Маргарита Торгашина
(урожд. Петрова)
год рожд 1965-6?
живет в селе Кокорино, Бурятия —
занимается огородом и мелкой торговлей —
не закончила два института —
в совершенстве владеет анл. фр. — знает еще несколько языков
публикация:
Маргарита Торгашина, «Япона мама а-ля рюс», «Байкал» №3, 2013

От Редакции ФИНБАНА
Маргариту мне открыл Юрий Извеков
Но, еще раньше её ошеломительной прозы, Юрий подарил зарисовку из прошлого:

Юрий Извеков: МАГНЕТИЗМ

Ритка, урожденная Петрова, сейчас, вроде бы Торгашина, а может быть все еще Каргапольцева. Это в Селенгинске, куда мы ездили с ней брать интервью у Гейдельбрехта. Она тогда работала секретаршей в «Священном Байкале» у Амарсаны Улзытуева. Я поехал, как фотограф, она, за неимением лучшего, как литсотрудник. Зная ее ветреный характер, еще в электричке задал ей вопрос:
— Ты к интервью подготовилась?
— Подмылась, что ли, ха-ха?
— Ты не по анекдоту, вопросы составила?
— Еще не хватало, я че, дура, вопросов не подберу!
— Хоть знаешь, что они там выпускают на комбинате?
— Надо мне, там увидим.
Гейдебрехт принял незамедлительно, видимо связи Амарсаны и имя его отца сделали свое дело. Вопросы Риткины, были крайне неопределенны и бестолковы, самый осмысленный я запомнил на всю жизнь: «А как у вас там вообще?». Чтобы исправить неловкость, которую сама Ритка ни капельки не чувствовала, приходилось не только выискивать ракурсы, но и подкидывать темы для разговора — Гейдебрехт судорожно хватался за них как утопающий. К тому же я заметил, что Ритка ничего не записывает, даже блокнот с ручкой для порядка не в руках не держит. Когда «интервью» довольно быстро, за отсутствием обоюдного интереса закончилось и Гейдельбрехт с облегчением сказал напоследок:
— Ну, а сейчас с вами проведут небольшую экскурсию, а потом пообедаете, до свидания, —
я уже в коридоре, спросил Ритку:
— А чего это ты ничего не записывала?
— Вот, надо еще, я и так все запомнила.
— А что ты запомнила?
— Да отстань, ехида!
Подошел сопровождающий, Ритка сразу попросила отвести в столовую, а экскурсию начать с «чего у вас там делают». На складе готовой продукции, она, посмотрев на гигантские рулоны, тихо спросила меня:
— Это бумага?
— Бумага.
Потом громко:
— Ну, нам на электричку.
На этом история с интервью закончилась. Навсегда. Без каких либо видимых последствий. Никто, ни Амарсана, ни, в первую очередь Ритка о нем больше вспоминали.
Зато, когда мы шли по поселку на электричку, все мужики смотрели на Ритку с тоской и со страстью.
ссылка: http://finbahn.com/юрий-извеков-проза-и/

Маргарита Торгашина

КТО КАК СДОХ

Деревенские побрехушки

ЯПОНА МАМА А ЛЯ РЮС
эпизод 1

Утро в деревне сейчас не такое идиллическое, как ему положено быть. Пейзаж похож на мусорную свалку, многие дома – на развалины после бомбежки неведомых врагов, дорога к туалету на задах огорода опасна и трудна. Добраться до туалета в темное время – допустим, ранним зимним утром – да если еще не совсем трезвым — да чтобы без травм различной степени тяжести – задача почти невыполнимая, но зрелище веселое.
Вася, похожий на Депардье, смеется, глядя в окошко на то, как его гражданская жена Валя по прозвищу Чувырла бежит нароскоряку к нему, любимому, не Васе, конечно, а туалету, спотыкаясь и проваливаясь в обледенелый снег.
— Не подскользнись, не упади, а то все вылетит! И там смотри не промажь. О бревно не зашибись! Ну допрыгала всяко разно.
Стук в дверь. Вася оборачивается и видит заходящих участкового и двух женщин, здоровается.
— Вот приехали из города с проверкой, хотят узнать насчет Ленки, -говорит Тамара.
— Сейчас Валька подойдет,- отвечает Вася и, вспомнив, что оставил ружье незапертым в сейф, уходит в другую комнату.
Пока его нет, Тамара тихо говорит приезжей городской:
— Валька-то мать, а он не отец ей.
Заходит Валя, позже возвращается Вася.
— Здравствуй, Валя, — говорит Тамара, — тут из города с проверкой, насчет вашей Ленки.
— А что с Ленкой?
— Так это вас надо спросить, что с Ленкой, — вступает участковый, — она где у вас?
— У нас?
— А у кого?
— Я не знаю.
— И я не знаю. А кто знает? Уж если вы не знаете…
Валя улыбается и мигает глазками.
— Она вообще жива у вас?
— Ну жива, наверное.
— Наверное? Как странно вы говорите.
— А вам она зачем?
— Мне она не зачем, она вам нужна. Или не нужна?
— Наша регистрационная служба никак не может определиться с местонахождением вашей дочери Елены Шаенко, — говорит городская, — ей 18 лет, но она нигде не учится, не работает, не числится, на выборы не ходит.
— Так вы насчет выборов?
— При чем тут выборы?
— Мы за ваших дураков голосовать не пойдем.
— Дочка ваша где? Нам что, розыск на нее открыть?
— Она, кажется, в Иркутске, — с большим сомнением говорит Валька, — у сестры моей.
— Вы это точно знаете? Или вам так кажется?
— Ой, щас, — и Валька вылетает из избы.
— У нее вторую дочку сестра из Иркутска забрала себе почти спеленок, та тут и не жила почти, — объясняет Тамара.
— Так у нее еще девочка есть? – удивляется участковый, — ваша общая, наверное? – это он Васе.
— Нет, — отвечает Вася, — где уж нам уж. К моему приходу все девочки кончились. Мне моего Зудыля хватает.
— Он не вышел еще? Сколько ему осталось?
— Говорит, что скоро, не знаю.
— А когда последний раз видели Елену? – спрашивает городская.
Вася пожимает плечами.
— Я же не так давно у Вальки живу, не видел, не знаю.
— Последний раз она поварила в лесной бригаде, вспоминает Тамара, — и так, говорят, она уехала с этой бригадой потом. Но это давненько было.
— Что за лесная бригада?
— Так а эти лесорубы черные, пришлые. Не наши.
На этих словах Валька возвращается и, слыша конец фразы, сердится:
— При чем тут лесорубы! Ленка честно работала, а не по лесорубам шлялась!
— Честная она или не честная, Ленка Шаенко — она где?!
— Говорю вам! Она в Иркутске! Вроде бы. Ее наши вроде бы видели в Иркутске ! Года полтора назад. Или два.
Или три, — вздыхает участковый, — понятно все.
Уже на улице городская не выдерживает:
— Я уже запуталась в ее дочках! Была бы третья, тоже жила бы у сестры в Иркутске! Вроде бы.
— Третьего ребенка Валька сразу оставила в роддоме, — говорит Тамара.
— А четвертого закопала в огороде, — пытается шутить участковый, даже не подозревая, как он близок к истине.

