Мирослав Немиров
НЕМИРОВ
Мирослав Маратович
1961 — 2016
русский поэт, прозаик, эссеист, деятель актуального искусства
Мирослав Немиров — «99% всего и всегда — говно»
Русский Журнал / Всё о поэзии / Немиров
Из книги «Следы на снегу» (Краткая история сибирского панка).
Мирослав Немиров: «Ко мне приходит Ромыч: «Хорошо, что ты организовал рок-клуб, приходи 1 марта к бане на улице Ленина к 12 часам ночи и мы там всё учредим». Я поразился: зачем учреждать рок-клуб возле бани в 12 ночи? Ладно, я пришёл. Постучали условным стуком, нам открыли, там столы стоят накрыты, водка, закуски, какие-то люди непонятные сидят. «Этот, что ли, главный?». Шапа сказал: «Сиди-сиди, выпивай, закусывай, ни во что не вмешивайся и, главное, молчи». Я стал выпивать, закусывать, чего было — не помню. Утром меня будят: «Всё, пацаны одобрили, будет у нас рок-клуб». Это оказались тюменские бандиты, так называемые «спортсмены». Они с Шапой и Ромычем учились в одной школе, жили в одном дворе. Шапа почему-то решил, прежде чем вступить в рок-клуб, показать меня сташим товарищам: стоит ли, не западло ли? Товарищи сказали: не западло, нормально».
***
Душа, как известно, — дурман, и туман, и попытка диверсии.
Поскольку она есть — движение токов, электро- тойсть -химия.
Как здорово, дарлинг, что всё-таки – осень! Сырая, просторная, серая!
И мы два – живых, и поэтому – розовых, и – резонируем.
И вот мы стоим посреди (прямо так и скажу) – Вавилона,
Который и мчит, и несёт, и грохочет, и прочая, прочая;
Но мы вот стоим, в нём являясь отдельные – уединённые!
Что хоть невозможным и кажется, но оно – оно именно очень – так.
И в этих сумерках, как ни верти, а все равно – сиреневых!
И в дымчато еще прозрачно серо-голубых!
И, ясно дело, — перламутровых, а и ещё – серебряных,
И содержание состоянья нас и мира, щазз происходящего средь них,
Есть таково, его центральный пункт, о, дорогая Ольга, —
Оно есть то, что мы интерферируем, — а потому, что мы вибрируем!
В плывущем мареве муаровом, в слоисто-сизо-алкогольном,
Как буквы «б» и «р» в слове «вибрируем», вот как мы вибрируем!
– и проч. в таком духе – 1987, Ростов-на-Дону.
***
При Царизме было кайф,
Процветание былО,
И за свой прекрасный лайф
Весь народ ликовалО.
Но проклятой декадне
Это поперек горла;
Все хотели блять оне
Поразвратнее разврат!
Всё бы, сукам, им стихий —
Всё бы им бы, гадам, ницш,
В сраку всё б им поебстись,
Чтоб йщё поганей нигилизм, —
Все б им, падлам, Дионис,
Все б антихрист да Христос —
Вот и, на фиг, доеблись
До известно до чего-с!
1990, Надым
***
И вот в тебя затрубил как будто примерно джаз:
Вой, визг, блеск, лязг, гром, грохот, слепящие солнце и медь;
Потому что растаяло! — вот чего тут происходит сейчас;
Потому что растаяло, вот чего, эть твою меть.
Уже! Мир, внезапно, — весь точно пацан на каникулах,
Наконец-то объявленных; ну а ты в нём, (внезапно!) тепер —
Самый Центор всего грома-грохота этого, центр скрежещушего этого лико-
Вания вдруг оказываешься. Ибо да: заслужил. Дотерпел!
Дотерпел. До такого, которое только что заумью
Изложить, потому что оно — эх, ого! Потому что оно — ох, эге!
Потому что ведь таять же начало, потому что растаяло!
«Дыр бул щыр» это, братцы, голимый! Хоп-хейгоп! Оуйе!
Дотерпел. До такого, что даже теперь можно шапку
Сунуть в сумку, впервые за чуть не полгода, и, типа лететь
Как на гребне волны, ощущая со сташною силой, — это именно всё: вот сейчас вот,
Не когда-либо в будущем, щазз; и оно — не кому-то, а именно — вот тебе.
Просто так, ни с того ни с сего. то самое то, именуемо коее — Щастье.
Тюмень, 1981
***
Я скажу друзья вам прямо,
И отнюдь не без причин:
Заебал блять этот сраный
Весь блять концептуализм!
То есть нет, оно, конечно,
Вроде даже хорошо, —
Эта всякая скворечня,
Всякой блять хуйни мешок;
То есть, да, оно забавно,
Поражает даж порой
Всей своей однообразной
Безобразной хуергой,
Но от вас, друзья, не скрою,
И скажу без хуеты:
Все же хочется порою
И невъебенной красоты!
