, мало что были вложены в начале, но и вкладывались позже.
И евроинтеграционные усилия меж двух мировых войн, в которых нешуточно было задействовано еврейство Европы, бизнес-сообщество, говоря современной речью, представители культуры и искусства, буржуазно-либеральный проект, которому противостоял германский проект объединения Европы силой оружия — тоже провалился, он был уничтожен в ходе Второй мировой, два проекта, ашкеназский и германский, друг друга аннигилировали со страшным взаимным ущербом.
И еврейско-большевитский, и еврейско-либеральный проекты катастрофически подорвали силы еврейства в Европе и мире, вызвали всеобщую ненависть, которая отразилась во время Катастрофы, особенно в восточной Европе. Оба проекта — никак не могли быть осуществлены, поскольку представляли собою спонтанные авантюры. Единственная по-настоящему реальная задача была в возрождении Израиля
Как вышло так, что организация национального государства, выстраданного миллионами людей и веками, не привела к покою и не дала гарантий на будущее? Как вышло, что антисемитизм, пошедший было на спад, снова поднял голову, в том числе и в Европе?

Потому что чисто европейско-еврейское, галутное чувство превосходства заставило думать, что арабы, заведомо низшие существа, увидев туалетную бумагу, светофоры и гей-клубы, кинутся верноподданичать, а ашкеназский бизнес, тем временем, из Америки пролезет в саудовские и кувейтские нефтяные поля. Поэтому НАМЕРЕННО не было проведено размежевание и обмен населением — даже когда сотни тысяч евреев из арабских стран прибыли в Израиль в чём мать родила. Обменивают равных на равных, а арабы — ну какие они равные, со временем вкусят плоды цивилизации и пойдут смывать субботние толчки.
Потому, что статус любимого клиента Америки не позволяет определять свою судьбу самостоятельно.
Потому что новая вавилонская башня строится — англо-саксонский проект интеграции, в который с головой кинулись галутные круги, и заодно, они принялись тормозить дальнейшее расширение Израиля. Это конкурирующие проекты, потому как.
Арабы не умеют воевать (они честно разучились воевать в средние века, вернувшись к прежней раздробленности домагомедовской эпохи), но это не значит, что у них нет сильных сторон. Они не менее жестковыйный народ и не менее семиты, если что. Сейчас они заселяют Европу, их много, и скоро станет ещё больше. Интересно, что и в Америке их в 70-е годы было 200 000, а сейчас уже — столько же, сколько евреев, миллионов 6-7.

Ослеплённые новыми «перспективами» забыли недавнюю историю.
Мы в лучшем случае получаем только Израиль.
А в худшем — ничего не получаем.

Не быть ашкеназом, а быть — евреем.

Мы с вами вполне начитались кристальных текстов, о том, как не надо жить в Израиле, о том, как надо быть «солью в супе» (это наш друг Зильбертруд заявил, мол, жить надо там, где таких как ты — немного, в галуте, то есть, эта идея отдаёт расизмом, как и всё, что из наших местечковых либералов вылетает, так как подразумевает — другой соли в супе вообще не бывает, только такая).
Смешно, как наши европейские браться скопом бегут подписываться под любой утопией, и насколько они не помнят прошлого, даже недавнего — и сами не помнят, и другим не дают, это что-то сродни арабской дахилийя — доисламскому безвременью, но если дахилийя это ограничение по глубине погружения в прошлое, то ашкеназское время — это только здесь и сейчас.

Знаете, я не так давно стал понимать ненависть израильских отцов-основателей ко всему галутному и идишскому, и я начинаю понимать, наверное, впервые, почему они вели эту войну с традициями, сложившимися в прежних местах проживания. Прилетело тогда многим, не только ашкеназским евреям европейского происхождения, прилетело и восточным, фарси, арамейский, ладино и различные арабские диалекты, используемые евреями Востока — тоже почти спеклись в Израиле, но, думаю, идиш, он же Жаргон — был главной целью этой политики.
Идиш это — я не служу, я только получаю, причём, в основном, по голове, идиш это гои, погром, ненависть, идиш — близкородственные браки, скученность, наследственные болезни, это отчаянная храбрость единиц и трусость сотен тысяч, это миллионы у одних, и окна, заткнутые подушками, у других, это внешняя сплочённость, а на деле — глубоко въевшаяся раздробленность и гигантские противоречия, идиш это блат на блате, базар бесконечный, фабрика воспроизводства, работающая неизвестно для чего, в последние десятилетия — для грядущего Машиаха на словах, для крещения, отплытия за океан, торгашества, панели и либерализма и прочих всевозможных, по факту — человеконенавистнических концепций в разных странах — на деле. Идиш — это несколько тысяч человек в 11 веке, выдавленных на Рейн противоречиями, оставшимися неизвестными, из средиземноморского еврейства, огромного тогда, богатого, держащего в своих руках мировую торговлю, населявшего миллионные города, и эта небольшая группа, сумев включиться в экономические отношения в маленькой, убогой тогда, слабозаселённой центральной и северной Европе, стала неотъемлемой частью этой самой Европы.
Периодически эта самая Европа взрывалась погромами и ненавистью, тогда горели эти поселения евреев, разрушались до основания, из западной части евреи бежали в восточную, оседали, потом взрывалось на востоке, но евреи всегда возвращались, потому что без них было невозможно — они включились в тамошний гомеостаз, они стали необходимы для народов Европы, и все эти гетто, многажды горевшие и разрушенные неоднократно — обязательно поднимались вновь. И всё начиналось сначала.
Идишская литература — ничтожна по сути, и лишь умерев, она смогла родить Зингера, если я раньше считал, что она просто не успела, то теперь уверен — она и не могла. Потому что галутное время всегда замыкалось само на себе. Потому что это была змея, кусающая себя за хвост, это была ловушка, из которой было не выбраться. Но это могущественная змея.