деревенские побрехушки

ЯПОНА МАМА А ЛЯ РЮС
Эпизод 2

Вася с Валей смотрят друг на друга. Вася смеется:
— Что, мать, недовольна? Понос одолел?
Но Вальку заводит не понос, а нашествие пришельцев.
— Тамарка-то, туда же! Я не знаю, а она все знает! Она еще тогда приставала ко мне с этими лесорубами: «Как это ты девчонку одну с мужиками отпускаешь!»
Да моя Ленка с детства к мужикам приучена, что сказать, что показать, как завести, как вывести – все знает, хрен ее чем напугаешь, и без мужика не останется, как эта курица общипанная!
— Жрать давай, — обрывает Вася, и зависает тишина, потому что поиск еды – всегда болезненный вопро с в этом доме.
Валька наклоняется в угол около порога, поднимает с пола тарелку с чем-то темным, обдувает ее и ставит на стол.
— Кушай винегрет, Василек.
— Это который ты три дня назад готовила? Сама жри.
— Не три дня, а позавчера.Он тут в холоде стоял, ничего ему не сделалось.
— Мне некогда по туалетам бегать, задницу морозить.
— Я что, все время готовить должна? Доедай то, что есть, видищь, я жру.
— Да ты, ты да! Ты-то и дерьмо сожрешь!
— И сожру! Я и так его жру! Через день в магазин хожу…нормальный винегрет.
— Чаю налей, — устало вздыхает Вася.
— С пустым чаем будешь целый день по лесу щандарашиться?
— Смотри, сама не зашандарашься, — говорит Вася, — а то я не успею выйти, и ты уже к Люське бежишь или к Филиным. Новый Год с осени встречаете.
— Скоро рождество католическое!
— Скоро. А мы все католики.
— А сегодня Николин день, тоже праздник!
— У вас каждый божий день праздник.
— Ну съешь ты винегрет, Вася! Это ж витамин!
— Уже нажрался.
— Так, значит, я виновата буду, — мрачнеет вместе с Васей Валька, — я к друзьям ходить не могу, я готовить должна . А зачем мне готовить-то, если ты даже паршивый винегрет дожрать не можешь? Для кого я готовлю-то? Ты замотал, ты замучил меня, — завывает Валька, — я целый день готовила, а толку-то! Не буду готовить, пока не съедим то, что есть, — Валька вздрагивает и взрывается- жри винегрет, падла!
Вася так физически силен, что ему не надо стараться. Он просто всей ладонью закрывает лицо Вальке и легко толкает ее, однако летит она по избе, как от большого удара и врезается в печку. Вася подходит к ней.
— Еще добавить?
— Не надо, спасибо. – торопится Валька.
— Всегда пожалуйста. Помоги надеть.
Валька поворачивается, по ее лицу бежит кровь.
— Извини, не рассчитал.
Валька помогает ему натянуть маскировку и выцепить капюшон.
— Я к вечеру сварганю что-нибудь, Василек.
— Только отруби везде не пихай.
— Не буду. А винегретик я только сбоку положу.
— Я потом тебя сбоку положу.
Валька задумывается и начинает улыбаться.
— Меня сбоку — это хорошо.
Вася обнимает ее, вытирает кровь с ее лица и шепчет:
— Лечи понос, старуха…если хочешь сбоку.
Валька смеется, смотрит, как он берет ружье и уходит и вдруг кричит, когда он подходит уже к самым воротам:
— Так а эти-то…приходили…они что, Ленку ищут, что ли?
Вася отмахивается и молча уходит в тихо падающий снег.

деревенские побрехушки

О РОЗОЧКАХ И ПТИЧКАХ
эпизод 1

— …она не стирается, — шепчет девушка, назвавшаяся Машей.
— Но ты можешь сделать так, чтобы я ее не видел?
Маша поднимает с пола порванную кофточку и накидывает ее на себя.
Вася снимает с себя клетчатую рубаху и остается в теплом солдатском белье.
— На!
Маша держит прилетевшую рубаху, не решаясь ее надеть.
— Надевай давай, все равно ты в этом рванье ходить не сможешь.
— А я не хочу.
— Что?
— Ничего. Я ничего не хочу.
Вася подходит к ней, зажавшейся в углу на корточках, и тоже присаживается на корточки.
— Я чего еще, уговаривать тебя должен?
Маша молчит и дрожит, Вася вздыхает.
— Ну ты правда, оклемывайся потихоньку, я-то ведь ничего плохого тебе не сделал и не сделаю.
— А что хорошего.
— Что? Ты громче говори.
Маша поднимает голову и глядит прямо в глаза Васи ненавидящим и невидящим взором расширенных глаз.
— Это вы сейчас такой добрый. А вот привезут вам водку, нажретесь вы ее, и вам все равно будет, что со мною будет.
Вася хлопает глазами.
— И всегда ты так о людях думаешь плохо?
— Я не думаю. Зачем о вас думать. Я просто ненавижу вас всех с сегодняшнего дня.
— А как ты жить собираешься? Ведь так жить тяжело.
— А я не хочу жить.
— Маша, — спотыкаясь, подбирает слова Вася, — ну я понимаю…ты когда-то сделала глупость…связалась там… наколку эту сделала…вот видишь, какие теперь у тебя неприятности.
Маша начинает смеяться.
— Неприятности, да. Из-за этого, да? Да они залезли бы на меня без всякой наколки! Когда они тащили меня сюда, они не видели еще никакой наколки!
— А как ты…- пытается сообразить Вася.
— Да я просто пошла им помочь машину толкнуть. Я еще посмотрела — там женщина стояла рядом, думаю, не может быть, чтобы при свидетелях…что-то там…такое плохое…
Маша стонет и качается, смеется и плачет одновременно.
— А какие свидетели? Какие люди? Вроде они есть, и даже вроде много их, и как будто нету их. Нету никого, понимаете?! Когда надо помочь, спасти, нету никого в этом мире! Только ненавидеть можно таких людей, такой мир. И я ненавижу!! Я…в этом мире жить не хочу.
Вася напряженно слушает прерывистый бред девушки и, наконец, осторожно кладет свою, хочется сказать, лапу на ее понуренную голову, гладит ее сбившиеся волосы .
— Вот ты говоришь, что спасти некому, и даже не заметила, что я тебя спас. За все наперед не ручаюсь, правда. Иной раз так прижмет, так вдарит, что сам себя не узнаешь.Ничего, лишь бы ненадолго, не навсегда.
Он ведет Машу к умывальнику и полощет водой ее залитое слезами лицо.
— Вот видишь, твое плохое уже кончилось. Ты, главное, Машуня, когда тебе потом так же плохо будет, ты себе еще хуже не делай. Ты себя не накручивай, ты останавливайся, слышишь? Ты последнего шага не делай, Маша.
— Вот смотри, — подводит он ее к окну, — смотри, как красиво снег сверкает, кружится…Это штормовое предупреждали. Смотри, какая шикарная луна вылезла… Понимаешь, пока ты думаешь, как бы уничтожить весь этот ненавистный мир, все остальные цепляются за этот мир, за эту жизнь, как черт за грешную душу. За любую жизнь, понимаешь? Лишь бы жить.
— А зачем…зачем жить?
— Я не знаю…Чтобы разговаривать вот так, чтобы чай пить. Пора чай пить. Ты будешь чай пить, Маша?
— Буду, — не сразу тихо откликается девушка.
— А, ну вот и ладно, ты сядь посиди пока.
Повеселевший Вася начинает хлопотать по хозяйству.
— Знаешь, — улыбается он и ставит чайник на печь, — у меня дома такая хозяйка, что , если я сам себя не накормлю, я с голоду помру. Но у меня на случай голодной смерти всегда запас есть. Неприкосновенный.
Он шарится на полках и кладет продукты на стол.
— Так, керосинка догорает, печка прогорает. Где у нас керосин, вот у нас керосин. Ну-ка, на, зажги свечку пока.
Он забрасывает дрова в печку и налаживает керосинку.
— Цивилизации нету, свету нету. Ну ничего, сейчас все наладим.Сейчас чай сварим, поужинаем.И будем мы с тобой, как Маша и медведь. Видела, да? Помнишь, как здорово они там…
И тут открывается дверь, и заходит Ехидна со-товарищи.

