Сергей Морозов — Под знаком неудачи

#новые_критики #новая_критика #альтерлит #сергей_морозов

Писатели-ругатели не готовы пользоваться имеющимися в литературном сообществе «лифтами» и предпочитают соорудить новые, забывая о том, что в конечном счете вопрос не в лифте, а в том, кто в нем едет… Один нечесаный человек в дырявом свитере – это протест. Множество таких людей – это антисанитария.
Е. Водолазкин

Общее утвердившееся мнение, гораздо проще, чем озвученное Водолазкиным. Революционеры, ниспровергатели авторитетов, критики-хулитики, «люди в дырявых свитерах» – это те, кого никуда не взяли. Неудачники, одержимые ресентиментом. «Не прошел по конкурсу» — вот и стал оппозиционером.

Так складывается довольно простая картина мира: здесь – светлый храм искусства, заслуженные люди, интеллигенция. Там – подворотня, свалка литературных отходов, люмпен-пролетариат от литературы, маргиналы, хунвейбины. Дай им волю, останемся без культуры.

Такого рода представления (огороженная забором благоухоженная территория культуры, а вокруг нигилисты да хулиганы) мало соответствуют действительности.

Нынче никакого цивилизационного забора нет, он чисто умозрительный. Да и такого центра, куда нужно стремиться попасть, цитадели литературы, которую следует штурмовать, тоже не имеется. Эпоха оседлости, крепостей и замков закончилась. Наступило время кочевников. Всех выгнали на мороз. Все сидят в чистом поле в палатках, продуваемых ветрами. А Водолазкин – лифты, этажи!

В этом плане Московская книжная ярмарка, та, что на Красной площади, выглядит весьма символично – отражает ситуацию как есть. «Налетай! Не скупись! Покупай живопись!»

Все примерно в одном положении – завтрашний день может для каждого стать последним.

Есть смысл поговорить о роли личности в истории. Все держится на них. Помер Вася, надоело Леше, зажал деньги Жора — и очередной кусок литературы отвалился. Нет больше палатки, нет ларька с надписью такое-то издательство или журнал, вместо них и впрямь чисто поле.

Пространство свободно – живите, кто хотите.

Большинство не хотят. Дураков нет.

То есть в нынешней ситуации разговора о неудачниках вообще возникать не должно. Все числятся в проигравших.

«Толстые» журналы ждут выселения и конца грантов, издательства существуют только для того, чтобы обеспечивать зарплатой своих сотрудников (текст — лишь повод для проедания выделенных финансов), литературные сайты нуждаются в бесплатных шестерках, группы объединяются не по сходству творческих представлений, а по дружбе, литература – не дело, а хобби, пока не найдут иного.

В такой ситуации трудно почувствовать себя неудачником, потому что почти все с полным основанием могут сказать «жизнь не удалась».

Сегодняшний кумир, один из немногих, отбивающих деньги на текстах, завтра может оказаться в полном пролете: нетленной ценностью его книжки не обладают, жизнь у бестселлера – у кого неделя, у кого до конца сезона. Раскрутившие его люди могут решить завтра, что вон та девочка ест не так много, а потому обойдется им дешевле. После и вовсе может выясниться: принадлежавшее перу вчерашнего лауреата и надежды отечественной словесности – либо откровенный плагиат, либо написано совместно с редакцией с использованием фольклорной самотечной основы.

Сегодняшний представитель иллюзорной литературной номенклатуры завтра также может оказаться в опале. Потеря должности, статуса – конец не такого уж большого пути. Кто помнит бывших редакторов, рулевых премий?

Как частное лицо – поэт, писатель, литературовед или критик, он никому не нужен.

Все живут несчастливо, без удачи.

Разница между автором, который успел издаться и тем, кому отказали – не так уж велика. Да и заключается она в том, что первого уже обманули, а второго еще нет. В остальном у обоих в кармане вошь на аркане плюс нулевая известность, даже в самых широких узких кругах.

Впрочем, стать уважаемым человеком, настоящим писателем, а не неудачником, не так уж сложно. Вопрос трехсот тысяч. Есть они, будет и книжка. А с книгой уже совсем другое дело. Литературная удача – вопрос денег. Это классика. Прям по Марксу. За деньги можно купить все – пять минут славы, текст, удостоверение писателя, звание критика или литературоведа.

