Юрий Извеков

Родился в селе Брянск Кабанского района Б.М. АССР 8 ноября 1951г. Закончил Иркутский Университет по специальности филология. Живу в городе Улан-Удэ. Работал преподавателем, журналистом, реставратором. Проза: статьи, очерки, рассказы напечатаны в местных газетах и в большинстве своем не собраны. О себе писать скучно и не интересно. Мало что о себе помню. Вспоминаю о себе только когда вспоминаю о других людях и событиях. Не считаю себя цельной или, вообще, какой либо личностью. Мне это не интересно. Не могу сказать как, зачем и для чего сочиняю… Приходит в голову строчка и зачем-то надо подставлять к ней сверху и снизу другие строчки, пока не получится законченное целое. Вот и все. Иногда нравится, иногда смущает, но дело уже сделано. Надо куда-то это пристраивать, перекладывать на других, подкидывать – иначе задавит. Вот, опять таки, и все.

facebook

Стихи в Финбане

Фотоработы в Финбане

Буквы с картинками в Финбане

Картины в Финбане

В лихие девяностые, запутавшись в расчетах с богатыми заказчиками, повесился неутомимый труженик художник-оформитель Толя Задорожин.
Вскорости он приснился своей коллеге по мастерской: «Людка, давай сюда скорее — здесь столько работы!»

КАРАВАЙ ХЛЕБА И РУБЛЬ

Мой прадед Сергей Петрович Извеков был священником, а после расстригся и стал управляющим церковным приютом под Томском (сейчас здание уже в черте города).
Там жило от сотни до нескольких сот человек.
Кроме управляющего наемными были еще казначей и мастер.
Принимали всех, кто попросится. Новоприбывших отправляли в баню, кормили, давали выспаться. Если надо было, приглашали доктора.
Но через три дня, если человек здоров, находили ему работу по возможностям, даже старикам и инвалидам. Там был свечной завод и сельхозугодья.
Если кто не хотел работать — давали ему каравай хлеба и рубль.
И иди на все четыре стороны

хотя бы Жерминаль

МЫСЛИТЬ БЕЗ МОЗГА

Вот, моя двоюродная сестра от дяди по матери, красавица, с виду изнеженная и вечно-юная, рожденная от пятидесятидвухлетней матери, пристрастившейся к алкоголю и того же возраста отца-ракетчика, защитившего кандидатскую диссертацию, чтобы вырваться из сверхсекретной балхашской точки, где бы, по его словам, после смерти его там же бы и закопали по соображениям секретности, и вырваывшегося в конце концов преподавать в житомирское военное военное училище и на почве трудоголизма тоже пристрастившегося к (будто он, офицер, и раньше не пил — пил, но по другому, гордо, как настоящий офицер-ракетчик) к, повторяю, алкоголю — а как иначе — столько работы, как вечером, придя, бутылку-другую не засадить, и выращенная и воспитанная после смерти родителей, не дотянувших до шестидесяти, моей ровесницей, её страшей сестрой Нинкой, годящейся ей в матери, Нинкой, приславшей в подарок мне, да мне — хиппарю на моё восемнадцатилетие бутылочно-зеленый, тиснёный золотом том воспоминаний маршала Гречко, а как же — дочь офицера, Нинкой-Ниникой, после более чем сорокалетней разлуки и неведения, соединённой со мной моим сыном Андреем по ютюбу, вышедшей замуж за житомирского хохла, и проработвшей всю жизнь завучем техникума, уже тогда на пенсии тащившей дом и кормившей придурка-мужа и бездельника-сына, безработных, просаживающих последние её, задом, потом и кровью заработанные злыдни-гривны на форексе, Нинкой, увидевшей меня впервые более чем за сокок лет и не сказав «здрасте», накинувшейся на меня с криком: — Зачем вы убиваете там у себя на Донбасе наших украинскоих мальчиков!!!
Так вот, эта моя, годящаяся мне во внучки моя двоюродная сестра, имени которой я не запомнил, Нинка мне мне говорила, но я не запомнил — она вышла замуж за немецкого турка и живёт в Германии. А эти немецкие турки такие, оказывается, умные, что мыслят без мозга и другим предлагают то же самое. Что мне теперь прикажете делать? Как мне быть? Куда пойти? На что решиться? Пойти напиться? Дмитрий Писаренко, бывший артист, которого я очень уважаю, наверное так бы и сделал. Но мне, перенесшему в сентябре-октябре тяжелую болезнь, проигнорированную участковой врачихой Гюльчеман Канаталиевной, мне, самостоятельно поставившему себе тяжёлый диагноз, мне, прописавшему себе нужные, или как потом оказалось после консультацией с соседкой Тамарой, восьмидесятилетней, терапевтом на пенсии, когда я уже выздоровел, а она приехала к этому счастливому моменту с дачи, которую она безвылазно сторожила от воров с начала созревания урожая, да — почти нужные антибиотики, мне, напившимуся, потому что на кладбище было очень холодно, напившимуся на похоронах девяносточетырёхлетней Марины Викторовны, дочери репрессированного начальника гужевого транспорта довоенной Москвы и матери моего друга Саши Воронова, а назавтра хитростью заманенного на запоздалое празнование дня рождения другого моего друга детства (имени его я не назову — он на это очень обижается. Я, говорит полковник, уважаемый человек, а ты меня в своих книжках не прописывай) и там тоже напившегося, потому что присутствующий там наш старший товарищ восьмидесятилетний Володя Балдаев, доктор наук по котлотехнике пил там как лощадь, тоже напился, но успел, сам, надо заметить, продувшийся в пух и в прах, сгрести с карточного стола кон и прочие проигрыши-выигрыши, а мы этого не заметили, а только вычислили по прошедствии нескольких дней по окончанию праздника, что уже было бесполезно — карте место, мне самого себя вылечившего, сумевшему избежать операции на черепе, мне у которого после неожиданных пьянок симптомы тяжелой болезни вернулись как миленькие, а потом через неделю прошли, но не полночстью, как мне, подобно уважаемому мной бывшему артисту, пойти и напиться?
Нет — не пойду и не напьюсь. Бог с ними, с турками, пускай и немецкими. У нас своих тут турков, точнее тюрков полно есть. Например Николай Вячеславович Абаев, полухакасс, полутувинец (он предпочитает говорить не тувинец, а урянхаец), профессор-китаист, академик. Это в прошлом, а нынче приверженец возрождённой им древнейшей тэнгрианско

Кроме симулякров и симуляций в мире ничего нет.
Проткнувший радужную оболочку мыльного пузыря обнаруживает в лучшем случае себя самого.
В худшем не находит даже худшего.
Даже пустоты не находит.

КАК ЮНЫЙ ГЕРОЙ

Согласен со словами Вен. Ерофеева, что Бродский ему и (мне) «милее как Питерский тунеядец».
Сев на борт Москва — Нью Йорк (точнее Вена), он для нас и погиб как юный герой.
Его американский однофамилец среди прочей чепухи написал несколько очень сильных (и более зрелых) стихотворений.
Но что нам до американцев.
Со своими бы разобраться.

ИИСУС МАСЛЯНЫЙ

— В русском языке слово «Христос» фонетически и семантически тесно связано со словами «крест», «креститься», «крестьянин». Фонетическое сходство образует сильную смысловую связь. Между тем, в языке оригинала, греческом, на котором и написаны евангелия, эти слова совершенно различны. Напомню, Христос это страдательное причастие от «хрисма»: мазь, масло, жир. Крест это ставрос. Крещение это баптисма (купание). Если бы Кирилл-Мефодий поступили так же при переводе евангелий на древнерусский, то мы бы знали Христа как Иисус Масленый.
— «Если бы Кирилл-Мефодий поступили так же..», ага, так есть же соответствующее русское слово «помазанник». «Помазание, это исполнение Святым духом. Помазанник Божий это тот, кто определен Богом и помазан Святым Духом на какое-то дело, на какой-то труд ради Бога, например миссионеры, апостолы или певцы поклонения Богу.» И Христа Бог помазал. Он был и Богом, и миссионером, и апостолом, и певцом поклонения Богу. Просто в русском языке происходит терминологизация заимствований и каждое заимствованное слово находит свою нишу. И «машшиах» у нас «мессия» где надо. И город Ставрополь у нас есть и для другого креста есть город СеВаСТополь. И материя у нас есть, «батист» называется. А Масленница это русский Навруз-Сагалган, народный праздник солнечного цикла, праздник весеннего возрождения. К христианству он имеет только косвенное отношение. Святая Церковь его попусакет, но не приветствует. «..«крест», «креститься», «крестьянин». Фонетическое сходство образует сильную смысловую связь.» — так русские всегда умнее греков, вот правильно и связали.

ЭТИХ СЮЖЕТОВ ИЛИ МИФОВ

Миша Успенский, в будущем знаменитый писатель, по поводу экранизации Солярис — у Лема Солярис женского рода, откуда все женские капризы планеты — сказал, что Лем создал еще один архетипический сюжет, подобный классическим сюжетам античности, таким как Эдип, Электра, Одиссей, Прометей и пр. см. у Борхеса об этом есть кратко и весомо — и любой интерпретатор, волен любой из этих сюжетов (мифов) заимствовать и интерпретировать как позволяют ему эпоха, ум, честь и совесть, если они у него присутствуют (об эпохе молчу — эпоха неистребима) и Лем для Тарковского как Гомер в гробу, или где он там оказался, когда срок его вышел.
Написал несколько кудряво, каюсь, но это я попытался как можно точнее перевести в письменную пьяную и нечленимую Мишкину речь по этому поводу. Пардон муа.
Пи. Си. Если вы подумали, что Борхеса я незаконно привнес в речь советского студента начала 70-х ХХ столетия, так это не так — о Борхесе, Хармсе и прочих неиздаваемых тогда я узнал именно тогда и от него.

КОГДА РУССКОЕ

Принял же русский язык к середине 19-ого века примерно 2000 французских слов и уже почти все они не воспринимаются как заимствованные.
Кто скажет, что жулик и шаромыжник это французские слова с русскими окончаниями, а кучер, а тулуп…а муди…а сортир….а… и так 2000 штучек.
Маяковский в стихотворении о монтере Ване считал, что французское слово «монтёр» это русское, а немецкое «электротехник» это французское.
Кроме того русский язык имеет способность терминологизировать заимствованные иностранные слова и находить для них особую нишу, отличную от сферы бытования синонимичных русских слов.
А до французской волны была еще и польская, голландская, немецкая, тюркская, монгольская, страроболгарская, греческая…
Лев Пирогов:
— Ничо не понял, но не согласен: тюря и окрошка рулз, а гаспаччо сакс! Такое моё мнение.
Юрий Извеков:
— В деревне уже хот-доги часто называют «ходоками».
Лев Пирогов:
— Поспорили однажды хот-дог и кул-кьюкамбер…

СЕВЕРОКОРЕЙСКАЯ ВОДКА

В советское время в магазинах продавалась северокорейская водка Рионгсамсул.
В Иркутске в семидесятые частенько бывала.
С невзрачной такой вяло-зелененькой этикеточкой.
Натуральнее не придумаешь, с привкусом хлебной корочки.
Её можно было и тёплую пить, все выдерживала, и из горла без закуски.
Один мой приятель, обнаружив в магазине водку Рионгсамсул, сразу брал ящик.

ГОРОДСКОЙ ФОЛЬКЛОР 50-ЫХ

Камень на камень.
Кирпич на кирпич.
Умер наш Сталин
Владимир Ильич.

ПРИСКАЗКА 60-ЫХ

Присказка «По прежнему, как у Брежнева» это редуцированный анекдот в форме частушки начала 60-сятых:
— Слышал, зарплату повысили.
— Всем?
— Нет, не всем.
— А кому?
— Доярке Нюрке,
Гагарину Юрке,
Герману Титову,
Никите Хрущеву,
Леониду Брежневу,
Остальным по прежнему.

ЭФФЕКТ ЗЕННОНА

Таракан, пока на него смотришь делает вид, что тебя не замечает, но стоит отвлечься на мгновенье — моментально прячется.

(Эффект Зенона подтверждён: атомы не двигаются, если на них смотреть
Аспиранты Корнелльского университета Йогеш Патил и Шриватсан Чакрам и профессор физики Мукунд Венгелатторе в лаборатории Ultracold Lab Одно из самых странных…)

…Репин умудрился даже переписать голову Ивана Грозного на знаменитой картине, причем по приобретенной к старости привычке, не на скипидаре, как он писал Ивана, а на керосине. Голова вышла у него в гнусной сине-лиловой гамме. Смотрители заметили это довольно скоро и обратились к Игорю Грабарю, как к эксперту и реставратору, с целью выяснить, является ли это действие последней волей автора. Грабарь поспешил в Третьяковку и немедленно смыл это безобразие.

«Илье Репину был запрещен вход в Третьяковскую галерею с красками и кистями, которые он всячески пытался прятать под одеждой за привычку без конца дописывать свои работы.»

НА КАЛАМБУРАХ И МЕТАФОРАХ

Толкиена я с удовольствием прочел только тонкого «Хоббита», а Трилогию, даже в хорошем профессиональном переводе Андрея Кистяковского, да и в оригинале лишь кое-что.
Мало того, что это книга создавала идеологический и фразеологический фундамент холодной войны, так она не имеет какой-либо внутренней онтологии, а держится на каламбурах и метафорах, чего, кстати, куда меньше в упомянутом «Хоббите».
Из Толкиена вышли Маккарти и Рейган.
Петр Цырендоржиев:
— А Рохан — это Золотая Орда…ха-ха..

— Явление еще одной новой Книги изменит умы, нравы, но не природу. Тем более внеприродного Бога. Он еще дальше от умов и нравов.
— Кто он? Бог монотеистов?
— Тот, что не в сердце человека, а значительно дальше.
— Внеприродный бог? Видимо есть и природные боги, это кто, даждь бог?
— Я о том, что можно молиться и несуществующему Богу.
— Молятся же бирманцы Будде Шакьямуни, несмотря на его собственные слова о бесполезности этого.
— Если Бог существует вазаправду, то это не Бог иудаизма, не Бог христианства, не Бог ислама, не Бог гностиков, не Бог, о котором говорят некоторые индуисты и пр… Может быть, это и не Бог людей и других существ.
— Молиться то несуществующему богу можно, но вот ожидать что он покарает, зная что его нет, это немного странно. Страх перед богом, отраженный в текстах, весьма реален и рельефен.
— Если можно молиться, то ожидать что он покарает тем более. Кто же, зная, что Его нет, будет молиться. Хотя случаются такие ситуации, что и все равно молятся.
— Механика такая. Есть сила и она опасная. Её желательно скрыть, завесить, прикрыть некими образами, чтобы не так пугала, молиться и просить прощения.
— Так есть Бог, или в Него только верят. Пусть и со страхом и трепетом? Мне это интересно. Потому, что если Он есть, то он не симулякр и даже не эгрегор.

а я скажу что всякий изблевавший
и вставший прямо есть христос
но лишь на то короткое мгновение
покуда бледен он и покуда сердце
его холодно и неощутимо а голова
пуста той пустотой что всасывает
все что в мире и вне мира и покуда
в нетвердых членах его дрожь
что вторит дрожи вселенской
и с глаз его вместе со слезами
ушла как бы завеса
и он впервые так четко видит
волосики на ножке таракана
и трещинку на камне и комочек
перхоти белеющий на длинной
изогнутой реснице но уже
несут и склянку с нашатырным спиртом
и швабру с мокрой тряпкой
и мерзкое тепло
и отвратительная сухость
свежей рубашки

ЗАВОДИТЬ МАШИНКУ

Единственный значимый азербайджанофил это Анатолий Передреев. Был еще якутофил Николай Глазков, но его якутофилия утонула в том потоке примитивной халтуры, залившем его книги, когда он получил доступ к станку.
Пастернак и отчасти поздний Заболоцкий были грузинофилами. И это понятно — где встречают, кормят, поят и хвалят без возможности отдачи, кроме взаимной похвалы — тот того и фил.
Мандельштам стал русофилом, когда питерские евреи чуть его не загрызли и он убежал в Москву и стал дружить с Есениным, Павлом Васильевым и прочими помельче. Правда, он мало что схлопотал из «встречают, кормят, поят», да и похвал не так уж много слупил, если слупил вообще.
А с Мельниковым случилось то же, что и с Кабановым. Он достиг пределов своих возможностей. И, постукавшись об стенки, научился «заводить машинку». Не так карикатурно, как Кабанов, мрачнее, трагичнее, но «заводить машинку».
Только у Кабанова появилась обезьяна, очень популярная, но совсем уже за всеми пределами.
У Мельникова такой обезьяны еще не появилось и это потому, что он крупнее как личность, но не так умен и оборотист, хотя ума я в нем вообще не вижу, а оборотистость его очень дальнего прицела и вряд ли принесет ему профит при жизни. Он еще относительно молод и все еще может случиться.