деревенские побрехушки

О РОЗОЧКАХ И ПТИЧКАХ
Эпизод 2

Заходит Ехидна с товарищами.
— Здорово, давно не видались! Я, как обещал, вернулся с пойлом. Не скучаете?
Ехидна проходит к столу, вытаскивает из-за пазухи две бутылки водки и ставит.
— Деревня-то вся гуляет. Смех вашей жены, дядя Вася, аж за версту слышно.Это ж надо такой голос иметь! Мы еще к деревне не подъехали, а уж слыхать, как она там у Чухонки заливается! Давайте и мы гулять или че ли.
— Или че ли, — берет в руки бутылку Вася, — это ты у Чухонки брал? Она же погань продает.
— Ну а где лучше? – смеется Ехидна, — и в магазине такая же!
— Точно он говорит, разницы нет никакой, — поддакивает Жека.
— Ты, я смотрю, забегался, парень, — ставит обратно бутылку Вася.
— Дак я хочу отношения наладить, — начинает разливать в стаканы Ехидна, — а то как-то неудобно получается. Мы же все свои, в одной деревне живем.
— Ты нам не наливай, — останавливает его Вася, — девушке нельзя, а я не хочу.
— Да вы что, — похохатывает Ехидна, — у вас устаревшая информация. Щас девушки пьют гораздо больше мужчин. Пьют больше, курят больше…Правда, девушка? – поворачивается он к Маше и пристально смотрит ей в глаза.
Та старается делать вид, что ей все равно, Вася молчит. Зависает пауза.
— Да вы что, правда обиделись, что ли? Да я и не уйду, пока мы вместе не выпьем.
И он упорно наливает стакан и подвигает его Васе.
— Не.не,давайте выпьем, дядя Вась! Чтоб все хорошо было. Я так просто не уйду!
— Я уж вижу, что ты так просто не уйдешь, — подхватывает Вася, — помогать придется. Возвращаться – примета дурная – забыл? А что ты здесь забыл? Ты говоришь, смех жены моей тебе нравится? Так чего ты время теряешь, вокруг меня бегаешь? Чего ты меня обихаживаешь, как красну девицу? И оставался бы с моей женой!
— Оп-па…вы чего, дядя Вася, — отшатывается Ехидна.
— А чего? И выпили бы, и разогрелись, и посмеялись бы вместе!
— Ага, — смеется Жека, — а потом два трупа вместе.
— А-а-а… — указывает на Машу Ехидна.
— А эту птичку залетную я себе оставлю. Дурак я, что ли тебе ее отдавать.
— Ах вот оно что!
— А то. Вот именно.Я на ее наколке розочку алую выведу, она красотка станет хоть куда, никто и слова не посмеет сказать, не то, что пальцем тронуть.
— А вы молодец, дядя Вася, — ахает Ехидна, -вы свою старуху на молодуху меняете? Ваще это модно щас так.
— При чем тут модно, Маша хотя бы не хохочет, когда ее в углу зажимают, и то ладно, и то хлеб.
— Я думал, вы отстой, — из последних сил радуется Ехидна, — а вы прямо мачо.
— Ты думал, я кто? Прямо мальчик?
— Пошли отсюда, — шепчет Ехидне Бобер.
— Ой, я уже ничего не думаю! Я уже все понял. И я уже в деревню бегу пить…за здоровье молодой семьи.
— Я тоже выпью за здоровье, — резко звенит высокий Валькин голос, — где тут у нас молодая семья? — И вот она уже сама, задыхаясь, подлетает к Маше – А-а-а… Ты уже в его рубахе ходишь! – хватает ее за волосы и тащит по комнате.
Почти ушедший Ехидна останавливается и оживляется.
— Ой. А можно, мы останемся? Смешнее нет глядеть, как бабы дерутся!
Он поворачивается к Жеке:
— Фотоаппарат у тебя? Снимай скорей! Освещение плохое, но видно будет, что…
И это последнее, что он успевает сказать.
— Ах ты фотограф-любитель хренов!
Эх, кто бы знал Васю в его буйные молодые годы, когда один Вася мог разогнать целую деревню, и не только свою. Разбегались толпы, пустели улицы, когда Вася, как медведь-шатун, шел вечерним дозором с красной повязкой дружинника – иногда, для прикола, — проверять свои владения, а владением у него было…все!
Первым заценил безнадежность ситуации наученный горьким опытом отца Бобер. Он покидает избушку, не дожидаясь эксцессов, и даже успевает схватить со стола вторую неначатую бутылку. Жека вылетает мухой в два щелчка.
А вот Ехидна получает по полной: с оплеухами, с зуботычинами, с размазыванием по стенке:
— Я покажу тебе групповуху…и кузькину мать заодно! Я научу тебя женщин ценить…и свободу любить заодно! Отца не было учить? Ну так давай снимай…вот так батька учит!
— Из-за таких, как ты, — притягивает он Ехидну к своим глазам, — из-за таких девчонки вешаются!
— Танька не из-за меня повешалась!
— Из-за таких,как ты!
И наученный Ехидна кубарем догоняет своих товарищей.
Параллельное сражение Вальки с Машей так же молниеносно и безоговорочно. Сначала Валька играет с Машей, как кошка с мышкой, но, когда по ходу драки падает и разливается водка на столе, удары ее становятся хлесткими и точными, как у доброго мужика. А Маша не только не может ударить – она не может даже
увернуться от ударов, и вот уже обезумевшая Маша выбегает без памяти в чем была – то есть полуодетой – и бежит куда не глядя в сгустившуюся темноту.
— Ку…куда! – не успевает задержать ее Вася; занятый Ехидной, опасаясь, как бы не подцепила ее снова компания Ехидны; те уже бегут в машину.
Оглядываясь, они видят убегающую девушку, но реагируют совсем иначе:
— Да вон она!
— Да ну ее!
И уезжают.

деревенские побрехушки

О РОЗОЧКАХ И ПТИЧКАХ
эпизод 3

Вася хватает ватник и шапку и кидает через плечо при выходе:
— Гуляла бы дальше…не держу.
Он выбегает в уже совершенную ночь, в шквальный ветер, стоит на крыльце, озираясь, кричит:
— Маша! Эй! – сбегает с крыльца и видит ее следы, уходящие в сторону от дороги.
Только луна помогает Васе. Огромная полная луна в завораживающем зыбком ореоле как будто втягивает в себя всю бушующую землю.
Великий следопыт Вася сначала идет по следам Маши спокойно – в сугробах даже быстро далеко не убежишь – но поторапливается, когда следы начинают подниматься по косогору.
— Ноги переломает девка, — тревожится Вася, — там сплошные завалы от вырубок.
И он уже бежит и выныривает на вершину, на которой как будто загипнотизированная девушка еле стоит, цепенея от ветра и ужаса.
Вася срывает с себя ватник, шапку, одевает Машу:
— Скоро ты меня совсем разденешь!
Но эти слова глушит ветер, ветер не дает сразу идти, и Вася поневоле глядит туда же, куда глядит девушка, и так же приходит в ужас.
Сразу под вершиной горы, на которой они стоят, чернеет резкий обрыв. И в провалище, глубины которого даже не видно, клубятся сгустки то ли снега , то ли дыма, и все это стремительно налетает на них снизу вверх, как будто живая туча опрокинулась с неба и сейчас нападет и раздавит их.
— Не надо…бежим скорей, — даже не слышится, а угадывается Васин голос.
Он подхватывает бесчувственную Машу,почти теряющую сознание, и вместе они скатываются с горы, но уже у самой избушки Маша упирается и останавливается.
— Что? – фрагментами кричит Вася, — Валька?..не бойся!..нас!..хлебом не корми! ..дай подраться!..привыкай!..Это деревня!
И уже без всяких церемоний он втаскивает Машу в дом.
— Валя, отбой!
В доме никого нет.
— Валя, — пугается Вася и даже заглядывает под стол, — ты где?
Вася крутит головой, снова выбегает из дома, снова крутит головой…
— Да что же это такое, — вместе с ветром взвывает жалобный голос Васи, — это я что же я…еще и Чувырлу загонять должен?!.Валя! . Волчонок мой!..Ты где?
Он разворачивается и вдруг обнаруживает Вальку. Она сидит незамеченной, забившись в угол крыльца, совсем рядом.
— А…а ты чего тут? – поражается ошалевший Вася тихому смирению Вальки. На крыльце ветер не такой сильный, и они могут говорить.
— Так ты же меня выгнал.
— Я? — недоумевает Вася, — я не помню. А зачем?
— Так я же тебя позорю.
— Что ты делаешь? – достигает пределов изумления Вася и наклоняется к Вальке.
— По…позорю тебя.
Вася берет лицо Вальки в свои ладони и запрокидывает его к лунному свету.
— Гражданочка, вы кто?
— Я — Валька Шаенко.
В лунном свете протрезвевшая грустная Валька необычна и нежна. Вася как будто не узнает ее, любуется ею, целует ее.
Валька Чувырла сама призналась, что позорит своего мужа! Вот он, конец света. То-то разыгралась нечистая, аж деревья гнет пополам.
— Валя, слушай. Мы сейчас зайдем в дом, все трое сядем за стол и попьем наконец-то уже чаю. Все.
Огромные глаза, тяжелый вздох, трагический шепот:
— И я должна молчать, да.
— Я что, садист, что ли, такое требовать. Ты же лопнешь, деточка! Ты говори, но ты знаешь, как говори? Что-нибудь такое там…о погоде…о розочках…о птичках… Ой, пойдем уже, а! Чувырла ты моя!
— Ну ты так-то при ней меня не называй.
— Ладно, понял, не буду.
Они заходят в дом и закрывают дверь на засов.
Эту незабываемую, волшебную ночь большой, теплый, как печка, Василек провел в окружении двух чудных женщин. Поскольку счастье такое выпало ему первый и последний раз в жизни, он его не понял. Чего там провел – проспал бездарно, облепленный двумя чудными, распрекрасными женщинами, дрых, как и все, без задних лап. Такая вот вышла странная групповуха.
Но уж в этом Вася никогда не признается, потому что он удовольствие все-таки получил, это, как его…эстетическое.

