Андрей Филимонов — Три смерти Сергея Чудакова, самого загадочного поэта СССР

Сергей Чудаков. Из архива Льва Прыгунова. Фото Романа Прыгунова. 1989 г.

Стихи Сергея Чудакова в ФИНБАНЕ

Андрей Тарковский хотел дать ему роль в своем фильме. Сергей Михалков выручал его из психушки. Александр Гинзбург печатал его стихи в самиздатовском журнале «Синтаксис».

В шестидесятых годах XX века вся литературная Москва знала стихотворение Сергея Чудакова о Пушкине:

Пушкина играли на рояле
Пушкина убили на дуэли
Попросив тарелочку морошки
Он скончался возле книжной полки
В ледяной земле из мёрзлых комьев
Похоронен Пушкин незабвенный
Нас ведь тоже с пулями знакомят
Вешаемся мы, вскрываем вены…

Посмертная слава настигла Чудакова ещё при жизни, когда Иосиф Бродский в 1973 году посвятил ему знаменитое стихотворение «На смерть друга»:

…имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А.С. в кружева и к ногам Гончаровой,
слововержцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей…

После выхода этого стихотворения Сергей Чудаков прожил ещё почти четверть века, удостоился ещё одной – прижизненной – эпитафии от поэта Евгения Рейна и загадочно погиб в конце 1990-х годов. Долгое время оставались неизвестны обстоятельства его смерти, а события его жизни в пересказе современников звучали фантастично и казались галлюцинацией, невозможной в Советском Союзе. Чудаков делал почти всё, что было запрещено, – публиковался в самиздате, снимал порнофильмы, скрывался от милиции и одновременно писал статьи за Аркадия Райкина и других известных людей. В конце 50-х годов, по слухам, он провернул в Ленинграде аферу со сбором денег на памятник жертвам сталинизма.

Образы «вдовой кондукторши» и «Духа Святого» из стихотворения Бродского связаны с биографической легендой о том, что мать Чудакова изнасиловал на Колыме начальник лагеря, и неизвестно, кто является настоящим отцом Сергея.

Он действительно провел детство на Колыме. Всё остальное – мифы, которые Чудаков производил легко и в невероятном количестве, словно осьминог, выпускающий чернильное облако для защиты от враждебного мира.

Московский издатель Владимир Орлов более 15 лет занимается собиранием фактов из жизни поэта. Вместе с Иваном Ахметьевым он составил и опубликовал книгу стихов Чудакова «Колёр локаль», а также выпустил собственное биографическое исследование «Чудаков: Анатомия. Физиология. Гигиена«, в которой впервые приведена официальная справка о смерти Чудакова, материалы его истории болезни из психиатрической больницы и другие подлинные документы.

– Владимир, вы стали главным разрушителем легенд о Сергее Чудакове. Говорят, что он провел детство на Колыме и в Северной Якутии. По легенде, он даже родился в Магадане. Это правда?

– Нет. На самом деле он родился в Москве, в 1937 году. Но уехал с матерью в эвакуацию осенью 1941–го, во время знаменитой октябрьской паники, когда немцы вплотную подошли к столице. Сергея с матерью эвакуировали под Уфу, откуда они самостоятельно поехали на Колыму, где Чудаков-старший служил начальником лагеря в системе Дальстроя. Полтора года они добирались до этих мест отдаленных и прожили на Колыме больше семи лет, кочуя вместе с отцом по лагерям и приискам.

Чудаков всю жизнь любил ошарашить собеседника своими «колымскими рассказами». Евгений Евтушенко вспоминал, что при встрече с каким-нибудь новым человеком Чудаков выдавал коронную историю о том, как зэки на Колыме похитили и съели друга его детства.

«Сережа Чудаков – сын начальника одного из магаданских лагерей, видевший своими оледеневшими детскими глазами, как уголовники утопили в проруби выкраденного пятилетнего сына лагерницы, заморозили, а потом ели с лезвия финки, как строганину…»

Е. Евтушенко «Новые Известия», 13 марта 2009

– Случаи людоедства среди заключенных на Колыме действительно известны. Иногда бывало, что уголовники уходили в побег и брали с собой «консервы» – то есть человека для них постороннего, грубо говоря – лоха, которого по дороге убивали и съедали. Проведя столько лет вблизи лагерей, Чудаков наверняка слышал немало таких историй. Но я не уверен, что случай с «другом детства» на самом деле произошел.