курт лемке:
— Мой папа был крупнейшим и абсолютно немотивированным белым армянофилом. Это после того, как три грузина чуть не зарезали его в Москве, он спас от изнасилования русскую девушку и его всего порезали грузины — ночью он дрался с ними минут 15 — один против троих — они сели на на 5 и 7, девушка убежала… Но мой папа же грузин на одну восьмую! ДеБагратиони! И он возненавидел всех грузин и стал армянофилом! Кабанов вообще животное. Мельников вполне приличная смесь вежливого полуобразованного полового с Оскар Уайлдом, но мне надо сначала ему поверить хотя бы на уровне микроэмоции… Всё никак не получается… Но он лучший всё равно… Какая жизнь, такие нравы, как сказал Руслан Онищенко на суде над Торнадо…

Евгений Костюченко:
— Про машинку обидно, но точно. Увы, Мельников пытается пригнуть свой талант под шлагбаум властной культур-мультуры. Но зачем? Ему все равно могут заплатить только деньгами — и не заплатят ведь! Мельников — моя боль.
курт лемке:
— И моя тоже!

— Астрофизик Майкл Хиппке (Michael Hippke) из обсерватории Зоннеберг в Германии пытался отыскать послание создателя Вселенной в фоновом излучении самой Вселенной.
— Зачем создателю Вселенной отправлять кому-нибудь послание. Он творец — сотворил и готово. Кого и кому порслание. Послать Он может, конечно, а куда — это уже всем ясно куда. Так уже и послал туда. Давно уже.

Первый признак вырождения нации — поколение длинноногих, узкобедрых, тонкокостных и большеглазых женщин.

Действительно ценное дается даром, неосознанно, боковым зрением на границе сознания, на исходе ресурса и узнается не сразу и не всегда и не тем, кому было дадено. Мастерство и усилия служат разгоном, раскруткой, отвлечением, дымовой завесой и сами по себе не дают ничего.

Если бы «Улисс» напечатали в 70-ых, может быть и «перестройки» бы не было.
«Простым труженикам» хотелось колбасы, а «умным дуракам» Джойса.
Под их вой тихонечко решали вопрос собственности.

Моя бабушка Ариадна Владимировна Извекова, в девичестве Шварц, родилась в Иркутске, закончила нерчинскую гимназию, немного поучилась в Петербурге «на курсах», была знакома, в частности, с Бердяевым.
Начала посещать литературные салоны, но еле ноги унесла в революцию и разруху.
В юности я ее спрашивал насчет, по какому месту правильно ударять Бальмонта. Отвечала, что все, в том числе и знакомые Бальмонта за глаза называли его БАльмонтом. В глаза не решались, Бальмонт злился, обижался, но ничего поделать не мог.
Это как и с Алехиным, говорила она. Тот бессильно обижался на Алёхина, требовал, чтобы его величали АлЕхиным но тоже безрезультатно.
А когда я пытался поподробнее пораспросить бабушку о Бердяеве, переспрашивала:
— Какой такой Пердяев? — и фыркала.
— Наверное, какие-то старые счеты и обиды.

Мой дедушка, Александр Сергеевич Извеков, хирург, особенно гордился одной удачной операцией. Умер он, когда я был совсем маленький, но бабушка часто мне рассказывала мне о ней.
Гражданская война в Сибири. Зима. Ночь. Отдаленная деревня. В избе освещение — лучина. Внематочная беременность. Больная выглядит ужасно. Пьяный муж забился в щель за печкой и подвывает. Нужна срочная операция. В избе еще человек семь — восемь детей, подростков и молодежи. Ассистировал местный земский врач, старичок восьмидесяти лет, полуслепой и очень маленького роста.
Дедушка, тогда еще молодой человек, студент медицинского факультета томского университета, мобилизованный партизанами с предпоследнего курса. Партизаны неизвестной политической ориентации, захватив Томск вывезли не успевших разбежаться студентов и преподавателей университета за город и расстреляли из пулеметов. Кроме медиков. Доктора им были нужны самим.
Ко времени действия дедушка успел убежать от партизан и служил у белых. Осмотрев больную и определив, что около часа она еще выдержит, он заставил вымыть в избе полы, накипятить воды и помыть всем, кроме воющего мужика, от которого не было никакого толку, руки. Кроме инструментов привезли семилинейную керосиновую лампу. Антисептиков сулема и спирт. Анестезия — хлороформ.
Молодой хирург еле держался на ногах. После тяжелых боев он несколько суток оперировал без сна. Поддерживал себя спиртом и кокаином. Перед началом операции расставил всех присутствующих по периметру избы и после вскрытия приказал им держать на руках повыше растянутые кишки оперируемой. После удачно проведенной операции уснул тут же в избе.
Утром, осмотрев больную и отметив отсутствие послеоперационной горячки, сказал пришедшей в себя больной:
— Вы еще сможете рожать, но не советую. Не надо, чтобы не было хуже. Можете при следующих родах умереть.
На что женщина твердо ответила ему:
— Сколько Господь даст, столько рожать и буду.
Оказавшись в этих местах уже после войны, отслужив впоследствии у красных, он поинтересовался о судьбе своей пациентки. Женщина выздоровела и еще родила нескольких детей.

ЛЕС СОГЛАСНЫХ
1.
Поляки приняли латиницу, их тексты состоят из скопления согласных да еще с массой дополнительных значков.
Если польский текст записать кириллицей, он станет в полтора раза короче и намного понятнее русскому.
Не продираться через лес согласных.
Латиница подходит для латинского языка, синтетического, простого, ясного, организованного (но со списком неправильных глаголов), без шипящих.
А для новоевропейских языков, аналитических, с множеством внешних показателей, с дифтонгами, с новообразованными звуками латиница малопригодна и каждый такой язык имеет свой, непохожий на другие вариант латиницы, где многие звуки передаются не одним знаком, а сочетанием двух, трех или четырех, да еще с дополнительными (в каждом случае своими) подстрочными и надстрочными значками, да еще в каждом из этих алфавитов есть свои дополнительные буквы и по несколько вариантов одной буквы и т. д.
Да и правила чтения в каждом европейском языке разные.
Нельзя зная, например, правила чтения английского языка, читать по испански (отсюда мы называем джип «Паджеро», а не «Пахеро»), французски, немецки.
Некоторые французские ученые из-за множества исторически обусловленных прочтений слов (когда одно слово из двух звуков записывается восемью знаками, а другое слово из тех же двух звуков в том же порядке шестью другими знаками) небезосновательно называют свою письменность иероглифической.
То же самое и с английским, почему мы читаем «даун», но «гон», по одним правилам надо бы «гаун».
Знание некоторого количества романских и германских корней создает иллюзию, что латиница как-то объединяет языки, ею записанные, но попробуйте прочитать что-нибудь по фински или по венгерски.
И языки народов бывшего СССР перевели с первоначальной латиницы на кириллицу не по идеологическим причинам, а из-за большего удобства.
Все-таки кириллица богаче, логичнее, яснее и проще в использовании, чем бедная убогая, на костылях и подпорках, латиница.

2.
То, что Кирилл выдумал искусственную азбуку Глаголицу, это очевидно, выдумать можно только только нечто искусственное.
То, что варианты Кириллицы существовали до Кирилла и Мефодия — найдены докирилловские надписи.
Кириллица естественным путем развилась в результате приспособления к нуждам славянского письма элементов уже существующих алфавитов.
То, что не без усилий Кирилла и Мефодия встал вопрос об упорядочении протокириллиц это тоже очевидно.
Организованная Кириллица живет и здравствует.
Кириллица, как и Латиница, а также греческое, арабское, еврейское, монгольское письмо имеют семитские корни и восходят к финикийскому, что называется, письму.
Что касается ведических корней Кириллицы, так это только будущее жестко предопределено, что подтверждают и данные современной науки и древние учения о судьбе (карме), которую не обманешь, и врожденные понятия существующие в любой почти человеческой голове, да и не только человеческой — всякая собака, ворона и прочие скоты знают об этом и не рыпаются.
А, вот, прошлое чрезвычайно пластично и, как все думают, что так было — так и будет, что так было, и нужное из-под земли будет выкопано в нужное время, а как оно там в земле самозародится, это уже не нашего ума дело.
Современная наука в лице Квантовой механики в современном изводе и это уже доказала.
Да, что там современная наука, Гераклит Эфесский уже допер-таки, что будущим заведует Логос, а прошлым Докса.
Так, что и Ведические корни скоро будут вырыты из-под, отмыты, очищены и отполированы.
И нынешние поколения об этом будут официально в свое время извещены и об этом (этих корнях, кто не понял).

чтобы звучало по славянски

Ханжа

— Ханжа слово китайское — так называли дешевую просяную (из чумизы) китайскую водку, потом и местную самогонку.
В первую мировую из-за сухого закона и недостатка хорошего спирта (лучший спирт был эстонский), в ресторанах всякую ханжу подавали в чайниках.
Есть еще и украинское слово ханжа/ганжа с тем же значением, но как эти слова связаны требуется исследование — свое ли это автохтонное или вернувшиеся с ДВ украинцы, а их там было много, их переселяли туда на государственном уровне, еще до суэцкого канала вокруг Мыса Доброй надежды, Кейпофгудхоупа, об этом есть у Чехова рассказ, так некоторые из них, украинцев в Гражданскую и после возывращались восвояси и могли это словечко завести, а могли и китайцы украинское словечко переиначить — был на ДВ такой международный язык на основе упрощеной русской грамматики — его понимали все, кроме русских.
— Мансур Сахабутдинов:
Впервые слово «ханшин» встретил в романе нашего земляка Константина Седых «Даурия». А вкусил в начале 90-х -из Китая везли тогда все что попадя. Называли почему то рисовой. По качеству была как попадешь.
Татьяна Лазарева:
Вот, все мужчины слово знают. А я думала, будет удивление!
Мансур Сахабутдинов:
— Продолжение тоже хорошее «Отчий край».
Юрий Извеков:
— Прочитал до Тихого Дона.

Высоко поднялся наш красный орел

Прекрасна моя древняя Москва
Когда стоит стыдливо отражаясь
В воде голубоватого залива
И сны читает Ашурбанипала
И налетает с юга жаркий ветер
Несет пески соседственной пустыни
По улицам московским завихряясь
И дальше, дальше, выше, выше — в высь!
К заснеженным вершинам полуголым
Откуда поднимается орел
Могучим взмахом крыл порфироносных
И вниз глядит и Белое Движенье
Там замечает, и сложивши крылья
Он падает навстречу снежным барсом
Шестнадцать всех своих костей и зубы
Свирепые он обнажает разом
И москвичи следят за страшной битвой
И победителя приветствуют: Ура!

По мотивам Дмитрия Александровича Пригова.
Это я взял стихотворение Дмитрия Александровича Пригова, придумал свое заглавие, заменил две сточные буквы на заглавные, убрал одну запятую и заменил у двух слов падежные окончания. И произошли разительные перемены. Орел падает навстречу не снежному барсу, а уподобившись снежному барсу падает с высоты На Белое Движение, на беляков, на черных баронов, на власовцев, на чубайсов-мубайсов. И завязывается страшная битва. Кто вышел победителем мы не знаем, но кто-то вышел, раз следившие за битвой москвичи, кого-то, а именно победителя, поприветствовали. Но кого именно, они не торопятся нам сообщить. Да, в оригинале у Дмитрия Александровича Пригова белым движением названо движение, очевидно на снегу, самого снежного барса. Но он ошибся, тем самым лишив стихотворение острой политической заостренности, а тем и во многом и банальной бытовой достоверности. Орлы, тем более порфироноснокрылатые, не нападают на снежных барсов. Они с ними дружат и временами, как в данном случае, уподобляются.

гейши, сакэ, самураи

О японском кино 50-ых-60-ых, я же не говорю, что плохое.
Смотрю с огромным удовольствием. Бляди, водка, поножовщина.
Вечная тема.

«люди живут и в этих нечеловеческих условиях»

— Золото не миф!
— Значит, золото актив!
— Актив, актив….
— И?
— Тем не менее: ювелирное золото, кроме эксклюзива (эксклюзив с улицы просто так тоже не продашь — обманут, заметят нужду, будут тянуть, выследят, отберут законно или криминально, не отдашь — убьют) это не золото, его не продашь за сколько купил и неизвестно сколько в нем золота. Золото в чужих хранилищах это не золото, сколько бы цифр через SWIFT и SEPA не проходило: не отдадут и все — и еще кой-что покажут. Нелегальное золото карается, а легальное гасится налогами и т.д.дэ.дэ.дэ.дэ.дэ…………
— Да, это геморрой еще тот. Тем более, если стырил, скажем, россыпное. Нужен аффинаж. Но схемы, скорей всего, есть, люди живут и в этих нечеловеческих условиях.
— Кто-то и живет, но это за счет тех, кто не живет….

/Анекдот из мира науки середины шестидесятых/

Студент и студентка разных вузов попали по разнарядке на сессию АН. Вокруг академики, доктора, все много старше. Быстро познакомились, сели в зале рядышком. Рассматривают президиум:
— Машка, хочешь, я тебе Келдыша покажу?
— Вот дурак, зачем здесь-то, в гостиницу придем, там и показывай.

Очень давно проводил первый урок в пятом классе — дети рассказывали о себе и о своих родителях.
Один мальчик на полном серьёзе рассказал, что его папа работает на «молочной говновозке» и никто не засмеялся.
Любая машина с баком считалась «говновозкой», а что она конкретно возит это уже вопрос чисто практический.

Знал и я лично двух говновозов: один Кеша Никонов из Селендумы был очень добрый и покладистый, по бурятски говорил лучше бурят, но был горьким пьяницей, другой Гриша Старочкин из У-Удэ, того большие деньги испортили, он стал много пить и ушел от жены к молоденькой.
Они в советское время до 800 руб. в месяц получали.

А в наше рыночное время иметь такую машину в частной собственности, да это счастье, свобода: «Хочу везу молоко, хочу говна, кто больше заплатит, тому и везу».

Скажете: «Ахаха, нет, так не бывает».

А хорошо бы, денег больше, а если молочко приванивает, так можно пообещать, что «в следующий раз промою бак хорошеньче».

— Какой удивительный Малевич, скажите мне, неужели это реальный Малевич?

— Это ранний Малевич, когда он еще экспериментировал, как нынче экспериментируют все любознательные первокурсники педучилищного худграфа, пока окончательно не изошел на говно квадратное.

— Эко вас занесло, пора уж вам слезать с этой темы, больно несимпатичная тема, может хватит, а?

— Да, вы правы, занесло, хватит, больше нибуду.

P.S. Упардоньте меня, господа, говновоз Гриша, нет, ассенизатор Гриша, о говне ни слова, зарок дал, так вот Гриша-ассенизатор не Старочкин, а Пнёв, Гриша Старочкин мой сосед, инвалид-железнодорожник, он головой в сцепку попал, не совсем, но достаточно для «капризный дурак и эпилептик»….

Для Данте, на языке его времени, любое повествование звалось комедией.
Данте и назвал свое творение просто Комедией.
«Божественная» это интерпретация Бокаччо.
А «Чайка» и «Вишневый сад» это комедии в понимании современников Чехова.
Это то, над чем смеются.
«Небо в алмазах» серьезно могло восприниматься только тогдашней передовой интеллигенцией в силу зашоренности их сознания революцинными лозунгами.
Они и бомбы метали с идиотической серьезностью, свято веря в немедленную отдачу.
Чехов смеялся над ними.

Живых бояться надо

А чего такого на кладбище найдешь?
Что днем, там, и ночью то же самое.
В городе кое-где пострашнее будет.
Вот одна девочка заблудилась в лесу, еле выбралась и бежала ночью домой через кладбище, чтобы поскорее.
Смотрит, стоит мужичок, оградку красит.
Она ему:
— А вы дяденька, что ли, мертвецов не боитесь?
А он ей:
— А чего нас бояться-то, чего такого мы вам сделали, а?

— Пришлось кэгэбисту Славе, зашедшему ко мне на огонек под видом фотографа, дать рюмку водки со снотворным, хорошо дать по роже, вынести и положить в телефонную будку, вызвав вытрезвитель.
— Что ж ты так резко?
— А мне как раз привезли из Москвы запись последнего прощального концерта А.Галича в доме Чуковских…
— Понимаю, невтерпеж было…
— Рожа его мне показалась подозрительной…
— Если бы этот пресловутый Слава сдох, как собака, после ледяного душа на обоссаных простынях, твоя жизнь стала бы куда интереснее и, что немаловажно, честнее. Ты заработал бы, чего боялся и чего накаркивал. Но Слава оказался живуч и незлопамятен. «Горячее сердце чекиста». А политика, она и в Африке политика. Политика дело грязное, а правда дело чистое. А где ты видал чистую правду? За правду борются. И чем интенсивнее борются, тем чище она становится. Иногда так ее, эту правду, заборают, что станет она прозрачной, как стекло. Борцов за правду сквозь эту правду видать, а самой этой «правды» уже не видать.
.
…оставляли на ночь какой-нибудь жратвы, дабы бежавшие с каторги каторжники могли подкормиться.
Были специальные полочки или в подклети выпиливалось окошечко, такое, чтобы можно было только просунуть туда руку, назывались они, эти полочки и окошечки «ланцовками» по имени знаменитого, почитаемого в народе разбойника Ланцова.
О нем пели песни, я сам в 80-х их записывал, что-то вроде: «звонит звонок насчет проверки / Ланцов задумал убежать / он быстро печку разбирает / а там красавица-жена / ее он за руку хватает / и в дырку лезет от трубы / его товарищи все видят / но отвернулись и молчат…. и т.д.».
Беглые каторжники назывались «варнаками», в советское время по аналогии с «варнак» появилось слово «бамлак» со схожим значением, как сокращенное от «БАМлаговец».
Бамлаками взрослые пугали детей: «Не оставляй нож на столе, положи в столешницу — бамлак какой ворвется и всех перепорет».
Еда оставлялась не только от жалости и опасения, но часто и от солидарности.
Были в Сибири и такие деревни, жители которых и хлеб не сеяли или сеяли немного для вида (не сеяли совсем те, кому удалось записаться в инородцы или как до сих пор говорят «получили екатерининские права», т.е получили право платить ясак мягкой рухлядью, а не хлебную подать), а пропитание добывали «охотой на горбача» — золотоискателей, возвращающихся с приисков, особенно на одиночек, у которых были «свои места».
Когда же власти стали выплачивать за беглых каторжников вознаграждение, охотились и на варнака, ланцовки при этом не пустовали.
Часто для получения награды надо было предъявить только уши беглеца.
Так, что место для подлогов и злоупотреблений было и в этом бизнесе.

