Константин Сутягин
Чем отличается 57-летний хомо сапиенс (в худшую сторону) от 4-летнего пса? Во-первых, пес не умеет читать и писать, от чего его взор чист и ясен.
Во-вторых, э… А найдите сами еще 10 различий!
(фото К. Бенедиктова — 2021)
Сутягин
Константин Викторович
Родился 3 января 1964 года в Уфе.
В 1986 году — окончил МВТУ им. Баумана.
Начал выставочную деятельность в 1988 г.
С 1994 — член Московского Союза художников.
Провел более 50 персональных выставок.
Работы экспонировались в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске,
Париже, Лондоне, Кельне, Токио, Сеуле, Нью-Йорке, Атланте и др.
Работы находятся:
в собрании Московского музея современного искусства (Москва),
Новосибирской картинной галереи,
Томского областного художественного музея,
Алтайского художественного музея (Барнаул),
Новокузнецкого художественного музея,
Центра современного русского искусства (Джерси-Сити, США),
Музея современного искусства ОSNY (Франция),
публичной коллекции банка Credit Mutuel (Франция),
Государственного выставочного зала «Ковчег» (Москва),
редакции журнала «Наше наследие» (Москва);
в частных собраниях:
С. Биговчего (Москва), В. Курбатова (Псков),
С. Прокофьева (Париж), Р. Герра (Париж), П. Сельми (Болонья) и других.
©фотография Владимира Крейнина
«Вообще-то я в детстве хотел быть писателем. Только думал, что сначала нужно набраться жизненного опыта, как А. де Сент-Экзюпери, как Хемингуэй. Сначала вообще пошел в военное училище, а потом в Бауманский».
Эти рамы из заброшенного дома под Старицей. Кто-то смотрел в эти окна, видел что-то там… И вот оно проявилось, как на пленке: мир сам стал смотреть на жильцов, а жильцы это мы. Живите в доме — и не рухнет дом.
В галерее Открытый клуб» на Спиридоновке идет сборная выставка на пушкинскую тему:
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! — Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Я нарисовал нашего попугая Шурика: он, как поэт, часами разговаривает со своим изображением в зеркале и совершенно счастлив.
«Грачи прилетели», 2024 г., 100х45, х. м.
Деревня Родня, центральная улица, по которой просто так не ходят — ни мужики, ни собаки, ни бабы с ведрами.
«Снег падает на всех одинаково», 80х100, х., м.
Там раньше вдоль железки бомжи сидели, жгли костры, грелись. А слева от моста — откуда мы смотрим — красивое здание в стиле модерн: арбитражный суд, служба занятости, налоговая, и т. п.
Сейчас железную дорогу расширяют, откос для бомжей срыли, везде бульдозеры, грузовики, рабочие, прорабы, бизнесмены, юристы, но снег всё равно падает одинаково на всех.
Музей Органической культуры, Коломна.
Пт., сб., вскр.
Я часто ходил в этот дом. Обратно спускался по лестнице и всё время за окном была такая картина: дети гуляют, старуха у черного хода выбивает половик, кто-то идет через подворотню, и всё время валит снег — очень ясно было, что живи еще, хоть четверть века, всё будет так.
Разумеется, дети за это время повзрослели, в подворотне поставили решетку с кодовым замком, а старуха давно уже выбивает свой коврик на Небесах. Только снег идет и идет.
Музей Органической культуры, Коломна.
Пт., сб., вскр.
Х. м., 80х80
А в Америке полный бардак.
У одного коллекционера в LA обчистили офис, украли два букетика Марии Сутягиной, одну работу С. Бугаева (Африка), мою квадратную картинку и работу Казимира Малевича.
Представляю себе этих негров, шарящих фонариком по стенам, сверяющихся со своей шпаргалкой: упс… Что, нам надо брать этот квадратик, брат? А, может быть, этот? Ты ничего не перепутал, брат?
— Не знаю, брат…. Давай на всякий случай оба возьмем!
Даже украсть толком не могут.
Последний великий алкоголик Парижа. Что-то вспомнилось…
Кавалер ордена Почетного легиона.
Сидели с Курбатовым в Изборске, смотрели на ночное небо. Вдруг упала звезда. Ой! – говорю.
— «Ой…» – шутливо передразнивает Валентин Яковлевич. – Как будто больше сказать нечего, других мыслей нет в голове!
Поэтому, говорит, и жизнь у нас так проходит – «ой!» и всё.
Вчера Валентина Яковлевича Курбатова не стало.
08/03/2021
Мы запоминаем мир, когда счастливы.
Долго не мог понять, какую Москву я пишу, какое время? Даже нервничал часто: нарисовал дом — а его снесли, построили новый, и что теперь? Тоже закрашивать, перерисовывать? И перерисовывал, поначалу, конечно, «делал, как правильно».
А потом понял: мы запоминаем мир, когда счастливы – вот эту Москву я и пишу, а что там потом снесли, что построили – какая разница? Мы запоминаем мир, когда счастливы, и поэтому что с того, сколько тогда было этажей, и какого роста были деревья?
