Михаил Шемякин — «Слава богу, от «вышки» меня вовремя спас КГБ».

«Слава богу, от «вышки» меня вовремя спас КГБ.  Просто-напросто были люди, которые понимали, что это все поклепы, которые возводят на меня мои же коллеги по искусству. Барков, глава КГБ, сказал, что все эти тонны доносов – это все письма и доносы обыкновенных завистников. Полковник КГБ, который занимался этим моим спасением-изгнанием, сказал: «Ваши коллеги вам все равно не дадут находиться на свободе. Рано или поздно мы будем вынуждены вас арестовать и поместить в далекие от вашего любимого города места, поэтому вот вам три дня — никаких вещей с собой не брать, никому ни слова не говорить, не прощаться и уехать в ту страну, которую вы выберете, и которая вас примет». Я выбрал страну, Францию, и она меня приняла».

«Каким в свое время было американское искусство? Никаким. Был дан приказ – создать образ интеллектуального американца. Приказ был дан Лео Кастелли самим Джоном Кеннеди. Кастелли вычислил художников, которые могут интересно работать в разных направлениях, отобрал пятерку: Энди Уорхола, Розенквиста, Джаспера Джонса, Вессельмана и Лихтенштейна. Фактически этой пятеркой он создал американский поп-арт. В этот проект были вложены громадные деньги. В Америке через 50 лет опубликовали секретные материалы ЦРУ и выяснилось, что все эти призы, которые американцы выигрывали на Биенналях в Венеции, выпуск журналов по современному американскому искусству, за всем этим бумом стояло ЦРУ и государство».

Эксклюзивное интервью ELLE

ELLE Вас называют российским и американским художником. Как определяете себя вы? Художником какой страны вы считаете себя сейчас?

МИХАИЛ ШЕМЯКИН Я всегда позиционировал себя как русского художника. Всегда подчеркивал, что принадлежу к русской школе и считаю, что это довольно достойное звание. Что касается моего бытия, то я американский подданный и кроме американского паспорта никакого другого у меня нет. Когда я встречался с Путиным, он мне сказал: «Я знаю, Миш, что ты американский подданный. На сегодняшний день не имеет никакого значения, какой у тебя паспорт». Уж если сам президент России мне такое говорит, наверное, я могу его послушаться, верно?

ELLE Художник – это аполитичная профессия или политический контекст все-таки влияет на творчество?

М.Ш. В свое время, не занимаясь политикой, мы все, художники-леваки, почему-то были причислены к политическому лагерю, поэтому нас хватали за шиворот, сажали в сумасшедшие дома или ссылали в лагеря на принудительные работы. В соц-арте можно было уловить нотку издевательства над советским бытом и символами – это философский взгляд художника, реакция на определенные события, как у Комара и Меламида, Сокова и Косолапова или Эрика Булатова.

ELLE В одном из интервью вы говорили, что выражение «Искусство для народа» — это миф, и чаще всего искусство у народа встречает, напротив, негативный отклик. Меняется ли эта ситуация со временем? Как можно воспитать в себе восприятие искусства, не получая профильное образование?

М.Ш. Против идеи «искусства для народа» возразить трудно, проблема заключается в том, что в основном то искусство, которое «испекалось» в мастерских официальных художников, расчитывалось и предназначилось не для народа, а для толпы, оболваненной и самодовольной. Существует такое понятие, «народное искусство», у которого учились и учатся художники, в их числе и я, двенадцать лет изучавший в Этнографическом музее шедевры безимённых мастеров: женские сарафаны, кокошники, орнаменты вышивок, посуду, мебель. Любой народ, как и всякий ребенок, рождающийся на свет, безумно талантлив. Взять к примеру, опять же моих учителей — эскимосов, чукчей, которые мастерски владели благородной скупостью цвета и линии, явившимися благодаря суровости природы и ограниченности её палитры. Но из этой ограниченной палитры они сумели создать необычайно мощные произведения ритмической живописи, одежду оригинального дизайна. Мы, художники, зачастую портим вкус народа. В современном обществе присутствует деление на простой люд и элиту. Пластиковые игрушки – для простаков, фарфоровые для элитарного сообщества. И мы уродуем вкус народа, его восприятие мира, навязывая что-то бестолковое и бездарное, а потом удивляемся безвкусию, уже не народа, а созданной нами толпы.

