Кирилл Шаманов — Местный Рембрандт
Московские концептуалисты, группирующиеся вокруг диссидентских арт-старост типа Ильи Кабакова. Которые при СССР иллюстрировали пионерские газеты и детские книжки о Ленине, а в перестройку разорвали свои партийные билеты и эмигрировали в США, промышленно воспроизводя эстетику коммунальной кухни как издёвку над СССР (Россией). Переживая в творчестве свои «травмы» от «кровавого советского режима», которые заключались, видимо, в многотысячных гонорарах за иллюстрации к книжкам о Ленине, даче, квартире, огромной мастерской в центре Москвы и прочих преференциях. Кстати, мастерская скаредного Кабакова до сих пор числится за ним. Там теперь (разумеется, под поддержкой нескольких иностранных фондов) находится некий Институт проблем современного искусства, где одобренные сектой московского концептуализма проповедники вербуют новых адептов под видом разговоров об искусстве.
Недавно на рынке искусства случилась очередная «классическая» история появления неизвестной картины руки Рембрандта. Некий бельгиец из города Льеж, который купил её за €500 десять лет назад, случайно выяснил, что она — руки Рембрандта и стоит €30 млн.
Ну с ценообразованием на Рембрандта всё более-менее понятно — его картины столетиями представлены в коллекциях лучших музеев, единицы находятся в частных руках, каждая картина тщательно изучена, так что появление любого полотна автора такого уровня, как Рембрандт, — событие мирового масштаба. И стоить она, если докажут её подлинность, будет немало. Но я хотел поговорить не об этом, а о ценообразовании в современном искусстве.
Мне часто задают вопрос: «Мы видим работы современных авторов, даже живущих прямо сейчас, наших современников и ровесников (как правило, из других стран), произведения которых уже стоят вполне себе кратных с «рембрандтами» денег — десятки миллионов долларов. Но ведь даже столь высоко ценимый Рембрандт 30 млн стоить стал только сейчас, спустя столетия после смерти?! А работы современных авторов совсем не так сложны в исполнении, как нарисовать в XVII веке такого качества картину, предварительно самостоятельно изготовив краску и кисти. Многие работы современных авторов неотличимы от таких же работ других таких же современных авторов. Но стоимость разная… Почему?»
Дело в том, что современные дорогие художники тоже уже есть в тех же музеях и богато представлены в множестве частных коллекций, продаются на тех же аукционах — арт-система по продвижению избранных работает как часы, как биржа (правда, не у нас — наших либералов, которые приватизировали современное искусство, не берут на престижные ярмарки и не осыпают призами на биеннале).
Есть имена, на которые реагирует весь мир, как раб цивилизации потребления на кока-колу и Микки-Мауса. Такими живыми суперстар от цен мирового арт-рынка, чемпионами среди живущих, например, являются Дэмьен Хёрст и Banksy в Англии, Ай Вэйвэй в Китае или Такаси Мураками в Японии. Некоторые работы Дэмьена Хёрста, например усыпанный бриллиантами человеческий череп, дошли в цене до $100 млн.
Но это общие места, мировых котировок на «Арт-ок», нам же интереснее сфокусироваться на местном арт-рынке, который представляет собой плачевное зрелище на фоне ценового дисторшена западных коллег.
Самые дорогие представители российского современного искусства делятся на две небольшие группы.
Московские концептуалисты, группирующиеся вокруг диссидентских арт-старост типа Ильи Кабакова. Которые при СССР иллюстрировали пионерские газеты и детские книжки о Ленине, а в перестройку разорвали свои партийные билеты и эмигрировали в США, промышленно воспроизводя эстетику коммунальной кухни как издёвку над СССР (Россией). Переживая в творчестве свои «травмы» от «кровавого советского режима», которые заключались, видимо, в многотысячных гонорарах за иллюстрации к книжкам о Ленине, даче, квартире, огромной мастерской в центре Москвы и прочих преференциях.
Кстати, мастерская скаредного Кабакова до сих пор числится за ним. Там теперь (разумеется, под поддержкой нескольких иностранных фондов) находится некий Институт проблем современного искусства, где одобренные сектой московского концептуализма проповедники вербуют новых адептов под видом разговоров об искусстве.
Всё это долгие 70-е, 80-е, 90-е, нулевые и 2010-е годы было и остаётся хорошо востребованным на Западе. Кабаков даже стал настоящим миллионером. Близкие к арт-диссидентуре МК соц-артисты Комар и Меламид тоже почти стали, и Эрик Булатов тоже почти-почти, но чуть-чуть не стал…
Если в МК стратегия заключается в прогибе под Запад за счёт изображения ужасов советской действительности, то, например, у арт-групп AES+F или Resycle, крайне успешных сегодня по всей планете, стратегия заключается в оперировании общепланетарными, глобальными ценностями и проблематикой. Экология, инфернальный капитализм, воздействие медиа — успешные отечественные авторы 2000—2010 годов не спекулируют на брежневской отсталости, нарядившись в её утлые рубища, не высчитывают проценты негритянской крови у Пушкина, как некоторые леволибералы от «муниципального контемпорари-арт», не поджигают двери ФСБ, но, изучив современные ходы — от маркетинга до цифровых технологий, — выдают искусство такого качества и с такой всечеловеческой подачей, что даже критики рыдают и скрипят зубами на их выставках, а иностранные дилеры зарабатывают художникам миллионы.
Однако перечисленными примерами, стратегиями в крупном арт-бизнесе отечественные (хотя бы по происхождению) художники заканчиваются. Мы видим многочисленную секту московского концептуализма, но её последователи коммерческого успеха, близкого Кабакову, не имеют и близко. Скорее, это некая серая пролибераленная масса, вся целиком ему одному в финансовом отношении не кратная. Но зато нужным диссидентам всегда охотно давали и дают гранты, помогают со статусом беженца и велфером.
Мы видим массу интересных отечественных художников, но цены на них, как правило, не превышают $100 тыс, да дай-то бог, превышают 10. Впрочем, далеко не все художники, дилеры, кураторы понимают, как и из чего складывается успех (и в том числе коммерческий успех) художников и искусства, не могут мыслить масштабно, поэтому выбранные стратегии продвижения не срабатывают, а идеалистические мечты разбиваются, немногочисленные инвестиции выхолащиваются.
Отечественные стратегии, имеющие международный успех, либо надпатриотичны, либо антипатриотичны, хотя, например в Китае, Америке, Англии и Японии такого не замечено. Дело в том, что наш арт-рынок не сформировался внутри страны и поэтому не нужен вовне.
Из-за доминирования неправильно понятых либеральных идей в обществе, в том числе в платёжеспособной его части, сложилось предвзятое отношение к современному искусству. Профессионалы, которые занимаются его развитием, являются приверженцами идеологически слабых концепций и сект, они десятилетиями не могут предложить жизнеспособной повестки для покупателя искусства внутри страны. А если внутри страны не покупают что-то, то почему это будут покупать снаружи?
Нужен внутренний рынок, но чиновники и бизнесмены не хотят покупать за миллионы фотографии бомжей или прибитые сами знаете что к брусчатке… Удивительно, ведь именно это называют модным в России BBC и CNN. Вообще покупатели стараются держаться подальше от всей этой «рубки икон», хотя уже есть замечательный проект «После иконы», который делается совместно с РПЦ, есть активность и в других арт-проектах, но общей стратегии, общего дела, необходимых ресурсов, потраченных именно на это, увы, пока нет.
мазня — Василий Шульженко