Виктор Топоров

1946-2013

wiki

цинк

«Евреи (и те, кто ощущает себя таковыми, и те, кто всего лишь рассматривает себя и своих близких как неизбежные жертвы грядущих утеснений и репрессий) сделали в массе своей капиталистический, «демократический», проельцинский выбор (имеется в виду Ельцин образца 1992–1994 гг.), волей-неволей – а точнее, с великим энтузиазмом! – взяв на себя тем самым часть ответственности за общегосударственные и социально-экономические метаморфозы самого пагубного свойства. Огромную часть ответственности. И в очередной раз проявили национальную беспечность – хотя бы потому, что эту ответственность рано или поздно возложат только на них»

Виктор Топоров. Двойное дно. Признания скандалиста. М.,1999

От редакции ФИНБАНА
А ведь о что-то подобное мы уже слышали:

Владимир (Зеев) Жаботинский
(1880—1940)
«…Когда евреи массами кинулись творить русскую политику, мы предсказали им, что ничего доброго отсюда не выйдет ни для русской политики, ни для еврейства, и жизнь доказала нашу правоту. Теперь евреи ринулись делать русскую литературу, прессу и театр, и мы с самого начала с математической точностью предсказывали и на этом поприще крах…»
Владимир (Зеев) Жаботинский. Избранное. — Иерусалим, 1989. — С. 73.

Лев Аннинский
«В русской революции евреи так же пламенно-беспочвенны, как и русская интеллигенция, в сущности заменившая в их сознании русский народ. И, подобно русской интеллигенции, в ходе русской революции еврейство горит голубым огнем. Да еще, в отличие от русской интеллигенции, успевают евреи услышать, что они, с их склонностью к организационным, а не кулачно-мускульным усилиям, — никакие не герои, не мученики, не жертвы революции, а — маклеры ее. После чего опыт можно считать законченным.
То-то они и не живут долго, эти евреи-революционеры. Самоубийц много».
Аннинский Л. С двух сторон // «22». — М.—Иерусалим. — № 122.

К случаю вспомнил историю, уже рассказанную мною в книге «Двойное дно».
Сережу Гречишкина (тогда сотрудника Пушкинского дома) вызвали в КГБ. То есть не в КГБ, а в БАН (Библиотеку Академии Наук) по соседству с ПД, где в задней комнатке дожидался его сотрудник в штатском.
— Что вы можете сказать о таком-то?
— Только хорошее!
— А о таком-то?
— Только хорошее!
— Нет, я вас не понимаю. Вы наш сотрудник или не наш сотрудник?
— Я не ваш сотрудник!!!
— Но как же так? Я тут человек новый. Но ваш прежний куратор оставил мне список сексотов в Пушкинском доме — и вы в нем значитесь! Вот, смотрите сами.
И этот идиот показывает Сереже ВЕСЬ список пушдомских стукачей. Правда, возможно, с приписками не только в Сережином случае.
— Моя фамилия внесена сюда ошибочно!!!
— Вот как? Ну, идите подумайте. А мы вас еще вызовем.
Сережа возвращается в ПД, идет к директору и рассказывает ему всю историю.
На следующий день его вновь вызывают в БАН, в заднюю комнатку.
— Да, очевидно, с вами вышла накладка. Просим прощения. Вот только зря вы всё рассказали своему директору. Он, конечно, тоже наш человек, но тако-о-ой болтун!

ссылка

АНТИСЕМИТИЗМ
и его брат-двойник

***
… «В Ветхом Завете описаны три модели успешного поведения  в заведомо враждебном окружении. Модель Юдифи – разделить ложе с гонителем евреев и заколоть его после соитья … Модель Эсфири – разделить ложе с гонителем евреев и превратить его в радетеля за евреев (модель, широко практиковавшаяся во всех эшелонах советской власти и, не в последнюю очередь, культуры). Модель Иосифа Прекрасного – не выпячивая своего еврейства, верно и продуктивно служить фараону – и вместе с тем втайне помогать собственным соплеменникам и единоверцам» … Виктор Топоров

