Андрей Рублёв «Троица», 1411 год или 1425-27, дерево, темпера, 142 × 114 см

РАУШЕНБАХ 
Борис Викторович 
(1915, Петроград — 2001, Москва)
Советский и российский физик-механик, один из основоположников советской космонавтики, академик АН СССР, академик РАН, лауреат Ленинской премии (1960).
***
Демидовский лауреат 1994 года Борис Викторович Раушенбах — ученый и человек легендарной судьбы, исследователь с широчайшим кругозором. Один из первых сподвижников С. П. Королева, он очень многое сделал для развития ракетной техники. Художники и искусствоведы высоко ценят его оригинальную теорию перспективы в живописи, богословы — логическое объяснение феномена Троицы. Демидовская премия присуждена Раушенбаху за выдающийся вклад в развитие механики и теории управления.

О ЛОГИКЕ ТРИЕДИНОСТИ

В наши дни, когда столь высок интерес к русскому философскому наследию конца XIX и начала XX века, вновь возникает многоаспектная проблема Троицы. О Троице писали Булгаков, Флоренский, Трубецкой и многие другие. Троичность Бога, окончательно сформулированная на Втором Вселенском соборе в 381 году, в виде никео-цареградского Символа веры, стала одним из основных и общепризнанных положений христианства. Принятию Символа предшествовали длительные, а иногда и ожесточенные споры. В этих спорах главным были поиски характера взаимоотношений между Лицами и того, что их объединяет в единого Бога.

Позже возникла скептическая и атеистическая критика, которая не «опускалась» до споров о взаимоотношении и взаимодействии лиц, а просто объявляла само понятие Троицы абсурдом, из которого следует и невозможность Ее существования. Здесь говорилось о том, что ни один нормальный человек не в состоянии представить себе подобного триединого Бога, что это бессмыслица, что триединость «противоречит арифметике» и здравому рассудку. Лев Толстой в своем ответе Святейшему синоду, отлучавшему его от Церкви, писал, что он «отвергает непонятную Троицу». Аналогичные мотивы стали общим местом в сочинениях современных пропагандистов атеизма. Характерным для скептической и атеистической критики является то, что она переводит проблему из области богословия в область формальной логики.

Богословы предпочитают не отвечать на критику логичности понятия триединости. Обычно они не отделяют друг от друга два намеченных выше подхода, а, объединив их, говорят о Троице в более общем плане, ограничиваясь замечанием о тайне троичности. Примерно той же позиции придерживались и классики русской философии рубежа столетий, хотя они и уделяли некоторое внимание обсуждению логичности понятия Троицы (например, Е. Н. Трубецкой).

Ниже будет рассмотрена только проблема логической правильности введенного на Втором Вселенском соборе учения и сделана попытка оценить аргументацию атеистов и скептиков, о которой шла речь выше.

Мне представляется, что понятие Троицы является логически безупречным с позиции самой обычной формальной логики и, если и можно говорить о тайне троичности, то только имея в виду ее кардинальные качества, но никак не кажущуюся логическую несообразность самого понятия. Весьма часто скептическая критика логики троичности имеет источником поверхность суждении.

Для доказательства этого утверждения надо будет воспользоваться понятием изоморфизма. Как известно, математика целиком построена на формальной логике и если исключить немногочисленные аксиомы, которые назначаются и должны быть не противоречивыми, то все остальные объекты, изучаемые и используемые в математике, являются их следствием и логически безупречными образованиями. Поэтому, если окажется возможным указать общеизвестный математический объект, обладающий всей совокупностью логических свойств Троицы, иными словами, если он окажется логически изоморфным Ей (имеющим ту же структуру), то возможность логической непротиворечивости Троицы будет доказана. Здесь представляется уместным указать на большие возможности, которыми обладает метод изоморфизма. Элементарные, почти очевидные положения формальной логики используются весьма часто. Но ведь столь же законно и использование достаточно длинной цепочки логических ходов, конечный вывод которых вовсе не обязан быть элементарным и очевидным. При анализе логических образований поиски изоморфного объекта, логическая обоснованность которого доказана, может дать очень многое. И хотя такой объект не будет логически элементарным и очевидным, он будет тем не менее логически безупречен. Для того чтобы осуществить намеченную здесь программу, надо прежде всего сформулировать логические свойства Троицы, исключив из рассмотрения те, которые не имеют структурного характера (Святая, Животворящая и т. д.). Искомых свойств оказывается четыре. Рассмотрим их по порядку.