деревенские побрехушки

СТАНЦИЯ ХОХОТУЙ
эпизод 1

Трещит растопленная печь. Керосиновой лампой тускло освещена комната Васиной заимки. Она кажется убогой, а белые ажурные трусики на девушке кажутся ослепительными. Осталось стянуть только их. Вся одежда уже сорвана и частично разорвана.
Насилие еще не началось, но оно неизбежно.
— Ты давай сама снимай, или тебе разодрать их? Мы тебя еще пытать не начали, а ты уже стопоришься. Ты че, ты пытки ждешь, ты пытки любишь,да? Щас организуем. Щас тебе Родина-мать мстить будет. Ты еще молить станешь, чтоб только живой отсюда выйти…короче, рву я их.
На этих словах хлопает дверь, и появляется заснеженный Вася. Он тоже ослеплен белыми плавками, он разглядывает трех обалдевших от его прихода парней. Но то, что он говорит, не имеет к этомк никакого отношения:
— Так, ясно-понятно. Теперь я знаю, кто у меня топор стырил.
Темные оторопевшие парни в разной степени опьянения и одетости не знают, что делать, стараются продвинуться к выходу, но Вася стоит в дверях, и тогда один из них со смешком начинает:
— Ну что вы, дядя Вась…Какой еще топор? Мы вообще первый раз здесь…случайно, мы вообще ничего не хотели, просто холодно, вот зашли…погреться.
— А я помешал вам? Разогреваться, — указывает Вася на что-то зажавшееся в углу, — а не многовато вас, ребята, на одну деваху? Просто я в свое время как-то один справлялся, без помощников.
— Да вы не то подумали! Мы не для этого ее раздели! Вы посмотрите, дядя Вась, да у нее же свастика на руке!
Парни начинают ныть на разные голоса:
— У нее татуировка на руке в виде свастики, дядя Вася на это…скинхэдка.
— Да на хрен она нам нужна! Гестаповка. Ее же убить мало, дядя Вася! Вы ее щас сами и убьете.
— Ваш батяня жизнь на войне положил. – буквально стонет один из парней, — кровь за Родину пролил, а эта сучка, смотри, дядя Вась, вон у нее свастика на руке!
— Ты бредишь, что ли. Ты батяню моего с дедом, наверное, попутал.
— Отцы наши, деды воевали, кровь проливали…и мы жизнь положим…и кровь прольем…
— Вот, дядя вася, я вам налил.выпейте с морозу, с дороги. С праздничком вас.
Вася выпивает. И взгляд его становится тяжелым. Все замолкают.
— А я смотрю, — медленно говорит Вася, — машина стоит внизу на дороге, а это вы, оказывается.
— Да че-то вот…занесло нас.
— Нелегкая.
— Чего, дядя Вася?
— Говорю, занесла вас нелегкая. .. – и добавляет, помолчав, — у нее свастика на руке, а у вас на котором месте?
Основной оратор опешивает от неожиданной реплики, пытается что-то сказать, но, взглянув в лицо Васи, осекается , мнется, выливает остатки водки в стакан.
— Вот, дядя Вася, кончается, зараза, щас, — поворачивается к другим парням, — щас организуем, — и подмигивает, — там в машине еще есть.
Парни выходят и спускаются на дорогу к машине.
— Эх, надо было ее в машине прямо!
— Надо было ко мне ее везти!
— Так у тебя бабка в доме!
— Так бабку-то легче усыпить. Стакан налить и все. А прикинь, сколько надо Васе!
— Что ж ты, Василек, в деревне не загулял. Оставил нас без свежанинки, трахаться не дал, тела белого лишил!
— Ты не ори-ка, Зудыль выйдет скоро, нельзя…
— Чего нельзя?
— Ругаться с его отцом нельзя, чего. Не выгонишь же его со своей же заимки.
— А чего это Ехидна мигал, снотворное подсыпать, что ли, в водку?
— А оно что, есть у тебя? – смеется парень, но тут их догоняет Ехидна и шепчет:
— Не надо никакого снотворного, нету его и водки нету.Я там занозил его против нее, она долго не задержится. В машину залазим, отгоним ее чуть подальше и ждем.
— А она возьмет и убежит.
— Куда? – смеется Ехидна, садится с парнями в машину и отъезжает, — на тот свет разве. Куда убежит Снегурка? Поезд ее ушел, куртка и шапка ее у нас. Щас, щас…Щас он с ней еще поговорит, еще водки накатит и выпнет ее.
Начинает по-зимнему быстро темнеть.Самый угрюмый из парней смотрит на остатки закатного солнца:
— Зря мы ждем, не выпнет он ее.
— С чего бы? Что он , фашистов любит, что ли?
— Куртку-то с шапкой надо было закинуть с ней вместе.Даже если у нее свастика на заднице, без куртки, без шапки он ее не выгонит.Дядя Вася собаку в мороз не выгонит.
Ехидна задумывается:
— Задолбанный добрый дядя Вася…ити его мать, — достает телефон, звонит – Ваха!Ты слушай сюда.Ты давай-ка дуй к Люське Чухонке, возьми у нее водки бутылки две или три. А я тебя ждать буду на повороте, где развилка на стрелку и в лес. Да! Посмотри-ка, Чувырла там или нет. Только не спугни ее , просто посмотри! – Ехидна отключается и смеется: — Если Чувырла там бесится, Вася без всякой водки все забудет и побежит убивать всех на хрен. Вечер только начинается. Маша будет наша. Погнали.