– А в стихах Чудакова лагерная тема прозвучала?

– Напрямую, пожалуй, нет. Хотя в некоторых стихотворениях совсем на другие темы у него вдруг возникают лагерные образы:

Слово падает в чернильницу
на обратной съемке
мчится юность – труп червивится
на колымской сопке
Или в другом стихотворении:
Странная женщина, ваша походка
Что–то напомнила или скорей
Это знакомо, как бухта Находка
Или как вышки вокруг лагерей.

– Эти вышки были Чудакову хорошо знакомы. Достаточно привести воспоминания Олега Михайлова о скандале, который Сергей устроил в редакции журнала «Вопросы литературы»:

«мой герой схватился в жаркой перепалке с самой Тамарой Лазаревной Мотылевой, несгибаемым борцом за соцреализм и чугунные принципы коммунистической морали. Я не успел даже приступить к роли миротворца: Мотылева резко повернулась от Чудакова и, стремительно сокращаясь в размерах, брызнула прочь по коридору. – Что ты ей сказал? Чем ты ее так напугал? – подступился я. – Ничего особенного, – как обычно, несколько манерно растягивая слова, отвечал Чудаков. – Я просто объяснил ей, как отношусь к так называемой «советской литературе». А она возмутилась: «Молодой человек! Вы, очевидно, никогда не были за границей! И потому не знаете, что существуют два лагеря…» – Ну, и что? – Я только возразил: «Вы знаете, я никогда не был за границей. Но я прожил восемь лет в Магадане. И видел там не два лагеря, а значительно больше…»

(«Наш современник» №8, 1992)

– Иван Чудаков, энкавэдэшник и начальник лагеря, действительно был отцом поэта Чудакова?

– Практически наверняка. Я нашел фотографию Ивана Чудакова в его учетной карточке члена ВКПБ с 1930 года. На мой взгляд, сходство между Иваном и Сергеем очевидно. Но это не может считаться стопроцентным доказательством. А получить свидетельство о рождении через ЗАГС никак не получается.

– Сергей не тяготился профессией своего отца? Мы знаем о его отношении к советской власти. К тому же он общался с диссидентами, печатался в подпольном журнале «Синтаксис».

– Да, но сам при этом он не был диссидентом и даже прямо говорил Алику Гинзбургу (редактору «Синтаксиса»), что правозащитная деятельность в СССР бесполезна и ни к чему хорошему не приведет.

– Тем не менее, они с Гинзбургом дружили?

– Да, потому что Чудакову был интересен Гинзбург. Он был культуртрегером – доставал во французском посольстве документальные фильмы (например, о Пикассо) и устраивал закрытые просмотры, издавал независимый литературный журнал, был знаком со всеми подпольными писателями и художниками. Василий Аксенов однажды сказал о Гинзбурге, что при нормальном политическом режиме он стал бы респектабельным хозяином картинной галереи, куратором, издателем, а не скитался бы по лагерям.

– При нормальном режиме и Чудаков, наверное, не закончил бы свою жизнь так печально?

– Безусловно, система его поломала. В биографии Чудакова есть три реперные точки, которые оказали влияние (негативное) на его судьбу. Во-первых, отчисление с факультета журналистики МГУ в 1956 году. Тогда многих выгнали после венгерских событий, началось закручивание гаек и чистка студенческих рядов. А Чудаков сильно выделялся, он многое себе позволял – требовал свободного посещения занятий. Иногда откровенно хулиганил. Однажды, во время лекции, доцент Архипов сделал ему замечание. Когда лекция закончилась, Чудаков явился на кафедру, снял штаны и показал преподавателю задницу. Не факт, что так и было, но эту историю рассказывал сын Валентина Катаева Павел, который, впрочем, в этот момент на кафедре не присутствовал.