Я ещё в Баку прочитал про Йойла Тейтельбойма, это типичный галутный рав, у него жена и пятеро детей погибли в Освенциме, сам он был освобождён оттуда, уцелев. Он, будучи уже человеком зрелым, снова женился и завёл новых детей, этакая мощная вегетация, витальность, вроде побегов, ломающих асфальт. Но этот самый Тейтельбойм остался — вы удивитесь — врагом Израиля, врагом сионизма и пропагандистом галутной жизни — то есть, той силы, которая вырвала бы его, и таких, как он, из замкнутого бытия «от погрома до погрома» просто нет в природе.

Галут и Исроэль стали расходится — они разделяются сейчас особенно быстро. Галут проникает в Израиль — там это шаломахшав и мерец, галут это березовский и немцов, галут это жульё, шлюхи, выкресты и нацифицированные «раввины» — мужеложцы, каких развелось в той же Америке, галут гладит по голове мусульманина-убийцу, русского самоненавистника, сдомита и разложенца.

Сейчас идёт война между галутом и Исроэлем. Галут тянет нас к себе — он воняет чесноком, он не говорит, конечно, сейчас на идиш, он говорит на языках Народов, но не говорит он на том еврейском, который суть язык семитский, он, галут, любит торгашей и фашистов, он — принадлежит тёмным силам всё больше и больше
Исроэль тянет к себе — Исроэль воин, земледелец, он труженик, он свет, он спасение, от него пахнет травами земли нам подаренной Б-гом, и это всё — та самая война, только ведущаяся внутри нас.

Современный еврейский консервативный философ Бормашенко написал: «Религия либерализма () подорвалась на мине бесконечного расширения идеи «прав». Если есть особые права у гомосексуалистов, то они есть и у поклонников инцеста и зоофилов, в особенности, если близкие родственники и козы не имеют ничего против совокупления. Произошла вещь знакомая грамотным физикам, бесконечное расширение границ модели обессмыслило саму модель. Безбрежное расширение либеральной модели ее и доконало».

Бесконечное расширение. Невозможность дать границы в дефинитивной редакции. Они начали с прав немцев, англичан и голландцев молиться по-немецки, английски и голландски, устроив по этому поводу всеевропейскую резню. К 19 столетию они переключились на борьбу за права н-гров в Америке. Даже войну устроили, и не-ры получили права. Стали избираться. В Конгрессах разных штатов пришлось делать туалеты для н-гров. Потом женщины стали требовать прав женщин. Визжали, били стёкла, получили кое-какие права. Попали в Британский парламент. Пришлось срочно монтировать там туалеты для женщин. Сейчас они борются за права п-дерастов перекраивать мир под себя и за то, чтобы шимпанзе объявили народом. Никто не знает. что за гротескные поводы для борьбы будут избраны завтра.

Точно так же было и с искусством. Сначала пришёл Матисс и накалякал этот свой «танец», и Щукин его купил. Европа устала от реализма и требовала новых влияний. Их искали везде — Гоген на Яве, в Японии и на островах. Тристан Тцара — в примитивном искусстве плебса. Кандинский — в лиможских эмалях. Началось некоторое оживление. Пикассо — дошёл до уровня неолитической пещерной росписи. Очень вскоре Пикассо принялся грубо малевать, и в день делать по три-четыре «шедевра». Никого это не насторожило. Потому что именно тогда делец-процентщик и художник встали рука об руку. История в том, картина всегда была капиталовложением, и все голландские галереи — это были банки своего рода. но тогда ценность определяло качество картины. А сейчас — уже нет. Только имя. Неизвестные дельцы нашли в этих молодых — неограниченный потенциал для своего обогащения. Сформировалась триада делец — художник (производитель покраски на холсты) — «арт-критик» (в штате у дельца). Последний раздувает второго, и денежки сшибает первый.