ELLE То есть вы считаете, что если бы человек существовал вне контекста, то он воспринимал бы искусство и все, что его окружает, абсолютно иначе?

М.Ш. Я думаю, да. Например, когда я делал некоторые свои научные экспозиции, например «Шар в искусстве» или «Разрез в искусстве», на выставку приходили фермеры. Я удивлялся, с каким интересом они рассматривают скульптуры, здания в виде шара. Что самое интересное, на второй день я видел, что фермер приводит уже другую группу, и они опять ходят и смотрят и обсуждают увиденное. А ведь их заинтересовали работы, которые подчас не так легко доступны и искушённому зрителю. Наверно поэтому величайший художник России, Павел Филонов, считал, что писал свои картины для пролетариата, для народа, а Казимир Малевич со своими учениками оформляли народные празднества супрематическими работами. Вот моя позиция в отношении того знаменитого лозунга. Разумеется у «толпы» и «массы» — любое интересное, талантливое и главное – «непонятное» вызывает категорическое отторжение, зачастую выражаемое в агрессивной «нецивильной» форме. Сегодня мы зачастую свидетели этой агрессивности «непонимающих». То есть все люди, по большому счету, очень талантливы. Просто они живут в уродливом обществе. Посмотреть хотя бы на то, как сейчас все одеваются. Идет какая-нибудь девушка, нагибается, и уже видна ее задница и трусы. Сегодня существует мода на рваные брюки. Русский народ не такой богатый, у нас и естественных дыр на портках хватает. А тут идет несчастная девица, жертва этой дурацкой моды, сверкая голыми коленками, и ей кажется, что она действительно шикарно одета.

ELLE А как по-вашему, какой должна быть мода?

М.Ш. Прежде всего надо понять, какую роль сегодня она играет и какое место занимает в жизни современного человека. Рядом с нашим фондом в Петербурге находится ремонтная мастерская. Там нарисован какой-то совершенно идиотской формы сапог и надпись – «Ремонт элитарной обуви». Сегодня все помешаны на элитарности: элитарное пиво, элитарные гвозди, элитарные сапоги, элитарный унитаз – это все смешно. Ох, как хочется Ване из «Мухосранска» приобрести графский титул за тысяч сорок долларов и воодрузить колхозный зад на горшок! На тот самый – элитарный, из чистого золота! Мир стремительно оглупляется. Мне много приходится бороздить разные страны, и я иногда высчитываю, сколько же сотен тысяч километров занимают в мире магазины «шмоток». Коммерция убивает всё: искусство, образование. В мое время во Франции и в Америке было полно книжных магазинов, посвященных исключительно определенным темам: книги по истории, книги по живописи, по графике и рисунку. Все они закрываются. И на их месте возникают обжираловки, или те же магазины «шмоток». Мы превращаемся в каких-то обезьян: поел, нарядился, попрыгал, кого-то соблазнил при помощи «прикида» и побежал дальше.

ELLE Вы по-разному ощущаете Россию, которая была 30-40 лет назад, и ту Россию, которая существует сейчас?

М.Ш. Если сравнить, то разница огромная и немыслимая по временам шестидесятых годов. Я был изгоем, лишь потому что пытался увидеть мир своими глазами и запечатлеть его в новых формах. Это уже вам могло быть инкриминировано. Поэтому я прошел нелёгкий путь инакомыслящего, инаковидящего от арестов до принудительного лечения в специализированных псих-больницах, от обысков до принудительных работ и до изгнания из своей страны. Заработал 64 статью – расстрельную. Слава богу, от «вышки» меня вовремя спас КГБ.

