Юрий Кублановский — Дежурная оппозиция к государству становится оппозицией Родине
Юрий Михайлович, вы как-то сформулировали, что русский интеллигент — это тот, кто совмещает открытость свободе и миру с пониманием важности традиционных для России начал, с размышлениями о том, что такое человек и что такое чувство родины. Как вы относитесь к выбору тех, кто уехал и осуждает Россию в ее отстаивании своих ценностей?
Юрий Кублановский: Как же я могу относиться к их выбору? С горечью, что человек неразумно, на мой взгляд, распорядился своей судьбой и ее возможностями. Впрочем, с уехавшими меня судьба развела намного раньше — сразу после Крыма. Просто в голове не укладывается их возмущение тем, что Крым не позволил себя украинизировать, и вернулся в Россию. У этих людей, видимо, вместо русского сердца в груди либеральная догматика. Очевидно, те, кто всегда находится в дежурной оппозиции государству, переходят черту и в конце концов оказываются уже в оппозиции к Родине как таковой. Я эту черту никогда не переходил. Сегодня они уехали в морально и социально агонизирующую Европу, и думаю, что им там будет несладко.
Честный человек не может сегодня без боли в сердце воспринимать то, что происходит на Донбассе. Смотреть на разбитые остовы домов, имея в душе нашу историческую память, невыносимо. С кем бы сегодня был дорогой вашему сердцу консервативный либерал Александр Сергеевич Пушкин?
Юрий Кублановский: Тут и думать нечего — с нами. Перечитайте «Бородинскую годовщину» и «Клеветникам России». Он счел нужным даже издать тогда эти стихи отдельной брошюрой, несмотря на иронию таких своих приятелей, как князь Вяземский. Тут комментарии излишни.
Говоря словами Баратынского, поэзия — это задание Бога поэту. Вы сегодня пишете стихи о войне. «Отдымят кострища кварталов,//заслезится на окнах копоть,//воспалённые ссадины побледнеют на лицах пленных,// как польётся благовест над округой,//отпоют живые погибших,//прирастёт своим же Отчизна…» Как рождаются такие образы? Если представить стихотворения одной большой картиной, в какой она будет цветовой гамме?
Юрий Кублановский: Уж точно я не пишу стихи по общественному запросу, но, разумеется, как гражданин я живу переживаниями войны и ощущением потерь. Месяц назад побывал во Владивостоке и поклонился недавно ушедшим героям. Все это во мне живет и, естественно, отражается на стихотворных смыслах. Вряд ли можно говорить про общую гамму: слишком велик контраст между тем славным уголком на Оке, где мне выпало коротать последние годы, и тем, что происходит сегодня на Украине. Вообще, если где-то лет до шестидесяти стихотворение было суть откровением, а когда напишешь, несказанная нисходила радость, то сегодня новое стихотворение — это скорее сочинение, вызывающее удовлетворение точностью найденного слова и того, что хочешь сказать.
Вы постоянно были в оппозиции: сталинистам, советским патриотам, западным ценностям, искусству постмодерна… Наверное, и сегодня есть то, что вам не нравится в России. Почему не уехали?
Юрий Кублановский: Вы знаете, быть может, это вас и удивит, но скажу прямо: Россия сейчас переживает в целом весьма благополучный период своей истории. Я много езжу: провинция живет пусть и трудно, но очень достойно.
Даже в сравнительно благополучном 1913 году бедности было все-таки, видимо, больше, чем сегодня… В России не погибла религия. Для меня это очень значимо: важно чувствовать определенную церковную атмосферу. Одним словом, я дома. И другой дом мне не нужен.
А вы свободны? Большая и любимая многими певица назвала всех, кто остался со своей страной, рабами…
Юрий Кублановский: То, что она, по-моему, неумна — это эмпирический факт. Рабом я не был ни при советской власти, ни в криминальную революцию. А сегодня тем более никто этого от меня не требует, к этому меня не вынуждает… Просто, оставаясь свободным, я остро чувствую свои обязанности… Как хорошо сформулировал философ Семен Франк: «В сущности у человека есть одно главное право: право добросовестно выполнять свои обязанности».
Свобода и свободолюбие. Есть специфика восприятия этих ценностей у нас и на Западе сегодня?