«Поздний» Пикассо мазал так много. потому что он делал не предметы искусства. а ассигнации. Дальше пошли пятна. Кто-то снял скатерть после ночной пьянки и восхитился. Пошли швырять пятнами на холст. Потом — полоски. Подключилось местечко. Сначала они просто скупали, затем сами стали мазать, Гаскала сняла религиозные запреты на живопись, и началась эпоха, началась она с Шагала и Сутина, и тут же резко всё сошло на халтуру, мазать, чай, не трудно. Ротко, например. Классические живописцы вскоре поняли, что год писать картину, а потом ждать на салоне приговора критиков, когда сорвиголовы рубят бабло — контрпродуктивно, бросают кисти и тоже начинают мазать. Потом — краски швыряют руками, потом — наносят вентилятором. Потом режут холст, потом начинают мазать на стены, потом…
Ну, что потом, никто уже не скажет. Сейчас, вот, используют принтеры, ксероксы и мониторы. Будут делать генно-инженерных арт-мышей? Хер его знает.
Неумение остановиться — это как неумение прекратить жрать при альцхеймеровском слабоумии. Оставишь бабусю или дедусю наедине с холодильником — всё. Будет жрать, пока не упадёт замертво.

Скончался Игорь Шафаревич.

Удивительно, но смерть человека, во многом определившего возрожденческий дискурс России 70-х и 80-х, осталась практически незамеченной, нет об этом ровно упоминаний в топе новостей. Автор этих строк всё ждал, когда, наконец, стряхнув наваждение, новостные колонки возопят, выкрикнут, наконец, скорбно или злобно: «умер Шафаревич», но нет – тишина. Сутки прошли – и молчание. Можно сравнить это молчание с оглушительной помпой, окружающей имя Солженицына, притом, что Солженицын и Шафаревич – фигуры в том противостоянии примерно равновеликие. Вот только если Александр Исаич был на «правильной» стороне, в союзе с пламенной либеральной интеллигенцией, (она же передовая общественность) и, конечно, во взаимных симпатиях с прекрасной Америкой, то Шафаревич, был и остался «мрачным мракобесом», и отождествляется у них с так называемыми «тёмными силами». Только потом, много позже, уже после возвращения, Солженицын многие идеи Шафаревича буквально повторит, а в те годы на Игоря Ростиславовича навесили все возможные ярлыки, главным из которых, ключевым, можно сказать, был ярлык антисемита, и выжили из МГУ, где он вёл один из самых продвинутых математических семинаров в СССР, за т.н. «антисемитизм», что откровенно смешно, поскольку произошло это при режиме, не признававшем еврейское государство, вооружавшем арабов против Израиля и препятствовавшем выезду евреев в Израиль.
Сейчас, когда читаешь статьи Шафаревича, порой удивляешься, многое написано так здраво, словно не работала во всю мощь совковая фата-моргана, не булькало разливанное море дешёвого пойла, не дымили паршивые заводы, цель которых — не выпуск продукции, а порабощение работающих, не воняла кирзачом многонациональная зона, он писал так, словно совка уже нет, а есть тот доступ к информации, что сейчас имеем мы.
Его тогда не смогли уничтожить, потому что он был гений. Гений математики. Он был как Сахаров, причём, если ценность Сахарова, до его «обращения», была в уникальной способности конструировать орудия массового убийства, то Шафаревич занимался сугубо мирными штудиями. Некоторые выводы Шафаревича были спорны, и остались спорными по сей день, но он мучительно старался докопаться до истины. И он был на стороне русского народа. Это последнее ему тогда и не простили.
Многие тогда ополчились на Шафаревича. На него написал гнусный поклёп Нагибин, против него собирались в стадо гуманитарные и не только интеллигенты СССР, всевозможные еврейские клубы и организации Запада (в глаза не видавшие Игоря Ростиславовича, и не знавшие, что в условиях позднесоветской трясины нигде у «советских евреев» не было такой шикарной возможности защититься, (при наличии таланта, разумеется) как на кафедре у Шафаревича.

Какова была суть той битвы, которую мы не увидели, (поскольку в центральную прессу она не просачивалась) а знали лишь по отголоскам? С одной стороны, была поздняя советская власть, брежневская, практически травоядная, готовившая сдачу всей системы, власть опасная, главным образом, лживостью и развращающим воздействием на души людей. С другой — принятая на Западе оппозиция, гуманитарная интеллигенция, обитавшая в уютном московском центре, заселявшая сталинские высотки, все эти щеголявшие в нафарцованном барахле модные сценаристы, музыканты, барды и режиссёры, которые бесконечно торговались с властью, вырывая себе льготы, привилегии, дачи и чеки Внешпосылторга, прямо, как довлатовский герой, «а то плохой дорогой пойду». Ещё, кроме упомянутых блядей, было некоторое количество непримиримой прозападной оппозиции, которая то плотно сидела на антидепрессантах, то выходила на пикеты, чтобы вскоре снова плотно сесть. И была ещё одна, совершенно незаметная оппозиция, так называемая «русская партия». Их можно было встретить на Ваганьковском кладбище, у могилы Есенина, где они продавали по гривеннику свои кустарные брошюры, это были бородачи в валенках, какие-то интеллигенты в очках, и среди них, конечно, попадались и ксенофобы, и, безусловно, были там и не совсем психически здоровые люди, но за ними не было ни посольств западных держав, ни толп прогрессивной общественности, ни модных журналистов, ни передовых мыслителей, ни могущественных диаспор, ни политбюро – ничего. За ними была та, прежняя РСФСР, обречённая подпитывать своими ресурсами и живительными соками Советский Союз, всю социалистическую систему, плюс компартии зарубежья и развивающиеся страны, за ними была запылённая, поросшая одуванчиками неуютная Москва, обвешанная дебильными лозунгами, где стояли заброшенные церкви, поросшие деревцами, а многоязычные, пёстрые толпы с узлами и баулами штурмовали ЦУМ, Белград и Польскую Моду. За ними была великая страна и великий народ, низведённый до положения питательной среды, бульона, на котором должны развиваться высшие формы жизни. И, собственно, об этом и писал Игорь Ростиславович Шафаревич.
Наверное, скажете, это всё можно было высказать и получше, например, без перехлёстов. Но он сделал всё по совести, и он был первым.