01.06.2010

В мае (2010) на сайте были опубликованы три материала, взаимосвязь которых, пусть и опосредованная, на мой взгляд, несомненна. Речь идет прежде всего о статье Михаила Золотоносова «Как ленинградские писатели пережили «дело Бродского», посвященной вольным и невольным пробелам в двухтомных воспоминаниях Даниила Гранина (и в особенности – ненаписанным фрагментам о «деле Бродского»)…

…О его же телеобзоре «Идеология Михалкова – это любовь к Путину в порядке госзаказа», в котором, наряду с прочим, высказывается мысль, будто разделение городского Союза писателей «по идейному принципу» пошло обеим вновь образовавшимся «половинкам» на пользу (исходя из чего Золотоносов приветствует и наметившийся раскол всероссийского Союза кинематографистов); и, наконец, заметка П. Яблонского «Он уважал Райкина, но не любил», в которой рассказывается о протестах против установки мемориальной доски первому секретарю Ленинградского обкома КПСС Григорию Романову.

Доску Романову

Во всех трех случаях симптомы перечислены правильно, но неполно, анамнез подробен, но не исчерпывающ. В итоге читатель даже не замечает, что и на примере личной судьбы  девяностолетнего патриарха питерской словесности, и в истории с расколом писательской организации, и в шумихе вокруг мемориальной доски мы сталкиваемся с проявлениями одной и той же болезни, сдвоенное, но единое имя которой:  агрессивный антисемитизм и его брат-двойник столь же агрессивный антиантисемитизм.

Тема, спору нет, деликатная и потому даже в наше вольное время частично табуированная. Но вот обладатель «Золотого пера России» яблочник Борис Вишневский, выступая в прямом эфире «Эха Петербурга», заговорил о ней во весь голос. Костьми лягу, заверил он радиослушателей, но не допущу, чтобы в нашем городе установили мемориальную доску Григорию Романову, потому что в бытность его первым секретарем райкома меня как еврея не приняли в хороший вуз, а в плохом вузе, который я успешно закончил, не взяли в аспирантуру. А еще потому, что он сжил со света (то есть выдавил в Москву) Аркадия Райкина и Сергея Юрского, да и вообще был чудовищным жидомором.

Меня, не стану скрывать, изрядно потешает сама постановка вопроса членом политсовета партии «Яблоко». Он, Вишневский, не любит Романова  и поэтому не допустит…  А не любит он его потому, что Романов, будучи в течение долгих лет полновластным хозяином Ленинграда, не любил таких, как Вишневский, и тоже не допускал…

Дьявол, как известно, коренится в деталях. Сергея Юрского выдавил в Москву не столько Григорий Романов, сколько Георгий Товстоногов – и в театральном мире из этого никогда не делали секрета. Аркадий Райкин, помимо руководства Театром миниатюр, «немножко шил» — то есть, как уверяют, немножко спекулировал распределяемыми по обкомовской квоте автомобилями «Волга». Мехмат ЛГУ дурно славился антисемитизмом задолго до Романова – и поэтому евреи туда поступали и впрямь только самые талантливые, тогда как остальные шли на физфак, а то и вовсе в ЛИТМО или в Политех.  Или, на худой конец, в Институт имени Бонч-Бруевича, который из-за национального состава – как студенческого, так и преподавательского – в народе именовали «Бонч-Рабиновичем».

Разумеется, в СССР хрущевского и брежневского периодов проводилась политика негласного государственного антисемитизма, правда, весьма умеренная, — евреи дорастали, условно говоря, до звания полковника там, где их равные по способностям, но не отягощенные «пятым пунктом», коллеги становились  генерал-майорами.  И, разумеется, Г. В. Романов придерживался линии партии и в этом вопросе; более того, и впрямь, будучи антисемитом, осуществлял такую политику с личным рвением…

Ну и что? Или, вернее, что это меняет?.. Вопрос в другом: хорошим он был хозяином города или плохим?  И, не в последнюю очередь, заслуживают ли хозяева города советских времен мемориальных досок и/или других памятных знаков? Вот был в Америке заклятый антисемит Генри Форд, но мы ведь его ценим не только за это, не правда ли? И нынче Фонд Форда, спонсируя научные исследования по всему миру, щедро раздает гранты, в том числе и евреям, а «Форды-Фокусы» собирают в том числе и в Ленобласти.