1. Триединость. Иногда это условно записывают в виде имеющих парадоксальный вид равенств 1=3 и 3=1. Бог, с одной стороны, един, а с другой стороны, является Троицей.

2. Единосущностъ. Триединость не представлялась бы чем-то непонятным, если бы сводилась, например, к утверждению: «три цветка составляют один букет». Именно к такого рода толкованию прибегали иногда богословы и философы. Так, Е. Н. Трубецкой в своем докладе, посвященном разбору книги П. А. Флоренского «Столп и утверждение Истины», проводит мысль, что Бог един, а троичность относится к Лицам (эта точка зрения восходит к Василию Великому). Трубецкой явно озабочен тем, чтобы избежать антиномии, которая возникнет, по его мнению, если единый Бог будет составлен из трех Богов. Однако это противоречит Символу веры, где о предвечном рождении Сына от Отца говорится: «Бога истинна от Бога истинна», а Григорий Богослов прямо называет в своих творениях Святой Дух — Богом. Единосущность надо понимать здесь как формальную констатацию: единый Бог составляется из трех Лиц, каждое из которых является Богом. Столь «жесткой» формулировки богословы обычно избегают, предпочитая говорить, что Лица имеют одинаковое Божеское достоинство. В этом видно их стремление, хотя бы внешне, избежать кажущейся антиномии. Однако ниже будет показано, что и «жесткая» формулировка логически оправдана и ее не надо бояться.

3. Неслиянностъ. Парадоксальность триединости и единосущности могла бы быть снята, если бы можно было предположить, что единый Бог может попеременно приобретать облик Отца, Сына и Святого Духа. Это обозначало бы «слиянность» Ипостасей. Такая точка зрения была осуждена в свое время как ересь «модализма» (по которой единый Бог может в зависимости от обстоятельств изменять свой «модус», образ бытия). Поэтому учение о Троице решительно исключает такую возможность. Все три Ипостаси существуют одновременно и всегда, при этом они качественно различны и не могут заменять друг друга или сводиться друг к другу. Это как бы другая сторона все той же неслиянности. Прекрасно понимая неуместность такого термина, как «работа», все же рискну сказать, что каждое Лицо Троицы выполняет свою работу, не свойственную другим Лицам.

Чтобы придать наглядность этому утверждению, можно привести такие примеры. Обращаясь в молитве «Царю небесный» к Святому Духу, верующий говорит: «…вселися в ны (нас), и очисти ны от всякия скверны»,- высказывая просьбу, с которой немыслимо обратиться к Отцу и Сыну. В Иисусовой молитве «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» верующий просит Христа помиловать его, поскольку именно Христос, по Символу веры, будет судить живых и мертвых. Аналогичное обращение к Святому Духу или Отцу было бы совершенно неуместным. Эта неслиянность подчеркивается и в ежедневной молитве, прямо обращенной к Троице. В ней к каждому Лицу обращаются с разными просьбами: «…Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша…» Даже когда просьбы похожие, они выражаются разными словами, как бы подчеркивая этим принципиальное различие Лиц. На вечерней службе, при чтении молитвы «Сподоби, Господи», говорится: «…Господи, научи мя… Владыко, вразуми мя… Святый, просвети мя…»

4. Нераздельность. Если не ввести требование нераздельности, то всегда сохранится возможность трактовать три Лица как три независимых Бога и вместо единобожия невольно ввести троебожие. Хотя триединость в известном смысле уже предполагает нераздельность, вполне разумно подчеркнуть это важное свойство в совершенно четкой форме. Смысл нераздельности заключается в том, что три лица выступают всегда вместе и всё, что делается, делается ими совместно. Абсолютно исключено, чтобы какое-то Лицо совершало нечто независимо от других Лиц. В XVII веке, когда богословская глубина русской иконописи заметно упала, в церквях появились иконоподобные иллюстрации к тексту священного Писания. Среди таких икон можно встретить и изображения семи дней творения мира Богом. Интересно отметить, что эти иконы (судя по надписям на них) назывались «Деяниями Троицы». Это наглядно подтверждает не только существование принципа нераздельности, но и то большое значение, которое ему придавали.

