С наганами из-за черты оседлости, или Рим и Иудея в свете философии истории

Нет сомнений, что наступивший 2017-й, год столетия Русской революции, еще заставит нас (да и уже заставляет) всматриваться в самые глубины нашей истории и задаваться самыми главными из наших вопросов. Хотя год только-только успел начаться, признаки того, что он окажется пороговым, переломным, уже налицо.

Прежде всего, на это указывает избрание Трампа, сломавшее всю существующую парадигму современной либеральной цивилизации.

Мы еще помним, как в год крушения Берлинской стены либеральный проект устами своего «пророка» заявлял о наступившем, с победой либерализма,  «конце истории» (Фукуяма). Потом, правда, «конец истории» плавно перетек в «столкновение цивилизаций» (Хантингтон), и вот уже, на наших глазах, история как будто берет второе дыхание. Остановившееся было часы мирового времени снова пошли. Боюсь, не каждому поколению выпадало такое: за каких-то 20 лет пережить конец и начало Истории.

Но и у нас дома недоговоренные и недорешенные вопросы каждый миг готовы взорваться в самый неожиданный момент, явившись вдруг в самом странном ракурсе и перспективе. Как, например, недавний спонтанный экзерсис известного телеведущего и зампредседателя Госдумы (в связи с дискуссией вокруг передачи Исаакиевского собора Церкви) о «выпрыгнувших с наганами из-за черты оседлости», и, в еще большей степени, истерично-анекдотичная реакция на него…

Эта история сигнализирует о тотальной запущенности многих наших исторических вопросов, которые срочно нуждаются в прояснении. Давно пора положить конец порочной практике эвфемизмов, в которых вязнут, не встречая разумного отражения, исторические вопрошания, и ввести проблему в нормальный академический научный дискурс. И что может быть лучшим для этого поводом, как не столетие революции?

Но начать придется издалека. И всматриваться нам придется не только в 1917-й, действительно поразительный год, когда миру открылась бездна, чуть его не поглотившая. Вспомним, ведь еще в 1920-м, когда армии Троцкого рвались к беззащитному, разоруженному Версалем Берлину, тень «Земшарной республики Советов» нависала над Европой вполне реальной и ужасающей  перспективой. Если бы отряды Пилсудского не удержали красных на границе Польши, Берлин, несомненно пал бы под их ударом, а вслед за Германией скоро последовала бы и Франция, разрываемая изнутри революционными вихрями. И вот, уже вся континентальная Европа оказалась бы в руках Ленина и Троцкого, этого нового красного Бар-Кохбы, «сына звезды».

Бог, что называется, миловал тогда Европу. Но, замечательно, что вся эта поразительная драма осталась почти вне рефлексии академических историков. А ведь всю дальнейшую историю Европы (особенно рост правых движений, как реакции на опасность ее большевизации) объяснить без нее невозможно.

Но, повторяю, не только в 1917-й, и даже не только в 1517-й (год, в который Реформация Лютера положила начало самой Революционной эпохе и 500-летие которой мы будем отмечать в те же самые дни), вынуждены мы сегодня смотреть. Но — в начало начал самой Революции, самой Истории. Ибо, конечно же, главный вопрос, на который приходится искать сегодня ответ нам, детям «конца истории», чтобы понять происходящее с нами сегодня — что же такое сама Революция, что такое сама История?

2.

Конечно, мы не собираемся сейчас углубляться в темные теории бесчисленных научных школ. Вопрос «что такое История» интересует нас исключительно с точки зрения практики, иначе — самосознания. Иными словами, вопрос стоит так: когда тот или иной народ начинает задумываться об истории?

Очевидно, когда впереди возникает некое грядущее Событие, к которому устремляется дух народа. И очевидно, что до этого момента Истории в полном смысле для народа не существует.