Надым, 1990
***
Неизвестные селенья проезжая,
Проезжая неизвестные селенья,
Их осеннее унынье озирая,
Их унынье, одичанье, запустенье, —
И стал думать я. Не думать даже, а
(Это уже позже, глядя в мрак
Заоконный, да на горизонте огонька
Три загадочных), не думать стал, а так
Вот что понял: пидарасы блять, козлы!
Блять ебаные авангардисты!
Хуй ли петрите по жизни, на хуй, вы!
Хуй ли петрите вы блять по жизни!
Да, согласен. Да, унылый вид,
Да, угрюмые растянутые дали,
Но — неужто не хватает? не сквозит?
Впрочем, вы здесь никогда и не бывали.
И — не лезьте. Блять свой Брайтон Бич
Где хотите стройте, здесь не надо!
А не то начнут вас всё же, блять, мочить —
Ох, доскётесь, сука падла гады!
1990, поезд Тюмень — Москва и поселок Балезино в Удмуртии
***
Какой у тебя, дорогая, красивый лифчик!
Белый какой! И хрустящий! Подобный, действительно, снегу!
Какие кружавчики сверху шершавые! Звёздочки! Дырочки!, —
Какую, зараза, сулят упоенье и негу!
Какие кружавчики сверху, которые как замороженные:
Такие колючие, резкие, чёткие, хрупкие!
Такие какие которые, ежели их так потрогаешь осторожно, —
«Ай ачоча ачачо!» – возопевает руки!
Как это здорово, что, дорогая, чулки на тебе — они в сеточку;
От этого я становлюсь хороший такой, задумчивый;
И белое лето меня наполняет собою по самое темечко,
И настоящее аж переполняется будущим,
И белое лето — пустое, огромное, медленное, —
Как автостоп в одиночку из Харькова до Хабаровска,
Как — ещё можно сравнить — было Грегору здорово Менделю
Жизнь между грядок гороховых так вот всю и пробарахтаться…
Надым, 1988.
Начальнику отдела поэзии журнала “Знамя”
Как же так выходит, Ольга Юрьевна?
Что ж меня вы с премией-то кинули?
Это уж дурного получается образчик юмора!
Поступили вы со мною, Ольга Юрьевна, как просто пидары!
Прочитал я, Ольга Юрьевна, в газете сообщение, —
По итогам года премии вы присудили
В «Знамени» своём за лучшее в нём за год бывшее стихотворение.
Не нашел я средь премированных, Ольга Юрьевна, своей фамильи!
Это уж выходит, Ольга Юрьевна, пощёчина!
Вы меня, выходит, лишь в насмешку напечатали!
А на самом деле, получается, не уважаете ну ни на крошечку!
За говно считаете, а не писателя!
Не хотелось б, Ольга Юрьевна, вам говорить обидное,
Но пример, однако, классиков нас учит,
Как на подлости такие реагировать.
Что писал хотя б Катулл в подобном случае?
— Дрянь продажная, — писал издательнице он, — зараза блять ебучая,
Падла кривобокая, пизда противная,
Хуй ли петришь ты, — писал, — в поэзии, говно вонючее! —
Так поэту изъясняться свойственно, когда обидели его.
Так что, Ольга Юрьевна, питая всё же к вам почтение,
Ограничусь вышесказанным пока умеренным.
В случае ж указанных явлений повторения,
Предыдущую строфу я развернуть принужден буду до аж полного стихотворения.
1998, Королев
***
Небо в Москве по ночам, —
Оно почему-то нынче — бледно обычно зелёное.
Выйдешь, бывает, ночи среди по бычкам,
Или на тачку за водкою выскочишь, — и такое оно
Что фиг поймешь его: мороз; ночь; город спит; кипит
Водяра в груди, и такая вокруг, братцы, глушь,
Что вот хрен бы и подумал, что Москва,
И такая не то, чтоб и грусть,
И такая не то, чтоб тоска,
А фиг поймешь чего, сказано же. И мороз!
Ой, какой же мороз — ясный, твердый, как точно алмаз;
Точно чёрный алмаз! Вышибает аж слезы из глаз;
Ох, не шутки, ребята! Ох, это, ребята, всерьёз!
И идти сквозь мороз, и идти, про себя бормотать
Из послания Феофана-Затворника кому-то из Аксаковых-младших:
«В первых строках письма моего спешу начать восстановлять
Пошатнувшуюся было веру вашу
В Вечность
загробных мучений и ада.»
И чего тут ещё добавлять? Ничего добавлять не надо,
Сказанного (хоп! хоп!) достаточно, чтоб всё правильно (хоп!) понимать,
Трепетать от того понимания,
И идти сквозь мороз, и опять понимать, но и оду при том сочинять
“Размышления о величии Божием при свете северного сияния”,
И опять, и опять, и опять.