Александр Градский — двоюродный брат Ритки Торгашиной.
https://finbahn.com/маргарита-торгашина-кто-как-сдох/
Я до знакомства еще с ней, как-то встретил его в улан-удэнском магазине.
Еще в советское время, хотя никаких гастролей Градского в то время объявлено не было.
И потом, через несколько лет рассказал Ритке об этом удивительном случае:
— Ну вылитый Градский выходил из гумозного магазина — и очки огромные его и волосья длинные и вообще весь как Градский.
— Так это он к нам приезжал — Саша.
— Кто, Градский?
— Он же мой двоюродный брат.
— Ничего себе, правда!?
— Да унас в семье все какие-то выродки.

В том и была экологическая мудрость советской власти, что каждый полиэтиленовый пакет стоил столько, что его стирали и использовали до тех пор, пока не продырявятся.
Буржуи (и обслуживающие их экономисты) до сих пор верят, что земля плоская и бесконечно простирается по всем направлениям.
(теория «экономического роста»)

Пригов сознательно поставил себе целью написать очень много плохих стихотворений. А так как он человек все-таки талантливый, то некоторые его стихотворения получились вопреки его замыслу хорошими, а некоторые из хороших очень хорошими.
Ранние его стихотворения хорошие, но даже не даже, как говориться, второго ряда, а третьего-четвертого.
Сам же он, Пригов оказался в подходящей тусовке и, чтобы выдвинуться в первый ряд, ему надо было придумать что-то экстраординарное, как-нибудь выдрючиться — и он выдрючился.
Тоже самое происходило и с некоторыми среднеталантливыми, но изобретательными и упорными художниками — они, чтобы не затеряться в толпе таких же, успели стать абстракционистами и, как пузырьки всплыли, были выдавлены инертной тяжестью своих современников на поверхность болота, именуемого «артрынком». Некоторые из них действительно очень сильно повлияли на дизайн и художественное мышление своего времени. Это всем известные Мондриан, Уорхол, Ротко, Кандинский, Арчил Горки и многие другие, кто успел.
И Пригов относится к таким же «проектным» деятелям, таким как Лев Рубинштейн, Вера Павлова и … лень перечислять ибо им им легион.

со все возрастающим успехом

Рабство вводилось и отменялось по экономическим основаниям.
Моральными были только оправдания.
В связи с ростом глобального народонаселения цена человеческой жизни падает.
Когда рабовладение станет выгодно, оно будет узаконено в «цивилизованном мире» и окажется вполне совместимо с правами человека и прочими либеральными ценностями.
Оправдания найдутся.
О демократии вообще лучше бы не говорить.
Античная демократия возникла, как рабовладельческая демократия.
Когда рабство изжило себя, изжилась и демократия.
Американская демократия учреждалась как рабовладельческая и, потеряв смысл с отменой рабства, стала изыскивать возможности латентного рабовладения, чем со все возрастающим успехом занимается и по сей день.

Гондон

Гондон, да это же вполне научный термин, но больно он, как бы это поточнее выразиться? — а! — нашел: растяжим.
Широк гондон, сузить бы его, а не сузишь.
В современной (а, следовательно, функционирующей) мифологии гондон (презерватив) натягивают на глобус.
А что такое глобус?
Это модель всего Земного Шара.
Как известно, в мифологическом пространстве идеальное и реальное существуют равноправно, поэтому и гондон является нашей идеологической земной атмосферой.
Все мы в гондоне живем, гондоном дышим.
Вот как высоко вознесся нашими молитвами гондон.
Опустить бы его, да как опустишь.
Не та птица.

Легенда о Исусе

Ле тюлюп д ун люп а ля рюс

1
мороз крепчал. дул ветер в спину.
мужик следил из-за овина,
как пожирая жидовина

Мой двоюродный дедушка Александр Владимирович Шварц с двадцатых по начало пятидесятых жил в Персии.
Рассказывал, что религиозный режим там тогда был очень свободный.
Присутствовали все религиозные конфессии.
Персы вино пили везде, много и не скрываясь.
Когда он возвращался в СССР, ему надо было срочно зарегистрировать брак.
Православный священник потребовал оглашения, мулла обрезания, а американский методистский пастор пять долларов и бутылку виски.
Эту бутылку они с пастором после венчания и уговорили.
Правда таможенная декларация была составлена по всем правилам шариата.
Жена там числилась между четвертым чемоданом и радиоприемником, а сыновья Всеволод и Владимир, как «живая собственность».
Выпустили их в обмен на сорок контрабандистов.
По мосту через пограничную реку, пока они пёрли немалое свое имущество, им навстречу шли сорок усатых мужиков свирепого вида.

Вообще, выживать и размножаться при либеральном капитализме могут только народы с сохрнившейся родо-племенной организацией — остальные, более продвинутые народы, у которых национальность привязана к государству, либо вымрут, либо ассимилируются — т.к. откуда уходит государство приходят не демократические структуры местного самоуправления, а структуры, организовнные по иерархическому принципу: племя, банда, корпорация — поэтому либерализм и законничество беременны феодализмом и могут выживать на очень ограниченном отрезке времени/истории. Что уже неоднократно проявлялось в прошлом — см. закат римской империи и т. д.

О наилучшем устройстве головного мозга

Вера Слоним была конь-бабой. С такой на нимфеток Владимира Набокова и потянуло. Есть свидетельства современников, как Вера прет с вокзала весь их с Владимиром немалый багаж, а сам идет налегке немного впереди. Кроме того Вера вела все дела Набокова, в том числе и литературные, хорошо стреляла, готовила и, вообще, «сама напросилась». Набоков использовал Веру для тяжелой и утомительной работы и, не считая медового месяца, если он был, один раз для размножения, а сам, будучи преподавателем в Корнельском университете обходился нимфетками в лице местных дур-первокурсниц — в то время это ему сходило с рук.
— А чем нимфетки лучше любых других? тем более, что «нимфетка» это быстро проходящая субстанция…
— А именно тем, что » быстро проходящая». Да, по некоторым, непроверенным, правда, сведениям Вера Слоним тоже симпатизировала нимфеткам.

элитки

Если большинству было не до прав — значит они были.
Достоинство золотой молодежи кончается, как только ее начинают серьезно бить, или хотя бы судить их по тем же законам, что и большинство.
Сытому и безнаказному достоинство сохранять очень легко.
Желания зажравшихся редко заходят дальше педерастии, садизма и наркозависимости.
Разве что у некоторых доходят до каннибализма.

и в самом черепе вождя

Про сквер на Площади Советов помню только, что жаль было деревьев, когда его уничтожали.
Про памятник: трактовка, конечно новая, но в профиль эта голова оч. напоминала и напоминает голову с советского юбилейного металлич. рубля, прямо — один к одному и еще помню, что когда голову монтировали, собирали ее частями, не считая шею и макушку, как бы кольцами, и макушка была весьма внушительного размера — мы с незабвенными Сашей Хорёновым и Сашей Хамархановым как-то в хмурую, бесснежную и холодную пору позднего октября месяца, забравшись в эту макушку, лежащую на земле «макушкой книзу», и в самом, поэтически выражаясь, «черепе вождя», сидя на, оказавшихся внутри весьма кстати, не то ящиках, не то досках, распивали там водку. Макушка оказалась достаточно глубокой и милиция нас, если только специально не заглядывать туда, заметить нас там не могла, да такая наглость и не могла ей, этой милиции «прийти в голову».

Присказка «По прежнему, как у Брежнева» это редуцированный анекдот в форме частушки начала 60-сятых:
— Слышал, зарплату повысили.
— Всем?
— Нет, не всем.
— А кому?
— Доярке Нюрке,
Гагарину Юрке,
Герману Титову,
Никите Хрущеву,
Леониду Брежневу,
Остальным по прежнему.

совершеннейший

— Единственный из современников, кто положительно отзывался в своих воспоминаниях о Зиновьеве, был художник Юрий Анненков, но и тому художественная добросовестность не позволила изобразить его иначе, как отвратительного внешне хама с мерзкими бытовыми привычками.
— Так он же написал как Зиновьев осетрину жрал в голодном 19-ом году в поезде. Правда не один. Гостей приглашал.
— С тем же Анненковым жрал и очень, по его, Анненкова, описанию, неряшливо. Анненков и о Троцком написал, вообще, сврхпатетически. Старые связи его аристократического папы-революционера, после каторги занявшего пост в крупном страховом обществе. Сам Анненков ни в революцию, ни в эмиграции не голодал. Его связи были выше разделения на комммунистов и антикоммунистов, семитов и антисемитов. Впрочем, если вспомнить, что Веру Засулич после оправдания из зала суда выносили на руках Великие князья, становится понятным, что это были за связи.

***
«Вот только жаль распятого Христа» противоречит смыслу всего текста, как и «Я также против выстрелов в упор.»
И всему, тщательно выстроенному, образу «лирического героя», «исполнителя».
Посмотрите даты замен.
А то, что вы тут заявляете: «учитывая годы исполнения, это несомненное мужество» — хватит врать, надо знать обстановку.
Тогда сидели «отходы производства» типа Даниэля или Марченко, а если сел «кто надо» (Синявский), то был «хорошо устроен», «за него боролись».
И кто бы что сделал Высоцкому, с его-то связями и положением.
Это все равно, что обидеть Любимова.
Или саму Лилю Брик.

Диссидентство тогда уже срослось с «элитой», позволяло «вести образ жизни, близкий к европейскому».

Вспомните, как Великие князья выносили на руках из зала суда оправданную Веру Засулич.

«И мне не жаль…»
«…надо, выстрелю в упор.»

что выше его ума и чего Бог не требует

Совопросничество
Где находится ад? (а не как избавиться от него)?
Кто такой был Мельхиседек?
Как действует благодать через иконы?
Как вино и хлеб при Пресуществлении делаются Телом и Кровью Христовой?
— Будда говорил об этом то же самое, но значительно раньше.
На «совопросничество» он отвечал «громоподобным молчанием».
(…незнание, не освобождает от…)
— Узнал, что «совопросничество» один из гавных грехов в иудаизме и несколько успокоился.
— Для иудея размышлять о Пресуществлении и о действии благодати через иконы это грех из грехов, вы правы.

— Это отвратительно, что в нашей Церкви есть такие методички. Насаждать дубиной плоский экзотеризм сейчас, когда любой желающий может найти ответы на все вопросы, нелепо и неэффективно.
— А «растекаться мыслию» продуктивно?
— Так вернемся к обскурантизму, что-ли, и к средневековью?
— Где Марфа и где Мария?

если отыскивать их антиномию через Х…

полкило коммерческого сыра

Сосед мой сверху заработал третий инфаркт.
Меня позвали помочь нести носилки.
А он худой, но ростом за два метра.
И так, и этак пытаемся из комнаты вынести, все развернуться не можем.
Наконец больной встает, закуривает и спускается сам с третьего этажа.
Врачиха за ним вприпрыжку.
Кудахчет.
Все лечь уговаривает.
Он ноль внимания.
Бледный как смерть, только у машины бросает наземь недокуренную папироску.
Позволяет уложить себя и вдвинуть вовнутрь.
Увезли.
Назавтра встречаю его дочку.
Спрашиваю, как там папа.
Она в ответ, что у него в больнице еще инфаркт случился.
Я делаю печальное лицо, а она мне:
— А нам в больнице сказали, что после четвертого инфаркта папе стало значительно лучше.
Кровь, как я понял, нашла, наконец, свое русло.

Чтобы очистить спирт или водку от ацетона и прочих легких фракций надо медленно тонкой струйкой лить из бутылки в таз с высоты больше человеческого роста и при циркуляции воздуха.
Дома с табуретки под открытой форточкой, на природе откуда-нибудь сверху при ветерке.

Для очистки от сивушных масел и тяжелых спиртов помогает фильтровальная бумага ( если нет, можно туалетную) и активированный уголь.

— Пришлось кэгэбисту Славе, зашедшему ко мне на огонек под видом фотографа, дать рюмку водки со снотворным, хорошо дать по роже, вынести и положить в телефонную будку, вызвав вытрезвитель.
— Что ж ты так резко?
— А мне как раз привезли из Москвы запись последнего прощального концерта А.Галича в доме Чуковских…
— Понимаю, невтерпеж было…
— Рожа его мне показалась подозрительной…
— Если бы этот пресловутый Слава сдох, как собака, после ледяного душа на обоссаных простынях, твоя жизнь стала бы куда интереснее и, что немаловажно, честнее. Ты заработал бы, чего боялся и чего накаркивал, но он оказался живуч и незлопамятен. «Горячее сердце чекиста». А политика, она и в Африке политика. Политика дело грязное, а правда дело чистое. А где ты видал чистую правду? За правду борются. И чем интенсивнее борются, тем чище она становится. Иногда так ее, эту правду, заборают, что станет она прозрачной, как стекло. Борцов за правду сквозь эту правду видать, а самой этой «правды» уже не видать.

Когда я сакманил на стоянке Нарин горхон, это возле Георгиевки Хоринского района, по ветреной, малоснежной хоринской степи шлялась одичавшая корова очень примечательного вида: белая, широкогрудая, с короткими кривыми ногами, длиннейшими, острейшими, направленными вперед рогами, выпученными, налитыми кровью глазами.
Она как разбежится и через двухметровые ворота, только выменем когда за перекладину заденет, и мордой в травяную муку, что под навесом.
Кеша Тапхаев, чабан, подходить близко к этой корове боялся, отправлял кого-нибудь из детей,  ворота снаружи открыть, а сам издалека швырял в нее различными предметами, даже из ружья в воздух как-то стрелял, она нуль внимания: нажрется и с довольной, зеленой от травяной муки мордой важно выходит в отворенные ворота.
Я предлагал, что если корова ничья и такая пакостная, то может быть ее выследить и пристрелить.
На что Кеша резонно отвечал:
— А, может быть и чья, и вид у нее какой-то не такой, может быть это и не корова вовсе…..

А прочитал я Карла

Я в юности был знаком с двумя интеллигентными сестрицами-старушками-морфинистками.
Помогал им кое-в чем.
Старшей далеко за восемьдесят, младшей за семьдесят.
Кушали как птички, даже меньше клевали.
А весьма-таки бойкие (не в смысле суетливые, наоборот, они мудрые такие, спокойные, все под контролем держали) были — антиквариатом занимались и, подозреваю, золотишком.
А как красиво кололись.
Младшая старшей ноги помоет, чистую рубашку на нее наденет, волосы длинные седые ей расчешет, по плечам раскидает.
Шприц достанет, уколет.
Поговорят старушки красиво.
Об искусстве, о красивых вещах, о людях старого воспитания, о прежней жизни до Революции.
Я с ними посижу-послушаю, ума-разуму наберусь.
Старшая приколется, со стеклянными глазами приляжет, успокоится.
Младшая меня за дверь выпроводит и за себя возьмется.
Стою на лестничной площадке и думаю, насчет, а мне так можно или нельзя.
Прихожу к выводу, что нельзя.
Что старушки, они эти, не просто старушки, а какие-то особенные старушки.
У меня так не получится.
Да и зачем мне так.

Фет, думаю, получше нас знал и чувствовал обиходное бытование церковнославянского, нам его учить смешно.
Тем более покойника в гробу, да такого несвежего уже.
Мало чему теперь его уже и научишь.

А Даль родился в лютеранской семье, перешел в православие уже в сознательном возрасте, по зову сердца.
Инстинкты языковые у него в эту сторону не заложены.
Словарь его увлекателен, но полон окказиционализмов, ситуационных неологизмов, фиксаций косноязычия и принятых за чистую монету откровенных издевательств русских простолюдинов, этаких протошукшинских чудиков и правдорубцев, над «немцем».
Далю и на том огромное спасибо.

А Дитмар Эльясович это уже другая эпоха. И страна тогда уже называлась по другому.

Только не подумайте, что о Дале я выражаюсь уничижительно и ни во что его не ставлю.
Наоборот я считаю его «Словарь» одной из величайших книг русского девятнадцатого века наряду с «Евгением Онегиным», «Сказками и Мифологическими воззрениями славян», «Войной и Миром», «Соборянами», «Тремя разговорами», «Средним европейцем как орудием всемирного разрушения», «Учением Всемир», остальное, кому не лень добавьте сами .
Словарь Даля многослоен, помимо «Словаря диалектизмов», он содержит и «Словарь иностранных слов, как они тогда понимались», и «Словарь наук и ремесел», и «Словарь обиходных слов своего времени».

Это не словарь для справок, а Книга для чтения и поэтому гнездовой способ расположения словарных статей по моему ощущению предпочтительнее строго алфавитного, принятого в современных его изданиях.

