Александр Миронов

МИРОНОВ
Александр Николаевич
1948, Ленинград — 2010, Санкт-Петербург

Лауреат Премии Андрея Белого (1981)

После окончания школы работал библиотекарем, продавцом книг, сторожем и т. д.
В конце 60-х — один из участников литературной группы «хеленуктов»,
возглавляемой Владимиром Эрлем.
Изданы книги стихов «Метафизические радости» (1993) и «Избранное» (2002).

---

***
Чуть солей, чуть кровей – придушить и размять,
трижды плюнуть на Запад, в мурло Велиарово…
Ах, скажи мне, моя Голубиная Мать,
кто варил это страшное нежное варево?

Кто варил – тому здесь уже больше не быть:
он варить-то сварил, а расхлёбывать – ворону.
Почему же так страшно мне переходить
на ту милую, дальнюю, праздную сторону?

Мне и Кесарь не друг, мне и слов самосад –
сорных роз – опостылел, как вымысел Родины.
Я и знать не хочу, как Центрального Пса
будет время топить в его красной блевотине.

В Лете, где растворяется времени нить,
смерть вторая к душе клубом пены подкатится.
Потому так и страшно себя растворить
и увидеть червлёные буквы Акафиста.

Что не слышало Ухо – не скажет Язык –
так от Века Иного до Времени Оного.
Для того, чтобы выучить эти Азы,
надо верить калёным щипцам игемоновым.

Знать, и там ордена, как и здесь – так чего ж
ты, Психушка моя, притворяешься дурою?
Обточи своё тело о жертвенный нож
и прикрой, Потаскуха, себя амбразурою.

А потом поднимись и ступай, не скорбя
ни о чём, говоря: так и надо, и надо нам.
Андрогиново племя приветит тебя
недомыслимым словом, забвеньем и ладаном.

май-июнь 1977

---

СТЕАРИНОВАЯ ЭЛЕГИЯ

Животные подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в настоящую классификацию, и) неисчислимых, л) нарисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти, м) и прочих, н) только что разбивших кувшин, о) издалека кажущихся мухами.
Х.Л.Борхес
(цит. по книге М.Фуко «Слова и вещи», М.,1977)

---

НА БЕГСТВО ОРДЫН-НАЩОКИНА

Подале от красной суконной Москвы
к заветным масонским кормушкам,
от русских широт и частушек — увы! —
поближе к тирольским пастушкам…

Но счастье, что есть голова на плечах —
фантазий невиданных зодчий,
чтоб красное с белым сличать-различать,
Господь отверзает нам очи.

Нам власть подарила два дива земных —
свободу и радиоуши.
Чтоб славить дела и участвовать в них,
Господь созидает нам души.

В красивых бутылях растут мертвецы,
а в клети — три монстра-кретина,
как дети в бутылях, так — в детях отцы:
цари, командармы, монахи, слепцы —
любезная многим картина.

Кого-то стошнило — ну что за беда!
Мы связаны кровью — не лыком.
Куда нам без вас — из утробы! — куда? —
Петь славу и мощь и величье труда —
в нордический край — безъязыким?

Безгласным — в простор италийских долин?
В Америку — нищим и сирым?
Оставьте мечтать и забудьте свой сплин,
доверьтесь своим командирам.

Смотрите, герои растут, как грибы.
Достанется старым и малым!
И каждый из нас, потрясая гробы,
под смерть зазвенит генералом!

октябрь 1972

---

Монолог пьяницы во сне на вокзале

Убили Тебя. Отобрали Тебя, отобрали.
Вся жизнь, словно течка, как речь в привокзальном вокзале.
Ну, хоть бы меня? Заключили бы в камеру пыток
и выпили кровь. Моя кровь – это страшный напиток.

Убейте, убейте меня! Но его – о! – оставьте.
Убейте, убейте! Ногам моим жар предоставьте,
И в глаз уколите иглой своей пьяной и ржавой.
Убейте меня. Всё равно назовусь я Державой.

Убейте Его. Уберите и похороните,
как сон мотыльковый… Возьмите вы все мои нити,
пелёнки мои, пелены и укройте, укройте
в каком-нибудь дзоте поганом, в грязи и блевоте.