Я не очень люблю говорить «над эту тему»,

ну, поскольку, сами знаете, хоть и учился аж трижды (в еврейском смысле учился. а не вообще) — в Баку у одного восточного старика, (от этого очень мало что осталось. например, что Шимшон был даяном, а Шауль — царём, Ниневия это ассирийская, а не еврейская столица, хоть тамошние евреи и молились, чтобы Ниневия уцелела, и делали тшуву, а она взяла и не уцелела, назло евреям, а потом еврейский же пророк с каким-то сладострастным удовольствием констатировал, что от Ниневии ровно ничего не осталось, только «совы в чертогах её»), потом, уже в Москве, у хасидов, и, в Москве же, у миснагедских евреев (Академия Торат Хаим), в общем, хоть и учился, но не стал. Ни мегакрутым пейсатым чуваком с дюжиной детей, ни крутым бейнуни (это хасидское словечко. обозначающее «крепкого середняка»). Кроме того, учившись у ашкеназим, я в ашкеназим не подался, как сказал один авторитетный человек рав Йовдо — «бери у германцев всё их хорошее, не жалей, оставь им всё их плохое, не жадничай».
Кто меня знает, тот знает, что если на свинине написано «свинина» — я к ней даже не притронусь.
Но если ты не крут и не круто соблюдаешь, но на эту тему рта не открывай, правильно ведь?
Но я же поэт и имею право с этой точки зрения.

Я к тому, что подниматься на Храмовую гору нельзя, причём нельзя с целью молитвы, а можно, если ты солдат и служишь в армии (но если ты считаешь для себя невозможным никогда и ни за что, то не поднимайся вообще никак).
Почему?
1) потому что я посмотрел на тех, кто поднялся. На никиту дёмина, и ещё нескольких, кто имеет блоги и выложил свои фотографии — я поглядел. Это не просто не ортодоксы и не традиционалисты — это отпетые либералы и «геволюционегы», это местечковые нибелунги, ницшеанцы, достаточно прочесть, что они вообще пишут, тот же дёмин, про ту же Россию.
2) оттого, что они нашли какие-то галахические оправдания тому, что тысячелетия было табу для евреев, (что даже большие равы не смотрели в сторону руин Храма) — ничего не следует. Это всё вывихи сознания, свойственные иудейскому модернизму, который родной брат модернизму мусульманскому, ваххабизму, тоже отвергающему тысячелетие развития ислама.
3) оттого, что на Храмовой горе хозяйничают мусульмане, вовсе не значит, что Б-г им отдал эту гору, даже наоборот — они получили эту гору, будучи людьми и по произволу людей — мы же по велению Т-ворца получили, и, его же необозримым могуществом, за грехи свои утратили, когда же Он захочет вернуть — Он нам вернёт, чудесным образом, с помощью сверхъестественных событий. Но я бы даже добавил — невозможность нам взойти на гору Храма — нас приближает к горе Храма, в этом человеческом самоограничении звучит могущество Т-орца, а то, что арабы жарят там шашлыки и играют в футбол — их отдаляет от неё.
4) сомневающиеся в возможности Б-га творить чудеса — это троцкие, русские большевики, местечковые атеисты, и им не нужен ни Храм, ни синагога, ни Израиль, ничего, кроме гей-клуба в Житомире

За что я люблю Джуиш ру?

Наверное, за отсутствие местечковости.

«Создание Германской империи обычно связывают с именем ее «железного канцлера», Отто фон Бисмарка. Однако у него могло бы ничего и не выйти, если бы не берлинский банкир-еврей Герсон фон Блейхрёдер. Он нашел деньги на перевооружение армии, что позволило начать Франко-прусскую войну, он же уговорил французскую императрицу совершить государственный переворот, что заставило Наполеона III капитулировать и заплатить Пруссии пять миллиардов франков».

— Алё. это Пагиж? Дайте мне таки Пагиж! Дэвушка дайте Пагиж! Алё Пагиж? Пагиж, свяжите меня со дворцом. Как с каким дворцом? С Элисэйским! Не делайте мне нервы! Кто? Кто-кто? Жан кокто! Это Герш. Какой надо Герш!
— Алё, это Элисэйский дворец? Кто говорит? Жак, сейчас взял руки в нохи, сходил и позвал к тэлэфону импэратритцу. Шо значит какую? У вас их там семь штук? Импэратрицу Эвгению Бонопарт! Это Герш! Какой надо Герш!