— Безумие символистов было пусть деланным, ломанным, но, по своему, искренним, а футуристы были изначально циничными жуликами, чего и не скрывали, а рассматривали свою деятельность как предмет торговли.
— Действительно, циничные жулики, типа Велимира Хлебникова, так и норовили продаться! Только о деньгах и думали. Подмётки на ходу резали!
— Хлебников был не футуристом, а будетлянином, а это дьявольская разница и не он к ним пришел, а они его привлекали и использовали. Тоже самое в случае с Гуро, но о ней в другой раз. При огромной разнице в одаренности, таланте и чего еще там Бог даёт, цинизм Бурлюка и Маяковского зашкаливали но, первый был житейски умней и оборотистее. Цинизм и торгашество Бурлюка были на уровне «американского бизнесмена», а Маяковский как «футурист», о таланте молчим, не поднялся выше базарного жулика. Или лучше сутенера-неудачника, обдираемого и мучаемого единственной своей проституткой.
— Будетлянин и футурист — одно и то же. Просто Хлебников решил перевести это слово на русский. Он печатался в газете «Правда», писал коммунистические поэмы, только в своем стиле.
— Хлебников мог печататься и в «Правда» и в виртуальной бунинской газетенке «Х….й», дела это не меняло. Он тоже не только бродил дервишем по прсторам Персии, но и иногда ездил вместе с «футуристами» в желтых вагонах выступать с «лекциями» в провинции, но его или обманывали с деньгами, или он их просто терял. Это фундаментальное отличие «футуриста» от будетлянина. И тому и другому что «Х….й», что «Правда», но это только на первый взгляд — для футуристов и то и другое было Х….ем, как олицетворением успеха и могущества, а для будетлянина Х….й, которого в действительности у него и не было, был Правдой (с большой буквы).
— А ещё есть принципиальное отличие голкипера от вратаря, перекладины от турника, самолёта от аэроплана. А если отыскивать их антиномию через Х….й, тогда откроются поистине метафизические бездны.
Прекрасная теза, Юрий, богатая.
— Есть разница — голкиперам в пивных морду били чаще.
— Вам верю!
— Тут уж сам Бог велел верить.
— Да-да, Он только что приходил, самолично. Велел вам верить. В категоричной форме.
— Да, ко мне Он тоже изредка забегает, но «велить» мне как-то стесняется, а старается всё как-то изподтишка, советами больше и то, когда выпьет.
— Да, сдал последнее время старик. Не тот уже!
— Виталий Бессольцев, это как ещё посмотреть. Иногда Он просто юродствует для виду, а так ещё ничего ещё себе.

— Хочешь сказку расскажу?
— Расскажи.
— У Ваньки на причинном месте, на самом конце с рождения была гайка. Ванька женился, а жена ему:
— Отвинти гайку, тогда лягем.
Ванька взял плоскогубцы, отвинтил, а у него задница тут же и отвалилась.
— И загремела.
— Нет, сначала она, задница, от полу как мячик подпрыгнула и в батарею попала, а батарея отвалилась и загремела.
— А у нас в Принстоне тоже такая сказка есть про Дженни и Альфреда. Там у Дженни на шее зеленый бантик был. Он ей говорит, мол, сними, а она не снимает. Когда Дженни совсем старушка стала и помирать начала, Альфред с шеи её Джениной бантик силой сорвал. От любопытства. Зелёный. Тут голова её отвалилась, покатилась…
— И застучала по полу?
— Нет, она по простыне покатилась, на коврик прикроватный упала и так глазками напоследок лупает.
— А коврик какого цвета был?
— Лиловый.
— Мертвенно-бледное с зеленью на лиловом. Эстетично! У Нас все грубее, безобразнее.
— А батарея какого цвета у Ваньки в спальне была?
— Под бронзу крашеная.
— А задница у Ваньки какая?
— Резиновая, чёрненькая такая.
— Так это же киберпанк! Самое у нас модное!
— Надо же, а мы и не знали.
— Плохо же вы о себе думаете, мало себя цените.

без пюпитра и подсвечника

Такое кресло, но без пюпитра и подсвечника, я видал у одной старушки-портнихи, великолепной, совершенно неграмотной, даже подписываться не умела, и со своими представлениями о жизни, она вилку совала в розетку не до упора, а слегка, на четверть только, считала, что в этом случае счетчик будет на столько же меньше накручивать.
Звали её Арина Родионовна, не вру, ростом она была метр, примерно, тридцать пять, соседкой ее была похожая не неё, но не старушка уже, а бабушка, та жила с внучкой, очень рослой девочкой Маней Андрюевской, девочка эта считалась дурой, даже в школу пошла с девяти лет, училась плохо, но учителя побаивались ее за скандальный характер и выводили тройки, не в одном классе не сидела, зато из музучилища, где она проучилась общим счетом десять лет, её выгоняли каждый год, но она каждый раз восстанавливалась, два раза даже по суду, судиться ей понравилось, сперва она посадила двух незадавшихся изнасилователей, потом назвавшего её источником заражения сифилисом в вендиспансере, потом хулиганов, чуть не убивших её железными ящиками из-под молочных бутылок (были такие при советской власти), когда она защищала от этих хулиганов знакомую торговку семечками, которую эти хулиганы хотели ограбить на мелочь, убили бы Маню эти хулиганы, если бы не знакомый омоновец, заметивший факт избиения из окна проезжающего автобуса, отжавший двери, выскочивший на ходу и успевший вовремя, еще две минуты и все бы, омоновца она отблагодарила по женски, а он принял благодарность невзирая на глубокие и частые ямы от прыщей на лице и рост, но рост мог оказаться и плюсом, а разобравшись что к чему, Маня стала нравиться мужикам, поздновато, но интенсивно и в результате отбила у одной красавицы-дуры с верхним образованием красавца-работягу мужа, оказалась очень цепкой и практичной хозяйкой, родила отбитому двух крупных и здоровеньких деток, мальчика и девочку, дала им высшее и прекрасно устроила, а когда уработавшегося красавца-работягу хватил удар, выцарапала его из лап смерти и полуразбитого, лишившегося языка обхаживает до сих пор, когда я встретил её последний раз, а это было довольно давно, рытвины на лице её почти сгладились, небольшие её глаза оставались её такими же ясными, интенсивно-синими, а в тех местах, где у мужиков растут борода и усы, не росли даже, а как-то торчали седые волосья, редкие, но очень толстые, похожие на леску для перемёта.
А что было-то с Ариной Родионовной?
А умерла она, когда я был ещё школьником.
Был я на похоронах, она была ведь неродной бабушкой моего лучшего по тем временам друга и одноклассника.
Гробик ей сделали, ну прямо, игрушечный.
А что с её удивительным креслом?
Не знаю.

Пелн жеп паров пожелал мне по болгарски на день рождения в 1984 году один из столпов русской советской фольклористики. Его плановый приезд в наш филиал счастливо совпал с моей датой и на неофициальной встрече кто-то вспомнил об этом. Еще один повод для тоста. Пожелания сбылись не совсем, можно даже сказать очень не совсем, но временами мой карман в самом деле бывал полон.

Первоначально у Высоцкого было: «но если надо, выстрелю в упор», «и мне не жаль распятого Христа», но потом Марина уговорила его столерантничать и получилась такая каша.

«И мне не жаль…»
«…надо, выстрелю в упор»

«Вот только жаль распятого Христа» противоречит смыслу всего текста, как и «Я также против выстрелов в упор.»
И всему, тщательно выстроенному, образу «лирического героя», «исполнителя».
Посмотрите даты замен.
А что — «(учитывая годы исполнения) — это несомненное мужество» — надо знать обстановку.
Тогда сидели «отходы производства» типа Даниэля или Марченко, а если сел «кто надо» (Синявский), то был «хорошо устроен», «за него боролись».
И кто бы что сделал Высоцкому, с его-то связями и положением.
Это все равно, что обидеть Любимова.
Или саму Лилю Брик.

Диссидентство тогда уже срослось с «элитой», позволяло «вести образ жизни, близкий к европейскому».

Вспомните, как Великие князья выносили на руках из зала суда оправданную Веру Засулич.

….хоть как-то решается внутри хорошо отработанной, мягкой и доброжелательной традиции. Но и в этом случае надо помнить о востребованности, оригинальности, многорукости….

….я бы осмелился пожелать вам легкой мимикрии как внешней, так и внутренней, дабы избежать волн противодействия, кармической инерции, зависти богов….

— За все исполненное придется так или иначе заплатить, важно не попросить чего недостойного неосознанно, или не просчитать последствий исполнения вполне с виду достойного.

— Просьба «наверх», даже с самыми лучшими намерениями может привести к «кривым закоулкам», ибо всего не просчитаешь.

— Будто на горизонтали все просчитаешь…

— Все просчеты на всех уровнях спутываются по своей внутренней природе, даже при наилучших исходных данных, но хоть что-то иногда удается.

Тут с тараканом, подчас, не разберешься кто старше, кто умнее, кто хитрее: пока на него внимательно смотришь, он делает вид, что тебя абсолютно не замечает, а как протянешь руку к мухобойке, о том, чтобы свернуть в несколько слоёв газету вообще не говорю, и на миг отвлечешься, он этот миг использует, чтобы бесследно заскочить в какую-нибудь щель. И кто хозяин положения, спрашивается?

Женщина в белом (невеста) — женщина в крас-
ном (жена) — женщина в чёрном (вдова). Три
цвета Луны.
Борис Останин

А, ведь, эта мистерия уже бытует в «коллективном бессознательном», по крайней мере, в нашем городском фольклоре, точно.
Остаётся только сформулировать. Итак:

ТРИ ЦВЕТА ЛУНЫ
народная мистерия
(из глубины)

1. Белая луна

хор: Девушка в белом,
Дай нам несмелым!

В холодном белом свете луны, отсвечивая бледными прыщавыми лицами, группой один-несколько, угрожая, сомкнувшись так плотно, что не понять, кто именно, завязанной петлёй, белой толстой бельевой веревкой, украденной этой ночью с чердака и указывая ей же на под куст, куда «Девушка в белом» должна добровольно лечь на спину, задрав юбку.
Справа вдали виднеется пруд, в нем неясно отражается «Белая Луна». Слева таинственно дышит ночной, огромный запущенный парк.

2. Красная луна

хор: Женщина в красном,
Дай нам несчастным!

В кроваво-красном свете Луны, отсвечивая красными пьяными лицами, группой один-несколько, угрожая, сомкнувшись так плотно, что не понять, кто именно, отсвечивающим кроваво-красным, длинным кухонным ножом, украденным этим вечером с раздачи ближайшей рабочей столовой и указывая им же на под куст, куда «Женщина в красном» должна добровольно лечь на спину, задрав юбку.
Справа вдали виднеется горящая стайка с отчаянно визжащей запертой в ней свиньёю.
Слева таинственно дышит ночной огромный рабочий посёлок барачного типа.

3. Черная луна

хор: Вдовушка в чёрном,
Дай нам никчёмным. (точка)

В чёрном бессмысленном свете Луны, почти не отсвечивая чёрными, уже почти никакими лицами, группой один-несколько, угрожая, сомкнувшись так плотно, что не понять, кто именно, матово-чернеющим, неизвестно откуда взявшимся пистолетом «Макарка» и указывая им же на под куст, куда «Вдовушка в чёрном» должна добровольно лечь на спину, задрав юбку.
Справа вдали не виднеется ничего до самого смутно ощущаемого горизонта. Слева, кажется, что-то засохшее.

КОНЕЦ. (точка)

То, что Кирилл выдумал искусственную азбуку Глаголицу, это очевидно, выдумать можно только только нечто искусственное.
То, что варианты Кириллицы существовали до Кирилла и Мефодия — найдены докирилловские надписи.
Кириллица естественным путем развилась в результате приспособления к нуждам славянского письма элементов уже существующих алфавитов.
То, что не без усилий Кирилла и Мефодия встал вопрос об упорядочении протокириллиц это тоже очевидно.
Организованная Кириллица живет и здравствует.
Кириллица, как и Латиница, а также греческое, арабское, еврейское, монгольское письмо имеют семитские корни и восходят к, так называемому, финикийскому письму.
Что касается ведических корней Кириллицы, так это только будущее жестко предопределено, это подтверждают и данные современной науки и древние учения о судьбе (карме), которую не обманешь, и врожденные понятия существующие в любой почти человеческой голове, да и не только человеческой — всякая собака, ворона и прочие скоты знают об этом и не рыпаются.
А, вот, прошлое чрезвычайно пластично и, как все думают, что так было — так и будет, что так было, и нужное из-под земли будет выкопано в нужное время, а как оно там в земле самозародится, это уже не нашего ума дело.
Современная наука в лице Квантовой механики в современном изводе и это уже доказала.
Да, что там современная наука, Гераклит Эфесский уже допер-таки, что будущим заведует Логос, а прошлым Докса.
Так, что и Ведические корни скоро будут вырыты из-под, отмыты, очищены и отполированы.
И нынешние поколения об этом будут официально в свое время извещены и об этом (этих корнях, кто не понял).

— Сквернословие связано с повышенной честностью.
— Определение плавает на поверхности. Не надо быть семи пядей во лбу, быть ученым, достаточно почаще слушать матерящихся и при этом смотреть им прямо в глаза. Очевидно же.
— И с глупостью.
— Что с глупостью?
— Сквернословие.
— Дураки матерятся, но не виртуозно.
— А я знал матершинника, он дурковал виртуозно.
— А был ли он честен?
— Он был себе на уме.
— Такие «себе не уме» матерятся не искренне.
— А люди искренние матерятся честно?
— Честно, если не пьяницы.
— А моя мама, Аделаида Сергеевна, все время искристое вино пьет и при этом матерится нещадно.
— Нещадно и виртуозно?
— Нет, просто нещадно, ей это вино не нравится.
— А зачем тогда его пьет?
— А папаша не может другого вина со склада вынести.
— Или другого вина на складе вообще нет?
— Другое на складе вообще-то есть, но оно хорошо идет и его шибко без приписок не поворуешь, а искристое берут мало, только на свадьбы и то, чаще не его, а шампанское норовят взять. А искристое мало кто берет, оно долго стоит, на морозе лопается, а на жаре из него пробки выскакивают и оно портится…
— А папаша твой искристого вина не пьет?
— Нет, он пьет водку.
— А маме твоей, Аделаиде Сергеевне, водку не пробовали давать?
— Пробовали, она сначала не материлась, а потом напивалась, начинала виртуозно материться и, нещадно и чем ни попадя, бить папашу куда и по чему ни попадя.
— А за что она начинала его бить?
— За то, что он раньше давал ей искристое вино, а не водку.
— А почему он раньше не давал ей сразу водки?
— Потому, что не хотел быть битым.
— А почему завскладом не хочет быть битым?
— Не знаю, у него и спросите, я с ним не знаком.
— Ты не знаком со своим папашей?
— Я знаком со своим папашей, но он не завскладом.
— Вот те на! А кто же он?
— Он ученый.
— А что он делает на винном складе?
— Он написал статью о том, что сквернословие связано с повышенной честностью.
— И сразу оказался на винном складе?
— Нет, сначала он выступил со своей статьей на научной конференции, но коллеги ему не поверили и он, чтобы доказать свою честность, стал сильно сквернословить и материться.
— И с тех пор он стал большим матершинником?
— Нет, он вообще не матерится, а только слегка сквернословит и криво ухмыляется себе в усы. И еще он с тех пор не может смотреть людям прямо в глаза. За это его не любят на винном складе.
— А что он тогда вообще делает на винном складе?
— А что ты делаешь на винном складе?
— Я только что прочитал газету, а теперь просто так сижу, пью искристое вино и разговариваю с тобой о сквернословии и честности.
— А кто ты такой, чтобы так просто со мной разговаривать?
— Я твой папаша.
— А как же тебя зовут, если ты твой папаша?
— Может быть, Аделаида Сергеевна? И не твой, а твой.
— Не мой, а моя.
— Кто?
— Аделаида.
— А Сергеевна?
— Аделаида?
— А дела идут.
— Куда?
— Туда.
— А мы куда?
— И мы туда же.

Кандинского (абстакции), если не сотворить нечто конгениальное, то нарисовать в том же духе, или хотя бы примерно скопировать смогут многие, а чтобы «местных соцреалистов и второстепенных передвижников» — надо много учиться.
Я скучал и злился, разглядывая квадратики Мондриана — какой тупой и упертый, а добравшись до его цветов и деревьев, понял какой мощный художник изошел на говно.
Но и не могу отрицать, что и Мондриан со своими квадратиками, и безумно-жуликоватый Ворхол оказали огромное воздействие на дизайн ХХ века.
А Кандинского (абстакции) можно, натурально, разглядывать, любуясь.
На говно не изойдешь и знать тебя не будут.