и т.д. — январь 1992, Москва, Алтуфьевское шоссе.
***
Когда совсем уж я от жизни охуею,
Когда вконец меня измает белый свет,
В метра в таинственное я спускаюсь подземелье, —
Люминесцентный вечный тут рассвет.
Струятся гладкие здесь трубы переходов,
В пространства властно неизвестные влекут, —
Неумолим, точно державинские оды,
Подземный сей сомнамбулический маршрут.
Везде повсюду месмеризм здесь густой,
Повсюду сумрак серебристый разлит;
Сплошной везде забвения застой;
Позорные здесь бляди всюду лазят —
Пленяться всячески собой они манят!
1989, Тюмень
***
Какой печальный праздник Первомай!
По выходным счас ничего не продавают,
Сидят граждане, позапершись по домам,
Одни солдатики, печальные, гуляют.
И я брожу меж них туда-сюда
По двухэтажным улицам воскресным,
И жизнь уходит, как меж пальцами вода,
Чрез эту пыльную унылую окрестность.
Но верю я, что есть такая дверь,
Где все не так, где все совсем другое,
Где чудеса! Где гости! Где портвей!
Как будто в молодости! Будто при застое!
Где за накрытым все сажаются столом,
Где нету нужды думать, много ль водки
Оно закуплено, где имеются при том
И незнакомые — и незамужние! — красотки;
Где дикой громкости орет магнитофон,
Отчаянною музыкой пленяя,
Где, засадив стакан, другой, потом
Все в пляс как вдруг бросаться начинают;
Где вот уж вечер, вот уж ночь, и вдруг —
Всех вдруг задумчивость волною накрывает.
Все начинают приглашать подруг,
Попарно сильно с ними танцевают,
И я брожу, хожу туда-сюда,
И я ищу, ищу я двери эти…
Но это видно, только дивная мечта!
Ах, как печально жить на белом свете!
…
Первая строфа — 1 мая 1985 г., г.Тюмень, Остальное — середина мая 1989 г., г Москва
***
Хочу Ротару я пердолить!
Хоть уж и старая она.
Хочу, раз так, еще тем боле:
Пок есть йще все ж в ней красота.
Хочу ея услышать стонов,
Когда ей буду обладать,
Хочу свое нагое лоно
С ея нагим соединять.
Ну, правда, счас она, конечно,
Скорей всего мене не даст:
Не так уж я смазлив на внешность,
Нет у меня больших деньжат,
Но скоро я за всю мазуту
Начну печататься везде,
Поэтом знаменитым буду
На русской на родной земле,
И вот тогда, тогда, быть может,
Оттарабаню я ея!
И грусть, что сердце мене гложет,
Утихнет, на хуй, как змея.
июнь 1989, Москва
***
К слову полиграфия
Рифма — порнография.
А к слову конституция —
Конечно, проституция.
Это я к чему? А вот к чему: печальные,
Заставляют призадуматься такие наблюденья безобразные,
Потому что ведь не может же, что в мире все случайно!
Нет, конечно, в мире все взаимосвязано
Следовательно ………………………………
………………………………………………
…………………………………
……………………………
Впрочем, ладно, хрен с ней, с лингвофилософией,
Лучше сразу перейдем к дальнейшему,
Коее к тому же, если говорить уж все как есть совсем,
Есть на самом деле, без сомнения, главнейшее;
Именно: без постоянной организма алкоголизации
Жить, оказывается, очень нудно!
И, конечно, правильней всего счас взять да и нажраться
Это сделать даже и нетрудно, —
Деньги я имею, вот ведь как!
Редкий случай, но имею их!
И напротив дома — три ларька,
И в окно прям видно — открытЫх,
Но завел себе я лютую жену,
И живу теперь позорный как шакал:
За невинно развлеченье тут же ну
И ужасный ждет тотчас меня скандал!
Вот, ребята, жизнь людская какова!
Пусть кто думает, она не такова,
Пусть он знает: она именно вот так вот такова,
А не вовсе другова не какова!
Таково оно вот, с давних пор
Вытворяемое беспросветное женАми!
Так пускай хотя б им, гадинам, позор
В замечательных стихах перед людЯми!
2000
***
Ах, какой сегодня день такой задумчивый!
Ах, какой он тусклый, матовый, мерцающий!
Ах, какой такой весь заторможенный и сумеречный,
Весь такой короче просто — настоящий.
Весь такой короче он — серейший.
Лед сухой, и снег утоптанный, и небо
Пасмурное, хмурое такое, и шершавое, и сразу речи
Длинные вести скорей неторопливые охота, чтобы
Ах, следить какую-нибудь этакую, например, науку,
Ах, вести беседы о любезности, к примеру, —
Так пойдем же, друг, пойдем скорей вперёд по переулку!
Там отличнейший один, я знаю, есть магазиньеро!
1989