деревенские побрехушки

СТАНЦИЯ ХОХОТУЙ
эпизод 2

Деревня гуляет повально, пока деньги не кончатся. На снежном фоне силуэты людей особенно черны. В одиночку или группами, очень веселые или очень грустные, но всегда немножко опасные пьяные люди, если сегодня вас не убили, то завтра придут к вам чай пить.
Гулкое гульбище гудит у Чухониных. Ворота и дверь в дом почти не закрываются, все время шарашится кто-нибудь.Когда отдельный товарищ вываливается из человеческой кучки – сам или с чьей-то нелегкой руки – его поднимают, заносят в дом.
В доме бардак:накурено, перевернуто, что-то уже разбито.В этой грязной нищете, как цветы на помойке, мелькают маленькие дети, чудом уворачиваясь от шатающихся взрослых особей. Музыка ужасающе долбит из динамика магнитофона, заглушая все остатки сознания и чувств, но, слава тебе, они и не нужны.
Посреди кухни танцует Валька Чувырла. Одета она так:самопошивный бюстгальтер на голом теле, китайская подростковая юбочка мини, валенки на босу ногу. И танцует она так, что сразу видно, кто на этом празднике жизни пуп земли.
— Чувырлочка, — перекрикивает кто-то музыку, — ты стриптиз начни, как прошлый раз.
— Деньги вперед за мой стриптиз! – орет Валька – Я ведь женщина дорогая!
Знаменитый стриптиз Чувырлы выглядит – выглядел, до прихода Васи – так:
Валька напивалась, накидывала на голое тело неважно что, караулила на улице неважно какого мужичонку, резко выскакивала, резко распахивалась, резко выкрикивала:
— На!
Многим бывало плохо, Вальке всегда хорошо – дико хохотала.
— Дорогая я, дорого обхожуся! Правда, Коль?
Из соседней комнаты выходит мужик.
— Станция Хохотуй! — цепляется к нему Валька, — за три доллара покажем всем вам у-у-у-ййй-е-е-ез! – дергает его за штаны и хохочет – Коля, показывай!
— Тише ты, — пугается Люська и выключает музыку, — у меня и так шифоньер твоим Васей прострелен.
— Делов-то! У меня вся изба застрелена.
— Ори больше. Орешь-то че? Мало ли у кого че, и все молчат. И только ты одна орешь на всю деревню. Конечно, никто в целом мире еще не видел, что же там в штанах у мужиков.
— Так она у нас еще девочка, — улыбается мужик.
— Девочка, еще какая! Одной ногой в могиле будет стоять, а другой девочку изображать. Страшная штука — малолетка на пенсии.
В резко наступившей тишине стук в окно заставляет всех вздрогнуть.
— Там не Вася ли твой приперся? – паникует Люська, — ты опять ему жрать не готовила! Ой, Колька, скройся с глаз.
Мужик убегает в другую комнату. Люська шипит ему вслед
— Ляг там с другими лицом на пол типа ты тоже пьяны й со всеми спишь и не при делах. А ты, звезда стриптиза, одевайся, а то он сейчас перестреляет нас всех без разбору на хрен. – Вздыхает – И шифоньер мой развалится на хрен.
Валька исчезает.
Люська уходит и возвращается с Вахой.
— Когда успели ворота заложить, — поет Люська, — ведь не поздно еще, просто темнеет рано.
— Ты слышь, Люсь, — говорит Ваха, — я за водярой. Мне бутылки две, а лучше три.
— А лучше пять, — смеется Люська.
— Лучше, лучше. Ты что, гуляешь с подругами?
— А у тебя что, друзья есть для моих подруг?
— Да не, я так.
— Ну и я так. ..Сейчас принесу , только деньги сразу.
Люська уходит. Ваха подглядывает в комнату, где переодевается Валька. Возвращается Люська с четырьмя бутылками водки.
— Мои подруги занятые , — поет Люська, — зато друзья твои, наверное , холостые.Для них берешь?
— Дак а что им еще делать, раз холостые.
— Дак конечно. Ну давай.
— Ну давай.
— Дак ты давай.
— А я чего давай?
— Дак деньги давай, чего.
Посмеявшись, они расходятся. Люська пересчитывает деньги, когда в кухню входит Нина, уже потерявшая свою кличку после многолетнего пьянства .
— Холостяки водяру заказали! – прокурено гудит Нина, — я знаю, что это за холостяки. Это Ехидна, Жека и Бобер. Они сегодня девку на станции подцепили и увезли. И теперь гуляют , наверное, на случке.
— Ничего себе, холостяки, — смеется Люська, — у Бобра баба на сносях, у Ехидны баба в больнице . Один только Жека … но он с бабкой. Где они могут гулять?
— Дак на заимку к Васе поехали, куда еще.
После этих слов на кухню врывается уже одетая Валька.
— Что такое! Как к Васе? К моему, что ли, Васе?
— Ой. Ты откуда взялась? –торопеет Нина.
— Не откуда, а куда. Ты давай договаривай. Что это еще? Давно у моего Васи дом свиданий на заимке открылся?
— Ай, на хрен вас, — расстраивается Люська, — я сдохну скоро с вами.Так и будете бегать друг за другом всю жизнь, всю мебель мне кончаете.
— Нет, вы говорите, что за баба у него?
— Нет, тебе можно культурно отдыхать, а ему нельзя, что ли?
— Мне можно, — заплетающимся языком важничает Валька, — а ему нельзя. Коля!
Из комнаты выходит мужик.
— Ты меня если на драндулете своем сейчас на заимку не увезешь, я сама уеду.
— Держите ее, — кричит Люська, — отнимите у нее ключи, она же контуженная! Она сейчас за руль сядет и в первый же столб врежется.
— Тогда везите меня! – вопит Валька.
— Я как повезу тебя, Валюха, — удивляется мужик, — твой Вася в тот раз еще меня чуть не убил.
— Чуть не считается! Ты меня до самой заимки не вези, ты до горы дуй, — подает ему куртку и шапку Валька, — и можешь сразу смыться. Погнали.
Они уходят.
— Боже ж ты мой, — стонет Люська, — не знаю, где там дом свиданий, но мой дом — это съемочная площадка для сериалов ,это точно. И каждый день новая серия.
— Что делать, — зевает Нина, — жить надо, водкой торговать надо…воровать надо.
— Воровать надо, — подхватывает Люська, — а что за девка-то, ты говорила? На станции.
— А это-то…курить-то есть у тебя?
Они закуривают.
…Дак это я сегодня ходила к сестре на станцию. Смотрю, Ехидны машина стоит, и девчонка одна стоит, поезда ждет, что ли. И народу больше нету никого.
Ехидна из машины вылез, к ней подошел… и думаешь, что сказал? Помоги, говорит машину подтолкнуть, мотор слабый заглох. И что ты думаешь? Эта дура пошла ему помогать! Да от Е хидны убегать надо со всех ног!
— И как можно дальше, — смеется Люська, — наша бы и отправила бы его как можно дальше…куда прешь, — рычит она на блаженно улыбающуюся мутную рожу забредшего ханурика, — нету ничего, гуляй отсюда. – следит, не стащил бы он чего из сеней, уходя. – давай, давай гуляй, вали.
— Вот девка-то к машине подошла, и тут из нее выскочили Жека с Бобром и тоже ей помогли. Хорошо помогли. И подтолкнули ее, и затолкнули.
— В машину? — восхищается Люська. – Ну прямо кино и немцы.
— А куда еще. В машину запихали и увезли в сторону заимки. На буд, куда еще.
Жива останется. К другому поезду выкинут.
Нина с Люськой смотрят друг на друга и смеются в два голоса:
— И что же взять-то с дур таких !
— Погнали наши городских!
— Что делать, — зевает Нина, — жить надо, водкой торговать надо…воровать надо.
— Воровать надо, — подхватывает Люська, — а что за девка-то, ты говорила? На станции.
— А это-то…курить-то есть у тебя?
Они закуривают.
…Дак это я сегодня ходила к сестре на станцию. Смотрю, Ехидны машина стоит, и девчонка одна стоит, поезда ждет, что ли. И народу больше нету никого.
Ехидна из машины вылез, к ней подошел… и думаешь, что сказал? Помоги, говорит машину подтолкнуть, мотор слабый заглох. И что ты думаешь? Эта дура пошла ему помогать! Да от Е хидны убегать надо со всех ног!
— И как можно дальше, — смеется Люська, — наша бы и отправила бы его как можно дальше…куда прешь, — рычит она на блаженно улыбающуюся мутную рожу забредшего ханурика, — нету ничего, гуляй отсюда. – следит, не стащил бы он чего из сеней, уходя. – давай, давай гуляй, вали.
— Вот девка-то к машине подошла, и тут из нее выскочили Жека с Бобром и тоже ей помогли. Хорошо помогли. И подтолкнули ее, и затолкнули.
— В машину? — восхищается Люська. – Ну прямо кино и немцы.
— А куда еще. В машину запихали и увезли в сторону заимки. На буд, куда еще.
Жива останется. К другому поезду выкинут.
Нина с Люськой смотрят друг на друга и смеются в два голоса:
— И что же взять-то с дур таких !
— Погнали наши городских!

КРИВАЯ ЗАГОГУЛИНА

из серии «Кто как сдох»

— Слушай…. Хотя вряд ли ты поможешь. Я открываю ресторан, надо срочно подобрать название. Желательно оригинальнее, чем оскомину набившая «Незабудка».
— Пускай будет « Веселый суслик».
— Веселый суслик? Ужасно оригинально.
— Не хромая же лошадь!
— Ну не лошадь, но все равно скотина. К тому же мелочь пузатая, у меня не детский сад все-таки. Суслик для детского сада сойдет.
— Детский сад у нас вечный «Колокольчик» . А тут суслик, скотина такая, зашел в ресторан, понимаешь, и повеселел. Как будто только его и ждали! Места много, нету никого больше, кроме него, хочешь пой, хочешь танцуй.
— Ты еще пустоту накаркай мне… суслик. Поющий суслик, танцующий суслик …
— У нас сусликов пока много. Надо словить одного, самого веселого, сделать из него кривую загогулину.
— Чего сделать? Кривую загулину?
— Загогулина она же и есть кривая. Если кривая изначально кривая, то кривая кривая, соответственно, есть прямая, кривая загогулина она же. Мы прямо у входа поставим такое чучелко такого загибонистого суслика, такого прямо кривого суслика веселого в форме швейцара по стойке «смирно». А по стенкам там можно развешать всякие там нежные стишки, мудрейшие мысли, всякие там афоризмы вперемешку с милой сердцу похабщиной пальцы гну ну чисто порнография. И кухню надо пикантную: хлеб грубого помола и что-нибудь такое… вкусненькое…
— Ну все, понеслась, понеслась душа в рай, а ноги в полицию нравов. Красный фонарь сразу вешать будем, не дожидаясь ее прихода? Вот что за манера твоя циничная все в одну кучу мешать.
— Мне хотелось розу белую с черной жабой повенчать.
— Белую розу с черной жабой? Так повенчали уже маньяки. Тебе-то это зачем? Зачем тебе, чтобы красный фонарь светился в загребущих лапах твоего суслика?
— Да мы без всякого фонаря и так из всего бардак делаем! Кому он нужен сейчас, этот твой фонарь! Не стоит он того, не стоит и не светит. Бабы рыдают в темноте.
Молчание.
— Будет весело.
— Да мне уж весело до ужаса. Ладно, чего трепаться попусту… Иди ко мне, кривая загогулина, вместе со всей своей порнографией… Неужели придется смириться с пошлейшей, примитивной «Незабудкой»?
Ресторан получил звание «Русский шик», с шиком открылся, промучился пару лет и сдох. Как ни крути китайские овощи и все те же окорочка, как ни готовь, как ни обзывай…лучше хлеб грубого помола. И что-нибудь такое.
Вы попробуйте поиметь настоящую роскошную жизнь без халявного содержания, пусть даже порнографического. Вы даже не заметите, как на плаву останется в живых одна лишь ужасно Кривая Загогулина веселого суслика с нежнейшей незабудкой в загребущих лапах.