Строго говоря, к пребыванию Романова на посту первого секретаря имелась у коренных жителей города куда более серьезная претензия. Затеяв строительство дамбы (в городе никто не сомневался в том, что стройка века потребовалась первому секретарю исключительно в карьерных целях), Романов выписал в Ленинград сто тысяч лимитчиков – вот чего ему долго не могли простить. Но, наверное, сейчас, когда тогдашние лимитчики и их дети уже давным-давно чувствуют себя коренными петербуржцами, утратила былую остроту и эта проблема…  Что, понятно, не означает, будто Романов был хорош, а тем более всем хорош: первый секретарь обкома как первый секретарь обкома.

В начале перестройки разоблачительную повесть о Романове написал (и напечатал в «Неве») Даниил Гранин. Помнится, тогда она вызвала у меня, может быть, даже излишнее возмущение.  Романов и Гранин – два яблока с одной ветки, написал я тогда в газете «Литератор», — и если уж облетать им, то облетать одновременно… Но облетел, как вскоре выяснилось, один Романов.

Модель Гранина

Связь происходящего «в верхах» с бурями в стакане писательской воды приобретает порой откровенно комический характер.  Так обстояло дело и со свержением с поста первого секретаря Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР Александра Прокофьева в январе 1965 года, о котором пишет Золотоносов. Да, инцидент с высылкой Бродского и впрямь был использован для подготовки умов в нужном направлении, но никак не более того. И да, тандем Дудина и Гранина поддержал обком. Но разве обком стал бы наказывать руководителя писательской организации за дело Бродского? Да никогда в жизни!

Все было куда проще и смешнее. В октябре 1964 года свергли Н. С. Хрущева – и на смену ему пришел тандем Брежнева и Косыгина. Меж тем Прокофьев самодурствовал в Союзе писателей ничуть не меньше, чем Хрущев – в СССР; более того, Прокофьев сознательно «косил» под Хрущева, будучи похож на него даже внешне. И прогнали его под тем же лозунгом борьбы с волюнтаризмом – и заменили не одним новым руководителем, а сразу двумя. У вас Хрущев, у нас Прокофьев; у вас Брежнев и Косыгин, у нас Дудин и Гранин. Дело Ленина живет и побеждает!

Брежнев, как мы помним, довольно быстро задвинул Косыгина в тень. В ленинградской писательской организации дело пошло по-другому: Дудин заскучал в начальниках – и уже вскоре организацию единолично возглавил Гранин. Но только до прихода в город Романова: будучи антисемитом, тот распорядился поставить во главе Союза писателей «русского человека» (странно, что Борис Вишневский не ставит ему в вину и этого). Что и было сделано. А разумная позиция, занятая по этому вопросу Граниным (который как раз и славится тем, что занимает разумную позицию по любому вопросу), позволила ему завоевать благосклонность антисемита Романова и приобрести статус серого кардинала, который патриарх сохранил до наших дней и после кончины академика Лихачева (тут Золотоносов прав) даже приумножил.

Михаил Золотоносов недоумевает: как это Гранину удалось сохранить репутацию порядочного человека после неприглядного невмешательства в дело Бродского? Подобный взгляд лишен историзма, в том числе и историзма этнического. В Ветхом Завете описаны три модели успешного поведения  в заведомо враждебном окружении. Модель Юдифи – разделить ложе с гонителем евреев и заколоть его после соитья (так, по-видимому, поступил бы с условным Григорием Романовым условный Борис Вишневский). Модель Эсфири – разделить ложе с гонителем евреев и превратить его в радетеля за евреев (модель, широко практиковавшаяся во всех эшелонах советской власти и, не в последнюю очередь, культуры). Модель Иосифа Прекрасного – не выпячивая своего еврейства, верно и продуктивно служить фараону – и вместе с тем втайне помогать собственным соплеменникам и единоверцам.