— Ой! Лопни мои глаза! Женя! Сколько лет сколько зим! Не узнаёшь? Да ты шо! Ты Доду помнишь? Ну. который держал махАзин на Монмартре? «Удобрения, канарейки и губные гармошки Доды»? Помнишь? Ой ты моя зая! А помнишь его племянника Зусю? А Зусину Песю? Так я ж Зусин зять, Герш! Женя, я немного за тебя думаю, с Песей, Зусей и Додой, и вот шо мы имеет тебе посоветовать. Делай пегэворот! Да, срочно. Да, сейчас. Что значит «не хочу»? Женя? Шо я слышу? Шоб сегодня вечером сделала у меня пегэворот! Да! Умничка. И смори у меня, фея, шоб без номеров. Привет мужу.

Я бы в кинокритики пошёл. Вместо Антона Верониковича Долина. Синекура чистой воды. Сидишь, ни хера не делаешь, а только про кина разные трындишь одними и теми же словами. Но, чтобы туда попасть, надо быть гётвяраном, ашкеназом и либералом — никак не прохожу.
Военным аналитиком! Да! Павел Фильгенгауэр (или как там его, вы поняли, о ком я) тоже танк с бронетанком и ракету с противоракетой путает! А как работает непыльно! Спрашивали его во время цхинвальского конфликта, что будет, а он отвечал: грузинская армия разгромит Россию за 5, что ли, часов. Красиво и легко сказал! И я бы так смог бы! Но как попасть? Либерал, ашкеназ, гётвяран! Никак не попасть!
А футбольным комментатором? Как Уткин?
Я бы смог. Я бы пел, как соловей. Мяч налево, мяч направо, удар по воротам, гол. Но как туда берут? Видимо, чтобы туда попасть, надо обязательно быть либералом и гётвяраном. Насчёт ашкеназа не знаю, Хотя подозреваю.

Немцы такие умницы,

а правда, всё при этом делают через жопу. Это надо ж было убить 50 тысяч гамбургских евреев, которые были (из песни слов не выкинешь) процентов на 70-80 — католические или протестантские выкресты, которые, в основном, хорошо зарабатывали маниакально платили налоги, говорили и думали по немецки, и чрезвычайно редко нарушали закон, чтобы спустя почти 70 лет, в муках раскаяния от вышеупомянутого, затащить к себе в город сто тысяч людей, далёких от христианства, готовых сесть на шею и только брать, не понимающих языка, и не имеющих шансов его понимать, и, что особо печально, готовых насиловать и грабить.

Я всегда думаю о европейских сефардах,

когда читаю про Холокост. Их никто не вспоминает, вернее, если есть тема «евреи», то представляются только скученные ашкеназские кварталы восточноевропейских городов, местечки Украины и Польши, мерзкая, вредная для здоровья еда, где всё, кроме чая, на топлёном жире, потому что постоянно висит страх голода, музыка, представляющая собой весёленькие аранжировки немецких мелодий, исковерканный немецкий со славянскими включениями, который одни его носители обожали, а другие ненавидели, парение души, когда желудок пуст и ноги в холоде, у одних, и нестерпимая, нечеловеческая наглость других, тех, кому удалось набить брюхо, бесконечные выкресты, которыми становились сначала самые наглые, а потом и просто ловкие, и всё то же самое, только доведённое до адского грома, в концлагере — потерявшие человеческий облик капо, уничтожающие собратьев, доносительство, лизоблюдство, и смерть — не с оружием в руках, не на поле боя, а просто так, бесславно, без борьбы, словно не было тысячелетней истории в Европе, которую надо было просто помнить.
И я представляю себе греческих и макендонских братьев — сефардов и романиотов, которые оказались ввергнуты в этот самый концлагерь, представляю тех, кто жил в своём небольшом и гордом мире, похожем на кавказский, смутно представляя, что есть на свете Германия, где твоя отдалённая родня пыталась прийти к власти и разбудила дракона, тех, кто не пытался развратить Народы, не пытался смутить и опоганить людей другой веры, не устраивал революции в России, Венгрии, Баварии, Австрии, не ездил убивать испанцев в составе т.н. «интербатальонов», не распространял все мыслимые и немыслимые заразы, вроде марксизма и и не гневил Б-га каждый Б-жий день — но всё-таки оказался в этом чужом аду.
Жаль всех людей, но этих — вдвойне и втройне.

В первую голову хочется сказать, что страшно рад был развиртуализации.