.

ШВАБРА НА МОГИЛЕ

из серии «Кто как сдох»

— Заколки самой дешевой не подарит, — устало бросила грузная пожилая напарница и погнала тряпку в дальний угол автовокзала.
А я, молодая дура, с наглой наивностью смела подумать: « Не может быть, чтобы это было обо мне!»
Господи, девчонки, даже не мечтайте! Это только в кино можно верить и ждать, что вот сейчас ты, как Золушка, начинаешь с уборщицы и преодолеваешь трудности, зато потом будет и любовь, и семья, и дети. Потом! Надо только потерпеть, предпринять усилия, постараться не упустить шанс и показать себя, свою честную добросовестность и трудолюбие. Конечно!
Конечно, все покажете, девки! За каждую попытку выбиться из грязи в князи стянут с вас трусы принцы на белых конях и сбросят потом балласт назад все в ту же грязь. Вы уже не поднимитесь, вы уже не отмоетесь, и шлюхами вы останетесь уже навсегда. Можете больше не стараться честными быть, не с вашей рожей, и генетика подгуляла. Сейчас принцы ведь не влюбляются, а процеживают невест на своих благородных компьютерах.
Хоть бы кто-нибудь подошел и сказал бы мне тогда: «Не будет ничего, кроме этого ведра с грязной водой, тряпки и швабры растреклятой». Я бы уже тогда начала мстить, а не мечтать попусту и не ждать, когда сама стану грузной пожилой напарницей.
Каждый день швабра и тряпка. Километры грязных полов. И ходют, и ходют, и моешь без конца. И каждый день жрачку готовить, себе и еще: собакам и свиньям — ведро одним, ведро другим. У скотины нет выходных. Ведра грязной воды, ведра жрачки. Каждый день, без конца, всю жизнь. И вот, наконец, вдруг..
Когда, наконец, муж вдруг загремел то ли с инфарктом, то ли с инсультом, на другой день собака сдохла — самая вредная — с тоски, наверное. Двух других я спустила с цепи — бегите, делайте, что хотите. Свиней, поросят раскидала кому попало — все берите, только отстаньте! Я не хочу больше так! Я не могу больше так!
И стало вдруг пусто и тихо.
Как я жила в этой звонкой пустоте, как, оказывается, можно жить! Даже не помню, что делала, я просто жила! Я не думала, Я ВООБЩЕ НЕ ДУМАЛА О ЖРАЧКЕ! Я как будто в раю побывала или на курорте или не знаю где! Слетала в космос на швабре и без нее, ошалела и потеряла счет времени в полете! Когда сообщили, что прошло две недели и муж возвращается из больницы, я даже заплакала!
Хозяин вернулся меня убить. Где собаки, где свиньи — сама сука, сама свинья. Вместо свиньи зажарю, как собаку, на цепь посажу. И вот надо убивать, за нож хвататься по старой памяти, а сил-то нету уже. Силы-то нету уже!
После его назиданий и поучений я «отдыхала» и сутками не могла выйти из дома. А тут он, конечно, ударил, но как — просто дорожной сумкой по голове. Да по моей башке лучше сразу топором, может, почувствую чего. Все — ни глубоко проникающих, ни тяжких телесных — кончился муженек.
-Ну что, — говорю, — отэтовался, Бобик? Разучился мух колотить?
— А я, ай, еще ой, уй, ну погоди, ох!
— Не задохнись, не сдохни раньше времени, триколор несчастный: красный нос, глаза в синяках и белых уха тоже два. Теперь тебе только таблетки пить и давление мерить.
А чем мне его еще утешить — по стенке размазать, что ли?
Залечу, замучаю; раз я стала чоканушка, мне можно. Пролечу на швабре над его могилою, и не один раз, хоть перед смертью и не надышишься, а на моей могилке пусть поставят эту швабру вместо памятника. И пусть зароют где-нибудь на помойке, и чтобы ни одна сволочь… ни одна сволочь не смогла найти и придти.
Швабра торчит среди помойки — кто поймет, что это я? Ни веночка, ни цветочков, словно не было меня. Не было ни меня, ничего, а вот только и было всего…
Две недели счастья. Как хорошо вспомнить.

БЕГУЩАЯ СТРОКА
письмо на ТВ

из серии «Кто как сдох»

пишите письма без ответа
цена их — стоимость конверта
Ой, здравствуйте, Костя!
Отыщите ниже ягодку и получите лимон. Кислый, как злоба дня — кто как сдох. Это ваша тема!
Каждое утро открываю глаза на ваше «Утро» и что вижу в бегущей строке? Кто-то сгорел (но не на работе), в кого-то врезался (но не влюбился). Я чем-то могу помочь или уже глава МВД, что мне докладывают, кто как сдох? Это вместо гимнастики такая зарядка — грузить всякой траурной хренью с утра пораньше.
А в это время, говорят, на экранах деловых драгоценных товарищей, которые нам вовсе не товарищи, бежит святая информация, где и как еще можно деньгу зашибить. Господа, я тоже хочу знать, где деньги! Да кто ж мне скажет. Мне скажут: «Радуйся, ты еще пока не сдохла, но сильно-то не радуйся, все равно в очереди стоишь, видишь, что творится». Для шибко умных ничего не творится!
Как шибко умная, я начинала бы свое утро совсем иначе, если бы не проживание с несчастным зомби, жующим все подряд и тут же ничего не помнящим.
— Выключи эту лабуду, она уже третий раз крутится. — Я не видел. — Как не видел, ты только что смотрел. — Не видел я! — Ну хоть потише сделай. — СЕЙЧАС!!!
Сломанные пульты — основная статья расходов, и когда вы за это ответите?
Ай. всему учить надо вас! В бегущей строке должно быть — ой, даю идею на миллион — «МАРУХА празднует юбилей. 10 лет принятия решения строить теплицу».
«МАРУХА застеклила 1 окно, на другие не хватает, помогите, люди добрые».
«Чем на паперти стоять, не пора ли воровать. ДОБРЫЕ ЛЮДИ»
«МАРУХА потеряла лошадь и теперь пишет роман «ПОТЕРЯННЫЙ ТАБУН».
Дальше можно межевать по ходу: «Лошадь МАРУХИ еще не нашлась, теплица не построена, окна не вставлены… Роман «ПОТЕРЯННЫЙ ТАБУН» вышел в 2 экземплярах; раритет отдается даром».
Снова по кругу: «Лошадь, теплица, окна…» Можно на Рождество: «Клубника, креветки и сыр «Рокфор» пребывают в сладком неведении о новом кулинарном шоу «МАРУХА — СТРЯПУХА». Победителем остается все тот же «Ролтон» под самым дешевым майонезом, вредность которого уступает вредности только самой МАРУХИ».
Теперь по новой: «Лошадь не нашлась, но МАРУХА еще не сдохла. А могла бы!»
Проехали. Так. день святого Валентина: «МАРУХА предъявила иск «Модному приговору». Она утверждает, что одежда с «элитной» помойки и секонд-хэнда «ну точно такая же, как из магазина, прямо никакой разницы!»
Лошадь, теплица, окна, котята, сломанный пульт, развод, щенки, инфляция.
Можно на 8 марта: «МАРУХА желает чувствовать себя королевой Англии по степени внимания к своей особе. Смотрите, как она, как никто, подмывает свою задницу!»
На возмущенные протесты: «Что это вы все про какую-то Маруху?» отвечайте : «Так мы из Англии тоже сколько лет уж получаем примерно такие новостя об одном лишь исключительном семействе, и ничего. Хаваем».
Хватит. Наша промывка — и мозгов, и задниц — лучшая в мире!
Кончаю…Страшно перечесть…Прямо хоть свой канал открывай, честное слово.
Спонсор, спонсор, Я МАРУХА. я чернуха, я непруха, вот такая вот кликуха, и житуха вот такая…
Ой. а это что это, мой эпиграф вашей резолюцией стал?
Так вот она где моя — ягодка!

