Света нет
Юрий Буйда
В сети обсуждают С.А.А., наговорившую в очередном интервью очередных глупостей. Снова ее обвиняют в лицемерии, беспринципности, приспособленчестве, в том, что «перевертыш» она, чуть ли не нацистка и т. п., напоминая о ее патетическом очерке, посвященном Дзержинскому, и т. д.
Но она всегда оставалась верной себе.
Остальное зависит от того, насколько это «себе» содержательно.
Дзержинский тогда многим казался ярким человеком, символом всего лучшего, что было в большевиках и в революции. На фоне многих других большевиков — Свердлова, Сталина, Калинина и прочих — звезда. Когда С.А.А. писала очерк о ФЭДе, мало кто знал что-либо достоверное о других ярких большевиках — Троцком, Бухарине и т. д. Очерк о Дзержинском, впрочем, не стал открытием: написано было банальным языком, с тем пафосом, который даже тогда воспринимался как признак второсортности, провинциализма.
Журналистика полна запретов. Перестройка ударила по запретам, шокировав и тех, кто инициировал ее, и тех, кто должен был «что-то с этим делать», прежде всего журналистов. Жизнь взорвалась и поперла в прессу, которая только что боролась за возвращение к ленинским нормам и растерялась, не понимая, что можно, а что нельзя. Хотелось, чтобы «нельзя» не было вообще. Никаких белых пятен и т. п. По этому пути не шли — бежали. Задача журналиста — бежать впереди всех.
С.А.А. в этом смысле многое удавалось, когда писала о неженском лице войны и другие книги в жанре oral history. У нее было свое место, своя роль. Стала звездой, получила премию комсомола, ее книги вошли в школьную программу, и никого это не удивляло. Кого-то раздражало, злило, кого-то радовало, но не удивляло никого.
Жизнь была такая.
Герой Достоевского говорил: «Широк человек, я бы сузил».
В те годы жизнь оказалась шире человека.
Не всем было по силам жить в потоке, оставаясь твердью. В такой жизни журналисту — даже звезде — очень трудно оставаться на плаву. Писателю, имеющему дело с горячим материалом, — еще труднее. Он пытается предложить читателю то, что еще вчера вызывало восторг, но читатель уже совершенно другой, и этому другому читателю это предложение писателя уже неинтересно. Увы, это естественный процесс. Смерть Холодова и Листьева, чеченская война и дефолт вывели на сцену других «властителей дум» и «властителей чувств». Да вдобавок С.А.А. к тому времени уже жила за границей, что в эпоху перемен гибельно для писателя ее типа. Уже во второй половине 90-х ее стали не то чтобы забывать, но понемногу отодвигать. Ее новые книги не вызывали прежнего энтузиазма. Она не ощущала дрожи истории, не видела своими глазами, не пережила сама того, что происходило в России, которая стала для нее «страной по переписке», а эта страна по-прежнему менялась стремительно, и у этих перемен появились другие свидетели. Эти изменения С.А.А. воспринимала извне, вчуже, и ей они не нравились, о чем она честно говорила и говорит. Может быть, это было бы интересно, награди ее Бог другим даром — назовем его даром углубленной рефлексии, но он наградил ее даром собирать факты, чужие мнения и упаковывать их в книги, вызывавшие когда-то у кого любовь, у кого ненависть, но у всех — потрясение. Потрясения такого рода, увы, быстро проходят, потому что им на смену приходят другие потрясения такого рода. В прежней жизни она была «властительницей чувств», вполне совпадая со своей ролью и эпохой, попытка же стать еще и «властительницей дум» провалилась просто потому, что это не ее роль. Это тот случай, когда «верность себе» не только бесплодна, но и комична. Счастье Гиляровского в том, что он и не пытался стать Бердяевым.
ссылка
P.S. от редакции ФИНБАНА
Андрей Бабицкий: Простосердечный каннибализм Светланы Алексиевич