«Про счастье и Москву» — так оригинально называется моя новая книжка, вышедшая в издательстве «Красный пароход» с предисловием Ю. Б. Норштейна, послесловием Коли Ватагина и фотографиями Юрия Гавриленко.
Продается в магазинах «Москва», «Фаланстер», «Циолковский» и где-то еще. И в «Лабиринте», конечно.
Когда долго живешь в одном месте, ходишь туда-сюда каждый день, то пейзаж со временем становится больше, чем пейзаж. Поэтому очень не люблю, когда спрашивают: а что это у вас за место, где это? Типа, услышит человек: сад им. Баумана – и всё ему станет понятно, можно успокоиться.
Ага, сад им. Баумана…
Очень меня волнуют эти ворота, мимо которых каждый день прохожу, как будто там очень что-то важное внутри происходит.
Очень люблю 50-60-е годы, любой советский фильм идет по телевизору – и сразу зависаю, не могу оторваться. А мой папа всегда сердился, помню: «Это же неправда! Всё было совсем не так! Знаешь, сколько тогда было тупости, сколько всякой дряни! В кино они всё приукрашивают!» Да я и сам всё помню про СССР — очереди бесконечные, глупые лозунги на каждом шагу, безбожие, не пускали никуда… А искусство всё равно нравится: и фильмы, и живопись, и книжки про геологов…
А еще лучше живопись и фильмы 30-х годов, хоть времена тогда были еще круче.
Я, собственно, к чему: интересно, как мои дети будут смотреть на 2000-е годы, на нашу сегодняшнюю жизнь – найдут что-то, что можно любить, оставим мы после себя такое? Или будут морщиться, глядя на наше время, искренне думая, что тогда был один сплошной срач друг с другом, нытьё по любому поводу, а люди были жулики и воры? А Москва была такая, что смотреть противно.
…
Это мне в голову пришло после посещения галереи «Ковчег» в Трубниковском — там по прежнему висят картины про Москву, работы 30-х, 60-х годов вплоть до сегодняшнего дня: от Митурича, Истомина, Лабаса — до наших современников. И общее впечатление такое: чем раньше была написана картина, тем она и лучше. Или что-то утрачивается с каждым десятилетием, или задачи у художников меняются… А, может, мне это только кажется, и я чего-то не вижу, а спустя 20 лет дети разглядят и умилятся.
Можете сами сходить и посмотреть – Сергей Сафонов там каждый день кроме пн. и вт., и очень рад, когда кто-нибудь заходит к нему в гости.
Собрался сходить в Третьяковку на выставку Поленова. Очередь была небольшая, всё хорошо, досмотр личных вещей на охране тоже прошел успешно, подхожу к кассе, протягиваю удостоверение художника, а кассирша говорит: «с вас 150 рублей», опа!
У меня как раз ни копейки в кармане.
Повернулся и ушел.
Сначала перестал ходить в Пушкинский музей – там тоже художников пускают только за деньги – теперь, похоже, и в Третьяковку не буду. Может, и правильно: а то ходят такие по музеям, потом будут срисовывать у классиков. Я бы их и за деньги не пускал — рисуйте свой «московский дворик»!
В 1921 году, спасаясь от Красной Армии, из Севастополя ушла последняя военная эскадра.
Погрузились на корабли с женами, детьми, домашними животными и поплыли, сами толком не зная, куда.
В Средиземном море им встретилась английская эскадра.
На русском флагмане подняли приветственный флаг.
Английский флагман не отвечает.
Наши запрашивают влажным семафором: «Почему не отвечаете на приветствие?»
Англичане отвечают: «Мы не реагируем на флаги несуществующего государства».
Русский флагман передает семафором остальным своим кораблям
единственно возможный в такой ситуации приказ: «Эскадре приготовиться к бою!»
Через минуту на английском флагмане появляется сигнал: «Рады встрече!»
Последняя стоянка русской эскадры была в Африке, Бизерта.
Уже месяц не хожу в мастерскую, и, может, со скуки, или просто, чтобы не чувствовать себя дармоедом, рисую дома маленькие картинки на бумаге. А хочется писать большие!
Большой холст — ух! Это совсем другая живопись! Он не подразумевает сложно проработанной поверхности, Рубенс, Ж.-Л. Давид «Коронация Наполеона» — они писали очень просто, на трех цветах, плюс лессировки. Богато написанный большой холст разваливается, а должен быть целен-ясен, выразителен монументально, а не живописно. (Панно Боннара из Пушкинского музея, из-за которых я долго считал Пьера Боннара посредственным художником и сильно ошибался).
К сожалению, сегодня востребованы маленькие картины (квартиры маленькие, миллионеров раз-два и обчелся), а большие зачем? Хранить их трудно, на выставки возить замучаешься (особенно, если у тебя мастерская на 5-м этаже).
Но хочется… Совсем другая живопись получается, если она больше, чем метр. Совсем другое искусство. Мысль более взвешенная, выверенная – когда не просто «подумал и тут же нарисовал». И, разумеется, важно, для кого это? Для человека, который живет с этой картиной изо дня в день, или это пишется «для выставки», для случайного посетителя? А это тоже уточняет высказывание, часто упрощая его.