ПОТОМУ ОНИ И ПАЦИЕНТЫ

Потому они и пациенты, что декларируют абсолютно противоречивые вещи.
Нет противоречий — нет пациента.
Нечего показать — не к кому и незачем обращаться.
Нет опыта страданий и причинения страданий — нет понимания чужой боли.
Невинность жестока.
Белый шум генерирует любые смыслы.
Запоздалый опыт саморазрушителен.
Действенный опыт по жестокости малоотличим от невинности.
Дети-цветы и сатанисты — нет явной границы, но движение идет от первых к последним.
Пагубные зависимости и стремление к саморазрушению при очень комфортной жизни — судорожные попытки осознать, что в самом деле существуешь, это как когда скользишь по гладкой поверхности, то ухватиться можно только за трещины и неровности, а трещины и неровности это всегда пороки.
Противоречивость и болезненность — способ существования бытия.
Небытие непротиворечиво и не болезненно, но его нет.
Возможность помочь — (вспомним электричество) превратить короткое замыкание (яркую вспышку боли, боли и ничего кроме боли (не за что ухватиться — нет ничего кроме боли)) в цепь (вспомним электричество), пусть и не из блестящих медных проводов, новых лампочек, генераторов и т.д. , а из погнутых вилок, ржавых велосипедных рам, ванночек с солевым раствором, кусков, в конце концов, мяса, пусть несвежего, каких-нибудь диких доморощенных приспособлений (кит: странных приборов и необычайных орудий) — лишь бы работало и взаимодействовало с миром.
На худой конец — как снаружи, так и внутри.
Поведение понемногу поправит состояние.

АВГУСТ

В саду за домом у нас стояли медицинский ростомер и медицинские весы.
У ростомера не было верхней планки, и рост можно было определять примерно, на глазок.
Зато весы были вполне исправны, хотя и постоянно находились под открытым небом.
Зимой в снегу, а летом средь бабушкиных георгинов, гладиолусов, дельфиниумов, аквилегий, золотых шаров и прочих высоких и мясистых цветов, названия которых я не помню.
В августе, когда жара уже спадала, а солнце стояло низко, я в новой белой рубашке взвешивал дядю Витю: он весил 107 килограммов, а был он не пузат, не жирен.
А просто очень высок, костист и жилист.
Лицом темен и напоминал, скорее неотесанный чурбан, чем человека.
— А теперь меня, — попросил я дядю.
Дядя Витя засмеялся и сказал, что для такого ощипанного куренка весов не надо, и приподнял меня за шкирку, точнее за воротник.
Держал на вытянутой руке и ржал, как жеребец.
Воротник потрескивал, трещал и оторвался.
Я упал меж георгинов: белого и цвета свеклы.
Бабушка, которая возилась с цветами тут же,заверещала,что Витька — ирод,
испортил новую рубаху ребенку, а если завтра идти в гости или просто выйти в город?
Из кухни вышла мать.
Скандал приобретал размах.
Немногословный дядя Витя все так же ржал и, как от паутов, отмахивался от баб руками.
В правой белел мой воротник.
Шуму было много.
Соседка тетя Галя уже пялилась через забор и собиралась принять участие.
Но тут из дому вышел мой отец.
Ростом он был примерно в половину дяди Вити.
Он был пузат, одутловат, любил читать газеты, лежа на диване.
И был он авторитетен.
-А ну-ка прекратить скандал, — сказал он тихо.
И все затихло. Соседи скрылись за забором.
-Воротник пришьешь, Валя, — сказал он матери.
-А ты, Витька, болван.
-А вы, мамаша, паникерша.
-Так.
-Но без белой не разберешься.
-Давай-ка, Валентина, два восемьдесят семь, а бабка накрой, и огурцов и помидор нарежь побольше.
И вот через полчаса и дядя Витя, и папа, и сосед Галимыч сидели за столом и чинно выпивали и закусывали, чем бог послал и дал жаркий и плодородный август.
Бабушка ушла возиться в огород.
Мама стояла у плиты и подавала все, что поспеть успело.
-Вот если бы Хрущев…, — начал отец.
И мужчины завели спокойный, благоразумный разговор о политике, в меру критический, но в рамках порядка того времени, естественно, с оглядкой на «органы».
А я сидел в углу, ел помидоры, политые разведенной уксусной эссенцией и густо посыпанные черным перцем.
Детство, лето, внутренняя сила государства, которая чувствовалась во всем, была разлита повсеместно, как тепло, низкий вечерний августовский свет, спокойствие и счастье.

ВЫСОЦКИЙ В ШКОЛЕ

Светлая комната с высоким потолком в двухкомнатной квартире некогда престижного дома по проспекту Победы.
Сережа Константинов из 7-го «А» позвал нас послушать Высоцкого.
Не знаю, как остальные из «нас», то есть Турик из седьмого же «А» и Воронов из моего 7-го «В», но я лично, то есть Извеков, никогда о таком не слыхал, однако виду не подаю и даже пытаюсь вставить в разговор что-нибудь умное и в то же время неопределенное, чтобы не попасть впросак.
Сережа ставит на свой магнитофон DZINTARS, он называет его «ГИНТАРАС», да, он ставит на свой ГИНТАРАС катушку (пленка тип-2, ее еще склеивают уксусной эссенцией) и мы слушаем некачественную, Бог знает какую перезапись.
Я, как самый заторможенный, по первому разу не разбираю ничего.
Воронов, не в пример мне, обладатель живого и легкого ума радостно повторяет то, что все-таки понял:
-Сталин… Зэка… Шалава…
Пленка ставится во второй, третий раз, и вот уже даже я начинаю понимать. Странный, с хрипотцой голос выводит:
-Товарищ Сталин, вы большой ученый,
-Сегодня Нинка соглашается,
-Пили зелье в черепах,
-В ответ они чем-то мигнули.
Наконец нам кажется, что мы поняли все, и мы начинаем горячо обсуждать услышанное.
На самом деле мы нахватались отдельных фраз им сумбурно фантазируем на темы, что всегда притягивают души пятнадцатилетних: опьянение, секс, преступление, бунт, то есть: пиво, водка, девки, бабы, проститутки, воры, тюрьмы, лагеря, всяческие намеки на антисоветчину.
Но, что содержало для нас понятие «Высоцкий», кроме звучной красивой фамилии, хриплого баритона и текстов песен?
Каков был его возраст, внешний вид, род занятий? Все это было как-то несущественно.
Конечно, если подумать, раз человек поет – то он певец, но с другой стороны Высоцкий это не Кобзон, не Пьеха и уж тем более не Паллад Бюл-бюль оглы, а именно они назывались певцами и выступали по радио и телевидению.
Высоцкий ни по тому, ни другому не выступал.
Одним словом, думать не хотелось – хотелось слушать.
Остальное, как я уже упомянул, было несущественно.
Настолько несущественно, что когда отец Сережи Константин Павлович, серьезный таксист, высокий с выразительными и мужественными чертами лица, утомленный звуками, далеко не первый час бушевавшими в комнате сына, вошел туда и затеял такой разговор:
-Ну, вот вы говорите: Высоцкий, Высоцкий, а кто он ваш Высоцкий? Кто он – артист, певец или кто? Кем он работает? Где живет?
Так вот, когда он это сказал, Сережа сперва опешил, а после некоторой паузы накинулся на отца как-то даже истерически выкрикивая:
-Кто! Кто? Да мужик он, понимаешь, нормальный мужик, ну свой в доску мужик! Кто, кто…
Константин Павлович покачал головой и молча вышел.
Однако вопрос был сформулирован и требовал ответа.
В течении последних нескольких месяцев, путем опроса окружающих, как сверстников, так и старших товарищей выяснилось следующее:
Высоцкий бородат.
Высоцкий живет в Магадане.
Высоцкий сидел в Магадане, а сейчас живет в Москве. (Или до сих пор сидит в Магадане).
Высоцкий молодой парень – лет 20-25.
Высоцкий старый фронтовик, он глубокий старик, лет этак 45-50.
Кроме этих противоречивых сведений, узнать ничего не удавалось.
Владельцы записей Высоцкого, а их оказалось не так уж мало, либо многозначительно молчали, либо туманно излагали то, что уже содержалось в вышеназванных пяти пунктах.
Правда, однажды, Юра Стрекаловский из 65-й школы показал мне фотографию бородатого мужика с гитарой и сказал, что это Высоцкий.
Тогда я поверил ему лишь отчасти, удостовериться в полной его правоте удалось только года через полтора – два.
Тот же Константинов, (а мы посещали с ним фотокружок и очень дружили) сообщил мне, что в «Прогрессе» в зеленом зале идет фильм, в котором играет Высоцкий.
Сережа уже побывал там, чего и мне желает.
Очередь с ночи занимать не надо – кино идет уже неделю, да и сначала туда никто не ломился: кроме Высоцкого там смотреть нечего.
Назавтра я уже сидел на десятичасовом сеансе.
Фильм назывался «Короткие встречи».
Стоял приторный запах конопли, две кучки обкурившихся юнцов в разных углах пустого зала бессмысленным блеянием встречали каждый поворот сюжета о любви женщины-зампредисполкома и молчаливо-наглого геолога.
Но сюжет меня не интересовал.
Я пялил глаза на него – на Высоцкого.
Пусть он оказался неожиданно невысок и узкоплеч, зато как он был динамичен, обаятелен, говорил редко, но каждая фраза тянула на афоризм.
И еще он действительно походил на того бородатого мужика, с фотографии.
А эта борода!
Мне сразу же захотелось иметь такую ( и через тридцать лет, несмотря на все старания у меня такой нет: на подбородке почти так, и усы похоже, а вот на щеках негусто).
Одним словом я был поражен и смят как, и миллионы других в России.
Вскоре последовала великолепная «Вертикаль», с полными залами, «нет ли лишнего билетика» и прочими атрибутами полнейшего триумфа.
Звезда Высоцкого, ярко сиявшего в метрополии, наконец, засияла и у нас в провинции.
У меня завелся серенький магнитофончик «Чайка-2» и все новые и новые записи.
Сказать, что хриплый баритон всенародного любимца вырывался из миллионов окон, изнывавшей под бременем тоталитаризма страны – это еще раз произнести банальность.
Но так было, было!
Портреты бородатого барда появились в квартирах рабочих, а передовая интеллигенция вешала их рядом с Хемингуэем, а иногда и вместо порядком поистрепавшегося кумира шестидесятых.
Обожание певца «Большого каретного» и «Наводчицы» подчас принимало неожиданные в нашем обществе формы.,
Однажды в шестьдесят девятом или семидесятом мой друг Анатолий Кушнарев, раздобыв бутафорскую бороду и усы, все подходящей конфигурации, разгуливал, нацепив их, от ресторана «Рекорд» ( или он уже стал «Селенгой») до центрального гастронома на площади Революции и обратно.
А с моей подругой из Института культуры в одной группе учился молодой человек – ну выродок – выродком: низкорослый, узкоплечий, кривоногий, с тяжелым взглядом медвежьих глазок из-под низкого лба. Но скошенный подбородок он прикрывал соответствующей бородой и косноязычно гнусил под расстроенную гитару , догадываетесь, чьи песни. За это он пользовался бешенным успехом у женщин, и не только у тех, к кому я был равнодушен.
Что касается Высоцкого – много было потом: поручик Брусенцов и артист Бенгальский, Хозяин тайги и Дон Жуан, Марина Влади, километры магнитофонной пленки с сотен концертов.
А потом была Олимпиада 80, страшный, незабываемый,
жаркий день 20 июля, несанкционированные толпы у Театра на Таганке… а потом диски, книги воспоминаний.
Но это – общеизвестно и к чему повторяться.

БРОДСКИЙ ЗА БАЙКАЛОМ, НАЧАЛО СЕМИДЕСЯТЫХ

Через несколько дней, 28 января, будет годовщина со дня смерти Иосифа Бродского. И сейчас, когда время несколько смягчило остроту происшедшего, первое, что приходит на ум: Бродский умер относительно молодым человеком. Поэты сейчас живут дольше.
А ведь еще в тридцатые Пастернак относил к «людям, рано умиравшим» не только тридцатисемилетнего Хлебникова, но и пятидесятипятилетнего Андрея Белого. Объединяет Бродского с этими поэтами не только ранняя смерть, но и огромность, какое-то неимоверное количество написанного.
Вспомним Хлебникова, набивавшего своими рукописями наволочку, постоянно терявшего их, создававшего новые варианты, способного написать стихотворение в любой час дня или ночи по первой же просьбе кого бы то ни было. В посмертный его пятитомник вряд ли вошла большая часть его творений. Андрей Белый писал практически каждый день и за день иногда мог написать столько, что физически невозможно было прочесть это за то же время.
Думается, что и полное собрание сочинений Бродского в пяти томах, выходящее в Санкт-Петербурге, вряд ли будет полным. Ведь еще в середине шестидесятых по рукам ходили три огромных, отпечатанных на машинке и переплетенных вручную тома стихотворений молодого поэта, собранных его почитателями. Известно, что он неодобрительно относился к изданию своих ранних произведений.
Но не будем забегать вперед. Сначала о том, каким образом и в каком виде результаты творчества поэта Иосифа Бродского проникли к нам, в далекую провинцию, и чем тронули молодых людей, не имеющих творческих интересов и профессиональных намерений в литературе.
Империя после оттепели, вызванной хрущевскими эксцессами начала шестидесятых, восстанавливала свое слегка пошатнувшееся равновесие. Голубой экран на девяносто процентов был занят народными плясками и борьбой за мир. Газеты и журналы нормальными людьми читались с последней страницы, и редко кто дочитывал их до первой.
Узнать о чем-либо, о чем знать не полагалось, можно было или через рев глушителей из-за бугра, или путем вычитывания между строк из официальной прессы. В этом случае очень полезны были разносные статьи в центральных газетах. Но статья «Окололитературный трутень», которая появилась в местной ленинградской газете, до Сибири, естественно, не дошла.
Моя первая встреча с поэзией Бродского… Впрочем, сначала лучше о второй. Я в те годы занимался фотографией, что-то рисовал, и друзья у меня были соответствующие: сами стихов не писали, но поэзию любили. Доставали что где могли. Хорошая книга продавалась тогда на черном рынке и стоила дорого. Сейчас трудно себе представить, что за книгу иногда отдавали половину зарплаты.
И вот однажды, в году шестьдесят девятом или семидесятом, мой друг Анатолий Кушнарев сказал мне:
— Это самое, скоро выходит книга одного шикарного поэта. Он отсидел в тюрьме, кажется, лет десять, но сейчас у него все в порядке. И на следующий год книга точно будет.
— А как фамилия этого твоего поэта?
— Бродский. Его очень любила Ахматова.
Имя это ничего мне не говорило, и я спросил насчет того, что нельзя ли ознакомиться. Друг показал мне с десяток стихотворений, переписанных в блокнот. Первое называлось: «Гладиаторы». Кончалось оно так:

Мы умрем на арене,
Людям хочется зрелищ!

Стихотворение сразу меня впечатлило. Во-первых, оно было современно. В то время это слово имело резко положительную окраску. Во-вторых, в нем было нечто хэмингуэевское. Эти гладиаторы были сродни Хэмовским тореро, солдатам, рыбакам. Портреты бородатого Хэма висели во всех интеллигентских квартирах, его духом была пропитана вся контркультура шестидесятых. Она была не ироническо-эротической, как контркультура восьмидесятых, которая естественно и закономерно перетекала в современный шоу-бизнес. Нет, она была стоически-героической.
Перевернув страницу, я удивился: «Как! «Пилигримов» что ли он написал? Вот это да!»
Дело в том, что без «Пилигримов», этого произведения восемнадцатилетнего гения, не обходилось, наверное, ни одно сборище молодежи, где присутствовал бы маломальский бренчатель на гитаре. «Пилигримов» пели также на вполне легальных школьных и студенческих вечерах растущие, как грибы, самодеятельные ВИА. «Пилигримы» заменили «Бригантину» Павла Когана, ставшую тогда уже официальной комсомольской песней.
Правда, в списке после слов: «Иллюзия и дорога» были еще:

И быть на земле закатам,
И быть на земле рассветам,
Удобрить ее солдатам,
Одобрить ее поэтам.

Я спросил:
— А их почему не поют?
— Цензура запретила, — ответил мне друг.
— Наверное, здесь подразумевались советские солдаты. А впрочем, не знаю.