Выдающийся современный еврейский философ Бормашенко (единственное спасибо Ситницкому. за то, что познакомил меня со этим своим земляком, я сначала не поверил, потому что где может быть хорошее от Ситницкого, и даже шутил в том духе, что с такой фамилией я предпочту дантиста), в общем, Бормашенко сказал замечательную вещь:

«Религия либерализма () подорвалась на мине бесконечного расширения идеи «прав». Если есть особые права у гомосексуалистов, то они есть и у поклонников инцеста и зоофилов, в особенности, если близкие родственники и козы не имеют ничего против совокупления. Произошла вещь знакомая грамотным физикам, бесконечное расширение границ модели обессмыслило саму модель. Безбрежное расширение либеральной модели ее и доконало».
http://finbahn.com/эдуард-бормашенко-израиль-восстание/

Бесконечное расширение. Невозможность дать границы в дефинитивной редакции. Они начали с прав немцев, англичан и голландцев молиться по-немецки, английски и голландски, устроив по этому поводу всеевропейскую резню. К 19 столетию они переключились на борьбу за права негров в Америке. Даже войну устроили, и негры получили права. Стали избираться. В Конгрессах разных штатов пришлось делать туалеты для негров. Потом женщины стали требовать прав женщин. Визжали, били стёкла, получили кое-какие права. Попали в Британский парламент. Пришлось срочно монтировать там туалеты для женщин. Сейчас они борются за права педерастов перекраивать мир под себя и за то, чтобы шимпанзе объявили народом. Никто не знает. что за гротескные поводы для борьбы будут избраны завтра.

Точно так же было и с искусством. Сначала пришёл Матисс и накалякал этот свой «танец», и Щукин его купил. Европа устала от реализма и требовала новых влияний. Их искали везде — Гоген на Яве, в Японии и на островах. Тристан Тцара — в примитивном искусстве плебса. Кандинский — в лиможских эмалях. Началось некоторое оживление. Пикассо — дошёл до уровня неолитической пещерной росписи. Очень вскоре. Пикассо принялся грубо малевать, и в день делать по три-четыре «шедевра». Никого это не насторожило. Потому что именно тогда делец-процентщик и художник встали рука об руку. История в том, картина всегда была капиталовложением, и все голландские галереи — это были банки своего рода. но тогда ценность определяло качество картины. А сейчас — уже нет. Только имя. Неизвестные дельцы нашли в этих молодых — неограниченный потенциал для своего обогащения. Сформировалась триада делец — художник (производитель покраски на холсты) — «арт-критик» (в штате у дельца). Последний раздувает второго, и денежки сшибает первый. 
«Поздний» Пикассо мазал так много. потому что он делал не предметы искусства. а ассигнации. Дальше пошли пятна. Кто-то снял скатерть после ночной пьянки и восхитился. Пошли швырять пятнами на холст. Потом — полоски. Подключилось местечко. Сначала они просто скупали, затем сами стали мазать, Гаскала сняла религиозные запреты на живопись, и началась эпоха, началась с Шагала и Сутина, и тут же резко всё сошло на халтуру, мазать, чай, не трудно. Ротко, например. Классические живописцы вскоре поняли, что год писать картину, а потом ждать на салоне приговора критиков, когда сорвиголовы рубят бабло — контрпродуктивно, бросают кисти и тоже начинают мазать. Потом — краски швыряют руками, потом — наносят вентилятором. Потом режут холст, потом начинают мазать на стены, потом…
Ну, что потом, никто уже не скажет. Сейчас, вот, используют принтеры ксероксы и мониторы. Будут делать генно-инженерных арт-мышей? Хер его знает.

Неумение остановиться — это как неумение прекратить жрать при альцхеймеровском слабоумии. Оставишь бабусю или дедусю наедине с холодильником — всё. Будет жрать, пока не упадёт замертво.

«Я всегда считал, что происходящая сейчас в мире борьба никогда не будет решена с помощью бомб и ракет, армий и военной мощи. Реальный кризис, с которыми мы сталкиваемся сегодня, является духовным, в корне, это испытание нравственной воли и веры». 
Рейган.

Нам изображали, и даже продолжают изображать Рейгана, то как малоумного правого деятеля, готового «разжечь войну», то как актёра, который ничего не понимал в экономике и политике, и был управляемВПК Америки-мамы. А Рейган был умницей. Вообще, любой непьющий ирландец — умница, а этот, возможно, был умнейшим президентом своей страны со времён основания и по сей день.
Возможно, Рейган не слишком разбирался в тонкостях экономики или в ведении войн — но он хорошо понимал в культуре. Рейган тщательно и целенаправленно штудировал «советскую культуру», для него собирали всё — от образцов кинематографа всех этих хуциеваых, и до анекдотов. В отличие от Трумэна, который бил по площадям, надеясь, что СССР сломается чисто в военно-экономическом плане, а приводил лишь к одному — к неуклонному укреплению СССР, Рейган нащупал ахиллесову пяту советского строя и государства — его бездуховную трясину, во-первых, и невыносимую ложь и безнравственность — во-вторых.
В Америке хорошо знали, как лидеры СССР с хрущёвских времён падки на блага американской цивилизации — видели, как Брежнев с восторгом брал в подарок машины и вешался на актёра вестернов (тех самых вестернов, что мы, в отличи от Брежнева, в глаза не видели), но ничего такого, что вызвало бы восторг у американцев, в СССР не было. Впрочем, характерный для элиты Америки 60-х испуг патриция, глядящего на мощный лагерь воинственных плебеев, Рейгану свойственен не был.
Несмотря на то, что в Америке никогда не было недостатка в идиотах, Рейган таких возле себя не держал, и дебильные речи об «атомном ударе по России», от т.н. «ястребов» и жуликов-эмигрантов, вроде Солженицына — точно не рассматривал, как руководство к действию. Потому что имел информацию о том, что советский плебс всё отдаст и всё предаст за блага западного потребительского общества — и Америке устраивать бойню было бы контрпродуктивно.
Рейган поставил совсем на другое — и выиграл. Потому что знал — под помпезными песнями про партию и Ленина лежит совсем другой культурный слой — пошлых анекдотов, дурацких частушек, всяких песенок под гитарку — и он сумел понять, что именно этот пласт информативен, а вовсе не книги плеханова или сборники статей арвида яновича пельше.
Стоит, конечно, признать — такого скопления дебилов, олигофренов и безмозглых жадных хамов, что ему противостояли, тоже мало где можно было найти.
Свобода! Золотой телец! Клубника круглый год! Шмотки! Длинные машины! Дикий запад! Шлюхи! Рулетка! Каждому! — понеслось из Америки-мамы, и казарменный тусклый либерализм брежневых немедленно перестал существовать.