Юрий Кублановский: Я определяю себя как свободолюбивого консерватора. Это то, что исповедовал в последние годы Пушкин, что разрабатывала русская философия. Личная свобода — да. Но — ограниченная государственными, моральными и религиозными рамками. На Западе сегодня другое. Либерализм дошел до разврата. Можно сказать без преувеличения, что Содом и Гоморра — его сегодняшний идеологический фетиш, вполне даже официальный. Это не свобода, а разложение личности и социума в целом.
Зная европейский мир изнутри, что вы думаете о тамошнем обществе? Оно консолидировано против России?
Юрий Кублановский: Мне, по правде сказать, хочется запомнить ее той, какой она была в конце прошлого века: с еще не растерянным национальным колоритом в каждой стране и их столицах, с чистотой на улицах, шармом и, пусть и относительным, благородством. А теперь антисанитария и схематизация всего и вся: от кафе, ресторанов — до магазинов и улицы. Я помню еще ту Европу, где в каждом квартале были съестные лавочки с не повторяющими друг друга деликатесами, элитные маленькие кинозалы и минимум нахрапистых чужаков эмигрантов. Так было в Париже, так и в Лондоне. Теперь все иначе, и многие кварталы этих столиц не похожи на многовековые европейские культурные кластеры.
Солженицын называл «желтым колесом» мировоззрение современного художника, когда он уже на уровне замысла держит руку не на пульсе отечества, а на пульсе конъюнктуры. Он, как во многих своих прогнозах, был прав?
Юрий Кублановский: Конечно, очень точное определение. Вместо красного колеса советской идеологии по России покатилось желтое колесо масскультуры и шоу-бизнеса. А если говорить о чем-то более значительном, то это были произведения без катарсиса, чернушные, депрессивные. Конечно, случались и большие удачи. Но все они тонули в густой субстанции желтизны. Кстати, многие из тех, кто тогда определяли культуру, сегодня бежали. Так что есть шанс, что она станет наконец-то чище.
Поэты, писатели, художники, интеллигенция должны нести ответственность за то, что происходит кругом? Или у них другие задачи? Более конкретные, профессиональные, постмодернистские?
Юрий Кублановский: Есть разные типы дарований. Есть «муза гнева и печали», есть лирика, полностью живущая поиском красоты. Так было, во всяком случае, до революции. Но самые значительные творческие миры — это когда в них на равных присутствует и то и другое, так было у Пушкина, у Лермонтова, у Тютчева, Блока и Мандельштама. Впрочем, кому что дано — тут уж ничего не попишешь. И все-таки русскую литературу имморальной в целом не назовешь. Кто-то точно определил, что она «живет под углом вечных беспокойств». Убежден, что это драгоценное ее свойство. Его не надо терять, но не надо и эксплуатировать в целях дискредитации социальной жизни.
Интеллигенция прописалась в соцсетях и на площадях. И могут ли площади, например, сегодня в Тбилиси, решать судьбы государств?
Юрий Кублановский: Справедливости ради скажем, что, к сожалению, решают не столько площади, сколько методички по цветным революциям и жадные до гигантских денег пройдохи. Результаты, как правило, душераздирающи и плачевны. Та же Украина была процветающей советской республикой. Украинцы жили зажиточнее русских. И во что она превратилась?! Череда майданов и хищники, приходившие на их волне к власти, полностью разорили ее. Но поражает, конечно, быстрота зомбированности того или иного народа, иначе как одержимостью это не назовешь.
В одном из интервью мы говорили с вами, что традиционной интеллигенции — уютней в провинции. То есть вы тогда отделили ее от столичной интеллигенции. Эта пропасть, с вашей точки зрения, сейчас расширилась?
Юрий Кублановский: Я и теперь могу судить только по себе: мне в провинции теплее и уютней. Тамошняя интеллигенция делает очень значительные дела: музейщики, журналисты, православные активисты, культурные энтузиасты — все это составляет соль тех провинциальных городов, в которых я бываю. А какие музеи! Я только что вернулся с Дальнего Востока: музеи там — просто чудо. И не только во Владивостоке. Выступал в Находке. Кстати, я был вторым за всю культурную историю Находки поэтом, там читавшим стихи. До меня только Евтушенко. Какой там музей! Это не мертвое собрание раритетов, а живой и пульсирующий гуманитарный и исторический организм. То же самое и в Хабаровске, и в других городах, в том числе в городах Центральной России, конечно. Наряду с церковными приходами это живые очаги русской жизни. Нет, в культурном отношении Россия не обессилена. Жизнь в ней пульсирует, а не тлеет.