Со времен Пушкина мотивы цензурных запретов всегда отличались крайним иррационализмом, и если тогда, по свежим следам, понять их было крайне трудно, то что скажешь об этом сейчас, в совершенно другую эпоху?
«Гладиаторов», «Пилигримов» и последующие стихотворения я переписал себе, впоследствии отпечатал на машинке и бесстрашно давал читать знакомым, даже не думая о каких-то гонениях за это. Впрочем, сама мысль об этом и не приходила мне в голову.
Но мысль о цензурных гонениях на строчки о солдатах и поэтах меня заинтересовала (о том, что эти стихи были неподцензурными полностью, я как-то не подумал), и я обратился за разъяснениями к отцу.
«Может быть, за абстрактный гуманизм? — сказал он, внимательно прочитав стихотворение. — Я бы скорее запретил это декадентское «синим солнцем палимы»». Ну а «постижимым, но все-таки бесконечным» — это же основной тезис Энгельса из «Диалектики природы». И, что вера в Бога — одна иллюзия, это тоже по-нашему. Наверное, из-за бытового разложения запретили. А раз сидел — значит, не напечатают. Так что не жди».
Как в воду глядел мой отец. Другой мой товарищ, Валера Гриченко, положил стихи Бродского на музыку и с успехом исполнял их как перед интеллигентами, так и перед батарейскими хулиганами, среди которых он преимущественно вращался.
Итак, почти за десять лет странствий поэзия Бродского от берегов Невы добралась-таки до Байкала. И дошла она сюда как фольклор, как песня. Будто не было никогда на свете ни гражданина И. Гуттенберга — он же Иван Федоров, ни гражданина Попова — он же Маркони.
Это несколько противоречит неоднократным заявлениям самого Бродского об уникальности его пути, о том, что пытаясь восстановить прерванную традицию русской поэзии, он как бы начинал с нуля, нашаривал что-то в темноте. Но вспомним три машинописных тома. Ведь те немногие стихотворения, что попали тогда ко мне в руки, отбирались неведомыми любителями поэзии совсем по другому принципу.
Если раскрыть «нобелевский» том с начала, то стихотворение «Прощай, позабудь и не обессудь и письма сожги, как мост» могла бы написать и. например. Новелла Матвеева или ранний Роберт Рождественский. Песню на эти слова пел бы герой прогрессивного молодежного фильма того времени (вроде «Коллег» или «Девяти дней одного года»), какой-нибудь представитель популярной тогда романтической профессии; геолог, физик-ядерщик или китобой с флотилии «Слава».
«Еврейское кладбище около Ленинграда» наводит на мысль о Борисе Слуцком. «Ты поскачешь во мраке по…» — даже о Николае Рубцове, а «Стихи об испанце Мигеле Сервете» похожи на перевод из Брехта. В «Каждый пред Богом наг» есть что-то и от «Дней бык пег» Маяковского, и в то же время от некоторых маршей Высоцкого, что-то вроде «Дайте собакам мяса». Вспоминаются имена Александра Городницкого: «От злой тоски не матерись… память мне легла зеленой тушью на плечо» и других.
Дело, конечно, не в подражаниях и приоритетах, а в общих истоках, почве, откуда все это произрастает, и от этого уйти трудно, особенно в начале пути.
Что касается главных действующих лиц нашей поэзии того времени — Е. Евтушенко и А. Вознесенского, то Бродский строил свой имидж, сознательно себя им противопоставляя. Невозможно представить его плачущим оттого, что ему не позволили выступить перед космонавтами. Вознесенский до сих пор переживает, что Хрущев наорал на него на каком-то съезде. Думаю, что Бродский не пошел бы туда, даже если бы ему предложили издать все три его машинописных тома и принять во все творческие союзы разом. Он шел на конфронтацию с властями, прекрасно понимая все последствия, в то время как бунтари и революционеры шестидесятых просто предпочитали брать за службу (например, за службу полпредов советской поэзии) не госдачами и местами в президиуме, а загранпоездками и валютными гонорарами.
Вообще, самый устойчивый мотив в воспоминаниях шестидесятника — как его за излишнюю смелость поперли из партии, и каких усилий стоило ему добиться восстановления.
Но Бродский довольно быстро преодолел шестидесятничество. В том же «нобелевском» томе среди стихов после шестьдесят второго года все больше таких, которые напоминают если не его зрелую, то совсем другую поэзию.
Если бы у меня тогда возник какой-то особенный интерес к Бродскому, то, приложив больше или меньше усилий, я вполне мог бы доставать его стихи еще и еще. Было бы желание. Но кроме Бродского, было еще много чего интересного, заманчивого. И все это было труднодоступным, требовало усилий не столько для достижения и усвоения, что естественно, но для добывания, приобретения. И, может быть, поэтому самиздат пользовался такой популярностью.
Сейчас иногда думаешь, что лучше было бы потратить ту, поистине грандиозную, энергию, что потратил на перелопачивание томов «Критики буржуазного искусства», на поиски каких-нибудь сведений о Дж. Джойсе и Сальвадоре Дали (можно назвать десятки имен), или на ловлю из-под воющего глушителя отдельных фраз о писателях-эмигрантах, на изучение Пушкина, Лермонтова и других классиков, от которых ломились библиотеки. Но тянемся всегда к запретному.
Я сейчас затрудняюсь объяснить сыну, чем Ван Гог лучше рекламы «Сникерса», а «Ностальгия» Андрея Тарковского – «Полицейской академии». Тогда было проще. Раз запрещают — значит, интересно. В кучу валилось все: буддизм, Микки Маус, абстракционизм. Джеймс Джойс, Джеймс Бонд, рок-н-ролл, мать Мария, матерные стихи Баркова… Сейчас даже смешно.
Через несколько лет мне опять дали почитать Бродского, и этот Бродский отличался от Бродского, прочитанного ранее, настолько, что я и не признал в этом того. Наверное, потому, что переписывались стихи на сей раз не любителем клуба самодеятельной песни, а любителем Мандельштама, хотя вышли они из тех же трех машинописных томов молодого поэта. Однако пессимизм, опыт (сейчас бы я сказал: ранний опыт), какая-то визионерская выпуклость стихов об Америке и Франции (написанных в северной деревне) — все это не позволило предположить, что это создано юношей твоего возраста всего десять лет назад. Что тогда ему было года тридцать два — тридцать четыре (где-то в это время он эмигрировал, я не проверяю ни даты, ни цитаты, пишу по памяти, мне интересны не факты, а мнения). С таким ты мог бы разодраться где-нибудь на танцах или в пивной.
Нет, представлялось, что Бродский — ровесник века, что он был, пусть и младшим, но современником Мандельштама и его одобряла не старая и толстая, а молодая и стройная Ахматова. Может быть, он эмигрировал, а потом вернулся и за это сидел. Именно десять лет лагерей, а не полтора года общественно-полезного труда на свежем воздухе. Ведь столько же отсидел Высоцкий — все это знали совершенно точно!
Мало ли, что могло представляться тогда, в 1972-м. Истина стала проясняться позже, начиная с 1990-го, но этот Бродский оказался уже совсем другим поэтом.

Юрий ИЗВЕКОВ
газета БУРЯТИЯ 24 января 1997 г.

© Copyright: Юрий Извеков Улан-Удэ, 2015

БУРЯТСКИЙ ЧЕРТ

На Ольхоне во время войны был такой черт или ведьм, такой от полу (показывает сантиметров сорок), пузатый, пузо голое, лысый, глаза выпучены, он детей душил. Тогда света этого лампочек не было, электричества. Лампа это в богатых семьях. А попроще, это печка-угол – вот так тут сложено, только плиты нет, а дрова длинные, лиственница, смола чтоб много, доверху ставилось, а дым наверх в дырку. Вот и свет. Он из угла ночью ребенка увидит и…. потом я сам видел на шее от пальцев следы. Много детей перемерло. Он ночью…. Это к потолку привязывали кровать-то для ребенка. Это зыбка, а если вот это изогнуто, то качалка. Ночью придет и задушит. Целыми семьями уходили в другой дом. И ребенка унесут, чтоб никто не знал. Вечером тут, а потом собрались и ушли, и – молча. А он придет и кричит: «Где он! Я его видел, дайте!» — это я сам слышал, видеть не видел, а слышал, у нас в доме тоже ребенка унесли, у него на шея сам видел пятна. А он кричал: «Дайте его мне! Где он!» Руки у него толстые, такие редкие волосы и как мясо, кровь красные такие, а на голове несколько волос, такие толстые, как проволока и несколько, тут, например, тут, а все лысо. Детей душили. Ноги тоже такие толстые, короткие. Каждый черт свою национальность имеет, породу, как там, племя, в общем.
__________________________________________

мое художественное Я

Ира, это вопрос чисто теоретический, даже, я бы сказал, схоластикой попахивающий, а я, весь из себя, способен думать только о чем-нибудь конкретном — иначе пустота и ступор (естественно это относится только ко мне).
Единственно, что могу сказать по этому поводу: человеки, думающие, что есть такое «их художественое Я» тратят силы, иногда последние, что пригодились бы им на это самое «художество».
Ира, это надо спросить у того, кто этим «я» обладает или думает, по крайней мере, что обладает — развитую, так сказать, обособленную, выделившуюся, наработанную трудом и размышлениями, личность.
Я же таковой, как мне кажется, не обладаю (и никакой другой: неразвитой или какой еще) — это мне как-то не интересно.
Да и словом «я» пользуюсь по необходимости (или по общему соглашению, чтобы быть понятым).
Кому быть понятым — это, конечно тоже вопрос, но зачем лезть в дебри, только заплутаешь, запутаешься, одёжку обдерёшь — а что толку?

полкило коммерческого сыра

Когда отец бывал в особом расположении духа, не обязательно «выпивши», он садился за старое, хорошей немецкой фирмы пианино, после смерти бабушки ни разу больше не настроенное (а бабушка настаивала его строго раз в год и имела знакомства среди немногочисленных настройщиков Улан-Удэ), с западающими уже клавишами и пел песни своей молодости: «Есть в Батавии маленький дом», «Девушку из маленькой таверны», от него я впервые услышал танго Оскара Строка «Утомленное солнце», но и : «Гоп со смыком», и «Вышли из дому два громилы дралафу и дралафа, один я Другой Гаврила куку да да» (мне тогда особенно понравилась строка «тут выходит прокурор дралафу и дралафа сразу видно что он вор…), но, когда он делал движение прекратить исполнение и встать из-за инструмента, а его просили «чтобы ещё», он всегда напоследок пел, уже почти не аккомпанируя себе, а только изредка ударяя одним пальцем по нужной (обязательно по нужной и впопад — слух у него был исключительный, потом я как-нибудь расскажу, как он не позволил, буквально не дал, крича: «перестань ставить эту гадость, это одни диссонансы, у тебя нет слуха, тебе все равно, а меня от этих звуков выворачивает, прослушать винил со скрипичными произведениями, насаждавшимися в «перестройку и гласность» как картошку при Петре Альфреда Шнитке в исполнении Олега Крыса), по нужной, если кто уже забыл о чем я, клавише эту простую и печальную песенку, на довольно затейливый и и, явно не народный мотивчик:

«Не ходи так часто
И не мучь меня
Я и так несчастна
Что люблю тебя

Милый мой хороший
К тебе я не приду
У тебя братишка
Служит в ГПУ».

Отец в ту же «перестройку и гласность» умер от заболевания крови,перестав принимать лекарства, их надо было принимать регулярно и пожизненно. Понять, почему он это сделал трудно, их ему давали бесплатно. А пианино он продал раньше, буквально вечером перед отпуском цен, поддавшись на уговоры двух подлецов-реставраторов из мастерских, где я тогда работал и получил триста уже порядком обесцененных рублей, да и те начал тратить не сразу, купив на них полкило «коммерческого» сыра.

чадолюбие

Я знал нашего местного китайца, фамилию забыл, но могу в случае чего справиться, он во время войны был разведчиком, ходил пешком через Монголию в Китай, имел то ли четыре ордена Ленина, то ли четыре звезды Героя Советского Союза, местные дачники звали его Сережа Сопливый, уже будучи очень пожилым человеком, выпивал иногда до четырех бутылок водки в день, за что порицался, при всем уважении к его заслугам, другими нашими ветеранами, но несмотря на это дожил до весьма почтенного возраста и перед смертью успел каждому из четырех же своих детей положить на книжку по сто тысяч советских рубликов.
Сопли у него начинались после второй бутылки.

рассыпающиеся самиздатские листочки

Бродский для меня это пожелтелые рассыпающиеся самиздатские листочки от середины до конца 60-ых.

Принес я первую, изданную еще в перестроечном СССРе книгу Бродского моему старшему товарищу, тогда уже тяжело больному поэту Владимиру Липатову, а он просмотрел ее и не стал даже оставлять у себя: «Не умеет писать кратко — не поэт»

Надеюсь, что выйдет в свет книга «ПИТЕРСКИЙ ТУНЕЯДЕЦ» — самые ранние стихи Бродского и некоторые воспоминания его ближайщих друзей того же периода.

Териса Залупеску: «А кто издаёт и где взяли инфо об этом, Юрий??»
Юрий Извеков: «А это я расслабленно мечтаю об этом.»

А название — слова Венедикта Ерофеева: «Бродский мне симпатичнее в качестве питерского тунеядца»

Есть абстрактная живопись, но нет абстрактного кино потому, что кино снимать денег стоит, их отбить надо, а Малевич покупал краски в москательной лавке, на холсты использовал черт знает что и жрать привык что попало.
Кино индустрия, а живопись не индустрия, а та живопись, которая индустрия та вся фигуративна.

семь ответов на семь вопросов

1.Художник сегодня это:
а) художник вчера + еще что-то
б)Художник вчера — еще что-то
в) ни то, ни другое
г) и то, и другое + еще что-то, что художником не считается в в других комбинациях
д) Тришкин кафтан: на нос натянешь — пятка мёрзнет.

2. Решиться можно решительно на всё: решалка бы не зарешалась, а серьёзно: см. пункт 1. — с перечислением всех вариантов подробно.

3. Есть ли у моих целей идея? Идеализирую ли я свои цели? Нацеливаюсь ли я на свои идеи?
Могу ли я?
Говно ли я?
МАГНОЛИЯ!!!
Идея вещь нежная и малоопределяемая, а цель вещь жестокая и мало-в-себя-попадаемая: лучше не загадывать или или так… втихаря…изподтишка… ой..

4.Чистый холст — предмет чесания репы — иногда очень долгого, предмет недоумения — зачем так долго чесал

5. Предпочитаю формат эмульсионного картона 50\70 — 50\90, кусочки оргалита любого формата, не очень большие, раньше были фанерные коробки от детских настольных игр, такие лакированные — вот они. Последнее время можно купить холстики на рамке, или, что чудесно, грунтованный холст, натянутый на картон: это — то! Мастерить подрамники, натягивать на них холсты, грунтовать их, это больше приходилось для других, а не для себя, сейчас попроси кто: ни за что, хватит.

6.По моим наблюдениям, начинающие художники и не только художники, а и, например, поэты сами горазды давать советы большие и разные и кому угодно, не взирая на лица, а слушать советы, они не слушают, а говорят: «что вы ко мне лезете — у вас такое мнение, а у меня другое. И делают обиженное лицо, особенно молодые и симпатичные девушки, а юноши при том же выражении лица начинают распивать спиртные напитки на виду, но отдельно от старших советчиков, или, что чаще и удивительнее — вообще не употребляют.

7. Семь фактов из моей биографии:
1-ый факт: вроде как бы родился.
2-ой факт: вроде еще жив.
Еще:
3-ий факт: Будучи еще молодым человеком и занимаясь в горах фотосъемками, упал с одной из них и стукнулся о камень тем отделом мозга, который отвечает за абстрактное мышление.
С тех пор мыслю только конкретно, то есть не понимаю обобщений, некоторых идиом и фигур речи, могу отвечать только на конкретные вопросы и, если первые шесть были достаточно конкретны, чтобы я ответил на них хоть что-то, то на этот я смогу ответить, если вы разобьете его на конкретные подвопросы. А то я даже на иностранных языках говорить не могу (а я закончил престижную иностранную школу, но олл му топикс ар врекд аут оф май маинд).

пункт 4. — что для вас чистый холст, остальное понятно.

«Каждый желает немножко поджулить….»

(слышал песню)

Полистать, принюхаться, слегка облизать текст, нужное всплывет по мере надобности.

«Триппер — путешественник»
Сюжет и название для небольшого рассказа.

Купили две девочки
Два слабоалкогольных коктейля.
Одна купила «Черный русский»
Другая купила «Манго-Манго»
Купили, а поделить не могут .
Тот, что у подруги слаще кажется.

Граммофонов играющих я не застал, а патефоны в детстве помню почти в каждой квартире.
Как потом электропроигрыватели появились (в блестящем черно-красно- коричневом карболитовом корпусе), так все патефоны во двор выкинули.
Малыши с ними игрались, доламывали.

При Хрущеве, сам видел будучи подростком, дружинники ходили по дворам и где чушка в стайке захрюкает, взламывали дверку и отбирали.

Мода и женские прически пятидесятых стилистически едины, милы и строги одновременно.
Еще мне нравятся мужские двубортные пиджаки и широкие брюки с манжеткой, облегающие в бедрах.
В таких итальянские актеры танцевали буги-вуги.
Потом стиляги вытеснили таки их своими «дудочками».

Надо бы еще обязать тех, кто закупал совриск для госмузеев продать закупленное на аукционах.
Какой процент затраченного удалось бы вернуть?

народная примета, изложенная сухим языком науки

Капли дождя, падая на поверхность воды или на любую достаточно ровную упругую поверхность, сначала отскакивают «солдатиками», это означает, что дождь не надолго.
Когда среди капельных отскоков начинаются появляться «пузырики», постепенно переходя в преобладающую разновидность капельных отскоков, а впоследствии полностью вытесняя «солдатиков», это означает, что дождь надолго или очень надолго.

В Европу, в частности во Францию, нынче нас может доставить один единственный транспорт.
Транспорт этот называется «Машина времени».
Любой другой доставит нас в продранные ветхие, заплёванные декорации.

Следовать чужим поучениям это болезнь.
Не избегать болезни это лекарство.
Особенно триппера.
Стоит перестать о нем думать и он проходит сам собой.

металлический пенопласт

Идея интересная, а выражена идиотски.
Пенопласт это вспененный пластик.
Если металлический, то пенометалл.

А то получается «молочная говновозка» какая-то.