Тело каудильо Франсиско Франко

позавчера извлекли из гроба в Долине Павших — в комплексе, который он построил, который должен символизировать посмертное примирение враждующих испанцев. Слева от Франко лежали левые, справа — правые. У каждого — отдельный коридор. И только Франко как бы оказывался в обеих коридорах сразу — или ни в одном из них. Кстати, каудильо многих из противоборствующего лагеря знал лично — служил с ними в Марокко, и в Мадриде, в штабе сухопутных сил. Со многими раньше дружил. Коммунисты и фашисты, католики из многодетных семей и каталонские мятежники — все в одном месте, и над всеми возносят гигантское распятие национальные святые Испании.

Испания полный аналог России — они тоже когда-то «ровно полмира держали в зубах». Они тоже сражались, как проклятые.
Когда-то герой Франции Байард увидел идущие по полю цепи противника.
— Кто это?
— Не имею понятия, сир. Видимо, швейцарцы!
— А ну-ка поднимите повыше мой штандарт! Сейчас эти сыровары пойдут куда угодно, только не сюда!
— Сир, они все теперь идут сюда!
— Это испанцы!
Сейчас испанцы выкопали прах каудильо, хитростью спасшего их родину от гитлеровского нашествия — ночью, тайком, точь-в-точь, как совковые подонки вынесли Сталина из мавзолея.
Франко всё равно — он давно уже ответил за всё, оправдался или нет — не нам знать, впрочем, смерть каудильо, под покровом Богородицы, привезённым кастильскими рыцарями из крестового похода — по испанским обычаям означает прощение всех грехов.
Но станет ли легче в Испании, где самая низкая рождаемость в Европе? Где отделяется одна провинция, и готовятся ещё две?

А ты, лимонный куст, измученный, мой сладкий
Подобны восковым плоды в твоих ветвях,
Как больно видеть мне, что в деревянной кадке
Искусственно взращён, твой куст зачах.
Сезар Вальехо (1892-1938)

Спасибо тебе, Америка, за наше спасение! Низкий поклон!
Это я безо всякой иронии пишу. Честное слово. Если бы не ты, Америка, нас, возможно, уже на свете бы не было.
Это твои сказочная тупость, нечеловеческая алчность и жестокость спасли нас!

Когда-то наша элита, которая выжимала соки из наших дедов и отцов, решила стать дворянством, это чтобы навсегда закрепить за собою господский статус. ОНИ решили поделить нашу страну на султанаты и княжества и разграбить её дочиста.
ОНИ нашли себе помощников и принялись за дело.
Если раньше ОНИ говорили, что женщине пристало быть женой и матерью, то теперь они стали утверждать, что ей надлежит быть шлюхой.
Если прежде — что старость достойна уважения,то теперь — что старики должны к чёрту вымереть.
Если раньше — что стыдно быть вором, то теперь — что стыдно быть бедным.
Если раньше — что людей другой национальности и расы надо уважать, как своих, то теперь — что они недочеловеки.
Если раньше — что пристало быть лётчиком, военным, полярником, хирургом — то теперь, что хорошо быть стилистом, журналистом и преступником.

ОНИ стремительно превращали нас в животных, семимильными шагами, они сводили с ума кого-то, кого-то превращали в садиста, иных спаивали, прочих развращали, они вывели на панель миллион женщин, и споили до смерти то ли миллион, то ли два миллиона мужчин, ОНИ преступникам позволили грабить безнаказанно, ОНИ заставили одних — ненавидеть других за акцент и цвет глаз, ОНИ разожгли войны внутри страны, затерроризировали обывателя взрывами и наводнили чокнутыми отбросами в камуфляже города и веси. ОНИ заставили детей чуть ли не с детсадовского возраста чирикать на фене. ОНИ поставили самолёты ржаветь на аэродромах, корабли — в доках, они превратили заводы и стадионы в базары. ОНИ сифилис и туберкулёз не в 10 и не в 100, они в 10 000 раз увеличили. ОНИ совершенно открыто говорили, что правят от имени Америки.