Этой модели поведения как раз и придерживался Гранин. Он был для своих соплеменников в писательской организации (число которых в ней в разные годы колебалось от пятидесяти до восьмидесяти процентов) этаким Даниилом Прекрасным – и они (в отличие от братьев библейского Иосифа) прекрасно понимали, что к чему, а главное, что почем. Они прощали Гранину невмешательство в полуфараоновы казни (в частности, согласие на высылку Бродского), потому что полагали – справедливо или нет, это уж вопрос отдельный, — что в отсутствие такого заступника полуфараоновы казни станут воистину фараоновыми.

Сергей Довлатов справедливо указал однажды на то, что советская власть прощала человеку любой изъян, но только один изъян. На ответственную должность  могли взять беспартийного, или еврея, или пьяницу, или вора – но не беспартийного еврея-пьяницу и к тому же вора. У партийного, идейно выдержанного, умного и осторожного писателя-фронтовика Гранина имелся один-единственный изъян – и он, разумеется, никогда не забывал об этом. И его бесчисленные братья в писательской организации (и шире – в среде городской творческой интеллигенции) тоже не забывали. Они понимали: малейшее проявление вольнодумства, и у нашего Даниила Прекрасного получится уже два недостатка – и он автоматически утратит власть и влияние, а значит, и возможность нам помогать.

Хорошо это или плохо, я не знаю. Я вообще стараюсь в этой статье обойтись без моральных оценок. Я просто объясняю, как обстояло дело на самом деле.

Писательский раскол

Что же касается раскола писательской организации, то, на мой взгляд, и с ним все не так просто. Потому что раскололась она не по идейному принципу (не было там никаких идей), а именно что по национальному. Антисемиты ушли в одну сторону, антиантисемиты – в другую. Ушли – и увели с собой всех, кто по простоте душевной или по какому-нибудь нелепому стечению обстоятельств поддался на те или иные уговоры. Так и вышло, что, скажем, прозаик Сергей Носов в одной писательской организации, а его ближайший друг прозаик Павел Крусанов – в другой. И что, объясните мне, в этом хорошего? Особенно если учесть, что за безобразие творится из года в год в обеих организациях – в каждой на свой лад, но тем не менее?

И что изменится в кинематографе, если там произойдет аналогичный раскол? Вернее, даже так: что изменится там к лучшему?
Впрочем, Библия – культурный памятник не только еврейства. И – «он русский, а это многое объясняет» — Никита Михалков отрабатывает модель Иосифа Прекрасного ничуть не хуже, чем Даниил Гранин.  И при Тутанхамоне, и при Эхнатоне. Вот только не очень понятно, кто при таком раскладе оказывается египтянами.

А относительно мемориальной доски Г. В. Романову вспоминается такая история. Летняя резиденция персеков до него размещалась в Комарове, на бывшей даче шоколадного фабриканта Бормана. Романов же объявил, что в Комарове «слишком пахнет жидовским духом», и распорядился выстроить себе резиденцию в Осиновой Роще. А вот Зайкова, пришедшего ему на смену, в Осиновую Рощу уже не пустили. И он затеял на даче Бормана каскад фонтанов. И та четверть поселка, в которой расположен Дом творчества писателей, осталась из-за этого без воды. И писатели во главе с Граниным (дача которого расположена в другой, водообеспеченной, части поселка) написали гневное письмо в ЦК. И воду им включили, а фонтаны Зайкову отключили. И тогда первый секретарь обкома начал тянуть водоотвод от водокачки в академической части Комарова. Забеспокоившиеся академики (вернее, их дети и внуки) пошли на поклон к академику Лихачеву, проживавшему там же, в так называемом «гадючнике», чтобы в ЦК написал уже он – как единственный живой академик. Но тут Зайкова перебросили на Москву – и все фонтаны противоречий заглохли сами собою.

А сейчас там и вовсе заведомо бандитская курортная зона.
Кстати, о бандитах. Один предприниматель из бывших писателей (или наоборот) рассказывал мне, как на него из-за некоего спорного помещения серьезно наехали питерские бандиты. «Но я догадался пожаловаться Даниилу Александровичу. И знаешь, Витя, буквально через сутки они отстали!»