Итак, говоря о формальной логике троичности, можно сформулировать ее как совокупность триединости, единосущности, неслиянности и нераздельности. Остается найти математический объект, который обладает этой совокупностью свойств.

Введем в обычном трехмерном пространстве ортогональную декартову систему координат, обозначив оси этой системы традиционно буквами X, У и Z. Пусть в этом пространстве расположен произвольный конечный вектор, идущий из начала координат. Ему будут соответствовать три его составляющие, расположенные на введенных осях. Очевидно, что сам вектор, с одной стороны, и совокупность его трех составляющих, с другой, являются одним и тем же. Но это и есть триединость.

Очевидно также, что в этом примере наличествует и единосущность, поскольку составляющие вектора сами тоже являются векторами.

Теперь нужно убедиться в том, что три составляющие обладают свойством неслиянности. Когда выше говорилось об этом свойстве, то оно было сформулировано как качественное различие Ипостасей, исключающее замену одной другой, причем каждая из них выполняет свою «работу», не свойственную другой Ипостаси. Неуместный по отношению к Троице термин «работа» является теперь самым подходящим. Для наглядности предположим, что введенный вектор является силой, способной смещать некоторую материальную точку, находящуюся в начале координат. Для смещения материальной точки в направлении оси X необходима составляющая на этой оси (направленная вдоль оси X). Что касается двух других составляющих, лежащих на осях Y и Z, то никакие их усилия не способны сместить точку вдоль оси X, поскольку они направлены перпендикулярно ей. Совершенно тоже самое можно сказать и о составляющих, направленных вдоль осей Y и Z. Каждая способна сдвинуть материальную точку только вдоль «своего» направления. Таким образом, три составляющих вектора принципиально не способны заменять друг друга, что и говорит о наличии свойства неслиянности (это следствие ортогональности системы координат).

Наконец, последнее, четвертое свойство — нераздельность. Оно почти очевидно. Составляющие вектора связаны с ним абсолютно (так как являются его проекциями на оси), а следовательно, абсолютно же и друг с другом.

Таким образом, самый обыкновенный вектор в трехмерном пространстве и его три ортогональные составляющие дают логически безупречный пример объекта, обладающего совокупностью нужных свойств: триединости, единосущности, неслиянности и нераздельности. Поскольку этот пример показывает, что такие объекты не противоречат формальной логике, то нет никаких оснований сомневаться в безупречной логичности понятия Троицы и опасаться, что «это противоречит арифметике» или ведет к антиномии. Просто все обычные сомнения возникали вследствие того, что в своих рассуждениях сомневающиеся действительно не поднимались выше «арифметики». Достаточно было взять чуть более сложный объект, как сразу оказалось возможным обнаружить нужную совокупность свойств, построить, если угодно, «математическую модель троичности». Эта «математическая модель» может служить опровергающим примером для всех, кому логическая сторона триединости кажется абсурдной, противоречащей формальной логике.

Быть может, здесь уместно указать на то, что совокупность четырех названных свойств является необходимой, что нарушение любого из них (при сохранении остальных) делает невозможным существование введенного объекта. Для лиц, знакомых с математикой, можно это пояснить: нарушение триединости говорит о том, что пространство перестало быть трехмерным; единосущности — что рассматриваемый объект не является более вектором, а, например, стал квартернионом; неслиянности — что система координат уже не ортогональная; нераздельности — что три введенных вектора перестали быть составляющими исходного вектора. Этот пример наводит на мысль, что совокупность обсуждаемых четырех логических свойств является необходимой (именно как совокупность) и для формирования логической структуры Троицы, что нарушение любого из свойств недопустимо. С этой точки зрения вызывают известное сомнение попытки рассматривать Троицу, опираясь, скажем, на часть из Ее четырех свойств. Здесь следует проявлять осторожность, так как это способно привести к искаженным представлениям. Много столетий церковная пись­менность пытается найти наглядный образ (если хотите, модель) триединости. Здесь можно напомнить соответствующие примеры: корень, ствол и плод единого дерева или три свечи, разливающие нераздельный свет, и т. п. Слабость таких попыток становится очевидной, когда они проверяются на одновременное сосуществование всех четырех свойств триединости — свет трех свечей неразделен, но где здесь неслиянность? Ведь одна свеча вполне может заменить другую. Можно лишь удивляться тому, что отцы Церкви проявили незаурядную смелость, решившись в свое время на формирование учения о Троице в виде, казалось бы, логически абсурдной системы свойств, ведь в те годы развитие математики исключало возможность проиллюстрировать их ло­гическую совместимость.