Одни считают, что они устроились, другие надеются на это. Обе стороны ошибаются. Устроится у нас невозможно. Недостаточно твердой почвы под ногами. Все ходит ходуном. Но первые делают вид, что они в порядке – и создается та самая иллюзия, которую надо бы уже окончательно отбросить: в литературе есть место, есть позиции, которые следует обязательно занять. Иначе ты – никто.

Да нет, какое бы ты место не занимал – всегда будешь никем.

Стать частью системы (которая больше миф, чем реальность), значит забыть о литературе, превратиться я ничтожество, в дурилку для масс, потерять лицо.

Не попасть в «литературу» — ну, тут тоже все понятно.

Попавших в нее не слушают, потому что пустобрех и продался. Оставшихся снаружи, потому что, какой ты авторитет, раз тебе не достает гибкой спины и нежного, ласкового языка. Два вида пустоты и безрезультатности. Неудачники разных сортов.

Примечательно, что речь в современности всегда заходит о вот этих двух моментах – удаче и статусе.

Удача у нас заменяет талант (теперь он не нужен, есть школы мастерства!) и трудолюбие. То Водолазкин рукопись Служителя (сколько у нас нынче говорящих фамилий) про котика прочитал. То Леонид Юзефович опознал своего земляка, и теперь не хочет, чтобы талант с Пролетарки пропал зазря в безвестности. А здесь случайно «обогатили» словесность пойманным в самотеке Геласимовым. Тут старик Лимонов гуртом едва ли не всех благословил. Миф, конечно, и вранье. Но какое говорящее!

Вся современная отечественная «литература» — сплошной результат «удачи».

Когда тебе пишут, что ты неудачник, которого не взяли на праздник жизни, ненароком разоблачают основной механизм работы всей отечественной литературы.

Качество не имеет значения, никакой логики в продвижении нет. Удачник – это тот, кто попал в поле зрения без всяких оснований и, что называется, «за красивые глаза». Терпение и труд ничего не перетрут. Да, конечно, шлите рукописи в редакции, людям нужна «обратка» для внутренних нужд.

Спору нет, удача может быть и самодельной. Да, тут надобно упорство, но, само собой не за письменным столом. Мелькай в интернет-клаке, может, повезет, барин тебя заметит. Многие стараются, сбиваются вокруг тех, кто может помочь (в чем? зачем?) поплотнее.

Про статус тоже все понятно. Это позиция, которая вроде бы должна быть подкреплена авторитетом, и реальными достижениями. Но у нас они не обязательны. Да и некому их подтвердить. Для этого нужны так же люди с авторитетом и достижениями.

Где они у нас?

В школах литмастерства, столь распространившихся в последние годы, старые неудачники обучают новых.

Нам говорят: «толстые» журналы – НИИ литэкспертизы. Но в чем может быть экспертом, к примеру, Сергей Чупринин («Знамя»), приближающийся к 75-летию, несменяемая пара руководителей «Звезды», Яков Гордин (85 лет) и Андрей Арьев (81 год) или Станислав Куняев («Наш современник»), готовящийся к 90-летию?

Стало быть, возраст – это достижение? «В России надо жить долго». Тогда удача улыбнется тебе. Смерть – самый надежный социальный лифт. Все умрут, а ты останешься. Повезло. Удачник.

А может эксперт — это Сергей Надеев («Дружба народов»), который в свое время в рамках издательства «Глагол» сделал «очень много для сексуального освобождения современной России»?

Нынешний статус основан на идее абстрактной властной позиции. Пока возглавляешь что-то (вот они все и стремятся «до самой смерти») – формально, ты величина. Без должности — пролетарий, которому нечего терять, кроме собственных цепей. Талант и ценность измеряется занимаемым креслом.

Кто-нибудь помнит, кто такая Ирина Барметова?

Вряд ли.

А какая распальцовка была: право печататься в журнале «Октябрь» еще надо заслужить. Неудачников забывают быстро. Теперь «Октябрю» (журнал-неудачник) надлежит заслужить свое право на возрождение.

Понятно, что в ситуации чистого поля распределение позиций может быть только иллюзорным.

Но наш литературный человек всегда готов сказку сделать былью, и сразу начинает искать начальство: кому тут поклониться, чей зад свободен?

Что ты ни делай, а начальстволюбие задает тон. Иерархию жанров отменили, а персон и псевдоинституций (литпремии) оставили.

Из этого не выходит ничего хорошего. Просыпается вечно рабское в интеллигентской душе.