ELLE Каким образом?

М.Ш. Просто-напросто были люди, которые понимали, что это все поклепы, которые возводят на меня мои же коллеги по искусству. Барков, глава КГБ, сказал, что все эти тонны доносов – это все письма и доносы обыкновенных завистников. «Мы не можем этого человека, которого уже проверили, считать врагом Советского Союза – человек просто пишет свои картины по ночам. Ну и что дальше? Мы что, должны его расстрелять?» И был приказ снять с меня 64 статью. А потом мне было предложено немедленно бесшумно покинуть страну. Полковник КГБ, который занимался этим моим спасением-изгнанием, сказал: «Ваши коллеги вам все равно не дадут находиться на свободе. Рано или поздно мы будем вынуждены вас арестовать и поместить в далекие от вашего любимого города места, поэтому вот вам три дня — никаких вещей с собой не брать, никому ни слова не говорить, не прощаться и уехать в ту страну, которую вы выберете, и которая вас примет». Я выбрал страну, Францию, и она меня приняла.

ELLE Вы часто рассказываете в интервью о времени, проведенном в психиатрической клинике. Под действием медикаментов и под таким гнетом никогда не возникало ощущения, что профессию художника лучше оставить? Вы никогда не сомневались в том, чем занимаетесь?

М.Ш. Полгода меня в психбольнице пытались отучить от работы с кистями и карандашами, экспериментируя с новыми психотропными препаратами, но вместо того, чтобы вернуться в клинику, как предрекали врачи, я уехал в горы и провел там год: жил как дикий человек, вытравливал всю эту химию из себя. Потом вернулся в Ленинград, заставлял себя работать. Ночами обвязывал голову полотенцем, чтобы не заливало потом рисунки, потому что меня охватывал беспредметный, животный страх перед холстом, перед бумагой, перед карандашами. Ну год бродяжничества и месяцев 6 работы над собой — и я снова вернулся в свое нормальное состояние. Так что мысль оставить живопись не приходила. А вообще-то меня готовили к другим карьерам. Мать мечтала, чтобы я стал актером, потому что сама была актриса, а отец естественно верил, что я буду продолжать то, чем занимался весь наш род по кавказской линии — это вечно махать шашкой или стрелять.

ELLE Ваша дочь, как и вы, художник и скульптор. Это исключительно ее порыв?

М.Ш. Она с детских лет рисовала. В 4 года выиграла золотую медаль на интернациональном конкурсе детского рисунка.

ELLE Она с вами советуется?

М.Ш. Ну конечно, для нее совет отца очень много значит. Она всегда спрашивает, получилось у нее что-то или не получилось, но у нее рука покрепче, чем у многих представителей мужского пола. Она очень жестко и чётко ведёт линию рисунка.

ELLE Сейчас появляется довольно много известных женщин-художниц. Можно ли сказать, что сейчас наступает эра матриархата в искусстве и что голос женщины в искусстве становится все более громким?

М.Ш. Талантливейшие женщины работали и работают не только в живописи, но и в довольно сложной и вообще мужской сфере – скульптуре. Например, Голубкина в России, Жермен Ришье во Франции, Элизабет Фринк в Англии. В моей библиотеке целые полки занимают книги о женщинах-творцовах в искусстве. Раньше считалось, что женское искусство — это лирические портреты, цветочки, сентиментальные пейзажи. На деле это совершенно не так. Очень суровые работы, очень сильные, трудно представить, что это создала женщина. Всегда кажется, что за этим стоит этакий мужик типа Эрнста Неизвестного, а на самом деле это творила хрупкая женщина.

ELLE Как вы считаете, кем формируются модные течения в искусстве? Кто влияет на рынок искусства сейчас?