Известно, что традиционные общества были совершенно равнодушны к Истории. Ведь с их точки зрения, важнейшее Событие осталось в глубоком прошлом. В том, далеком, мифическом прошлом боги действительно совершили нечто важное. Из первозданного хаоса они вызывали к жизни бытие и обустроили его. Они создали и приобщили к бытию людей и научили их поддерживать установленный порядок, дабы мир снова не погрузился в хаос. Повторять великое делание богов, поддерживать связь с богами и установленный ими порядок — таким было задание людей. Так понимало традиционное общество смысл своего существования.

Понятно, что в этой парадигме мысли Истории как таковой нет, и не может быть. Бытие традиционной цивилизации движется по кругу повторения великого ритуала, заклинающего силы хаоса, как в некоем вечном зачарованном хороводе. Все внимание участников этого ритуала устремлено в сакральный центр круга. Там, в центре (где костер отбрасывает блики и тени на лица), действительно происходит нечто важное: там, в первобытной мистерии рождения, из хаоса является бытие, претворяется в упорядоченный мир, и порождает народ, который становится стеной и хранителем этого бытия.

Таков мир древних месопотамских городов-зиккуратов, устремленных к собственной звезде-прародине. Таков мир древнего Египта. Даже просвещенные греки, со всем их философским складом ума, еще совершенно равнодушны к Истории. «Отец истории» Геродот обращается к истории Пунических войн лишь потому, что они поставили Греческий мир на грань эсхатологической катастрофы. Но и это еще, строго говоря, — не История.

История является тогда, когда перед народом является впереди ясная цель. Цель — как новое указание богов, как их новый завет с людьми.

Две важнейшие манифестации такого рода: завет Авраама с Иеговой и завет Энея с богами. Мы сознательно упрощаем и упускаем некоторые моменты, (например, весьма важную в этом контексте персидскую традицию), чтобы сосредоточиться на главном: История рождается в борьбе, прежде всего, иудейского и римского духа, иудейского и римского начал цивилизации.

И «всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки, и сделаю потомство твое, как песок земной». (Быт. 13:14-17) — говорит Иегова Аврааму.

«Я же могуществу их не кладу ни придела, ни срока, Дам им вечную власть… Римлянин! Ты научись народами править державно — В этом искусство твое! — налагать условия мира, Милость покорным являть и смирять войной непокорных» (Вергилий, «Энеида»), — так старец Анхиз раскрывает волю богов спустившемуся в царство теней Энею. Или, точнее, так цель бытия нового имперского Рима осмысливает «отец Запада» Вергилий (по справедливому замечанию Т. Элиота, единственный, среди всех поэтов классической древности, для кого «мир построен разумно… и для кого, кроме древнееврейских пророков …история имеет смысл»).

Итак, на лицо прямое столкновение интересов: «дам землю тебе и детям твоим», — говорит Иегова иудеям… «Дам землю тебе и детям твоим», — говорят боги Рима римлянам…

И вот здесь уже в полном смысле можно говорить о рождении двух векторов истории. Различие их, прежде всего, в образе действия. Римская экспансия — это экспансия прямого военного захвата. Рим завоевывает и смиряет племена и народы. А затем приобщает их благам римской цивилизации и вводит местных богов в имперский пантеон.

Стратегия Израиля совершенно иная. Это развернутая программа религиозного и культурного проникновения. Экспансия на уровне религиозного прозелитизма, центром которого становится Александрия 4-1 вв. до н.э.

Эта экспансия породила великие культурные явления, прежде всего, конечно, «Септуагинту», перевод Библии на греческий язык, совершенный еврейскими учеными (так наз. «перевод семидесяти») в 3 в. до н.э. Именно «Септуагинта» стала фундаментальной базой для культурной и духовной экспансии еврейства в культурном мире эллинизма. Именно тогда, вдохновленный надеждой на скорое пришествие мессии, «иудаизм уселся на греческого орла и отправился вместе с ним в долгое путешествие по всему Средиземноморью», — как пишет один современный еврейский автор (Шломо Занд, «Кто изобрел еврейский народ»).