Америка, приманив к себе дармовщинкой значимую часть насквозь пролибераленного и профашищенного московского еврейства, подсекла кадровую базу ИХ отдела логистики.
Америка, которая просто из тупого кровавого куража, из-за безнаказанности, безо всякого смысла принялась бомбить на Балканах — этим встряхнула благодушно спивающуюся и стремительно оскотинивающуюся славянскую массу.
Америка, которая похлопывала ИХ по плечу. но сама никакого уважения ИМ не давала — прилюдно навязывала ИМ неравноправные договоры, как ирокезам или апачам.
Америка, которая везде, при каждом случае, кичилась своей «победой в холодной войне» и унижала «проигравших» как и где могла — тупо разрушала все ИХ легенды для плебса о «партнёрстве» и прочий дешёвый свист..
Америке бы подождать немного, лет 30, когда тут все сопьются, сколятся, заразятся гепатитами с ВИЧ, и резня с Северного Кавказа перейдёт на Поволжье с Сибирью, но Америка так устроена, что ждать она не любит и вообще, по-видимому, не умеет.

Спасибо тебе за то, что мы все очухались.
Спасибо за то, что фата-моргана рассеялась.
Спасибо, Вашингтон, Джефферсон и Франклин!
Хоры, хоры, аллилуйя.

История с церковью Успения в Кондопоге чертовски напоминает столь же печальную историю с норвежской церковью из Бергена (которую перенесли в недавнее время в Фантофт, отсюда и название «ставкирка из Фантофта».
Норвежцы — единственный народ Запада, сохранивший достаточно значимый корпус деревянных храмовых построек. Это так называемые ставкирки, церкви-корабли, часть из них сохраняется с 12 — 13 веков, церкви эти чёрные от смолы, которой их регулярно покрывают, чтобы отсрочить гниение древесины. В 18 веке и начале 19-го ставкирки вовсю разбирали и заменяли каменными церквями, но нашлись энтузиасты, которые уговорили датского короля взять над деревянными церквями шефство (Норвегия тогда принадлежала датской короне).
Классическая ставкирка представляет собой некое умозрительное отражение судна, идущего по морю времени, причём башенки опираются на столпы, копирующие мачты, или прежде использовавшиеся в качестве мачт, внутри, как правило, богатая резьба и роспись, а также характерная деревянная скульптура, снаружи же часто устанавливались головы драконов, взятые с кораблей викингов, так называемых драккаров. Почти всегда это небольшие бедные церкви мореплавателей, хотя были и огромные ставкирки, с несколькими башенками и колокольней. Построено в своё время было множество ставкирк, чуть ли не полторы тысячи, а уцелело всего около 30.

Поляков написал:
«Патриотическое воспитание сейчас считают главнейшим.
Но я постоянно твержу: где плоды от СОВЕТСКОГО патриотического воспитания? почему не спасали СССР?
Где плоды КОММУНИСТИЧЕСКОГО воспитания?»
Так вот, до революции была колоссальная система православного и верноподданического воспитания. Учили, например, тому, что время проезда по улице генерала или епископа (и, по определению, царя) было необходимо снять шапку. С того, кто не успевал, шапку снимали городовые (срывали и кидали в канаву, чтобы в другой раз был внимательней). При всём при этом в семьях городских образованных людей не просто было принято фрондировать, а всё обстояло круче — тех, кто не фрондировал, обсирали с ног до головы. Доходило до того, что верноподданичество стало уделом мясников, резников и продавцов колбасы, городских низов. мелких буржуа (кроме, конечно, губернаторов и генералов) — остальные чурались этого немодного течения. Чем всё закончилось, всем известно.
Советские тоже целовали флаги, менялись вымпелами, всячески клоунничали возле монументов, маршировали, простите, в пелотках и педоэротических юбках и гольфах, но как только развалился СССР — все просто разошлись по оптовым рынкам, дискотекам и панелям, и думать про это забыли. Осталось разве только в анекдотах
Вместо перезапуска назойливой, трескучей и неэффективной пропагандистской машины, которая в России от века пытается апеллировать к хтоническим безднам, стоило бы взглянуть на США.
Вон под Майами живёт один мой дядя. У всех одинаковые дома, точнее, дома-то разные, но участки приблизительно одинаковые, газон и флаг Америкэ-мамэ. Живут там не только джонсоны, но и мексиканцы, китайцы, даже кубинцы. Почему они его поднимают? Их заставляют? Им доплачивают? А вот и нет нахрен.
Это как система определения «свой-чужой». Не хочешь, чтоб тебя считали говном, чужим, неблагодарным, вернее, хочешь, чтобы тебя приняли в корпорацию, сочли своим — поднимай флаг. А если ты начнёшь крыть Америкэ-мамэ, говорить, что концлагеря для японцев это было плохо, или бомбить Хиросиму было плохо — тебя сочтут говном и теплом не окружат. Даже в Нью-Йорке, отнюдь не в любом либерально-содомитском ашкеназнике можно Америкэ-мамэ хаять, а уж хаять и попутно зарабатывать — там нельзя НИГДЕ.