…
Видел на Винзаводе огромный чистый холст – 3 метра на 5 м – просто ноги задрожали! Наверное, кто-то из художников заказал себе). Позавидовал и подумал – а что же писать на таком холсте? Что можно написать размером 300х500? Коронацию Наполеона?
Любимый художник Павел Федорович Никонов однажды на моей выставке шел вдоль стены, благосклонно разглядывал картины и вдруг дернулся и быстро отвернулся, как будто увидел порнографию. Там у меня висел букетик цветов.
Для поколения «сурового стиля» это было хуже порнографии: неприлично, отвратительно, мерзко, потому что букет цветов пишется специально для того, чтобы понравиться покупателю, позор и позор!
А мне не было стыдно. Цветы, мне кажется — это в самом чистом виде концентрированная красота, как можно мимо нее пройти художнику? Идеальная красота, как в Раю.
Вот только, когда пишешь цветы, нельзя иметь ввиду никаких заказчиков, в Раю ведь нет покупателей.
«Отцвели уж давно хризантемы в саду», 2011, 80х100, х. м.
Вот например скажи мне, что в Москве открылась выставка абстрактного искусства — я, пожалуй, и смотреть не пойду. Хоть там самого Ротко привезут из Америки.
Чего-то не хватает мне в абстракции — какого-то усилия со стороны художника. Или он чуть недодумал — и тогда форма осталась недопроявлена (самое интересное). Или же слишком передумал, и тогда в абстракции нет даже намека на форму (Чурленис). Эмоция, чувство — да, это важно, но мне лично всегда хочется знать: по какому поводу эмоция?
Вообще, мне кажется, время абстракции закончилось. Был такой краткий период в истории искусства, когда интересно было разбирать изображение на составные части, но он прошел.
25 лет назад у нас с Сашей Шевченко была выставка в Кельне, и на удивление неплохо всё продалось. Но .галеристке — она там в принципе ничего не продавала, жила на гранты и дотации — это очень не понравилось. С каким-то даже демонстративным презрением она отсчитывала нам наши несчастные марки, возвращала непроданные картины (дальше работать с нами она не хотела) и приговаривала:
— А на таможне, — говорила, — если вас спросят, что везете, говорите, что это старомодная фигуративная живопись, она ничего не стоит, и от вас мигом отстанут.
Типа, не абстракция. Поняв, что дел у нас с ней больше не будет, отвечаю:
— Мы вам 100 лет назад придумали абстрактное искусство, а вы до сих пор в нем копаетесь, как будто ни на что больше не способны.
…
Короче: как картина без названия должна, на мой взгляд, стоить дешевле, чем картина с названием (ясно же, что художник схалтурил, поленился) — точно так же фигуративная живопись однозначно должна стоить дороже, чем произведение беспредметного искусства. Настаиваю.
А в Москве — снег.
Нас с Шевченко часто спрашивали раньше: про какое время вы пишете картины? – То есть? – Ну, это вы пишете про 30-е годы? Или про 60-е? — Да все современное, сердились мы, вот, что видим, то и пишем! Наши 90-е годы!
А сейчас подумал: ведь 90-е годы в Москве были похожи одновременно и на 30-е (революция, перестройка) и на 60-е (оттепель, оживление и ожидание счастья). Это, может, и отражалось, а мы не понимали, в чем дело.
Мы с Шевченко ходили когда-то по району, и писали картинки, что понравится — Ольховка, Красные ворота, теток, которые у метро торговали всякой всячиной… С тех пор Москва вроде бы сильно изменилась: исчез стадион «Локомотив» на Ново-рязанской, мы с Сашей его много раз писали. (Теперь там другой стадион, некрасивый).
А вот Ольховка за Казанским вокзалом всё та же.
И — шел вчера — у Красных ворот сидит бабка и торгует солеными огурцами, как в старые добрые времена.
Похоже, не самые случайные вещи попадались нам на глаза в 90-е.
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО (из книги «Про счастье без зимы»)
Например, ракурс.
Рисуя чашку, важно показывать ее с такой стороны, с какой она более всего чашка. Например, надо показать ручку – чтобы всем было ясно, что это чашка, а не стакан. И, конечно, нельзя ее рисовать строго сверху – тогда ее легко спутать с вазой или блюдцем или вообще принять за дырку в столе.
…
А вот с человеком все уже гораздо сложнее – попробуй найди для него правильный ракурс. Повернется к тебе не тем боком, и кажется, что это просто дырка, пустое место.
Или бывает, что сам человек считает главным у себя какой-нибудь бантик и все время поворачивается к тебе эти бантиком: посмотри, посмотри! И раздражает этим, путает.
А то еще, может, у него этих бантиков 100 штук – отыщи тут главный.
…
Какие красивые все дети, девочки, у которых один-единственный бантик, и тот на голове.
90х100. х., м.
Винзавод