01.06.2010

ссылка

МОЖЕТ ЛИ РОССИЙСКИЙ ИНТЕЛЛИГЕНТ
СОТРУДНИЧАТЬ С ГОСУДАРСТВОМ?

Генералы всегда готовятся к минувшей войне. Генералы от идеологии в том числе. Беда в том, что к минувшей войне готовятся и интеллектуально продвинутые полковники, пусть и кажутся они самим себе непримиримой оппозицией зарвавшимся и завравшимся генералам.

17.05.2010

В сегодняшнем идеологическом споре трех «полковников» от искусства (актера Алексея Девотченко, журналиста Дмитрия Губина, литературного многоборца Дмитрия Быкова; подробности в «Новой газете) неожиданно всплыл сорокалетней как минимум давности вопрос о (не)допустимости сотрудничества с (преступным) государством.

Тогда, помнится, один из столпов диссидентского движения отчеканил, доведя тем самым суть и сегодняшней дискуссии до абсурда: «Даже покупая колбасу в магазине, ты идешь на сотрудничество с преступным режимом!» То есть, надо полагать, поддерживаешь кровной копеечкой кровавую власть. Так что же, уморить себя голодом? Но ведь и платя символическую по советским временам квартплату и пользуясь теплом домашнего очага, ты тоже, получается, поддерживаешь преступный режим.

В призыве к товарищам по искусству отказаться от сотрудничества с нынешними властями  выстроивший целую систему категорических запретов петербургский актер разделяет насущно необходимые минимальные деньги (которые якобы всегда можно заработать честным профессиональным трудом) и дополнительные тридцать сребреников, которые будто бы платит своему не обязательно апологету, но непременно клеврету власть.

Однако сформулированный Владимиром Буковским сорок лет назад вопрос о покупке колбасы в магазине все равно повисает в воздухе. Да и что такое – в предлагаемых и предполагаемых обстоятельствах – честный труд? Шендерович на «Эхе Москвы», принадлежащем «Газпрому»? Шендерович на корпоративе у среднего бизнеса, платящего дань «кровавой гэбне»? Шендерович на Кате Муму?

В старые следы ступают и оппоненты актера. Дмитрий Губин практически буквально повторяет давнишний девиз ленинградского профессора Эткинда: «Делай всё, что разрешено, и чуточку сверх того!» Одним словом, расшатывай помаленьку устои. Вот кто бы объяснил мне, что еще в нашей стране не расшатано? Что держится не на соплях? Что не способно рвануть само – без малейшего нашего участия, — причем буквально в любое мгновение?

Не понятно мне и что означает в нынешних условиях это самое «чуточку сверх того». Хочешь пригласить в прямой эфир Каспарова, а тебе навязывают Карпова – и тогда ты приглашаешь Корчного? Или «продавить» Каспарова, но только не в прямой эфир – и пройтись по его выступлению ножницами при монтаже? Или поразить многомиллионную аудиторию дерзким высказыванием: «А Каспаров все-таки величайший шахматист всех времен и народов»?

Вот только что на передаче «Картина маслом» (у третьего участника спора Дмитрия Быкова) сошлись михалковцы с антимихалковцами. Но первые – после монтажа – изъяснялись подробно и обстоятельно, а вторые беззвучно разевали рты и строили страшные гримасы. Как вам это, — «чуточку сверх того» или в самый раз?

И эти-то люди будут учить друг друга (не говоря уж о других) не ковырять в носу?

Дмитрий Быков обрушивается сразу на всех. На диссидентов в первую очередь, — которые ничего, кроме как профессионально диссидентствовать, якобы не умеют. На сотрудничающих с властью. На отказавшихся от сотрудничества с нею, но отказавшихся лишь в нулевые годы. На никогда – включая советское время – с нею не сотрудничавших (потому что, оказывается, сотрудничать с нею было тогда честнее, чем нынче).

