Сергей Максимишин — Щелчок
Сергей Максимишин
Как фотожурналист сотрудничает с изданиями «Известия», «Огонёк», «Итоги», «Комсомольская правда», «Российская газета», «Московский комсомолец», «Stern», «Time», «Geo», «Business Week», «Focus», «Corriere della Sera», «The Washington Post», «The Times», «The Wall Street Journal», «Newsweek», «Liberation», «Parool», «Der Profile»
Многократный призёр конкурсов Пресс Фото России и World Press Photo.
Есть интересная маленькая книжка ( Сергей Лишаев, «Помнить фотографией») о том, что фотография убила память. До того, как появилась фотография, люди помнили бабушку и дедушку. Теперь люди помнят фотографии бабушки и дедушки.
Работала в Эрмитаже в отделе Запада крепкая блокадная старуха, из тех, что всегда с беломориной во рту. По слухам, дама была из бывших, и в Зимний дворец пришла работать еще при Романовых. Катя Д. рассказывает :
-Катенька, ангел мой, а что это у нас за толпа кокоток в Николаевском зале?
— Марья Спиридоновна, кино снимают. «Екатерина молодая». Это фрейлины.
— Я что, ёб вашу мать, фрейлин не видела?!
Когда-то я сутки провёл рядом со святым человеком — доктором Валерием Карташкиным, основателем и руководителем Шокового центра при питерском Институте скорой помощи. Валеры уже нет, умер от инфаркта едва за 50. Кусочек моих 10 лет назад написанных заметок.
Час ночи. Звонит местный. Привезли «шок».
Сестрички ножницами срезают грязные джинсы с бомжового вида толстой старухи. «Наш контингент»,- говорит доктор Карташкин. Бабку сбила машина, множественные переломы. Она пьяна, несет какой-то бред. Обезболивание, анализы, рентген, УЗИ, катетер. Приходит рентгенолог с еще влажными снимками. Перелом таза, перелом голени, перелом плеча. Большое голое тело покрывают йодом. Травматологи дрелью сверлят дырки в старухином тазе. В отверстия ввинчивают поперечную штангу, за которую через блок подвешивают отвес. В качестве груза килограммовые магазинные гири.
Без двадцати два. Снова звонит местный. Везут «огнестрел». Старуху переносят на резервный стол. Бригада «скорой» почти бегом везет носилки. Два мента едва успевают за ними. На носилках мужчина лет сорока. Прилично одет, ухоженая бородка. К ногам привязаны пропитанные кровью шины.
— Кто ж его так?
— Менты.
Мужик бегал по Парку Победы с ножом, ранил случайного прохожего. Потом ранил попытавшегося его задержать курсанта академии МВД. Подоспевшие милиционеры открыли огонь, стреляли по ногам. Уже утром из новостей узнал, что задержанный состоит на учете как психически больной.
Раненый без сознания. Карташкин считает пулевые отверстия, получается пятнадцать: семь сквозных и одно слепое. Капельница, анализы, катетер. Рентген — череп фронтально, череп сбоку, грудная клетка, конечности. Наркоз. Милиционеры, скорчившись, спят в коридоре. Реаниматолог шутит: плохо стреляют, в лоб попали бы – и сами бы не мучались и нас не мучили. Приносят рентгенограммы. У «огнестрела» перелом голени, раздробленное бедро и пуля в лодыжке. Карташкин моется, одевает фартук. Пулю находит быстро, сидела не глубоко. В каждое отверстие Карташкин вводит палец, продвигает его вглубь до тех пор, пока не найдет выходной раны. Скальпелем иссекает ткань вокруг каждого отверстия, пинцетом вводит дренаж.
Четыре часа ночи. У Карташкина серьезные проблемы. Одна из ран сильно кровоточит. Видимо, поврежден крупный сосуд, а прочищая рану, доктор сдвинул тромб. Ушить сосуд не удается, рана мгновенно заполняется кровью. Кровотечение усиливается. Начинают вливать кровь. Карташкин перетягивает ногу жгутом. Кровотечение прекращается. Зашивает сосуд.Отпускают жгут — швы расходятся, снова сильное кровотечение. А раненый уже, пока везли, литра полтора крови потерял. Карташкин меняет ассистента. Меня отодвигает от стола: «Извини, не до тебя!». Очередная попытка. Может оказаться последней. «Господи благослови!»,- говорит Карташкин и медленно отпускает жгут. Секунда, другая, третья, четвертая. Кровь не идет.
— Суки, верните джинсы!- хриплым голосом орёт оклемавшаяся после наркоза голая старуха.
Пересмотрел «9 дней одного года». В свое время этот великий фильм едва не поломал мне жизнь. Попав под сокрушительное обаяние Баталова, решил поступать не на истфак (половину школьных лет я прожил при керченском археологическом музее), а на физ. — мех. На ядерную физику, конечно. Только к концу учебы я понял, что места в физике мне нет: для теоретика мозгов не хватает, для экспериментатора — природная рукожопость, для расчетчика — шило в заднице. Слава Богу, перестройка смешала карты и можно было начать жизнь снова. И ведь было мне в фильме предупреждение: Баталов забирает паяльник у такого чма, типа меня на лабах по электронике:
— Кто так паяет!
— Я, между прочим, физик, а не лудильщик !
— Физик должен уметь паять лучше, чем лудильщик!
Как по-разному люди выглядят в больничке. Кто-то через день превращается в скукошенное чмо с потеками каши по могильного цвета кофте. А кто-то, как дядька из соседней палаты, каждый день меняет футболку. Даже мочеприемник на боку у дядьки выглядит кобурой, а трубка к нему — чисто револьверный шнур.
Привезла меня скорая в больничку в 21.30. В приёмом покое стоял, прислонившись задницей к какому-то столу до 4.15 утра. Сесть было негде — 60 с лишним людей теснились в ожидании вызова на всякие анализы. Лежачие лежали в отдельной очереди. Сумасшедшая старуха громко ругалась матом, а потом, как другой человек: «Скажите, не найдется ли у вас немного еды? Я голодна». Избитая сыном женщина потрясала кулаками и кричала: «За такие деяния поедет он у меня в места не столь отдаленные!» Дед с поломанными ребрами стонал и бормотал: «Был у нас коммунизм при Сталине, да не разглядели мы его!»
Женщина хватает за рукав пробегающего мимо доктора: «Пожалуйста, оформите побыстрее вот этого мужчину! Ему очень нехорошо!» Доктор, обводя рукой весь приемный покой говорит: «Вы знаете, здесь вообще мало кому хорошо!»
Медсестра выдает мне баночку и велит, пописав, оставить в сортире.
— А как вы узнаете, что это моя баночка?
— Как — как? По цвету!
Говорю доктору, который меня ощупывал:»Живенько тут у вас». А доктор «Ну, я бы не сказал».
Говорит, до ковида считалось доблестью и геройством принять 100 больных в день. Сейчас принимают в среднем 220.
фото: В коридоре. 3 января 2021
Камень мой оказался нетранспортабельным. Вчера решили оставить его по месту залегания, а вокруг обвести стентом. Привезли в операционную анатюрель, положили на стол, придали конечностям позу рожающей женщины. Лежу — жду наркоза. Вокруг сестрички суетятся. Одна другую спрашивает. «Как кот?» «Три дня не ел после кастрации, только вчера молока попил. Обиделся!» «Можно понять!»
«Девушки, — спрашиааю, — не могли бы вы тему сменить?» «Вам не нравятся котики?»
Наркоз был нежнейший, очнулся на той мысли , на которой засыпал. Доктор утверждает, что успели вовремя — почку спасли. Спасибо ему большое.