Предельная ясность понятий вектора и его составляющих, которыми ежедневно пользуются десятки тысяч инженеров, ученых и студентов, связана, в частности, с тем, что в векторной алгебре дан алгоритм сложения векторов (известное всем из школы «правило параллелограмма»), и поэтому совершенно ясен процесс сложения составляющих для получения исходного вектора. Иное дело Троица. Требовать здесь столь же предельной ясности деталей Ее структуры, объяснения того, как из трех Лиц составляется единое Божество, нет никаких оснований. По мере усложнения изучаемого объекта его структура почти всегда тоже усложняется. Когда в наши дни студентам читают курс теоретической физики, то лектор начинает свой курс с предупреждения слушателей о полной бесперспективности попыток наглядно представить себе то, о чем дальше пойдет речь. Человеку свойственно стремление к наглядности, возможно, это связано с тем, что огромное большинство информации о внешнем мире мы получаем в результате анализа зрительной информации. Именно поэтому лектор будет повторять свой призыв неоднократно — в теоретической физике есть законы, которые невозможно себе представить, их можно только сформулировать. Современная физика находит все новые и новые глубокие закономерности, настолько далеко ушедшие от нашего повседневного «здравого смысла», что мысленно увидеть их в качестве наглядных образов уже нельзя. Это как бы первая ступень, выводящая нас за пределы наглядно представимого. Исходя из сказанного, становится совершенно очевидно, что по аналогии с теоретической физикой учение о Троице и Ее внутреннюю структуру можно сформулировать и описать, но наглядно представить себе нельзя. Это тем более очевидно, что богословие учит о непостижимости Бога.

Подводя итог, можно утверждать, что сформулированная выше структура Троицы вполне может быть согласована с обычной формальной логикой и поэтому привычная скептическая критика поня­тия триединости ошибочна. Что касается, если так можно выразиться, «алгоритма», по которому из трех Лиц возникает единый Бог, то здесь, как уже указывалось, богословие говорит о непостижимой тайне внутренней жизни Бога. Таким образом, непостижимой является вовсе не логическая структура Троицы (она вполне разумна), а кардинальное качество Троицы, жизнь Бога в Самом Себе.

Публикуется по «Вопросы философии», 1990, № 11

ИНТЕРВЬЮ

— Борис Викторович, вам принадлежат слова, что «самые православные русские — это немцы»…

— Это шутка, но в ней есть доля правды. Понимаете, это очень просто объясняется психологически. Русскому не надо доказывать, что он русский и православный. С немцем сложнее. И если уж немец становится православным, то это не формально. Что касается моей семьи, то родители были лютеране и ходили в кирху — немецкую церковь апостола Петра на Невском, у Казанского собора. Учили меня молиться: «Фатер унзер дер ду бист им химмель…» — это «Отче наш» на немецком. Мой отец, из поволжских немцев, работал в Ленинграде на «Скороходе» техническим руководителем кожевенного завода. А поскольку немцы, руководители завода, были гугенотами, все служащие ходили в гугенотскую церковь. Меня тоже в ней крестили — так я стал гугенотом. Потом, после войны, когда я начал посещать службы, это очень меня выручало: у меня был заготовлен простой ответ на возможное негодование партийного начальства. Да, я хожу в православные храмы, но вы напрасно ко мне пристаете: я же… гугенот! И они замолкали.

— Во времена атеизма вы читали лекции об иконах?