Иудейская культурная экспансия того времени породила и множество  других заметных явлений (вспомним, хотя бы, фигуру Филона Александрийского в философии). Причем, направленная, прежде всего, на элиту Римского мира, к первому веку н.э. эта экспансия имела немалые шансы на успех… На пике прозелитизма «религию Моисея» исповедовали, по некоторым данным, до 7-8% жителей Римской империи, в основном средних и высших слоев общества, включая жен высших римских аристократов (самый наглядный пример — Поппея Сабина, вторая жена Нерона).

Известно, что александрийские банкиры финансировали избирательную компанию Цезаря. Светоний описывает огромную процессию иудеев, которые, после убийства Цезаря, шли, с плачем и стонами, за его гробом.

Итак, стратегия Рима — это стратегия прямого действия, открытой войны. Стратегия Иудеи — стратегия непрямого, через обращение элиты, проникновения. Так эти две стратегии и определились в веках. В этом смысле, римская и иудейская традиции есть не просто две религии, или два общественно-политических уклада, но, прежде всего, две грандиозные политические программы, которые мы вправе назвать, условно, одну — «имперской», а вторую — «революционной».

3.

Столкновение двух этих «исторических векторов» привели к самым драматичным в мировой истории событиям. Среди которых, наиболее впечатляющими стали, конечно, проповедь Христианства, шедшая по дорогам, проложенным иудейскими прозелитами (вспомним, что ап. Павел начинал как фарисейский миссионер), и восстание Бар-Кохбы, «Сына звезды» в 132-13 г.н.э.

С началом этого антиримского восстания, раби Акива, религиозный лидер иудеев того времени и будущий отец талмудического иудаизма, объявит начало мессианского века, а самого предводителя восстания — мессией. Акива, однако, ошибется. Восстание будет жестоко подавлено, а иудеи — изгнаны из Иерусалима и рассеяны по всему миру.

В 4-м веке н.э. Римский император Константин примирит мессианскую и имперскую идеи в пространстве Римской Империи. В последующие века Христианство станет ее официальной религией. А сама Империя, «обручившись» с Церковью, обретет не только абсолютный горизонт («и проповедано будет Евангелие всем народам»), но и абсолютную духовную вертикаль собственной власти. Римская империя должна расширить свою власть до пределов вселенной и просветить ее светом христианской проповеди — так осмыслит Рим новую абсолютную цель своего существования.

Иудеи же, отгородившись от христианского мира стеной собственной традиции и патернализма, продолжат ожидать пришествия своего «грядущего мессии», готовя, тем самым, мощный рестарт «революционного вектора».

Так, два исторических вектора, две «политических программы», заново определившись, продолжат свое движение вдоль силовых линий Истории.

И действительно, со времени падения Константинополя (1453 г.) «революционный вектор» мощно активизируется. Это не значит, конечно, что все будущие революционные движения будут инспирированы непосредственно иудейством. «Революционный вектор» ожидания «третьего царства» обретет к тому времени уже слишком много поклонников и внутри самого христианского мира.

Факт, однако, остается фактом: еврейство выходит из гетто на авансцену Истории одновременно с началом Нового времени. (Символично, что 1492г., то есть, 7000-й г. от сотворения мира, в который еврейство вновь с нетерпением ожидало начало мессианской эры, это, в то же время и год открытия Америки Колумбом и год изгнания евреев из Испании).

С этого момента весь еврейский народ пробуждается к активной деятельности. Вместе с распространением каббалы, среди иудейства распространяется учение о всем еврейском народе как «коллективном мессии», которое подкрепляется убеждением: каждый иудей должен приближать приход мессианского царства.

Сверхактивность Израиля в последующие века не может не поражать.  Изгнанные из Испании сефарды расселяются в центральной Европе и Голландии. За сим последуют Нидерландская и Английская революции, бурное распространение новых банковских институтов и системы центробанков (когда на месте средневекового тандема король-церковь начинает стремительно утверждаться новый: банк-государство), рост Ост-индских торговых компаний (транснациональных корпораций того времени), «треугольная торговля», завоевание Америки, распространение капиталистических отношений…

«Революционный вектор» Истории в это время начинает явно превалировать над «имперским». И в большинстве новых движений эпохи еврейство принимает самое активное участие. Что и понятно: в каждом из них ярко разгорается огонь нового мессианства. Особенно яркими вспышками этого нового мессианства становятся Французская (1789) и Русская (1917) революции.