Быков подобно пьяному огнеметчику выжигает вокруг себя территорию, не замечая, что пламя давно уже бьет в его собственную сторону. Особенно забавен его призыв к созданию — в рамках борьбы со всеобщим тоталитаризмом – каких-то параллельных структур вроде антимихалковского Союза кинематографистов.

Ничего тоталитарнее таких якобы антитоталитарных структур не бывает. ВКП(б) – чтобы не ходить далеко за примерами. Сначала размежеваться, а уж потом задуматься над возможностью объединения!

Губин надеется на грядущую перестройку, хотя на худой конец согласен на «философский пароход» куда-нибудь в США. О том, что означенный пароход подадут, по-видимому, в 2012 году, с присущей ему парадоксальностью (а куда же денутся параллельные структуры?) рассуждает и Быков. Девотченко, судя по всему, уповает на оранжевую революцию – и предлагает прямо сейчас перестать подавать руку ее будущим жертвам  и всем без исключения их пособникам.

Ну, а колбасу-то в магазине покупать можно? Или хотя бы водку?

Правительство, пророчески заметил Пушкин, у нас единственный европеец. Только я бы добавил, нынешнее наше правительство это сегодняшний европеец – сытый, ленивый, безвольный, праздно расслабленный. Либералы обвиняют его в фашизме, записные патриоты – в атлантизме и сионизме, а ему всё до лампочки. И говорит тебе этот лентяй одно-единственное: «Не гадь, где ешь! Но если так тебе веселее (или прибыльнее), то можешь и погадить».

Исторические аналогии (с брежневским и тем паче со сталинским режимом) не срабатывают. Ситуация в некотором роде уникальна, но куда в более широком смысле нормальна. Интеллигент (тем более представитель творческой интеллигенции) в обязательном порядке находится в оппозиции к власти (к любой власти) – в оппозиции прежде всего этической, — и нынешняя власть, разумеется, не представляет собой исключения из этого правила.

Интеллигенция – сугубо российский феномен как раз потому, что никакой политики у нас нет, не было и быть не может. Западный интеллектуал, если ему не нравится власть, поддерживает оппозиционную партию (голосом на выборах, финансовыми пожертвованиями, публичной активностью). У нас, так уж исторически сложилось, 1) никакой оппозиции нет; 2) есть, но откровенно  бутафорская; 3) приди к власти (в сугубо гипотетическом случае) бутафорская оппозиция, мало не покажется никому.
Поэтому интеллигент с вполне оправданным недоверием относится к действующей власти, и впрямь «отвратительной, как руки брадобрея» (Мандельштам), но понимает, что его номер в историческом процессе – шестнадцатый. Власть в нашей стране меняется лишь в ходе каких-то тектонических сдвигов, затрагивающих толщи народные, — а все остальное – не более чем кликушество. И хорошо еще, если кликушество бескорыстное.

Потому что на колбасу и водку ты, творческий работник, и впрямь можешь заработать даже неописуемо честными и пародийно парадоксальными способами.

А вот на «философский пароход» не надейся; разве что – на «утомленную солнцем» паническую баржу.

17.05.2010

ссылка

ТЕНЬ ФЕДЬКИ КАТОРЖНОГО

Роман «Бесы» Ф.М.Достоевского – произведение для отечественной словесности (да, если не ошибаюсь, и для всемирной) уникальное. Действие «Бесов» разворачивается здесь и сейчас – и происходит такое буквально в каждый период, да и в каждый момент российской истории. Оно, конечно, и «Борис Годунов» универсален (что и доказывают постоянные попытки поставить его на сцене или экранизировать), но всё же не так. Далеко не так. Оно, конечно, и «История одного города» вечно бьет не в бровь, а в глаз, — но она специально ради этого и написана. А вот «Бесы»… Достоевский хотел, как лучше (и написал, как хуже), а получилось у него, как всегда. А вернее, получилось у него навсегда.

ссылка
иллюстрация — Михаил Гавричков

Виктор Топоров в ФИНБАНЕ

Философия Вороньей слободки

Улицкая в щадящем режиме

«Предисловие» Вадима Шефнера к предисловию Виктора Топорова, или – 30 лет спустя о поэзии