М.Ш. Время и социум, потом в процессе «запускается» очень сложный механизм, состоящий из художественной мафии, торговцев, критиков, музеев и прочее. Но это в Америке и в западной Европе. К счастью или к несчастью Россия от этого далека! В России на сегодняшний день нет настоящего рынка. На западный рынок нас не пускают, а если и проводятся аукцион русского искусства, то по сравнению с ценами западных и американских художников… Куда там! Отношение к российскому искусству, за исключением авангарда — Поповой, Кандинского, Малевича, Розановой — пренебрежительно-ироничное. Мол, что вообще могли создать люди, которые были 70 лет заперты в государстве, именуемом Советским Союзом? Поэтому положение российских художников довольно жалкое. Взять, например, выставку «Коллекция», которая сейчас прогремела в Париже в Центре Помпиду. Выставка состоит из картин и графики русских художников, которые передали в дар музею коллекционеры. Я был на открытии этой выставки, видел сияющие лица художников, и у меня возникало чувство колоссальной неловкости. Мы — дети и внуки русского авангарда, наследники величайшего достижения человеческого духа – русской иконописи, грандиозной школы реализма, колоссального наследия русского соцреализма, чем мы совсем не умеем гордиться! Мы постоянно закомплексованные, ущемлённые, скособоченные. Мы почему-то чувствуем какую-то свою занюханность и неловкость! Почему! Надо уметь ценить себя! Россияне – великий народ, с колоссальной энергетикой, с неуёмным характером и неисчерпаемыми ресурсами разнообразных талантов. Мы даже воруем – в необычайных размерах!

ELLE Вам не кажется, что это свойство нашего народа – считать, что на Западе всегда лучше, чем у нас?

М.Ш. Вслух мы не говорим, что у них лучше. Мы говорим, что у нас лучше, а сами в это не верим. Повторяю, у нас какая-то чудовищная закомплексованность, совершенно ненужная, господствующая над нами и тормозящая нас. Необходимо построить громадный музей современного искусства, в котором американские и западноевропейские художники будут считать за честь выставить свои работы! Каким в свое время было американское искусство? Никаким. Был дан приказ – создать образ интеллектуального американца. Приказ был дан Лео Кастелли самим Джоном Кеннеди. Кастелли вычислил художников, которые могут интересно работать в разных направлениях, отобрал пятерку: Энди Уорхола, Розенквиста, Джаспера Джонса, Вессельмана и Лихтенштейна. Фактически этой пятеркой он создал американский поп-арт. В этот проект были вложены громадные деньги. В Америке через 50 лет опубликовали секретные материалы ЦРУ и выяснилось, что все эти призы, которые американцы выигрывали на Биенналях в Венеции, выпуск журналов по современному американскому искусству, за всем этим бумом стояло ЦРУ и государство. На сегодняшний день весь мир знает Энди Уорхола, а кто в мире знает Рокотова, Аргунова? Кто знает Тышлера? Потому что мы ни хрена не делаем, чтобы показать, что мы сами-то умели и умеем делать в области искусства.

ELLE Какова роль и сфера влияния уже упомянутой арт-мафии?

М.Ш. Это люди, которые выстраивают программу зарабатывания денег на одном художнике или на группе художников: они создают имена, ставят их работы в Sotheby’s, Christie’s, сами же их покупают, создают рост цен. Потом агенты обрабатывают богатых людей, которые начинают вкладывать солидные деньги в их покупку.

ELLE Какие художники могут попасть в сферу их интересов?