В цемент замочите. Я знаю, я знаю, я знаю.
Убили Тебя. Ты – мой Рай и предчувствие рая.
Убейте меня, закопайте в дерьмо кровяное.
Я плачу и ною, я вою, я вою, я вою.

Убили тебя. Отобрали тебя, отобрали.
А где я сейчас? На каком-то поганом вокзале?
Напилась? Верней, напилась. Ну, менты – это менты.
Вот паспорт мой. Thank you. Еще? Я дарю комплименты.

Коляска? – Да, здесь она, видите? Я так устала,
Что жизнь проспала, извините, скажу я, просрала.
Голодный? Ну, что же, я сейчас покормлю его грудью.
Скажи, неудобно! Ты, мент, убери своё рудье,

оружье своё, свою палку, смотри я пляшу,
а хочешь младенца на глаз твой дурной задушу?
А, хочешь, спляшу? Я ведь баба почти плясовая.
Ушёл – и – катись. Я ведь знаю, я всё-таки знаю.
Тебя отобрали, убили, убили уже,
и червь поселился в моей изъязвлённой душе.

05.08.2000

---

ЭМИГРАНТ

У Лукоморья дуб зеленый

Послушай, что ты говоришь?
За делом на войне не тужат,
Лишь крупный зверь о Славе служит,
А мелкий бес летит в Париж.

Там Витебском расписан дом,
Французский день Жар-птицей начат,
И два любовника маячат
В небесной зыбке под кустом

Последних звезд, и век горчит,
А там, где горечь, нет соблазна,
Тоска безглаза, безопасна,
И Марсельеза не звучит.

От страха забывает имя
Булонский лес перед грозой,
И плачет церковкой-слезой
Американец-проходимец.

Лес окропился звоном слез,
Но раком съеден луг зеленый;
Лежит астматик утомленный
В букетах буржуазных грез.

Там мир безумней и косней
И некогда молить о Даре,
По уголкам сознанья шарит,
Крутясь, ирландское пенсне.

Там по ночам мурлычет ужас,
Кот заплутавшихся грехов
Среди бесчисленных стихов,
Жоржеток, монплезиров, кружев.

А нам, под сенью двух столиц,
Не надоело жить с опаской,
Питаться лаской да указкой
Рязанско-энских кружевниц.

Да-а… здесь такая благодать…
Да что ты говоришь? — Послушай:
О как неизреченны души,
Утраченные, словно ять!

1978

---

***
1   Нечетно раз бежит Евгений
младенцев новых наводнений,
бежит туда, безумный муж,
где в муках мается Параша.
2   Дитя, сокрытое в ней уж
иных от, не спасенье ль наше?
Где львами сеяно «уа»,
из стен сигают тулова,
3   а муж бежит, стихи слагая
о теле, вытекшем из норм,
и с ним одна его нагая
душа, являя форму форм.
4   Петрополь смотрится младенцем,
весь в позолоте и тоске.
И, повелев душе одеться,
плывет Евгений на доске,
5   плывет, минуя сонм больниц,
под дикий хохот рожениц,
где, наводненьем беспристрастен,
грозя Петрополю причастьем,
6   под одобрительные речи
плывет дитя ему навстречу.
А он двух слов связать не может.
И, перепутав ваше-наше,
Евгений спутницу тревожит:
душа она или параша?

июнь 1966

---

***
Я знаю, Отчизна, мне страшно с тобой повезло.
Премудрости бездна твое родовое стекло.
Зловещая линза разлетов твоих и кривизн,
глухая отчизна среди говорящих отчизн.

Послушай, все тот же заморский поет соловей.
Древесное ложе любого указа верней.
Утроба до гроба – тобою воспетая жизнь,
а смерть – пробужденье в забытой Отчизне отчизн.

Какая услада – учиться, работать и петь.
Для этого надо поглубже забрасывать сеть.
В реке Бормотухе, видать, караси хороши,
и так хлебосольно село Настучи-Повяжи,

что ешь, а не хочешь – и в ухо, и в глаз, и в ребро,
а после, как кончишь, так сходишь опять же добром.
Случись тут ни к месту ни к стати недобрая весть –
на случай болезни в селе электричество есть.