— Да, для студентов физтеха. Это был целый цикл — десять лекций по два часа. Помню, тогда из Москвы в Долгопрудный приезжали люди с записывающими устройствами — не потому, конечно, что я такой умный, просто я говорил вещи, которые в те времена нельзя было услышать нигде. В этих лекциях не было ни одного слова, которое могло бы покоробить верующего человека. А руководители физтеха мне потом сказали: «А вы знаете, как мы отчитываемся в райкоме о ваших лекциях? Мы их числим по разряду «антирелигиозная пропаганда»! И представляете, в райкоме их хвалили за хорошую постановку атеистической работы! На физтехе были умные люди, они много смеялись, когда это рассказывали.

— В одном интервью вы сказали, что всегда были «болельщиком Церкви»…

— Дело в том, что я всегда болел за слабую команду. А Церковь была именно в положении слабой команды, ее все время били, преследовали и ругали. А что ее ругать — она хорошая организация! На приемах в Кремлевском Дворце в главном зале сидели партийные боссы, а в комнату поменьше отправляли людей «второго сорта» — епископов и Патриарха. К ним никто не подходил, зато иностранные гости могли видеть, что в СССР с религией все в порядке. Меня это как-то угнетало, и я демонстративно подходил и беседовал, мне было интересно. Иногда я даже выступал. Когда в Троице-Сергиевой лавре отмечалось трехсотлетие Духовной академии, меня попросили сказать какие-то слова. Я договорился с вице-президентом Академии наук Е.П.Велиховым, что не просто выступлю от себя, но буду поздравлять Церковь от Академии наук. И я такую речь сказал, и она была напечатана в Журнале Московской Патриархии. Мне довелось познакомиться с Патриархом Пименом, и я бывал у него в келье в Новодевичьем монастыре. Конечно, в те годы меня во многом спасало то, что я работал не по общественным наукам.

— А почему вас заинтересовали иконы? В советское время считалось, что иконы — это для старушек…

— Насчет старушек, это, конечно, ерунда. Дело в том, что в Православной Церкви икона — это существенная часть богослужения. У католиков иначе, у них икона служит только иллюстрацией к Священному Писанию. Поэтому католические иконописцы пишут Богоматерь с любой красивой женщины. Все их Мадонны — красавицы. А православные иконы похожи друга на друга, потому что восходят к первообразу — к Самой Божией Матери. И древние иконы у нас ценятся не потому, что они старые, а потому, что они ближе к подлиннику — Первообразу. Поначалу иконопись заинтересовала меня с математической точки зрения, а потом постепенно пришла и богословская линия. Начал я с того, что на иконах пространство изображается «неправильно». Мне показалось это странным, я стал изучать древнюю живопись. И я понял, что его всегда изображали правильно! Искусствоведы учили, что изобразительное искусство развивалось постепенно — раньше, мол, «не умели», рисовали наивно, неправильно, а в эпоху Возрождения все поняли, и молодцы. Ничего глупее нельзя придумать! Иконописцев, в отличие от художников Возрождения, не интересовало естественное восприятие. Их мало интересовало и пространство, их интересовал святой. Изображение было нужно для молитвы, с его помощью обращались к Первообразу. Поэтому святой помещался на передний план — на обрезе рамы, как бы мы сейчас сказали. Перед ним уже никакого пространства, только сам молящийся. В Ренессансе пространство уже появилось: художники стали втаскивать наивный реализм туда, где ему совсем не было места. На самом деле на иконах не полагалось писать ничего, кроме золотого фона, передающего святость. Кроме того, на иконах святой изображается не по состоянию на земле, а в состоянии обоженной плоти. После Второго пришествия у нас у всех будет обоженная плоть, а святой — он уже обоженная плоть. И реализм тут действительно ни к чему. Отсюда все так называемые странности русской иконописи.