Вторая поворотная точка – 1960 год. Чудаков сотрудничает с «Синтаксисом» и одновременно работает внештатным корреспондентом «Московского комсомольца». После ареста Гинзбурга в «МК» организовали партийное собрание, на котором обсуждали «моральный облик» Чудакова, заставляли его каяться и в конце концов уволили. Зачем ради внештатника собирать партбюро, я не понимаю. Уволить его – плевое дело: просто не берите у него материалы. Но, видимо, было указание сверху – провести разбирательство. А дальше потянулась простая цепочка, в октябре его уволили, после чего объявили «тунеядцем» по той же статье, по какой три года спустя судили Бродского. За «тунеядство» Чудакова в 1961 году лишили московской прописки. Но не посадили. Можно сказать, он легко отделался и даже сумел спустя некоторое время вновь прописаться в Москве, у матери.

Как приятно быть интеллигентом –
На допросах говорят «на Вы»,
Мол, читали «Доктора Живаго»?
Мы Вас высылаем из Москвы.

Сергей Чудаков. «Плебейский романс»

«Когда это началось? По–моему, в 1956 году. Что это за год, вы все прекрасно знаете. Вот откуда истоки этого дела, когда зажали в 1956 году осенью университет и другие выходки молодчиков нигилистов. Они начали, казалось бы, с невинной шутки – создали группу недовольных единомышленников. Это люди, оторванные от жизни, бездельники, проходимцы, которым претит основа нашей жизни – труд. Они создали группу единомышленников, даже жалкую группу, отребье, потому что в 1956 году нельзя было открыто выступать. Они привлекли туда своих друзей–знакомых, которые заумны в своих суждениях, которые нахватались верхушек, ничего в жизни не понимают. Вот, дескать, вся страна идет по этой дороге, а мы – против. Вот для вас – «Новый мир», «Москва», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», а для нас – нет. Мы создаем такую штуку.

Роль Чудакова здесь. Чудаков – человек собственных мыслей, собственных убеждений. Это графоман, болтун, лицемер, который порхает по жизни и не знает, чего хочет. Удалось устроиться в газету. Получил задание, пишет про коммунизм. Едет на квартиру, говорит против коммунизма. Осознанного против коммунизма ничего нет. Ему просто нравится быть не таким, как все. Но это ни в коей мере не уменьшает ответственности его поступков, которые приносили столько вреда в воспитании молодежи…»

Стенограмма заседания партбюро редакции МК «о неправильном поведении С. Чудакова, выразившемся в том, что он принимал участие в работе так называемого литературного журнала «Синтаксис». 10 октября 1960 г.

– Третий, и наиболее серьезный «облом» в его жизни – это история с фильмом «Андрей Рублев». Раньше я не до конца верил в то, что кинопробы Чудакова на роль Бориски действительно происходили. Сценарий фильма был написан в 1962 году, съемки начались весной 1965-го. За это время Чудаков (действительно плотно общавшийся с Андреем Тарковским, который даже называл Сергея в числе ведущих молодых кинокритиков) мог, в силу своего характера, десять раз с режиссером разругаться. Может быть, думал я, слухи о том, что Чудаков рассматривался Тарковским как претендент на роль Бориски, пошли из-за того, что он первым написал статью об «Андрее Рублеве» за два с лишним года до выхода фильма? В своей статье Чудаков пересказывал целые эпизоды будущей картины. То есть он был в теме.

– Ему вновь разрешили публиковаться в советской прессе?

– Это отдельная история. Его статья «Страсти по Андрею» вышла в ленинградской газете «Смена» и вскоре была перепечатана в Ростове. Обе публикации подписаны: Сергей Чудаков, корреспондент АПН. Но он никогда не работал в Агентстве печати «Новости». Видимо, сам представился таким образом в редакции нестоличной газеты, ему поверили и на основании этого напечатали его статью. Тарковский тогда получил венецианского льва за «Иваново детство», наверное, в редакции решили, что можно дать материал «корреспондента АПН».