Народ хорошеет, добреет лицом и крылом,
и с Пушкиным связаны все нерушимым узлом.
Народное тело – храмина высоких забот,
и Ленина каждый, как душу, в кармане несет.

начало августа 1974 года

---

Памяти В. Н. Петрова

Как почту боли, обрамленье раны,
я вспоминаю тихий ясный дом,
чернильный рай и праздник валерьяны,
развеянный летейским сквозняком.

Ту комнату, как братское кладбище,
когда, внимая смыслам непростым,
он нес в руке слабеющей и нищей
меморий голубиные листы.

И до укола в трепетное сердце
живую ткань сквозил словесный ток,
а там уж, глядь, и приоткрылась дверца –
то Прозерпины властный голосок.

Как память-гостья по весне опальной,
явилась смерть с подарком ледяным.
Он вспомнил все. Она вошла, как пальма,
когда Господь ее прислал за ним.

1979?

---

Убить красоту, когда любуются цветком —
закричать: «Начальник едет!»

Из китайской премудрости

Нет, не Флоренца золотая
Нас папской роскошью манит.
Савонарола из Китая
Железным пальчиком грозит.

О век — полуистлевший остов!
Но я, признаться, не о том,
Ведь красоту убить так просто,
Испортив воздух за столом.

Русь избежит стыда и плена —
Ей красоты не занимать,
Начнет российская Елена
Больные ноги бинтовать.

Пока Европа спит и бредит,
Случается то там, то тут:
Москва горит, начальник едет,
Цветы безумные цветут.

1975

---

Кьеркегору

Где насекомые минуты
снуют, сплетая суету,
ты разорвал слепые путы
и разум бросил в темноту.

Он померцал и скоро сгинул,
рассеявшись средь толстых дам.
А ты твердил свое: Регина,
Иов, Исаак и Авраам.

Ты умирал, моля о Даре,
когда сплетал тебе венец
твой враг, бессмертный, как в футляре
непробиваемом мертвец.

1975

---

МОНОЛОГ ДЕРВИША

Я пронзаю себя уховёрткой и толстой иглой,
долго в небо смотрю, громко плачу и страшно смеюсь.
А вокруг ребятня, шёпот, крики и холод, и зной.
Я в себя помолюсь и Тебе, и себе помолюсь.

Жизнь бессмысленна, Птичка, однако и это пустяк.
Ястреб гонит сову, а сова упирается в мышь.
Мышь забьётся, как девка, в совиных железных когтях.
Это только начало конца, а конец, говоришь,

будет страшен, кровав? О, Аллах мой! – Ха-ха, да хи-хи!
Мы – единая кровь, мы единая плоть, мой Аллах.
Мы сегодня умрём, а заутро напишем стихи,
выпьем чарку, подкурим, забудем бессмысленный страх

и завьёмся танцуя, как бабочки в белом бреду,
Ты прими мой укол, мою страсть к Тебе, Господи Сил,
если Ты не дурак, а иначе возьму и убью
Тебя в сердце моём, чтобы понял Ты всё и простил.

август 2000

---

***
Ворона хлопает крылами,
качая дерево сухое,
и время, сотканное нами,
летит, как облако больное.
Я в облаках твоих, приятель,
сижу, раскачиваясь, в клетке.
Порхают дети, словно яти,
в конце раздумчивой строки.
Я обнаружен, словно дятел,
я заколдован, словно ветки,
меня качают в пальцах цепких
одни вороны-дураки. —
Мой милый друг, я только шар,
я круглый дух несоответствий,
крутое яблоко добра,
одетое в личину бедствий,
больное облако высот,
я упаду в небесный вертеп,
и мнимых чисел хоровод
меня окружит после смерти.
(Прощай сегодня и вчера,
прощай, ворона недотрога,
еще немного топора
и выстрела еще немного.)
Рулетку чисел повернуть
рукою ангельского чина, —
позволь сегодня мне уснуть,
всему вороною причина.

5-9 декабря 1969

---

ПЕЙЗАЖ

Могильный островок, соль в земляной солонке,
Крупицы соли в рясах земляных,
Изящество поста, изысканный и тонкий
Над трапезой благословенный стих.

Я там умру в июле на молебне,
До времени, когда воскреснет плоть
С трубою ангельской. Что может быть целебней
Господней крови, разве сам Господь!

1974