— Вы много писали об иконах «Успение» и о «Троице» Рублева…

— Я действительно неравнодушен к иконе «Успение». Пожалуй, это моя любимая икона, и если бы мне предложили выбрать из всех икон одну, я бы выбрал «Успение». Конечно, в древнерусском стиле, а не в стиле какого-нибудь Дюрера. Его «Успение» — это кошмар с церковной точки зрения. Да, Дюрер был первоклассный художник, но ему не дано было писать так, как русские иконописцы школы Рублева и Феофана Грека… «Успение» — это икона, которой необходимо по сюжету изображение как нашего мира, так и потустороннего. Вот, например, «Рождество» — это только наш мир, а «Сошествие во ад» — только потусторонний. А чтоб и то, и другое на одной иконе — это «Успение». И посмотрите, как великолепно иконописцы решили эту проблему! Они, великие мастера, проявили, я бы сказал, невероятную ученость и, не зная современной математики, интуитивно все сделали совершенно правильно.

Успение Богоматери. Икона. Начало XIII в., Новгород. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Что касается Рублева, то это гениальнейший иконописец, а его «Троица» — вершина иконописи. Я специально смотрел все дорублевские иконы на этот сюжет и установил, что не было постепенного нарастания — это был скачок, нечто взрывоподобное. После Рублева все стали повторять его «Троицу». Поскольку это был предел совершенства, все последующие повторения стали хуже. На своей иконе Рублев гениально воплотил догмат Церкви о единосущной и нераздельной Троице. Три ангела изображены совершенно однотипно, что передает их единосущность, а жертвенная чаша на престоле символизирует нераздельность. На иконе мы видим также гору, дерево и строение, которые передают, соответственно, Святость, Живоначальность и Божие Домостроительство.

— А чем догмат о Троице мог заинтересовать математика?

— Это вы о статье «Логика троичности»? Меня интересовал чисто теоретический вопрос: может ли формальная логика допустить существование Троицы. Вроде бы это абсурд: один объект — и вдруг три объекта. Но, к своей радости, я обнаружил, что подобное в математике есть. Вектор! Он имеет три компонента, но он один. И если кого-то удивляет троичный догмат, то только потому, что он не знает математики. Три и один — это одно и то же! До сих пор не могу понять, как отец Павел Флоренский, наш замечательный богослов, который к тому же окончил математический факультет, этого не заметил. Он пишет, что идея Троицы непостижима. Нет, Бог непостижим, а идея Троицы постижима, триединость — это свойство природы, она буквально пронизывает природу. Снова повторю, что я не вдавался в богословие, но мне удалось лишний раз показать, что Отцы Церкви были правы, когда осуждали ереси. А еще был случай, когда один наш известный математик сказал что-то неуважительное о богословии: дескать, какая глупость, что три — это одно. «А как же вектор?» — спросил я. Он был просто поражен: «Господи, я об этом не подумал!»

— В свое время очень нашумела ваша статья в «Коммунисте» — статья, которая прорвала завесу молчания, окружавшую Церковь…

0 Академик Борис Раушенбах: От ракеты к иконе, от математики к Троице- Да, это было в 1987 году. Мне позвонили и попросили откликнуться на программу СОИ Рейгана. Тогда это было модно. Я сказал: чушь, не о том думаете. Наступает празднование тысячелетия Крещения Руси — вот о чем надо писать! На том конце провода помолчали и говорят: «Вы что, серьезно можете написать?» — «Могу». Дело в том, что наши атеисты предлагали им свои статьи, но в «Коммунисте» уже не хотели печатать этот бред. А я как раз за два года до того много читал о Древней Руси. И вот я приехал и рассказал им, что собираюсь написать. Они сказали: годится! Я сел и написал буквально за несколько дней, от руки, с помарками. Они перепечатали, причесали и пустили вне очереди. Это был страшный скандал! Первая неатеистическая публикация, причем где — в «Коммунисте»! Было возмущение, были звонки: да как вы могли, и тому подобное. А в журнале им отвечали: «Если вы не согласны — напишите, мы напечатаем». Но никто ничего так и не написал… Напротив, после той статьи начали появляться сочувственные публикации о Церкви. А я как-то сразу выдвинулся в специалисты по Крещению. Мне даже довелось прочитать доклад о Крещении Руси на сессии ЮНЕСКО в Париже.

— Но вы не только писали о Крещении, но и строили космические аппараты. Один интерес не мешал другому?