ПРОКЛЯТОЕ  ДЕЖА  ВЮ                из  серии  «НОВЫЕ  БЕДНЫЕ  РУССКИЕ»

В 90 годах 20 века я села в переполненный пригородный автобус и — о, чудо! — увидела свободное место на задах. Я, уставшая и нагруженная, конечно, на него рванула, но тут же поняла, почему оно пусто. Сбоку, уткнувшись в оконное стекло, сидела вся какая-то темненькая и плюгавенькая девушка и плакала. Усталость взяла верх; я все-таки села около нее и попыталась угадать:
— От наших мужиков не то, что заплачешь — волком взвоешь.
Она ответила сразу, как будто ждала:
— Я уже не могу больше. Не хочу жить.
— Ничего, прорвемся.
— Куда прорвемся, — хрипло говорила она, — все время работаю и никому не нужна.
— А муж у нас что?
— А он пьет все время.
— Ой, бежать надо. Бросайте всю эту жизнь, если это не жизнь.
—  Куда бежать, это легко сказать, — засмеялась она, плача, — у меня никого нет, помочь некому. Брат вышел недавно из тюрьмы, и теперь они пьют вместе. Сил нет что-то менять.  Некуда  бежать.
— Если вы сидите в бандитском логове и обслуживаете пьяных сволочей, даже не представляю, что должно держать вас. У вас есть дети?
— Есть. Нет, — и слезы полились из ее прекрасных глаз, — дети погибли недавно, двое сгорели в пожаре…
— Какой ужас.
— Да,  — и  она  завздыхала,  готовясь  к  новым  рыданиям.
— Знаете, что, — повысила я голос, — вы еще молоды, вы еще родите. Но подумайте сами, в конце-то концов. Нам бы не колиКчество, нам бы каКчество.
— Да, — растеряно согласилась она.
— Рожайте вы уже от кого-нибудь другого.
— Да, а от кого? — у нее удивленно высохли слезы.
— От кого-нибудь  попорядочнее,  чего уж  там. Ищите и обрящете. Сколько можно снабжать нас такими дебилами, как ваш муж!
—  Да, — изумленно повторяла она, — вы все правду говорите.

—  Некуда  бежать, а надо.  Уйти, и чтобы никто не знал, где вы, а там будем посмотреть, от кого нам рожать,  —  и тут я рассыпалась в познаниях генетики: от осинки нет апельсинки, полюбить так королеву, мы не рабы, хоть на 1 ночку, зато хороша дочка, хоть на часок, зато хорош сынок, чей бы бычок  —  ну и так далее.
Девушка не плакала. Плакали от смеха пассажиры.  На этой теплой ноте мы расстались —                не поцеловались только.
Прошло много лет, 15, если не 20. Вместо автобуса ходил микрик. В разгар жаркого июльского дня я, уставшая и нагруженная, залезла в переполненный микрик и — о, чудо! -увидела пустое место на задах. Когда я на него бухнулась, чудо решило повториться  по  полной. Сбоку, уткнувшись в окно, плакала темненькая такая, знаете, по последней моде выморенная анорексичка.
— Не стоят наши мужчины наших слез, — машинально проговорил мой голос.
Дальше разговор потек по маслу, пролитому Аннушкой. Гад и пьяница муж — надо, надо бросить, — некуда, некуда идти — некуда, а надо — то ли брат, то ли кто ли с зоны скинулся и жизни не дает, в петлю загоняет. Жуткое предчувствие подкатило  к  сердцу  —   я вспомнила о ее погибших детях.    И я дождалась!
— И у меня вот недавно погибло двое деточек, утонули, лодка перевернулась…
Я посмотрела на девушку — это она, та самая, — и потом на пассажиров. Если я сошла с ума и разговариваю сейчас сама с собой, на их лицах должен сквозить специфический интерес. Однако пассажиры держались в рамках приличий и не обращали на нас ровно никакого внимания.
Я смяла разговор.  Я не утешала — меня бы кто утешил — и вышла на три остановки раньше обычного. Что это, что за странное дежа-вю? Если это та самая девушка, почему она не стареет? Что за странный фантом преследует и изливает мне почти слово в слово вековечное женское страдание, в сущности  ни в чем не изменившееся за многие годы и годы, ужас какой.
— Ужас какой, — воскликнула я, обнаружив… была у меня одна тайная лазейка на этом отрезке пути, его сокращавшая, так вот замуровали ее, сволочи, да еще забор такой красивый сделали, что ты, прямо деваться некуда.
— А как же, у нас все для людей! — оплакала я судьбу многострадального русского народа, — да чтоб вам всем пусто было!
Деваться некуда. Плюнула на забор, обозвала  его, повернула назад, сделала лишний крюк и дальше поплелась по дикой жаре к единственному человеку, который мог мне помочь, а это было непросто.
Непросто было и добраться до этого человека, тернист и опасен к нему был путь. Мало того, что он жил в избушке на курьих ножках в каком-то овраге, окруженном помойками, где черт ногу сломит. В избушке на самом деле жил его сын – наркоша, а мой друг сбежал от него в землянку, и добраться до него мог только ниндзя. Сначала надо было проскользнуть мимо дома так, чтобы не заметил сынок, не вышел и не убил. Это с одной стороны. А с другой стороны тут же сидел огромный пес – волкодав и, хотя он был на цепи, его зубы в момент пробега лязгали в сантиметре от меня, и на волне его бешенства я скатывалась в землянку.
Мерзость запустения царила в помоечном хламе. Земля просачивалась сквозь пол. Веник стоял около печки, но мало что значил. Милый друг имел юридическое образование, а может, не имел никакого. Но он всегда давал хорошие советы и никогда не ошибался. Если бы я следовала его советам, я была бы совсем другим человеком, однако с высоты своего  королевского  величия  я все делала наоборот и человеком не стала.
—  И ты что думаешь, — заорала я с порога, — у этого уркогана, которого притащила моя дщерь, прости господи, туберкулез чуть ли не в открытой форме, а она и так подцепила что-то венерическое.
—  Тихо, тихо, тихо, — тихо просил он меня.
—  И наезжают: «Ты давай, мол, овца, вали отсюда, старая кочерыжка, чертова  кочерга, шушера а то ведь сдадим тебя или закопаем».
—  Ну, а ты что хотела. А куда собрались сдавать?
—  Куда сдают, в психушку или еще куда, в дом престарелых, наверное!
—  Стареть тебе нескоро, подождут, ты погоди, ты проходи.
И охватывал уют непонятный и покой. На фанерном ящике, на старой газете лежала желтая, прокисшая, вонючая селедка, в рюмках стояла дешевая катанка. Это было рисковое дело — выпить такую катанку — но пилась она за милую душу.
—  Скажи, а почему, — обнаруживала я какое-то просветление, — почему я пью такую погань, о селедке вообще промолчу — и все нормально, а вот сподобилась посетить семейное торжество в шикарном ресторане с шикарным столом — и я траванулась и болела неделю.
—  А ты вспомни атмосферу этого вечера.
Я вспомнила и все поняла.
—  А это имеет значение…
—  Охренительное. У меня ты никогда не отравишься.
—  Я не пью, ты же знаешь, — выговаривалась я после второй или третьей,  —  просто я скоро сдохну от их издевательств. Они открыто меня гнобят. Ты пустое место, ты отстой, ты слабое звено, тебя надо убирать.
—  Сейчас действительно главное — не оказаться слабым звеном.
—  А чего это я слабое звено?
—  У тебя нет мужа, тебе за  сорок лет, нет хорошей работы, нет денег,  нет  успешных  детей              и нет перспективы на все это.
— Но я все время в работе! В бешеных  гонках!
—  И не нужна никому. Ты — типичное слабое звено и пустое место.
—  И что нам, убогим, теперь? Не жить?
—  Хоть где-то, хоть как-то  надо  укреплять хотя бы одно из этих слабых звеньев.  Ты пойми.     Жизнь сейчас  —  это компьютер.  Если ты не соответствуешь его условиям, ты не проходишь            по параметрам и выпадаешь как слабое звено.
—  А если соответствую?
—  Пролезешь в компьютер и будешь жить.
—  Какой компьютер! Я не то, что в компьютер, я даже в забор сегодня не могла пролезть.
— Ты не смогла пролезть  в  забор? Этого не может быть.
—  Столько лазеек, столько потайных ходов было у меня,  — жалобно  подвыла  я,  — чтобы сокращать дорогу и обгонять трамваи. И последнюю сегодня замуровали, сволочи, злыдни!
— Ничего, привыкай. Бросай штурмовать заборы. Переходи на компьютеры.
—  Как я пролезу в него, если я его не знаю?
—  Молча. Ты? Пролезешь, — погладил по голове, — ты его взломаешь.
—  Зачем мне компьютер. Лучше я съем что-нибудь.
—  Еще хочешь, налить? Давай выпьем.
Я  выпила, вспомнила про девушку в микрике и хотела про нее рассказать, но отвлеклась на телевизор, потому что после катанки — я же не пью — стала слышать оттуда всякие смешарики, например, вместо слов: «…на самом деле наследие самодержца…» я слышала «сами надели и само держится» или вместо «…предложенные санкции рассматривают как наличие…» слышалось «подложные акции обесценивают наличные» или не «мир и безопасность входят в приоритеты», а «в тиры без опаски входят авторитеты».
И,  наконец,  рекламная  пауза. Эй, Тарас, неси матрас, свадьба у нас!  Все мужчины  рано или поздно спотыкаются на пьяных веселушках.  Тем более тогда его матрас еще не был пропитан кровью.
Я уже собиралась уходить, когда он взглянул  в окно-амбразуру и сказал:
— Какой красивый закат, посмотри.
— О да. Чем поганее жизнь, тем красивей закат.
— Бросать тебе надо эту жизнь, если это не жизнь. Сейчас надо бросить все и уйти.
— Куда мне идти? Мне некуда идти.  Некуда  идти  и  некудв  бежать.
— Я бы прикрыл тебя у себя, но ты знаешь.
— Вот именно. Это легко сказать.
— Ты приходи завтра вечером, я похлопочу, отправлю тебя  да  хоть  на турбазу, а там будем смотреть, и чтобы никто не знал, где ты. Ничего, прорвемся.
—  Куда  прорвемся! Сил нет что-то менять, не могу больше…  Что мне предложат на  твоей турбазе? Упасть на дно и выпасть в осадок?
—  Дистанцироваться и стать вне зоны доступа. Нельзя с ними оставаться, это опасно. Что, ты говоришь, у них там, туберкулез и что-то венерическое, ой, бежать надо.  Некуда, а надо.  Подумай сама.  В конце-то концов. Зачем нам с тобой что-то венерическое?
Такой был красивый закат — алый, жаркий, страшный. Очень  скоро я дистанцировалась за 300 км от города.  И  работенка досталась  вшивенькая, паршивенькая, абсолютно не престижная и совсем почти безденежная, —  уборщица,  короче, — но.  Я упала на дно вне зоны доступа и не знала, как вокруг меня, но без меня звенели и рушились слабые звенья. Моего друга зарубил топором его сынок — наркоша и сам почти сразу сдох от передоза. Мою дочь зарезал туберкулезник из тюряги и в тюрьму опять загремел и там сдох или сдохнет.
Очистилась территория и сменился репертуар. Я заняла пустое место. Стараюсь соответствовать, укреплять свои слабые звенья. Пролезла – таки в компьютер. И даже не очень боюсь встретить снова свой фантом из проклятого дежа-вю. Подойду, скажу:
«Ах, ты…».

