Михаил Шемякин — Эпоха всемирно известных художников закончилась
«Михаил, если проанализировать состояние современного российского изобразительного искусства, сможете назвать десяток имен художников, которые известны всему цивилизованному миру?
– Десять? Назвать хотя бы пять… На Западе знают Илью Кабакова, Эрика Булатова знают… Но давайте говорить начистоту… И Кабаков, и Булатов – это так называемое актуальное искусство, узкий мир концептуальных поисков, которыми интересуется узкий круг любителей современного искусства. А в плане сближения искусства в мире вообще ничего не делается. Поверьте мне, я живу вне России не год и даже не десять. Англичане не знают, что делают французы, их мало интересует, что творится за пределами Туманного Альбиона. Французы абсолютно не знают немецкого искусства. И так далее. И это несмотря на то, что Европа вроде бы стала единой, с общей валютой. Поэтому даже два художника, занявшие определенные ниши, – это победа. Но победа не чистой формы, чистого цвета, каких-то идей, независимых от политики. Это победа, в основе которой – политика.
На аукционе Phillips работа Булатова «Советский космос» ушла примерно за полтора миллиона долларов, «Революция – перестройка» – за миллион. Эрик – один из самых дорогостоящих современных русских художников. Надпись печатными буквами на фоне голубого неба «Слава КПСС», «Перестройка», где буква «Т» – молот в руке пролетария, Брежнев на фоне герба СССР – это что, не политика? А главный объект творческих исследований Ильи Кабакова – угнетающий быт советской эпохи. «Кухонная серия», «Вынос мусора», инсталляции «Мы здесь живем», «Человек, улетевший в космос из своей квартиры»; российские коммуналки: сортир, чашки, миски побитые и прочее, прочее. Кабаков тоже продал одну работу за миллион, другую – то ли за четыре, то ли даже за пять.
Кабакова и Булатова, как Евтушенко и Вознесенского, Запад принял. (Беллу Ахмадулину еще немного там знают, но по большому счету такое впечатление, что тем, кто интересуется поэзией, достаточно одного Евтушенко.) В Нью-Йорке и на Sotheby’s в меньшей степени, чем Кабакова и Булатова, знают Олега Васильева. Потому что он работал в очень известной галерее. В Париже с большой галереей сотрудничал Эдик Штейнберг, который всего-навсего делал перепевы Малевича. Кто-то из коллекционеров его знает, на аукционах Штейнберг проходит, но редко, и цены не очень высокие.
Европейский человек не отягощает себя названиями и трудновыговариваемыми именами. Сказать, что современное русское искусство знают на Западе, что у нас есть пять художников, которые всемирно известны, – полный блеф. Вас интересует, насколько известен на Западе ваш покорный слуга? Вы, не сомневаюсь, видели два толстенных тома репродукций моих работ. У меня из этих работ не осталось ни одной – проданы все. Разошлись по коллекционерам. Могу утверждать: большим и серьезным коллекционерам и мое имя, и мои работы хорошо известны. Поэтому, наверное, правильнее говорить не об известности, а о востребованности. В Америке, где я долго жил и работал, меня знают не только коллекционеры. И во Франции, куда я вернулся на ПМЖ через тридцать лет, знают, чему я, признаюсь, был приятно удивлен. Но говорить о какой-то иступленной, голливудской известности нельзя.
Если я вас правильно понял: проблема, о которой мы говорим, не исключительно российская?
Нет, это мировая проблема. Проблема эпохи.
А были люди и в наше время: Пикассо, Дали…
Пикассо и Дали – последние из могикан того времени, когда художник играл громадную роль в обществе, когда он, как личность, привлекал к себе большое внимание. У дома Пикассо дежурили журналисты и папарацци – как у дома какой-нибудь звезды Голливуда. Эпоха всемирно известных художников закончилась с уходом Пикассо и Дали. Мы теперь живем в совершенно ином мире. На Западе не знают имен не только русских художников. Ричард Серра – один из крупнейших современных американских скульпторов. Он когда-то работал на сталелитейном заводе, и основным его материалом стало промышленное сырье. Работы Серры хорошо знают жители тех мест, где они установлены. Люди чертыхаются, требуют их убрать. Еще бы! Ведь между двух больших поставленных на ребро стальных листов прятались уголовники и нападали на людей. Но я сомневаюсь, чтобы кто-то из местного населения поинтересовался именем художника, запомнил его. С сожалением вынужден констатировать и то, что так называемый простой народ сейчас вообще очень пассивен к явлениям культуры во всем мире. Все любят поглазеть. Именно поглазеть.
У музеев современного искусства можно видеть толпы. Например, на ежегодной выставке-продаже FIAC в Париже, куда входной билет стоит 40 евро. FIAC – для большинства посетителей что-то вроде кунсткамеры. Люди идут туда – как идут на аттракционы. По залам разгуливают, взявшись за руки, молодые влюбленные французы – им все равно где бродить: в Лувре, в Musee d’Orsay или на Монмартре. Суетно перемещаются туристы. О, этим будет о чем потом рассказывать. Вот и стоят толпы зевак перед нагромождением из 15 картонных коробок, которые объявлены произведениями искусства, каждую из них можно купить за 15 тысяч евро. Стоят и соображают: в чем феноменальность этого гениального творения? А коробки-то пустые, самые обыкновенные. Ситуация как в сказке Шварца про голого короля. Или толкутся перед огромным мозгом величиной с эту комнату, на которую забирается и пляшет в башмаках, пожалуй, самый известный бельгийский художник Ян Фабр – внук великого энтомолога, автора действительно известной во всём мире книги «Жизнь насекомых». Конечно, подобные предметы и трюки интересно смотреть. Но говорить о том, что это искусство, недопустимо. Да и не покупает на FIAC никто ничего. Там творятся свои закулисные дела: галерейщики втюхивают что-то друг другу, коллекционеры о чем-то договариваются на закрытых вернисажах…
Однако согласитесь: на любой из ваших выставок цикла «Воображаемый музей Михаила Шемякина», будь то «Голова в искусстве», «Смерть в искусстве», «Стул в искусстве» или «Автомобиль…», можно видеть не только произведения великих мастеров, но и то, что, как вы говорите, не имеет отношения к искусству.
Это потому, что в данном случае я выступаю как исследователь творчества, и было бы странным, если бы я в своей исследовательской работе обошел вниманием автомобиль, он мощное явление в современном искусстве. Меня не интересует искусствоведческий анализ работ. Для многих современных художников автомобиль – полноценный объект художественного сознания. Кто-то расплющивает машины, кто-то закапывает в землю. Энди Уорхол просто раскрашивал. Художник вправе выражать то, что его в данный момент волнует, и так, как он этого хочет. Беда в том, что к поискам настоящих художников сегодня примазывается масса людей, стремящихся на этом заработать».
Замок во Франции, где живет художник с женой.
интервью — корреспондент «Невской волны» Владимир Желтов