— А почему он должен был мешать? Это в глупых книгах писали, что «наши космонавты туда летали и никакого Бога не видели». Такая постановка вопроса показывает прямо-таки дубовую неграмотность наших писателей-атеистов. Вот Ньютон был верующим человеком, но, обратите внимание, когда он строил Солнечную систему, он никуда не поместил Бога. Бог пребывает в мистическом пространстве, а не в нашем, и это прекрасно понимали такие люди, как Ньютон. Космонавты Его не встречали, но они и не должны были Его встречать. Когда говорят «иже еси на Небесех», это не значит, что Бог находится в 126 км от поверхности Земли.

— В своей последней книге вы писали, что приняли православное крещение, но не считаете это изменой Богу, потому что Бог — един…

— В 1997 году я, действительно, крестился. Это было после неудачной операции, когда я уже совсем засобирался на тот свет. Священник, который пришел ко мне, долго выяснял, кто я. Почему-то он думал, что я католик, тогда было бы проще, но когда он узнал, что я гугенот, он схватился за голову. И меня крестили полным чином, как язычника. Все же я думаю, что я был христианином и остался христианином. Только я стал православным. Религия иррациональна по своей природе, но я считаю, что если хочешь принимать какое-то участие в религиозной жизни, нужно принадлежать к доминирующей в стране конфессии. Мне кажется, раз я живу в России, я не могу быть отрезан от Православной Церкви. А крещенный на немецкий лад, я был невольно от нее отрезан.

— Еще вы писали, что пережили клиническую смерть…

— Да, это было на Каширке в феврале 1997 года, после операции. Врачи сказали: этой ночи я не переживу. Дочери и зять пришли все вместе, хотя до этого они дежурили по очереди. Я действительно умирал… Убедился ли я в существовании души? В каком-то смысле да, но, понимаете, я ведь и раньше не сомневался. Первое, что я установил, так сказать, экспериментально — умирать не страшно, и даже, я бы сказал… приятно. Уже потом я прочитал книгу Моуди. Там был один случай, очень похожий на мой. Я видел коридор, видел в конце его свет. И я двигался по этому коридору, это было неприятно — знаете, как бывает на стадионе, когда идешь в толпе. Потом я шел один, по сводчатому коридору, и этот коридор выходил на луг. Я знал, что если я выйду на этот прекрасный луг — это все, я умру, там другой мир. У меня был выбор — луг или грязный, паршивый и заплеванный боковой коридор. И вот я стоял и выбирал. Впереди тишина, солнышко. Там приятно и хорошо. Но я выбрал трущобы, то есть коридор. И постепенно вернулся к жизни. И у меня осталось ощущение, что я походил по тому свету и вернулся на этот — чтобы доиграть игру.

— Сейчас вы бываете в церкви?

— После операции это стало сложнее, и теперь, когда я бываю на службе и причащаюсь, в храме я сижу. Раньше всегда стоял, а теперь уже не могу. Впрочем, я не думаю, что это так уж важно — сидеть или стоять. Святитель Филарет на вопрос, можно ли больному ногами человеку сидеть, ответил так: «Пусть лучше сидит, но думает о Боге, чем стоит и думает о ногах». В своей жизни я бывал и в протестантских, и в католических храмах. Православное богослужение, конечно, наиболее впечатляющее. Недаром послы святого Владимира, впервые посетив византийский храм, «были как на небе». Православная религия более высокая, огромная, торжественная, золоченая. Протестантизм другой, он сформировался как протест против изъянов католичества. Во времена антипапских выступлений движение за простоту в богослужении, вероятно, имело смысл. Но вообще-то красота в богослужении должна быть. В Православной Церкви она присутствует, как ни в какой другой.

— В наше время Православной Церкви нелегко, появилась проблема сект…

— Понимаете, секты были всегда. Сейчас плохо то, что в школах не преподают Закон Божий. Когда раньше дети получали основы православной веры в школе, сектантам, чтобы пробивать свои учения, нужно было разрушать. А сейчас им легко работать, ничего разрушать не нужно. И вот они выдвинут какую-нибудь паршивую идею, и она начинает расти. Веру нужно воспитывать с детства, ведь религиозно одаренных людей только 15 процентов. Остальных нужно учить. И если эти люди вырастают в государстве, где вера считается делом достойным, где все ходят в церковь, они тоже ходят.