М.Ш. Прежде всего не русские, с русскими не работают. Мы считаемся скандальными, нечистоплотными. Увы! Так оно и есть! Сколько я сталкивался с проблемами русских художников в американских галереях! Вот приходят люди на выставку, галерейщик вкладывает свои деньги: он платит за рекламу, за галерею, за вернисаж — это большая работа. Не буду называть имена русских художников, но они на своём вернисаже совали втихаря всем клиентам, которых пригласила галерея, свои карточки и шептали: «А у меня в мастерской вы купите дешевле». Ну каким образом галерейщику работать с такой, извините за выражение, сволотой? Это стало нашим клеймом – мы не очень привыкли к чистоплотности в делах своих. Репутация уже подмочена, потому нам нужно из своих минусов сделать плюсы. Говорить: «Да, ну вот мы такие, но мы сами делаем свои музей, свои галереи, мы самодостаточны». Мы все время оглядываемся на Америку, на Запад. Чем интересны американцы? Они сами по себе и ни на кого не оглядываются. А мы все время хотим быть «как» кто-то. В одежде, как эти, в искусстве, как те. Надо убрать все эти «как» и стать самим собой. И это будет чудесно. И уважения будем достойны!

ELLE Как вы относитесь к тому, что сейчас происходит в российском стрит-арте, перфомансе?

М.Ш. Стрит-арт – это на сегодняшний день довольно сомнительное явление. Во Франции стрит-арт официально поддерживается государством, а раньше считался искусством нищих. Сегодня в Европе и в Америке издаются журналы и книги, посвящённые исключительно стрит-арту. Уже созданы звезды стрит-арта, ярчайшая из них Бэнкси. Как на дрожжах вздуваются цены на Sotheby’s и Christie’s на их творения. Это течение когда-то было интересным, а когда к нему подмешалась коммерция и государство, это сразу потеряло свою непосредственность и притягательность.

ELLE То есть если это самовыражение ради самовыражения – это можно назвать искусством, а если к этому примешивается какая-то коммерческая составляющая, то искусством это быть перестает?

М.Ш. Это все зависит от степени таланта. Все-таки соцреализм тоже все время был государственным заказом, но кто-то делал бездарные аляповатые картинки с Лениным и пионерами, а кто-то, как Дейнека делал великолепных советских спортсменов, и на сегодняшний день его картины заслуженно стоят миллионы на Западе.

ELLE Что вы считаете первичнее для художника – мастерство или талант? Вы упоминали, что народ сам по себе очень талантлив. А что с художником, если он освобожден от всей шелухи образования и у него не отточена техника, но при этом он безумно талантлив? Может ли он добиться успеха?

М.Ш. Сложно сказать, что такое успех. Когда я набираю свои 6-летние курсы, я веду беседу. Говорю, вы поймите, что выбрали очень неблагодарную профессию. Будь вы сапожниками или дизайнерами одежды, чем лучше у вас кожа, закройщик, колодки, качество шва, тем лучше, больше и быстрее вы продвигаетесь и завоевываете имя. Вы совершенствуетесь в профессии, и это сразу оценивается обществом. Наша же профессия очень неблагодарная. Чем больше вы развиваетесь, тем меньше вы поняты, потому что мы зачастую опережаем свое время. Чем дальше вы идете, тем тяжелее жить. И зачем тогда этим заниматься? – Радость творчества. Это самая таинственная вещь, которой обладают люди, которые принадлежат к клану искусства. Вот это есть ваша награда.

ELLE С чем вы связываете свой успех и признание, которое к вам пришло?

М.Ш. У меня никакого такого великого успеха нет. Какой у меня успех?

ELLE Ну вы одна из самых масштабных личностей в российском искусстве.