«В одном из будущих кадров Рублев, принявший обет молчания (потрясенный бедствиями страны, взаимной ненавистью людей, искренне целующих одни и те же иконы, его иконы, художник на много лет отошел от творчества, замкнулся в себе – таково весьма правдоподобное допущение авторов сценария), выслушивает восторженный монолог молодого литейщика, который собирается отлить колокол, пробуждающий души людей, своим голосом распрямляющий человека. В молодом фантазере Рублев узнает свои порывы, свою юность. Он ничего не отвечает: обет суров. Но внутренне делает еще один шаг к преодолению, к творчеству, к великой своей «Троице»…

(С. Чудаков «Страсти по Андрею». – «Смена» (Ленинград), 14 сентября 1962)

– Полагая, что история с пробами Чудакова – это очередная мистификация, я даже не обращался на «Мосфильм». И только в этом году что-то меня заставило позвонить туда. Мне быстро ответили: «Да, у нас в архиве хранятся шесть фотографий». Я десять раз их переспросил: «Это точно Чудаков? Я могу приехать?» – «Пожалуйста, приезжайте». Я приехал и увидел на его фотографии в образе Бориски надпись «утвержден». А потом это слово кто–то перечеркнул. Все остальные, кто был утвержден на роли, они в фильме сыграли, все, кроме Чудакова. И тогда я понял, что для него это был очень серьезный удар. Скорее всего, он до последнего рассчитывал, что будет играть у Тарковского. Дело было так: 5 марта 1965 года Тарковский говорит, «Бориску мы должны еще искать», актеры, участвовавшие в пробах, по его мнению, были очень слабы. 23 марта, в один день, пробуются Чудаков и Бурляев – об этом есть запись в журнале съемок. И, видимо, первоначально Чудаков эту «дуэль» выиграл. Иначе откуда бы взялась надпись «утвержден»? Съемки «Рублева» начались 15 апреля, и буквально накануне администратор съемочной группы обращается в театральное училище с просьбой отдать им студента Бурляева для исполнения роли Бориски. С этого момента, на мой взгляд, Чудаков внутренне надломился. Он ещё публикуется до 1969 года, до своего первого ареста. Но уже намечается криминальная сюжетная линия его жизни – истории с девочками. Сначала это выглядит богемно и непредосудительно – Чудаков поставляет натурщиц Эрнсту Неизвестному и другим художникам, но потом дело доходит до сводничества и съемок порнофильма.

– Когда это произошло?

– Здесь тоже не всё понятно. В материалах суда, который состоялся в 1974 году, по делу об изготовлении порнографии проходили двое – Сергей Чудаков и Александр Николюкин, филолог и специалист по американской литературе. Я видел протоколы судебных заседаний, там фигурирует 1969 год как начало их совместной деятельности. Но Николюкин утверждает, что познакомился с Чудаковым через Вадима Кожинова только в 1973-м, тогда же Чудаков привел к нему девушку, и они вместе смотрели порно, которое Николюкин привез из Штатов. Он был, как тогда говорили, «выездной», как сотруднику Института мировой литературы ему давали разрешения «по профилю работы» на поездки в США и Англию. На суде он утверждал, что Чудаков уговорил его пойти на эксперимент, так как на «Мосфильме» якобы хотят снять откровенный фильм, но советские актеры все очень зажатые, и надо сделать для них «учебное пособие».

– Не очень убедительная версия для суда.

– Никто и не поверил. Ясно было, что «Мосфильм» никогда не станет снимать порно, а Чудаков с Николюкиным сняли в результате откровенную порнографию.

– Какова судьба этой «картины»? Её кто-нибудь видел?

– Этот вопрос все задают. Лента, конфискованная при обыске у Николюкина, была главным вещественным доказательством на процессе. Как человек с чувством юмора, он отвергал обвинение в распространении порнографии со словами: «Ну, какое распространение? У меня на квартире этот фильм посмотрели два-три-пять человек. А когда в милиции эту пленку запустили, так все сотрудники сбежались – вот это было настоящее распространение».

– Каков был приговор суда?

– Поскольку родственник жены Николюкина работал в Верховном суде, то Николюкину дали условный срок и выгнали из ИМЛИ. А Чудакову, который давно состоял на учете в психиатрическом диспансере, эта история с рук не сошла. Его посадили, и дальше его творческая история по большому счету закончилась. Стихотворений, написанных после 1974 года, мы не знаем, если не считать стихотворения, который Чудаков читает на Пушкинской площади в 1989 году.

