Ганна Шевченко
Ганна Шевченко
Поэт, прозаик, драматург.
Родилась на Украине, в г. Енакиево Донецкой области.
Живёт в Подмосковье.
ЖЗ
***
мы окна мыли мыли в октябре
вокруг смотрели
стекла мыли мыли
мы видели себя на пустыре
в холодном ветре
в облаке из пыли
мы там стояли на сухой траве
смотрели на себя в окне немытом
и думали что это в синеве
стоят другие
сгорбленные бытом
лежал в тумане кабельный завод
за кочегаркой облако качалось
а рядом начинался кислород
и больше ничего не начиналось
а мы стояли на сухой траве
дышали пылью и в окно смотрели
на то как эти сгорбленные две
маячили в проеме еле-еле
и мыли окна током чистых вод
размахивая тряпкой по спирали
лежал в тумане кабельный завод
а мы как мамы раму протирали
***
Пыли дорожной нечистые танцы,
слева подсолнухи, справа картофель,
я позабыла название станций —
помнится шахты египетский профиль.
Помню, что воздух полынный был горек,
простыни в крошеве угольной пыли,
крышу сарая и маленький дворик,
где мы белье по субботам сушили.
Помню подвал и на полках — бутыли,
мусорник, старую каменоломню,
место роддома, который закрыли,
а вот причину рожденья — не помню.
Помню в окне своего кабинета
обруч копра, исполняющий сальто,
щелкали счеты, вращалась планета,
и не сходилось конечное сальдо.
Дальнее время, начало начала,
стертые знаки забытого мига,
необратимость того, что умчалось,
но отразилось в бухгалтерской книге.
Так и живу по привычке, иначе
мир не докажет свое постоянство.
Все мы наполнены космосом, значит,
я говорю не в пустое пространство.
***
Всё будет хорошо,
пока мы ещё живы,
пока горит блесна
от тяжести наживы,
пока течёт река,
пока не рвутся сети,
пока несёт рыбак
Вселенную в пакете,
пока горчит икра
крупицами сомнений,
пока готовит мать
уху по воскресеньям,
пока не тает свет
за шторою кухонной,
пока не умер Бог
за маленькой иконой.
***
плывёт
облако белое
над разбросанным пригородом
над сараями хлипкими
над каждым огородом
плывёт белое
томное как дирижабль
бросает тень быстротечную
на сломанные грабли
плывёт
облако белое
над лающими псами
над душевыми башенками
над прудиком с карасями
а люди
снимают шапки
готовят макушки к улову
вдруг облако белое
свалится
кому-нибудь
как снег
на голову
***
Мы шли на север. Линию разведав,
испачкавшись чернилами ночей,
мы наблюдали полчища предметов,
и тени неопознанных вещей.
Мы видели, как время приходило,
сияньем обозначась за версту,
мы звали черепах и крокодилов
последовать за нами в пустоту.
Мы находили древние кочевья
погибших в передрягах журавлей,
мы слышали, как спорили деревья
о квантовой теории полей.
Утрачивали первую горячность,
но продолжали загородный тур,
мы кутались в свою полупрозрачность,
как в розовые платья от-кутюр.
Мы видели на камне саркофага
рисованную деву на осле –
мы долгая, запутанная сага,
рассказанная Богу о Земле.
История придумала поэтов,
и создала из дыма и хрящей,
чтоб жить не в окружении предметов,
а в мире неопознанных вещей.
***
В старом шарфе из белого волокна
(выбросить жалко, очень к лицу расцветка),
вышла из дома утром, а там – луна,
слышала, так бывает, хотя и редко.
Двор наш, необустроенный, проходной,
сонно шуршал в рябиновом одеяле,
я посмотрела в грозы — а надо мной
небо такое, словно его роняли.
Воздух звенел, как брошенная зурна,
холод парил с балконов, не греет даже
старый мой шарф из белого волокна,
тесный хомут из натуральной пряжи.
В новом микрорайоне переполох —
дурень залез на крышу, бежал по краю,
смерти хотел наивный, печальный лох.
Все бесполезно. Мертвые не умирают.
Окна домов похожи на образа,
в них золотятся люстры, светлы и жутки.
Все как обычно. Что еще рассказать?
Дождь поливает стекла вторые сутки.
***
Неожиданный снег у заборов
чьим-то радостным взглядом смягчен.
Мир лубочный от местных граверов
пролетает за левым плечом.
Прорвалась промтоварная туча.
Под ботинком расплющился лед.
Бог бесстрастен. Земля многозвучна.
Человек за кефиром идет.
Человек этот я. Если нужно
уточнять, я готова сказать,
что почти проявилась наружно
и однажды открою глаза,
чтоб увидеть: в механике хрупкой,
в эпицентре земного ядра
рентгенологи-ангелы с трубкой
изучают природу добра.
***
Горят зеленым светофоры
похожие на какаду.
Деревья разветвленной формы
шумят корнями на ходу,
шумят. Раскована природа,
и ты, как дерево, у входа
стоишь, себе и шум, и тень.
Темно, хоть сумерки надень.
Себя в пустую втиснув кожу,
живешь, на челленджер похожа,
то в нежном космосе паришь,
то вдруг взорвешься и горишь.
Или стоишь, не понимая,
что время движется к концу
и ходят сутки по кольцу.
Вращая сонную сутулость,
на стуле утро покачнулось,
направив к полдню острие.
А был ли ларчик. Где отмычка?
Жизнь – это вредная привычка,
но как отвыкнуть от нее?
***
Я ехала домой. Уже светало,
вокруг машины пенился рассвет,
столбы скакали в сбруе из металла,
копытами коверкая кювет.
И в этой точке А, в автомобиле,
я вспоминала улицу и дом,
где мы однажды сомкнутые были,
и тут же разделенные с трудом,
где пели птицы нам о пилотаже,
о темной деформации пружин,
а после я уехала туда же,
куда течет история машин.
Рождалось солнце в облачной вагине,
шло из глубин, касаясь головой
случайной точки Б посредине
искусственной завесы дымовой.
***
Ночью небо в черном своем дуршлаге
промывает звезды, и до зари
от любви числа и цветной бумаги
новые родятся календари.
И ясней становится с каждой датой,
что мы сверху сброшены на убой,
что пасет нас временный соглядатай,
ну и пусть, не страшно. Ведь мы с тобой
превратимся в пыль, погоди немного,
позади района – несложный лес,
и пересекает его дорога
с белою маршруткой наперевес..
***
Мне в детстве было многое дано:
тетрадь, фломастер, твердая подушка,
большая спальня, низкое окно,
донецкий воздух, угольная стружка.
Когда на подоконнике сидишь,
то терриконы сказочней и ближе.
Мне нравилась базальтовая тишь
и мертвый флюгер на соседней крыше.
А за полночь, сквозь шорох ковыля,
сквозь марево компрессорного воя,
подслушивать, как вертится Земля,
вращая шестеренками забоя.
***
Ссыпается циклон, деревья серебря,
рождается январь в утробе декабря.
Куда меня тропой проблемною вело? –
за окнами зима, а мне уже тепло.
Заброшу-ка в сосуд затейливых идей
суицидальный блюз для конченых людей;
повсюду новый год, толпа и суета –
за окнами зима, а я уже не та.
Восславьте, небеса, в ненастье наверху
всех конченых блядей, отдавшихся стиху,
я нахожусь в огне и мне комфортно в нем,
пускай горит Земля лазоревым огнем.
Пусть ангелы меня в свою перекуют,
пусть в каждый дом придут порядок и уют –
все будет хорошо, и в окнах снег кружит,
и незачем страдать, и незачем не жить.