Наталия Елизарова
Наталия Елизарова
Родилась в городе Кашире (Московская область).
Соредактор сербского журнала «Жрнов».
Книги: «Осколок сна» (2006), «Черта» (2014),
«Мой ангел» (2015)
Живет в Москве.
Журнальный зал
facebook
фото:
Юрий Извеков
.
.
* * *
В квартире этой жили у черты
Беды, но были с ней на «ты»,
Накоротке — веревочке в сортире,
На двух ногах, что толком не ходили.
Здесь мыли пол и протирали пыль,
В трельяже старом прятали бутыль
Со спиртом — ставить банки при простуде.
Гостей сзывали, накрывали стол,
И был уют отраден и тяжел,
В квартире их всегда бывали люди.
Одна блины и пироги пекла,
Другая здесь сидела у стола
И в пироги готовила начинку,
Потом селедку резала, и вот
Настал последний високосный год
И небо, как говорено, с овчинку.
Хотели елку ставить в декабре,
Дыхание запнулось на заре
(уже на стол продукты закупили).
Скорбящая не дождалась тепла,
А жизнь рекою дальше потекла.
И люди ели, пили, ели, пили.
.
.
* * *
А она лежит, и нога у нее — бревно.
Говорит всегда: «Без ноги я уже давно,
Как пошла в сберкассу, упала, и вот — бедро».
А до этого было лето и огород,
Сад из яблонь и слив, соления — круглый год.
Земляника, смородина — просто просились в рот.
И семнадцать лет не входила я в этот сад,
Там сухие бесплодные яблони тихо спят,
А воротины ржавые — песню свою скрипят.
Там тюльпанов и лилий клубни стали землей,
Королевский крыжовник покрылся коростой-тлей,
Провода над сараем свисают немой петлей.
А сама говорю: «Не волнуйся, лежи-лежи» —
И мучительно вижу, как в ней засыпает жизнь
И как будто уходит на верхние этажи.
А она вспоминает снова: «…был жив твой дед…»,
Словно и не промчалось стремительно тридцать лет,
Словно он и сегодня еще придет на обед.
И она мне рассказывать будет еще о войне,
О своем отце, попавшем в немецкий плен,
И о младших братьях, но более — о сестре.
Я стараюсь запомнить тонкую кисть руки,
И прозрачную кожу ее, седые виски,
И беззубый рот: «Доживаем мы, старики….»
Мне придется пройти тропинкой, что заросла,
Подписать договор о продаже «сего числа»
И продать свою память — место, где я росла,
Где, копаясь в земле, собирала я червяков,
Где я плакала из-за капризов и пустяков
И не думала, что не станет вдруг стариков.
.
.
* * *
Она позвонила с утра,
говорит, я так рано встаю,
каждый день очень рано.
Сейчас вот чаю попью,
достану печенье.
Старость — одно мученье.
Перелью бульон в ковшик,
остаток — в чашку,
выпью потом
(старушечьим дряблым ртом).
Называла меня Наташей,
путая с дочерью старшей.
Я, говорит, здесь всё время:
то в кухне, то в комнате.
Помните близких, пожалуйста, помните,
как помню я серое платье её, брошь
и голос скрипучий-певчий,
румынскую пасху, торт из безе, картины,
крутящийся круглый стул около пианино,
это всё было, было…
Я, говорит, плохо слышу тебя, но ты мне ещё звони,
долго тянутся дни
мои — на работе, её — в квартире,
жизнь проходит пунктиром
по нам…
.
.
* * *
Говорят: «Не в обиде, если и в тесноте».
Рамки узки, они никогда не бывают «те»,
Задыхается тенор, песня крошится в пустоте.
Мир похож на шар, в котором летишь с горы,
В детстве не изучали правил такой игры,
И мелькают мимо люди и их миры.
Снова душно… Кажется, что к грозе.
Разевает время свой ненасытный зев,
Ты минуты счастья складываешь в резерв.
Запасаешь впрок, как радуги акварель,
Ведь ноябрь начнется ранее, чем апрель.
А там-тамы города тягостней, чем свирель.
Возвращайся домой – в плаценту и скорлупу,
Чай заваривай с травами, перебирай крупу,
Превращай плоды в варенье или компот.
Запиши рецепт житья в голубой блокнот.
.
.
***
Какой-то смутный, страннолицый день:
И дерево в окне, и снег в апреле,
Все здесь мы словно разом заболели
Туманным гриппом. Несколько недель
Назад казалось: желтое на белом
Согреет нас, но синеватым мелом
Отсвечивают и окно, и дверь.
И старый доктор ходит по подъездам,
Увы, прививки нынче бесполезны:
То грипп свиной, то серый ящур-зверь.
Мы боремся: с давлением и сплином,
С дождем и снегом, с корью и ангиной,
И даже с ростом цен на ЖКУ,
Продукты. Только серость заедает
Постится кто-то, кто-то заедает
Тоску.
.
.
***
«Койко-место. Славяне. Сухой закон.
Договор аренды». Ты едешь и смотришь угол.
От метро «на оленях», простенький лексикон
Типа «ложить» и «здеся». Согласен: с деньгами туго.
Жизнь приводит к согласию с мелочным и тупым,
Отвернешься к стене, а на ней — витражи Лиона.
Спертый воздух комнаты делает вновь слепым,
Под рукой лишь обои, а там — протекает Рона.
Но ты знаешь точно: однажды увидишь свет —
Тот, который проник в тебя сквозь стекло и время.
Боли нет и, конечно же, смерти нет.
Есть лишь ножка кресла, которая давит в темя.
.
.
* * *
1.
И думаешь, что любишь, а потом
Мучительно хватаешь воздух ртом
И забываешь все, что раньше было:
Так не скулила, словарей не жгла,
Ты до него и вправду не жила,
Ты до него и вправду не любила.
2.
И был тот день предпраздничным на вкус:
Река и лес, и солнечный арбуз
В жару холодный — ели мы руками.
А праздник — он вполне обычный день,
Мы разошлись, как тени на воде
По городу, что истирает камни.
3.
А город сер, и он страданьем сыт,
В твой тихий дом, в твой неуютный быт
Заглянет город равнодушным оком
Как у других: фиалки на окне,
На полках пыль, а в вазочке на дне
Лежит давно огрызок одиноко.