Есть здоровое стремление быть первым среди многих и нездоровое — быть монополистом. У нас, в ситуации иллюзорного литературного производства, распространено второе. Почти у всех независимо от политических взглядов, эстетических пристрастий, возраста и пола твердая установка на монополизм. Скрытый монархический или диктаторский комплекс. Великий писатель – одна штука, литературный журнал – одна штука, издательство – тоже одна, любить всем надо одно и то же согласно постановлению.

Нежелание многого, непонимание того, что, как верно подмечала Урсула Ле Гуин, «литература – это не олимпиада», ведет к отстаиванию права на монополизм и всеобъемлющее доминирование. Каждая литературная былинка мнит себя абсолютным монархом.

Многие констатируют ныне факт распада литературного пространства. Да, разбрелись по углам, это имеется. И хоть недалеко, а настолько, что друг друга не слышат. Начался период феодальной раздробленности в литературе. Каждый хочет быть самодержцем, пусть у него в распоряжении всего лишь какой-то завалящий сайт. А ведет себя так, будто император обеих Индий.

Но и воссоздание целостности литературного пространства видится исключительно в терминах «объединения земель» под единым чутким руководством (ассоциация писателей, союз прогрессивных читателей, общие списки обязательного чтения). Целостность понимается как идеологический монолит. Если разнообразие, то в рамках одной парадигмы. Литературной демократии никому не надобно.

У нас даже обзоры книг по составу все одинаковые. Не потому что книг мало, хотя имеется и такое, но потому что на всех распределен в методкабинете один комплект литературы. Другого не достать.

Идея диалогического пространства, взаимодействия разных групп, пусть даже через полемику, отбрасывается напрочь. Каждый мнит себя в роли монополиста. Но силенок на то, чтоб подмять под себя всех остальных не хватает. Отсюда стратегия полного «игнора», деление на достойных и чернь, удивленное снисходительное поднимание бровей «это кто у нас тут заговорил?».

Так возникает манипулятивное слово «неудачник».

Но, в общем-то, как и было сказано, все в одинаковом положении.

Просто некоторые выглядят равнее, чем остальные. Выглядят потому что делают вид. Выглядят, потому что пока нашли к кому присосаться.

Вот и все деление – одни присосались, другие нет.

Одни делают вид, другие – нет.

Еще одна современная птица-удача – административный ресурс. Хороший критерий для деления на состоявшихся неудачников и тех, о ком можно говорить только с презрением. Настоящие неудачники – это те, у кого административного ресурса нет, кто не хочет завести свой собственный. Ну хотя бы в виде премии.

Так называемые литературные премии — один из инструментов администрирования литературного пространства. Они ставят все с ног на голову. Не наличие реальной литературной жизни определяет премиальный процесс, а премиальный процесс имитирует факт существования литературы. Раз премии дают, значит, есть, что премировать. Жива литература!

Наметают уже по сусекам. В этом сезоне в ход пошли рассказы министра обороны и продукт еще вчера презираемого самиздата. Таким макаром, лет через пять доберутся до инструкций к стиральным машинам и телевизорам. А что… тоже словесность, русский язык да еще с параллельным переводом на иные.

Но вернемся к теме неудачников. Быть членом жюри национальной литературной премии – это же почетно?

Казус этого года («Нацбест») с Александром Филипповым-Чеховым говорит, что нет. Пусть у него свое издательство, и он поддерживает всеми силами отощавший поток переводов с немецкого, а все равно «неудачник». Свое мнение о книгах иметь изволит. Кто правду пишет, как понимает, конечно, тот и неудачник. Гони его! А то заразит.

Удачливые люди мнения иметь не должны.

Вот и нет его у нечитающего «читателя Толстова», который, возглавляя оргкомитет премии «Национальный бестселлер», на защиту членов жюри от внешнего давления не становится.

Нет его и у членов корпорации «Елена Шубина представляет». Только групповое, корпоративное. Если издательству показали фигу, тут как тут, встают на защиту. «Кто там сегодня на дежурстве? Водолазкин? Выполоскать тряпку! Стереть с доски!»

Но вернемся к идеологии премий.

Управляя чем-то, создаешь видимость существования чего-то.

Считается: нельзя управлять ничем.

Десятилетия нашей литературной жизни демонстрируют – можно. Надо только заставить всех вокруг поверить, что современная отечественная литература – это что-то большое, то есть 30 книг из одной палатки, которые по очереди получают то выкладку в магазине, то самоучрежденные этим же издательством премии.

Самый простой способ убедить — первым крикнуть «неудачник!»

И надо быть дураком, чтобы поверить, что это о тебе.

«На воре и шапка горит».

цинк