Вы пообещали, что опубликуете свой очень острый дневник, где «слишком много злободневного и уязвляющего» лет через 15. Готовы?
Юрий Кублановский: Еще не решил. Но вообще, эпистолярное наследие, а главное, дневники читаю с огромным интересом и даже наслаждением. Вот сейчас, например, перечитываю отроческие записи покойного питерского поэта Елены Шварц. Ее мама много лет была легендарным завлитом в Ленинграде в театре у Товстоногова. 4 января 1963 года она подсадила 14-летнюю дочь в машину к актерам этого театра. Лена записывает: «Я поехала домой с Дорониной и Басилашвили. Доронина — какая-то неземная, словно с Венеры. И все же знает все и понимает. Басилашвили — обыкновенный, спокойный, хороший парень. Ей, наверное, все равно было, за кого выходить замуж. Все равно равного не найти. Она была после двух спектаклей «Горя», очень усталая». Какая прелесть! В четырнадцать лет такая чудесная зарисовка.
Увы, мои дневники в нынешней общественной напряженной атмосфере вряд ли принесут кому-то успокоение. Так что, наверное, лучше повременить.
Юрий КУБЛАНОВСКИЙ
ДОНБАССКИЙ ТРИПТИХ
МЫСЛИ ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Вот уж не думал,
что на старости лет
буду начинать утро
со сводок с фронта
и похожих на верлибры реляций,
мол, чего-чего, а мира
на остаток жизни
всё-таки хватит.
Хватит, чтоб подремать над альбомом,
выпить в шалмане стопку,
окские видя плёсы…
Но вот приходит догадка,
заставляющая сжиматься сердце,
взбивать кулаком подушку
в седой пелене рассвета,
что могу уже не дождаться,
как отдымят кострища кварталов
заслезится на окнах копоть,
воспалённые ссадины
побледнеют на лицах пленных,
как польётся благовест над округой,
отпоют живые погибших,
прирастёт своим же Отчизна.
1 июня 2022
НОВОБРАНЕЦ
Тиха украинская ночь,
и наше дело ей помочь.
Ещё не совсем проснулся,
ещё во сне
вспоминаю свою Наталью и дочку Дарью.
Но уже долетает сюда ко мне
отдалённый запах военной гари.
Знать, под утро понову шёл обстрел
наобум дворов и хрущоб Донбасса,
а в сердцах родных, кто остался цел,
не остывший пепел стучит Клааса.
Будто порыжевший столярный клей
пропитал бинты медицинских опций.
В духоте военных госпиталей
вперемешку бред пацанов и хлопцев.
………………………………………..
Старику пора бы задуть свечу,
воротясь туда же, откуда родом.
Но сперва приложиться хочу к плечу,
новобранца перед его уходом.
Что же это – или склубилась мгла
после долгих дней, когда было душно?
Или властно к финишу привела
нас судьба, магниту его послушна?
28 июня 2022
ПАМЯТИ ОЛЬГИ КАЧУРЫ
Где дремали в густоцветии мальвы,
дозревала гроздьями черноплодка,
нынче минами засеяны земли
и идут озлобленные сраженья.
А паяц, косящий под Че Гевару,
восхищая мировых межеумков,
ежедневно на убой посылает
мужиков и необученных хлопцев.
Их пасут амбалы в татуировках,
покрывающих сплошь торсы и шеи,
что клубится у них в коробках
черепных, какие там дремлют змеи?
Вглядываюсь в небритые лица,
слушаю допросное бормотанье –
неужели это те изуверы,
что стреляли нашим пленным в колени,
окна школ превращали в доты,
руку подняли на русскую мову?
И теперь остаётся молиться только
нам за их пропащие души, каюсь.
Но сперва, едва забелеет зорька,
за тебя, убитая ими Ольга,
с которою не прощаюсь.
4 августа 2022