В советской школе хорошо давали естественные науки, но нажимали на вычислительную сторону и не объясняли практического смысла смысла вычислений, не давали общей картины мира.
Я только на 60-сятом году жизни осознал, что молевые вычисления в химии нужны для минимизации отходов при загрузке промышленных реакторов.
Для чего нужна тригонометрия я тоже бы, наверное, понял, но не пришлось столкнуться с практическим ее применением.
Я два десятка лет донимал выпускников школ вопросом: «Для чего нужна тригонометрия?»
Ни один не ответил, большинство даже не поняло вопроса, отвечали, что раз на экзамене будут вопросы, то надо выучить.
Студенты технических вузов или обзывали меня дураком, или объясняли, но очень туманно и техническими терминами.
Никто не ответил просто: «Для удобства вычислений»
Литературу давали безобразно, на уровне «этапов освободительного движения» и «автор хотел сказать».
Хорошие учителя литературы это те, кто не мешал читать книги под партой.
К десятому классу, увлекшись чтением антирелятивистского самиздата и статей по основаниям математики, я забыл все действия с цифрами (в уме считал быстро методом приближения и действия с остатком), но на выпускных задачки решил, соображаясь с житейской логикой.
Сочинение на свободную тему начал с борьбы за мир, потом перешел на разведение золотых рыбок, и сделал более сорока ошибок.
Учителя все исправили т.к. не хотели иметь такого второгодника.

Написал бы как я поступал в ВУЗ, обхохотались бы от ужаса, но жена теребит меня, чтобы я варил макароны, а то они у нее раскисают.

Несомненно, есть в улыбке Кикабидзе что-то от собачьего оскала.

было искренне и жестоко

Первоначально у Высоцкого было: «но если надо, выстрелю в упор», «и мне не жаль распятого Христа», но потом Марина уговорила его столерантничать и получилась такая каша.

детское народное

белые штаны, красные мундиры

Во времена Наполеона была единая международная франкоговорящая элита, она называла войнами кровавые спектакли, по духу своему малоотличавшиеся от псовой охоты, те же забавы, но с большими ресурсами.

Самый верный способ найти потерянное

Закрыть глаза, попрыгать-покрутиться на левой ножке против часовой стрелки и трижды произнести:
— Черт, Черт, поиграй, да отдай.
Но, все же, на ночь глядя этот ритуал проводить не рекомендуется.
Может быть вечером и подействует вернее, а может все потом и боком выйти.

«Нынче все банки, если поскрскребсти хорошеньче, американские.»

В перестройку еще мне пришлось встречаться с несколькими независимыми группами французов, говорящих по-русски, так вот, рассматривая мою библиотеку, они удивлялись, зачем я читаю всяких сартров и лаканов, когда я могу читать в оригинале Эффенди Капиева, его они сравнивали с Камю, Клоссовски и другими их столпами (Сартра они вообще презирали).
Я над ними посмеивался, а недавно взял книгу Капиева в библиотеке на обменной полке, читаю его «Фронтовые записи», жалею, что не прочитал в юности.

Это относится не только к «плодам творчества», но и зачастую, к самому банальному бытовому разговору на вполне конкретную тему.
Иногда разговариваешь, слышишь ответы, но стоит к этим ответам прислушаться, понять смысл этих ответов, чтобы волосы у тебя на голове дыбом встали от того, как твой собеседник понимает вполне однозначные, казалось бы, вещи.

Солнце прекрасно пока ты в тени, а подставишься — сожжет и фамилию не спросит.

Лейка Родченко за дикие деньги

Эта камера имеет исключительно исторический, коллеционный интерес.
Лейку для качественной ч\б съемки надо выбирать из камер, произведенных не в 20-х, а в конце 30-х и послевоенные.
У меня была Лейка-3, еще довоенная с несовмещенным дальномером, я ее выменял за Никон-Ф, весьма попиленный, по советским деньгам что-то рублей 350-400 (Никон Ф-2 стоил примерно 700-800).
Затвор работал прекрасно, оптика жестковата, но все равно великолепна.
Продал коллекционеру в перестройку за малые доллары по нужде и безденежью.
В 90-е предлагали Лейку М-6 за полторы тысячи долларов, но у меня уже был Зоркий с набором советской оптики, тщательно отобранной и протестированной и нужды в Лейке, кроме понтов, никакой уже не было.
Работало не хуже Лейки.

Наследственность благородная, может быть и есть, а вот головы нет, это точно, а если что-то похожее на голову на плечах каким-то манером присутствует, то царя в этом «что-то» точно никакого.

Шагановская «Рассея» особенно поражает, если Гитлер еще мог помыслить «от Волги», то никакой микаде «до Енисея» ни в каком сладком сне не снилось.

А у нас в Улан-Удэ лед раскатанный снежком засыпано и утоптано, мороз, небо чистое, в темных переулках звезды хоть пересчитывай и жулики в тепло попрятались.
Мы на параллели Киева, у нас в пять еще не темно.

Бога нет — душа бессмертна.
Бог есть — душа свободна.

так вот

Закрываю глаза, затыкаю уши большими пальцами рук и машу ладонями, как крыльями.

Бывали времена, когда Вакх вокзалами заведовал.
А нынче-то и в приличном городе при вокзале не то что ресторана, а и буфета с водкой не обнаруживается.
О времена…

Без Лили и Оси Маяковский, этот жуткий комок религиозных, сексуальных и прочих комплексов, (в том числе и дичайшешего комплекса неполноценности), где сам Фройд ногу сломит, этот слабый, неуверенный в себе истерик мог бы и не состояться, а то, что все через надрыв, боль и мясо, а где не так и с меньшими результатами….

Думаю, что Мандельштам с его болезнями и фобиями не долго бы прожил, эмигрируй он в 20-ых.
После смерти разорившихся родителей самым его надежным дореволюционным промыслом был займ трояка без отдачи.
На достаточные гонорары при его малопродуктивности он не мог рассчитывать нигде, ни при царе, ни в эмиграции, ни при советской власти.
Но при советах он по три раза в год бесплатно отдыхал в санаториях с супругой, не возвращал авансы, бесплатно получил пусть не без хитрости и не сразу квартиру, получал пенсию по инвалидности, как-то жил…

Ходасевич вот эмигрировал и что….

В детстве, а это с середины 50-ых до начала 60-ых, когда играли в «стукана» на деньги или на «ушки» (из особым образом расплющенных пивных пробок), надо было кинуть шайбу как можно ближе к черте перед коном, но не за черту, тогда это называлось «заголимка» и была»незаголимка», когда шайба ложилась к самой черте и ближе уже невозможно было бросить еще.
У кого»заголимка» выбывал из игры, незаголимщик разбивал кон первым, остальные в порядке очереди, кто бросил шайбу ближе.
Игра была оч. сложная с множеством правил, как в преферансе и при определенных заслугах «заголимка» тоже засчитывалась.
В У-Удэ в середине 50-ых и до середины 60-ых в «чижика» и «чехарду» уже почти не играли, а кроме «стукана» популярностью пользовались «отмерялы» (вроде чехарды, но много грубее и с более сложными правилами) и еще играли в ужасную «чугунную жопу», но не каждый мог на это решиться.
Отец рассказывал, что до войны самыми популярными были «чижик» и «чехарда» и удивлялся, почему мы в них не играем.

Я помню наизусть все, что написал сам, а до лет пятидесяти все, что прочитал или услышал с восторгом или с узнаванием.
Нынче помню много, а вот память не всегда выдает, что конкретно надо, что-то и застревает между шариками, а потом выскакивает произвольно.
Свое, из того, что считаю, что это хорошо, помню практически все.
Недавно по памяти восстановил интервью из потерянной газеты.
Однако подозреваю, что многое в этом восстановленном интервью трансформировалось, но это так же, как и с незаписанными стихами.
Если стихотворение издал, напечатал или записал хоть на клочке, оно уже не живет, не растет, не изменяется.
А если забыл, что записал, а лет через двадцать нашел этот клочёк бумажки, квитанцию какую-нибудь — вроде того, что помнишь, что это именно записывал, а вголове уже совсем другое, не то….
Больные дураки», это написано большими корявыми буквами на стене перед окнами стационара иркутского кожно-венерологического диспансера.

Самое красивое в моей внешности это уши.
Раньше думал, что и борода красивая, а потом присмотрелся — нет только уши.
Да и Татьяна Николаевна мне говорит: «Ушки у тебя как аккуратные пельмешки.»
Я так понимаю, что это высшая степень похвалы, на которую она способна.
Так уши все-таки.
Точка.

При всех его находках и неоспоримых красотах Вознесенский самопародиен был изначально.
Бывало прочтешь хлесткую пародию на нечитанное его стихотворение, а оригинал найдешь, а там еще хлестшщще!

«Сферическая перспектива», подразумевающая взгляд взрослого на ребенка сверху и еще возможно, что картина сознательно писалась с расчетом, на то она будет в верхнем ряду развески, но нельзя отрицать и модную стилизацию «крохотных ножек».

А ничьего дара никто повторить не сумеет.
Даже своего собственного никто не сумеет.
А если кто-то что-то такое и повторил, так это не «повторил», а так — «машинку заводит».
Свою или чужую.
Машинку и все.
Для этого сноровка нужна.
Сноровка и только.

….встретишь их летом, как они с Верой под ручку идут, он в белых штанах, белой рубахе, она в белом платье в крупный бледно-зеленый горох, люди на них оглядываются, улыбаются, любуются, так с повернутыми в их сторону головами и шагают и никто, ведь, не запнется, все как по воздуху плавно проплывают на них глядя.

«Страшно, черкес, поет.»

(хозяйка квартиры, деревенская старуха 81 года, послушав , как Бринер с Дмитриевичем дуэтом)

строчки

«Нахлебавшись елея»

Кроме рыбьего жира в детстве я помню еще только один случай «хлебания елея», это когда шофёр Бобка Осодоев нахлебавшись водки, попал в аварию с жертвами, тогда он выхлебал литра полтора солярки и как ему трубку дуть не совали, получалось 0% опьянения, менты сокрушались, а он пьяно хохотал им прямо в лицо.

«Прокисший абсент»

Умом понимаю, что это «фигурально выражаясь», но представить оч. трудно.

(хозяйка квартиры, деревенская старуха 81 года, послушав , как Бринер с Дмитриевичем дуэтом)

В доме должно было быть хотя бы два чугунных утюга, а лучше три — одним много не нагладишь.
Я помню, как ими гладили: два на плите, а один подхватывают полотенцем и гладят, пока не остыл.
И еще помню, что гладить такими утюгами мать и бабушка старались вдвоем: одна гладит, другая подает и следит, чтобы утюг не перегрелся, а то дыру прожечь можно было.

Живопись гения бывает что и врёт, но большая часть его живописи из той, что не врёт оказалась в России.
Мы на ней выросли.
А сколько на Западе «недовангогов», особенно зрелого периода.
Столько, что поневоле заинтересуешься ранним, темным, голландским.

Шаман курит
Дым как
Всадники
Кто на волке
Кто на лошадке
А кто и на
Динозаврике
Аж Солнце
По углам
Скривилось
И чуть не
Закруглело

нео-сознаваемо

Только пусто место и свято.
Пока не смотримо.
Пустота, чистота — краем глаза.
Неосознанно, смутно сквозь слёзы.
Посмотрел — плюнул.
Осознал — плюнул.

Но, поди ж:

В ярко и жарко начищенной негром
медной плевательнице
и сопля — бриллиант,
Беатриче в Раю.
(амер.)

Иду, блять,
смотрю, блять,
блестит, блять,
подхожу, блять,
наклоняюсь, блять,
подымаю, блять,
смотрю, блять,
сопля, блять!
(русск.)

В наших бесплатных школах так учат, что ни в одной загранице не поймут, что это ихнему языку научили.

Для меня Башлачёв это «Грибоедовский вальс». Буквами.

Странный гость, обоняющий мрачные струи фонтана.

Лишние «эйдолон», носимые ветром, истончаясь, слабея, навсегда исчезая безвольно.

У-Удэ памятник Пушкину один к одному с Барнаульским, только «опёршись задом о гранит» не чугунное, а беломраморное.
Ну, еще мелочи.
У барнаульского физия круглая, нос картошкой, бакенбарды длинные, лохматые, руки скрещены и прижаты к груди: «не подходи, отстань, видишь кто я».
У У-Удэнского баки короткие, расчесанные, бурят Миронов лепил его с интеллигентного, узколицего, тонконосого метиса Яковлева, а руки ладонями к зрителю приопущены и слегка по сторонам, как у тенора, легко берущего наивысшую ноту.
А так Пушкин да Пушкин.
И там и тут.

Дедушка, не оглядывайся, они этого не любят, а мы за тебя ПОМООЛИМСЯЯЯЯяяяяяиииииуууу!!!!

Суд последний и страшный.

После того, что недавно было, публика по иному и не оценит.

Чехов в Бога не верил, но попов уважал.
(Архиерей)

В Старом Китае смертная казнь полагалась в том числе и за «изобретение странных предметов и необычайных орудий».
Течение жизни и движение дел должно было согласовываться с «естественным ходом вещей», «держаться серединного пути», «быть пресным».

По рассказам моего дедушки Александра Сергеевича, когда он спросил одного крестьянина Томской губернии, хуже ли стало во время Первой Мировой, тот ответил, что колесная мазь из продажи исчезла, приходилось телегу смазывать сливочным маслом, а в остальном всё как и до войны.

До революции и какое-то время после на Дальнем Востоке бытовал вариант русского языка с крайне упрощенными, но явно русскими синтаксисом и словообразованием, наполненный по большей части китайской, корейской и кое-какой местной (очевидно нивхской, удэгэйской) лексикой, понятный всем проживающим там народностям кроме русских, если те не соприкасались по роду деятельности со сферой бытования этого, как его лучше: «пирашена», «пилюча» (торговля, охота, контрабанда и пр.).

Это что?
Книжки как-бы?
А я ни одной до конца не дочитал.
И редко какую с начала начал.

«Смешноестрашноестранное» и денег, наверноее, еще просят за науку, а, впрочем, прочитать заголовки можно и на халяву, а в них-то и вся суть.

Протестанты понимают личность не столько по «новоевропейски», сколько по собственным, может быть тайным и не всегда осознанным представлениям, что они-то и есть «самые лучшие, самые отборные из евреев евреи», протестантизм шаг от христианства к криптоиудейству.

M n o yanan g zl ri il m n bax r yol izl m k da ya

Тюркские языки агглютинативные и этим довольно просты для изучения на первичном уровне, правда утомительные механистическим нанизыванием грамматических показателей, а дальше где как.
По азербайджански, например, можно сказать одним словом что-то типа: «мне невыносимо смотреть как она смотрит на меня своими жгучими глазами», я какое-то время помнил это удивительное слово, но потом забыл.

В литовском как в санскрите праязык наш просвечивает, получив озарение можно понимать без словаря.

Судьихи людей презирают, а прокурорши пользуют.

Истинная поэзия Хармса это его проза.

ТРУБИ ТРУБАЧ МОЙ
ВЕСНЫ ПОБУДКУ
ЗИМУ ВХЕРАЧИМ
В СОБАЧЬЮ БУДКУ

За обратную связь спасибо.
Обратной связи и не хватает.
В пустоту трубить трудно.

Как кость ей в горле-то, Сталин.
Бедная, интеллигентная девушка.

О другом совсем думать надо.
А боязно.

«Главная задача бабы, чтоб дитё ело творог!»

«Без времени и крови», это лучше даже,
чем «Без времени и меры».
Бог с ней, с мерой-то.

Мы с Геной пили в китайской харчевне свою водку, а китайцы, нас сопровождавшие — свою.
Мы им предложили нашей, они попробовали, но сказали, что своя им привычнее.
Я решился пригубить ихней и чуть не задохнулся от давних воспоминаний.

Китайская водка, та, которую любят пить сами китайцы, по вкусу подозрительно напоминает наш «Тройной одеколон».

прохор

Политику и публичному человеку следовало еще бы хоть разок и жениться и детей повоспитывать, чтобы хоть представлять, как люди-то, вообще, и для чего живут.

А ему, что дети, что мигранты. Мигранты даже удобнее, они уже готовы для использования.

«Рекламировал бы пельмени.»

— Кто на его пельмени клюнет? — никто, я бы подавился таким пельменями.

— Почему же, пельмени «Гриша» — неплохо.

— Пельмени «Гриша» — неплохо, а пельмени «Гриша Явлинский» — плохо, тошнотно.

Сибиряки могут сказать: «братан» (двоюродный брат), «димно» (много), бурун (годовалый бычок).
Но, как говорила моя бабушка Ариадна Владимировна, урожденная иркутянка 1902 г. р., что у сибиряков самый правильный литературный выговор.
Ни, тебе «аканья», ни тебе «оканья»
Как пример самого непонятного, она приводила вятский выговор.
У моего отца была вятская нянька.
Как пример вятского выговора и бабушка и отец приводили в пример слово: «покрысать» (поискать).
Но, они же говорили мне, что малопонятен был сам строй вятской речи.
А как пример употребления сибирских словечек, бабушка приводила фразу: «Мы с братаном анадысь буруна ямали.»

— Не так страшен Он, как Тот, кто Его назначает.

— Таких людей Рок назначает, Судьба.

— Бери Выше!

— Беру и я Выше!

— Бери, и я….

Из второстепенной русской романтической прозы (по памяти, автора и название произведения не вспомню, но в память этот пассаж врезался навсегда):
«….в подземельи они обнаружили, обвитый ржавыми цепями, скелет голой, но все еще привлекательной молодой женщины….
— О Боже! — вскричал Эраст…»

«Самой, что ни на есть.»