4.

Опять же, не будем указывать на мессианское нетерпение и чаяния людей «нового времени» как на единственную и даже главную причину этих катастроф. Причин крушения европейских империй (как и самого Христианского мира) было много. Среди них, наиболее важные — раскол Христианского мира на Восточную и Западную империи, и Великий церковный раскол.

Однако, хотя причин и много, движущих векторов истории, как мы убедились, всего два. И если во всех революционных движениях эпохи на одном из первых мест мы видим еврейство, то это лишь потому, что мессианство — истинное историческое задание этого народа, его религиозное призвание. Отказать в этом призвании народу — все равно что отказать ему в праве на существование.

В самом факте отвержения иудеями посланного им Мессии сокрыт таинственный, но несомненный Божественный промысел, на который всегда указывала Христианская церковь.

А Н. Бердяев, называя еврейство «осью мировой истории», писал:

«В мессианском сознании еврейского народа была заложена двойственность, которая и была источником роковой судьбы еврейства, потому что здесь было истинное ожидание Мессии, Сына Божия, который в еврейском народе должен был явиться, и ожидание ложного Мессии, противоположного Христу. Эта двойственность мессианского сознания привела к тому, что еврейский народ не узнал Мессию, за исключением избранной своей части в лице апостолов и немногих первохристиан. Народ не узнал Мессии в Христе, отверг Его и распял. Это — центральный факт во всемирной истории, к которому всемирная история шла, из которого она исходит и который делает еврейство как бы осью всемирной истории» (Н. Бердяев, «Смысл истории»).

Можно ли отказать в самоопределении «оси всемирной истории»? Едва ли такое возможно. Однако, мы вправе, разумеется, требовать от наиболее пассионарных представителей «осевого» народа, исполнять свое историческое предназначение в рамках действующего законодательства, без призывов к насильственному сносу существующей власти, и, по возможности, не очень громко, без надрыва, и не мешая соседям.

А равно и тем, кто хотел бы указать на особо вопиющие факты этой миссии, делать это, по возможности избегая эвфемизмов, но утверждая свое высказывание на надежном фундаменте академического дискурса. Именно в этих целях — в попытке прояснить исторические мифы строгими дефинициями — и была написана данная статья.

Если же строгий научный дискурс кажется не всегда уместен, можно посоветовать всем, жаждущим истины, подкреплять свои эмоциональные выплески политически уместными и благонадежными ссылками.

Такую возможность дает, например, выступление нашего действующего президента на открытии центра толерантности в Москве 13 июня 2013 г.

Передавая на хранение в ЦТ знаменитую библиотеку Шнеерсона, В. Путин сказал тогда: «Решение о национализации этой библиотеки было принято советским правительством, первым советским правительством. И членами его являлись примерно на 80-85% евреи. Но они же, руководствуясь ложными идеологическими соображениями, шли тогда на аресты и репрессии и иудеев, и православных, и представителей других конфессий, мусульман. Они всех гребли под одну гребенку. И вот эти идеологические шоры и ложные идеологические установки, они, слава Богу, рухнули. И мы действительно сегодня передаём, по сути передаём еврейской общине эти книги с улыбкой…»

Было бы замечательно, если бы с той же мягкой, доброй улыбкой, нам удалось подойти к решению всех сложных вопросов нашей совместной истории, укрепляя тем самым дружбу народов и бесконечные глубины толерантности наших всечеловеческих сердец.

ссылка

Владимир МОЖЕГОВ — родился в 1968 г. в Воркуте, окончил Академию кино и телевидения в Санкт-Петербурге. Публиковал работы на религиозно-философские, культурологические, историософские темы в «Московских новостях», «Литературной газете», «НГ-религиях», в «Русском журнале», журнале «Политический класс», «АПН», обозрении «Радонеж», альманахе «Илья» и др. Постоянный автор «Континента».
Живет в Санкт-Петербурге.
magazines.russ.ru/authors/m/mozhegov