— Во времена демократии с этим, кажется, стало легче?

— Наверное. Но видите ли, я вообще не очень-то люблю демократию. Все самые крупные преступления были совершены демократами. Например, Сократ был присужден к смерти по самой демократической схеме — после всенародного обсуждения путем плебисцита. Что можно придумать демократичнее? Если посмотреть на самые гнусные смертоубийства в мировой истории, то, я думаю, в большинстве случаев вину за них несут не деспоты, а демократы. Это свойство демократии — реагировать на крики. Все очень демократично, люди собираются и начинают орать. А потом оказывается: что кричали? зачем кричали? Демократический вандализм присутствовал и в нашей революции, когда матросы собирались и решали мировые проблемы. Я не знаю идеального государственного устройства, но по ряду соображений монархия лучше всего. Монарх заботится о стране, потому что собирается передать ее наследнику. Он не может ее разорить. А президенту плевать. Он думает: следующий за мной придет, вот пусть и разбирается…

— Что еще настораживает вас в современной жизни?

— Воровство. У нас царство воров. Воруют начальники, подчиненные. Когда я бываю за границей и спрашиваю о впечатлениях о нашей стране, мне говорят, что такого воровства нет нигде, даже в Латинской Америке. Любого чиновника можно купить, единственное, что они в два раза дороже, чем в Европе. Это мнение о нашей богоспасаемой Отчизне. В современной жизни вообще много перекосов: например то, что на смену Идее с большой буквы пришла «идея» заработать. Чтение газет и повышенное внимание к телевизионным новостям — тоже перекос. Дело в том, что стоящие новости занимают очень маленький процент от новостей вообще. Было бы лучше, если бы мы читали поменьше газет и больше читали серьезную литературу — не обязательно научную, даже художественную. И еще компьютеры, которыми сейчас увлекаются дети. С одной стороны, это вроде бы хорошо, они быстрее вживаются в нашу компьютеризированную реальность. С другой стороны, вместо представлений о порядочности и приличном поведении вводятся численные оценки. Но человек живет не только одной рациональной частью головы! Когда все заменяют компьютеры, это может быть плохо и даже опасно.

— Кто из русских святых вам наиболее близок?

— Преподобный Сергий Радонежский, установивший на Руси праздник Троицы. С моей точки зрения, он величайший русский святой. И я считаю так не потому, что он, можно сказать, мой «домашний святой» (от моего дома можно пешком дойти до обители). Просто Сергий — это редкое совпадение святости и четкой практической работы в политике. Другого подобного примера я не знаю. Святость требует отречения от всего, и Сергий с этого начал — поселился в лесу один, подружился с медведем… А потом, он фактически стал идейным руководителем и неофициальным главой Руси. Как он умудрился это делать — непостижимо, но это факт. Видно это из того, что все князья подчинялись ему. Сергий Радонежский мирил князей, когда начинались распри: приходил и укрощал. Он стал непререкаемым авторитетом, человеком, которому все одинаково доверяли. А ведь это было почти невозможно в средние века. Подумайте, его слушались все враждующие княжеские партии! Сергий был человек потрясающей воли и обладал полной, идеальной святостью.

— Борис Викторович, сейчас многие в России верят в различные оккультные доктрины, в «Бога вообще». Как вы думаете, у нас есть шанс вернуться к отеческой вере?

Безусловно, в том, что люди верят во что попало, хорошего нет. Но то, что произошло у нас, вполне понятно. Так и со стаканом воды — если его встряхнуть, взболтать, грязь со дна поднимется наверх. Потом грязь осядет, и вода очистится! Я думаю, должно пройти некоторое время — может быть, поколение должно смениться. Многое, конечно, зависит от Церкви. Но, в конце концов, православие у нас тысячу лет, и такие вещи за год, за два и даже за семьдесят не меняются. В нас есть некая внелогическая величина, которая остается постоянной. И это дает мне основание считать, что не все потеряно. Думаю, русские люди будут возвращаться к православию. Сейчас нам очень нужен Сергий… Я давно говорил, что России нужен преподобный Сергий, человек его масштаба. Жаль, что история не повторяется…

Записал Д.Басов
источник публикации