8 марта 1995 в 8 утра, пока жена еще не проснулась, выскочил на улицу купить цветочек и шоколадку.
Заранее я этого не сделал потому, что вчера усердно отмечал с друзьями наступающий женский праздник.
На остановке у торговки семечками купил ярко-оранжевую лилию, явно расцветшую в горшке на подоконнике.
Шоколадку купил в газетном киоске.
Пиво купил там же.
Быстро открыл обо что-то, выпил залпом.
Осмотрелся вокруг, посмотрел на небо — нежность и глубина утренней синевы потрясли до глубины проясняющегося сознания.
Опустил глаза долу — возле носка нечищеного ботинка что-то желтое.
Нагнулся, поднял — золотое кольцо.
-Ты чего там нашел? — спросила торговка.
-Золотое кольцо.
-Отдай, это я уронила.
-Пошутил. — выдал прояснившийся рассудок.
Домой возвращался, низко опустив голову, разгребая ботинком каждую подозрительную неровность.
В задумчивости прошел мимо дома.
На Проспекте 50-летия Октября возле кафе «Дружба» нашел таки еще одно кольцо — серебряное, с кубиками цветной эмали.
Забыл обо всем, сосредоточился на поисках сокровищ.
Минут через десять нашел медное, позеленевшее с какой-то неясной надписью по внутренней стороне.
Еще через полчаса — детское, игрушечное, латунное со стекляшкой, мутной и с трещинкой, ободок поломанный.
Подобрал, рассмотрел и выбросил.
На этом полоса находок закончилась.
Кольца эти так и лежат у жены в ящике стола.

Художники исчезли, когда слишком многое возомнили искусством.

Если спорт профессионален, допинг, без всяких, надо допустить.
Не за просто так, ведь, публику потешают.
Мало ли вредных профессий.
Шахтёры тоже рискуют.
И силикоз тоже не сахар.
Тогда и артистов на допинг проверять надо.
У меня друг в театре играл.
Перед выходом слегка вмажет.
Нажирались уже, как отыграют.
Потом помер.
А получку и сравнивать смешно.
Раз уж удалось пробиться в гладиаторы — понимай риски.
Проститутки тоже свой «инструмент» берегут-берегут.
И мало кто уберегает.
Как у них говорится: «Лопнула манда — пропали денюжки».
А спорт не физкультура.
Они только внешне похожи.
А по содержанию они противоположны.
Физкультура это один из способов оздоровления и сохранения нации.
Спорт это элемент «Шоубизьньеса».
Легализованный сектор «Сферы порока».
Наряду с азартными играми, проституцией, винокурением.
Да в «Большом спорте» есть признаки и нелегализованного сектора «Сферы порока».
Торговля людьми, например.
А допинг это то же, что «оборот наркотиков».
Так что всему свое место.

«И мне не жаль…»
«…выстрелю в упор.»
«Вот только жаль распятого Христа» противоречит смыслу всего текста, как и «Я также против выстрелов в упор.»
И всему, тщательно выстроенному, образу «лирического героя», «исполнителя».
Посмотрите даты замен.
А что — «(учитывая годы исполнения) — это несомненное мужество» — надо знать обстановку.
Тогда сидели «отходы производства» типа Даниэля или Марченко, а если сел «кто надо» (Синявский), то был «хорошо устроен», «за него боролись».
И кто бы что сделал Высоцкому, с его-то связями и положением.
Это все равно, что обидеть Любимова.
Или саму Лилю Брик.

Диссидентство тогда уже срослось с «элитой», позволяло «вести образ жизни, близкий к европейскому».

Вспомните, как Великие князья выносили на руках из зала суда оправданную Веру Засулич.

….хоть как-то решается внутри хорошо отработанной, мягкой и доброжелательной традиции. Но и в этом случае надо помнить о востребованности, оригинальности, многорукости….

.я бы осмелился пожелать вам легкой мимикрии как внешней, так и внутренней, дабы избежать волн противодействия, кармической инерции, зависти богов….

— За все исполненное придется так или иначе заплатить, важно не попросить чего недостойного неосознанно, или не просчитать последствий исполнения вполне с виду достойного.

— Просьба «наверх», даже с самыми лучшими намерениями может привести к «кривым закоулкам», ибо всего не просчитаешь.

— Будто на горизонтали все просчитаешь…

— Все просчеты на всех уровнях спутываются по своей внутренней природе, даже при наилучших исходных данных, но хоть что-то иногда удается.

Тут с тараканом, подчас, не разберешься кто старше, кто умнее, кто хитрее: пока на него внимательно смотришь, он делает вид, что тебя абсолютно не замечает, а как протянешь руку к мухобойке, о том, чтобы свернуть в несколько слоёв газету вообще не говорю, и на миг отвлечешься, он этот миг использует, чтобы бесследно заскочить в какую-нибудь щель. И кто хозяин положения, спрашивается?

«К иллюзорности попыток отделить физику от психологии восприятия.»

Я, кажется даже уже в том 1973-ем и купил этого «синего» Мандельштама из Б.П., роясь в букинистическом отделе Улан-Удэнского книжного магазина по ул. Гагарина (Нынче там пивбар «ПИВНОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ»).
Обалдел от такой находки, но виду не подал, быстренько заплатил и закинул книгу в сумку.
Перешёл через дорогу, сел на лавочку в Железнодорожном саду и стал рассматривать сокровище.
Книга оказалась со срезанной снизу титульным листом и вырванной 17-й страницей.
То есть, что кто-то украл Мандельштама из библиотеки и после нехитрых манипуляций сдал его в букинист, за рубль сорок, или, что вероятнее, кто-то исхитрился, украл, а у него переукрали.
Это вроде того, как одна из девушек моей, еще относительно ранней юности купила себе французские духи, бутылочку сорока граммов за 250 (советских!!!) рублей, приложив, не говоря уж об этой дичайшей по тем временам сумме, массу усилий для «доставания», а дядя-алкоголик зашёл попросить у матери трояк и все эти духи, все 40 граммов, «я даже подушиться толком никуда не успела», одним духом выпил.
Книголюбы черного книжного рыночка в городском уже саду мне не поверили.
Несколько самых активных специально поехали на травмвае в этот магазин, а он довольно далеко от центра города, и выспрашивали, что, правда ли, что Извеков купил у вас Мандельштама?
— Да покупал недавно синенькую такую книжку, но фамилия автора была такая длинная, да я её и не запомнила, — отвечала продавщица Люда Езоян.
В следующее воскресение на нашей книжной толкучке, самый активный книголюб художник Лев Лабок, выходя из-за самого большого не только на центральной аллее, но во всем Горсаде почти двухобхватного, видимого со всех точек центра Улан-Удэ, тополя, аллее с Гауди-Леже-Ле-Кобуюзьевидными, с прихотливо-округлыми, «волнующимися» формами, покрытыми пёстренькой смальтой, сооружённым членами местного СХ, но никогда не фонтанирующим фонтаном — рядом танцплощадка, загораживает доведённый до безобразного состояния бывший кладбищенский храм, (а как же — парк же), сквозь густую, но почти ещё не седую тогда, в 1973-ем году бороду, левой рукой пытаясь застегнуть ширинку, а правую протягивая мне для пожатия, заорал:
— Извек, ты сколько говна съел, чтобы тебе так повезло, у меня Мандельштам за семьдесят и то сперва помучился, ставь бутылку.
Пришлось взять бутылку.
Постепенно я как-то отошел от книголюбства и книгособирательства, тем более,что у нас в городе оно совмещалось с пьянством и собачичнеством.
Домашняя моя библиотека стала пополняться случайно, как бы неровно дыша, изменяя свой объём и, хотел сказать «принципы», да какие там принципы.
И превратилась в беспорядочное и дикое, но забавное «черт знает что», на которое я поглядываю с некоторой опаской, хотя иногда в этом «ЧЗЧ» и роюсь время от времени.
Но чаще с недоумением поглядываю на «это» одним только краем глаза.

Дата это еще один один штришок в мнимой структуризации окружающего хаоса.
Так, светлое пятнышко для забавы и утешения того, кто хочет утешиться.

Примадонна в розовой ванне

Пора уж и возраст принять, могла же Анания Брегвадзе, как стукнуло ей, где-то так примерно 55, надеть черное, до пола, а не до признаков пола, платье, стоять на сцене прямо и неподвижно, как швабра, петь звучным трагическим басом, не скрывать седины и таким-то образом принять-таки в себе полноценную и красивую старуху, а что, как и с кем в ванне полощет, так это уже её старушачий секрет, сокрытый тайной, как черной хламидой.

Триппер-путешественник

В юности я написал пятистопным ямбом небольшую поэму «Триппер-путешественник».
Но текст давно утерян, а в памяти ничего существенного от нее не шевелится.
Вся надежда, что выплывет одна из машинописей, гулявших в свое время по У-Удэ, отчасти Иркутску и их окрестностям.
Впрочем мало жалею о пропаже.
Название, по правде сказать, до сих пор нравиться.
Напишу-ка я рассказ «Триппер-путешественник».
Название само по себе уже сюжет.
Впрочем, задор уже не тот.

любовь

Ира, когда она приходит в общагу, Петя выгоняет всех из комнаты и первым делом один выпивает принесенный Ирой портвейн.
Из-за неплотно прикрытой двери доносятся сдавленные стенания и звуки побоев.
Ира молча мечется по коридорам, а Петя молча же гоняется за ней, пытаясь хорошенько ее подопнуть.
Наконец, Ира исчезает долой с налитых портвейном глаз Пети.
Петя лениво бродит по коридорам, ищет Иру, найдя ее, плачущей на полу в женском сортире, нежно омывает кровь с ее лица, приобняв за плечи ведет в обратно в комнату и запирает дверь на ключ.
Мишка Соколов в течении часа подглядывает в замочную скважину и выкладывает любопытным фантастические подробности, якобы увиденного им, полового акта.
Дверь открывается, Ира молча уходит.
Петя все так-же лениво бродит по комнатам, в надежде продать махровое полотенце, полученное с посылкой из Израиля, и на этот раз принесенное Ирой Пете в подарок.

Ира (в своём лофте) в Нью-Йорке.
Петя в (своёй Джесказганской) могиле.

Заяц, посаженный в клетку, быстро заскучает и скоро сдохнет, а если проживет в клетке более недели, будучи отпущен, умрет в первом же прыжке от разрыва растренированного в неволе, несчастного своего, заячьего серчишка.
Вспомнил частушку, не помню уж, где услышанную:

Тротуары, тротуары,
Тротуары, как в Москве:
На один конец наступишь —
Другим трахнет по башке!

Может там было не «трахнет», а кое что покрепче?
Так и слово «трахнет» уже приобрело за последние годы вполне определенный мсысл.
Недавно одна моя знакомая старушка ляпнула в приличной компании:
— Я сегодня по дороге к вам так трахнулась!
Потом долго недоумевала, почему окружающие фыркали и странно улыбались.

…как правило верно, но существуют и, как это называл Гете, «врожденные заслуги».
Пушкин писал периодами, но по многу, много правил..
Тютчев писал время от времени и не правил, в лучшем случае восстанавливал для себя исправленное другими…
Мирча Элиадэ, по его словам, прибыв в Индию, обрел Гуру, а через полгода имел уже своих учеников….

Туберкулёз большевики начали лечить не потому, что к этому времени уже научились, (какой прогресс фтизиатрии обнаружился в 20-30-х, тот же пневмоторакс, шестиразовое питание и свежий воздух, до эры антибиотиков никакого почти, все решали уход и профилактика), а потому, что у «большевиков» проявилась политическая воля к искоренению туберкулёза.
Стоило свергнуть «большевиков» и туберкулёз вырос в разы, система фтизиатрии разрушена, а тубдиспансеры превратились в подобия хосписов-испытательных полигонов непроверенных новинок западной фармацевтики.
А уже с конца 20-х в СССР началась массовая диспансеризация, диагностика ТБЦ и вакцинизация.
Всех с подозрением бесплатно отправляли в санатории.
Я с детства помню, что такое БЦЖ, Пирке, Манту.

Был в советское время такой прибор от комаров, вставлялся в розетку и все комарики в ужасе разбегались кто куда, назывался, если не ошибаюсь, «Раптор»,,,..

— Обстоятельства отступят, свобода воли и прочие свободы наступят, как только бывшее можно будет сделать небывшим, а небывшее бывшим.
— А пока мы все как мухи в янтаре.
— А надо бы, чтобы как молоко в керосине.
— Иногда мы все же бываем как мухи в меду: все-таки немного побарахтаемся, а потом залипаем.
— Мёд не янтарь.
— В нем не побарахтаешься.
— И я о том же.
— Так молоко с керосином не смешивается же.
— И я о том же.
— А как же понять «молоко в керосине»?
— Типа как: «уж куда гаже, а и то не выходит».
— А ведь хочется сделать правильный выбор. И посоветоваться не с кем.
— «Правильный выбор» — понятие буржуазное.
— Не поняла.
— И я не понял,
— А керосин с молоком смешивается.
— Проверяла?
— Угу. Только что.
— А толку.
— Им лечатся. Лечиться буду.
— Лечись.
— А толку.
— Ты это мне?
— Мне.
— А я?
— И я.

Думаю, что Мандельштам с его болезнями и фобиями не долго бы прожил, эмигрируй он в 20-ых.
После смерти разорившихся родителей самым его надежным дореволюционным промыслом был займ трояка без отдачи.
На достаточные гонорары при его малопродуктивности он не мог рассчитывать нигде, ни при царе, ни в эмиграции, ни при советской власти.
Но при советах он по три раза в год бесплатно отдыхал в санаториях с супругой, не возвращал авансы, бесплатно получил пусть не без хитрости и не сразу квартиру, пенсию по инвалидности, как-то жил…

рычащих и шипящих

Марьиванна:
— Дети, запишите предложение: «В углу скребет мышь»
Вовочка:
— Марьиванна, а кто такой скр?
Такой вот анекдот, вроде и без неприличного слова, но если понять в чем соль, то слово это неприличное непременно появится, рассказал нам, студентам, филологам и журналистам Миша Успенский, большой затейник и в будущем знаменитый писатель. Вполне возможно, что он сам этот анекдот и придумал, больше я ни разу и ни от кого его не слышал. Все пришли в неописуемый восторг и возились с этой побаской чуть не полгода. Собирались по вечерам в одной из комнат общежития, пили агдам или дэлляр и рассказывали по очереди, написанные накануне или сымпровизированные тут же, то стихи о скрах, то рассказы об охоте на скров, а то и научные трактаты о физиологии и половой жизни скров и их страсти к мышам. Рисовали скров в раличных видах — и с мышами и без мышей, иногда заменяя на рисунках мифических скров и каламбурных мышей вполне конкретыми факультетскими мачо и красавицами. Увлечение это уже становилось манией и безумием, но было неожиданно вытеснено занесенной заочниками новой карточной игрой: «В буру». Впоследствии неслучившиеся маниаки изредка поминали «скров» в разговорах как тайное слово, известное только посвященным.
Еще один, построенный по такому принципу анекдот, рассказал молодой еще отец приехавшей погостить к нам в Улан-Удэ из Томска его тетке, сестре дедушки Александра Сергеевича (моей, выходит, двоюродной бабушке по отцу) Марии. Они сидели в гостинной и разговор шел о недавнем «снятии» Хрущева.
Отец вдруг как-то не так развеселился и сказал:
— А, ведь, Хрущев это не настоящая его фамилия.
— А какая настоящая? — удивилась тетка Мария.
— Чтобы получилась настоящая, надо вычеркнуть из ненастоящей все рычащие и шипящие.
Тетка вежливо улыбнулась, взяла карандаш и стала что-то машинально чертить на полях, лежащей на столе Правды. Разговор перешел на другую тему, мало отца интересовавшую. В комнату вошла бабушка, заговорили еще о чем-то. Неожиданно тетка Мария покраснела и воскликнула:
— Олеженька, это что же получилось!
Отец было заржал, но бабушка строго на него посмотрела и увела сестру покойного мужа в сад, показать недавно расцветший георгин удивительной расцветки. Отец лег на диван и начал, громко шурша страницами, читать газету.
Попозже, когда диван опустел, я поднял эту газету, лежавшую на полу около дивана, и узнал, какая настоящая фамилия Хрущева. Слово, оставшееся после вычеркивания всех рычащих и шипящих в мои двенадцать лет меня не удивило, но идея понравилась и я побежал во двор, сообщить новость ребятам.

Мардук-герцог
Труд Игоря Шафаревича «Социализм как явление в мировой истории» опирается и на западные источники, где социализм выводится из Шумеро-Вавилон-Ассирийского рабовладения.
Мармадьюк — Мардук (Мардук-герцог).
В этом взгляды мыслителя-традиционалиста Игоря Ростиславовича Шафаревича во многом совпадали со взглядами мыслителя-традиционалиста сенатора Джозефа Рэймонда Маккарти.
Саенс фикшины начала второй половины двадцатого века формировались под влиянием маккартизма.
Американцы того времени истерически боялись «совьетского Эйбома», строили во дворах индивидуальные бункеры, кто победнее своими руками рыли и бетонировали в огородах «щели», а Клиффорд Дональд Саймак, Рэй Дуглас Брэдбэри долго и мучительно размышляли о СССР и отточенным эзоповым языком, понятным каждому простому американцу, в прекрасных символических образах выражали (и этим насаждали) общественные неврозы, не изжитые до сих пор.
Наши Партия и Правительство тоже пытались разыграть тот же козырь, но делали это столь топорно, что кроме черного юмора типа: «при атомном взрыве нацепить простыню и ползти в сторону кладбища» мало что породили в нашем общественном сознании. Советские же читатели и почитатели НФ воспринимали переводы саенс фикшин не злободневно, как сами знаете где, а в мистико-религиозном ключе, чем немало способствовали ясности и чистоте своего сознания.