– Насколько я знаю, после суда в 1974 году Чудакова поместили не в тюрьму, а в психиатрическую больницу тюремного типа.

– Сначала он просидел почти год в ожидании суда, затем, после приговора, отбыл два года в Сычевке – это психиатрическая больница в Смоленской области, куда сажали очень «тяжелых» больных, от людоедов (в буквальном смысле) до политических, которые, с точки зрения власти, были не менее опасны. Лечили там всех одинаково, по принципу «коли побольше аминазина – чтобы никто не мог пошевелиться». После двух лет такого «лечения» Чудакова перевели в подмосковную психбольницу, где режим был помягче, и он сразу взбодрился, начал выдвигать требования – просил разрешить ему посещение библиотеки и физические упражнения на свежем воздухе и так далее. Его там надолго запомнили. Впрочем, его везде запоминали надолго. Когда главврач психоневрологического диспансера №2 в 2013 году (спустя 16 лет после смерти Чудакова) по моей просьбе позвонил в регистратуру уточнить, сохранилась ли медкарта Чудакова, на другом конце трубки первым делом поинтересовались: «А что он опять натворил?».

– Многое из того, что он «творил», было не только наказуемо, но и некрасиво. Можно ли понять, когда конкретно он перешел от относительно невинного сводничества к сутенерству?

– Как минимум с начала 1970-х. Но официальное подтверждение мы находим только в материалах его следующего уголовного дела, уже 1980 года, где фигурирует заявление женщины о том, что Чудаков склонил её к занятию проституцией и привел в подсобку какого-то магазина для встречи с клиентом за 30 рублей. Эти «30 рублей Чудакова» были известны даже людям, к его услугам не прибегавшим. Лев Прыгунов в своей книге «Сергей Иванович Чудаков и др.» пишет: «Он жаловался, что у него «совершенно нет денег!» – «А куда же подевались деньги, которые ты брал с клиентов? Я знаю, у тебя была твердая такса – 30 рублей за девочку». И Сергей мгновенно и бодро ответил: – Все уходило на накладные расходы!»

По поводу образа сутенера вот что еще вспомнилось. Несколько лет назад стихи Чудакова перевели на французский. Это сделал писатель Тьерри Мариньяк, выпустивший книгу «Песни сирен» («Des chansons pour les sirenes»), где под одной обложкой собраны стихотворения Сергея Есенина, Сергея Чудакова и Натальи Медведевой.

– Неожиданный набор.

– Таково видение Мариньяка. Кстати, он приходил ко мне в гости и, когда увидел фото молодого Чудакова из архива Льва Прыгунова, воскликнул: типичный французский сутенер!

– Без осуждения?

– Видимо, во Франции к этому относятся по-другому.

– Однако, несмотря на психушки, конфликты с властями, непристойный бизнес, Чудаков оставался заметной фигурой в литературном мире? Его знали все писатели, поэты, режиссеры, актеры, и многие понимали, насколько он талантлив. Неужели не пытались помочь?

– Конечно пытались. Однажды за Чудакова заступался сам Сергей Михалков. Это по-своему забавная история о связи времен. Дело в том, что Чудаков дружил с известной московской критикессой Инной Соловьевой, которая была племянницей того самого Якова Блюмкина, который в 1918 году застрелил в Москве немецкого посла графа Мирбаха. Брат Якова, отец Соловьевой, был средней руки драматургом, но при этом в начале 1930-х годов занимался распределением квартир для писателей. И он помог молодому Сергею Михалкову, которого тогда ещё шпыняли за дворянское происхождение, получить свое первое жилье. Михалков об этом не забыл. По воспоминаниям Инны Соловьевой, он пришел на похороны её отца и лично ей сказал: «Если вам что-то понадобится, обращайтесь ко мне, я всё помню». И вот, прошло много лет, Чудакова в очередной раз арестовали, это были довольно мрачные времена – конец 1970-х, и Соловьева решила обратиться к Михалкову с просьбой выручить её друга. Через некоторое время Михалков перезвонил и сказал: «Ваш Чудаков уже дома, но я не ожидал, что вы втянете меня в такую неприятную историю». Стало ясно, что помогать он больше не будет.