***

ПОЧЕМ ЗРЯ                из  серии  «ДЕТСКИЕ  АНЕКДОТЫ»

Разгар дня. Очумевшее солнце сушит зелень деревьев; пропыленная листва стеклянно шуршит, и уже и тень не спасает от духоты. Вот почему нельзя отдыхать в парке; зато здесь очень даже можно тупо напиваться, терять ориентацию и исчезать в пространстве.
—  Все  простые,  а  я  золотая. Я все поставлю на свои места, — зло чеканит Лера, стоя посреди чахлой лужайки, — стану хозяйкой золотой и сразу всех смогу поставить по стойке «смирно».
— Сможешь, сможешь, — ласково поддакивает Стас, проходящий мимо, — всех  раскидаешь,  одна  нстанешься, — он не удерживается и подходит к Лере ближе.
—  Активно навораживаем богатство? И вроде не пьяная. Или вмазала  все-таки?
Стас присматривается к Лере.
— Да нет вроде. Красивая, стильная штучка.
— Я стильная штучка, — подхватывает Лера, — я штучный товар.
— Плохо ты знаешь законы коммерции, — Стас достает сигареты и закуривает, — штучный товар не предлагается и не рекламируется. Поэтому он автоматически стоит дорого.
— А я не предлагаюсь, — огрызается Лера, — я самооценку повышаю.
— Чего? Кончай ты эти тренинги, пока не свихнулась. Задуриваешь, орешь почем зря. Если ты…
— Я стою миллион долларов, — снова заводится Лера, — и цена моя возрастает с каждым днем. Скоро она достигнет заоблачных небес!
— Скоро это, наверное, ближе к пенсии? — вежливо интересуется Стас.
— Да хотя бы даже на пенсии. Вон Пугачиха! Чем я хуже.
— Пугачиха, — улыбается Стас и вдохновляется, глядя на Леру, —  тогда  можно  ты  изобразишь девочку по минимальной цене. Ведь если ты дорожаешь к старости, то твоя цена девочки максимально минимальна.
— Это даровая, что ли?
— А девочки у нас даровые? — ахает Стас.
— Девочки, которые дурочки, конечно, даровые. Даровые дурочки!
—  Как сбегутся на твою даровщинку, — Стас присаживается на какую-то арматуру, — вот он, парадоксов друг. Самые дорогие девочки даровые!  —  Он притягивает Леру к себе — но ведь это не ты? —  и отпускает ее в виду ее сопротивления.
— Нет.
— Ну  да,  я  понял,  ты  будущая  бизнес-леди.  Ударница  капиталистического  труда.
—  Мне по карману как раз только такие  дуры, —  вздыхая,  продолжает  Стас,  —  вот невезуха моя, то-то я смотрю,  и не видать их нигде,  а они поумнели все, дуры. Вот дуры, да?
— Что,  если  мне  нужны  деньги,  я  обязательно  дура?
—  Так,  сейчас  я  постигну  смысл… Да  деньги  не проблема, миллион наскребу как-нибудь, — успокаивает ее Стас, — нарисуем миллион, не переживай, хотя стой, погоди-ка. Это сколько ж всего надо перепробовать, испытать и перенести, чтобы с нуля набить себе цену в миллион!
—  Ну и что?  Чего зыришь? — не выдерживает его насмешливого взгляда  дурочка Лерочка.
— Парадокс на парадоксе, — прыскает смехом Стас.
— И при чем здесь я?!
—  Извини, нет, ты сама назвала эту цену, это я так, вообще, за жизнь… Какая вообще по жизни… конъюктура.
Но Лера вспоминает уже свое, заветное, и не слушает его.  Она отходит от ржущего Стаса, присаживается на бордюр и абстрагируется.
Стас тоже отвлекается, говоря по телефону, говорит, отключается и вновь подходит к Лере.
—  Ну ладно, пошли, а то я тут заприметил недалеко одного  тоже  потустороннего товарища,   лежит себе в ложбинке на травке, тихий, пока я здесь. Он точно тебя озолотит и, главное, повысит самооценку, — Стас смотрит на девушку, ждет еще пару минут,  —  ну ладно, я пошел,  —  и  уходит.
Лера срывается с места и кидается вдогонку,  когда  он  уже  еле  виден в конце аллеи.