– И всё же, несмотря на яркость его личности и талант, вряд ли так много людей узнало бы о Чудакове, если бы не стихотворение «На смерть друга», написанное Бродским в 1973 году. При каких обстоятельствах распространилось ложное известие о смерти Сергея Чудакова?

– У него было две мнимых смерти – в 1973 и 1997 годах, и обе сочинил его приятель, писатель, сценарист и журналист Олег Осетинский. В начале 1973 года Чудаков попал в психушку на пару месяцев, а так как он был человек всегда где-то мелькающий и вдруг исчез из виду, то люди начали задавать вопросы: где Чудаков? Осетинский ответил: «А вы что, не знаете? Он замерз между Москвой и Мытищами, всю ночь пролежал на земле, так что щека примерзла ко льду». Очень красочно расписал эту картину, так что все поверили. Правда, ненадолго. Потому что весной того же года знакомые встречали Чудакова в Москве, совершенно не мертвого. Но слух успел разойтись. Бродский уже был в Америке, и кто-то ему, скорее всего, позвонил и рассказал эту «новость» по свежим следам. Так появилось стихотворение «На смерть друга», где нет ни одной случайной строчки, все образы относятся к биографии Чудакова, реальной или мифической. Кстати, напечатано стихотворение было только год спустя, когда все уже знали, что Чудаков жив. Но стихотворение-то хорошее, и, конечно, Бродский не мог его не опубликовать. К тому же там не называется напрямую ни имя, ни фамилия. Посвященные знают, о ком речь. Остальные просто наслаждаются поэзией.

– Мы с вами находимся на Кутузовском проспекте, где Чудаков жил и где он погиб. Логично, что мы много говорим о биографических подробностях его жизни. Но ваши розыски начались именно с желания найти утраченные стихи Чудакова. Как бы вы определили его место в ряду русских поэтов XX века?

– Для меня судьба Чудакова была и есть лишь фон для его стихов, которые впервые я прочитал в «Самиздате века». Это поэзия высочайшего уровня. И хотя фраза, якобы сказанная Бродским: «Если по-настоящему, по правде, по черной правде – он [Чудаков] должен был получить Нобелевку, а не я», воспроизведенная Олегом Осетинским в своих воспоминаниях, явно Осетинским придумана, для меня, как и для многих ценителей поэзии, имя Чудакова однозначно стоит в ряду лучших поэтов второй половины ХХ века.
Тем, кто его еще не читал, – настоятельно рекомендую. Правда, книги, изданные мной, давно разошлись, но в сети можно найти достаточно полный свод его стихотворений, – рассказал Владимир Орлов.

Обстоятельства подлинной смерти Чудакова напоминают историю его легендарной «гибели» в 1973-м. Сергей Иванович умер от сердечного приступа на Кутузовском проспекте в ноябре 1997 года, ненадолго пережив Бродского, но, в отличие от нобелевского лауреата, не удостоившись посмертных почестей. Видимо, холод тоже сыграл свою роковую роль – в конце октября уже наступили первые серьезные ночные заморозки, а труп обнаружили только утром. Документов при Чудакове не было, и его тело месяц хранилось в морге как неизвестное, а затем было похоронено в общей могиле на одном из московских кладбищ. Он был брошен в землю и забыт, словно безымянный колымский зэк.

***
Ботинки истлевают на ногах
ног хватит в целом лет еще на сорок
доказано что вещи это морок
а человек – живой упругий прах

Смотри тускнеет сморщилась жена
и школьницы свежее год от года
ну чем теперь поможет Бог – разводом
дежурной смесью водки и вина?

Пять или шесть всего лишь тысяч книг
пять или шесть всего лишь тысяч мнений
запутанный и озаренный миг
полусмертей полувыздоровлений

Вот жизнь. Здесь междометье «так сказать»
уместно, жест бездарный, выкрик птичий.
Спасенье в том, что отменен обычай
свирепый, негуманный – воскресать.

цинк