М.Ш. Пожалуй в России я известен не только, как художник. Я занимаюсь еще и общественной деятельностью. Матери солдат, воевавших в Афганистане, и пропавших без вести знают обо мне, как создателе первого «Комитета по освобождению советских военнопленных». Знают, что я с Сарой был в боевых лагерях моджахедов, где мы вели переговоры об освобождении их сыновей. А это была совсем небезопасная поездка. Любители песни и романса знают, что я был связан с музыкой: сделал первые пластинки цыган, Володи Полякова и Алёши Дмитриевича, записал и издал семь пластинок Высоцкого. Я издавал книги, иллюстрировал русских поэтов, которых никто не знал и не признавал, создал первый альманах, посвященный современному искусству «Аполлон 77». Знают меня любители балета, как создателя новой версии «Щелкунчика». Кто-то следит за моими образовательными программами. Поэтому говорить, что у меня «масштабнейший» успех как у художника, не совсем правильно. Вот уже 20 лет у меня не было в Москве ни одной большой выставки. Российское государство не приобрело ни одной моей работы. Но вроде бы в 18 году Музей современного искусства в Москве хочет организовать большой показ моих работ. Если она состоится, то я хотел бы представить на ней картины, графику, фотографии, видеоарт, и скульптуры. Должен сказать, что работы будут не совсем понятными и для многих зрителей будут неожиданностью. Дело в том, что вот уже несколько десятков лет я, как говорят литераторы, «пишу в стол». То есть, работы я не выставляю, спросом они пользоваться не могут, поскольку они сложные, темы над которыми я работаю не очень весёлые, это серии «Танцы госпожи Смерти», «Гражданская война», «НЭП», «ВОВ», и «Необъявленные войны». Или же живописные эксперименты в области фактур и абстракции. Но думается, какой-то интерес публики к ним всё же будет проявлен.

ELLE Вы много раз говорили, что женщина, которая должна быть рядом с вами, это прежде всего боец. В чем различие между бойцом и музой и какими качествами должна обладать женщина-боец?

М.Ш. Я всегда подчеркиваю, что жить с Шемякиным всегда сложно, всегда тяжело, потому что у меня нечеловеческий режим. Женщина, которая идет со мной бок о бок, должна понимать, что зачастую ей придется до 5 часов утра не спать, потому что идет какая-то работа, дела. В 9, а то и в 8 начинаются звонки. Нужно очень много помогать, следить. Одним словом, я всегда восхищаюсь Сарой, потому что на плечах ее лежит столько, что мне иногда стыдно за то, что я ее поманил на свой путь. Хотя она всегда говорит, что ей интересно.

ELLE Вас очень часто связывают с Владимиром Высоцким, вы были очень близкими друзьями. Чьей дружбой вы еще дорожили или дорожите до сих пор и кто сыграл очень большую роль в вашей жизни?

М.Ш. Я дорожу дружбой с Володей Буковским – с одним из честнейших и мужественнейших людей, долгие годы просидевшим в советских тюрьмах – за «нашу и вашу свободу». Ну и с такими мастерами, которые действительно делают великолепные вещи в изобразительном искусстве, создают полотна и остаются людьми самого высокого уровня. С такими художниками, как Оскар Рабин и Олег Целков, с грандиозным композитором 20-го века, другом юных дней – Сергеем Слонимским. Обычно бывает, что мелкие и бездарные художники обладают большой злобой, не малой завистью и изрядной ненавистью к более даровитым коллегам. Я думаю, что во всех видах искусств, наблюдается похожая картина. Мне повезло лично знать Генри Мура, Джакомо Манцу и других, очень больших мастеров с мировыми именами и трудно представить, какой деликатностью они были пронизаны по отношению к людям, к природе, животным. И я от них никогда не слышал никаких гадостей о своих коллегах. В характере русских есть свои особенности, он ведь сложнейший – этот русский характер и – страсть какой – многограннейший! На тему одной из его граней существует анекдот, который для меня является – не анекдотом, а серьёзной и печальной притчей. Однажды Бог сказал одному русскому мужику: «Проси, что хочешь, но у соседа будет в два раза больше». Мужик маялся-маялся. Дом – нет, у соседа будет два. Баба красивая – у него две красивых бабы. Мешок денег – у него два мешка. И только когда срок уже истекал, он бросился на колени в соборе и воскликнул: «Господи! Выколи мне один глаз!». Страшная грань нашего характера! Но, слава Богу, есть и множество других – радостных и прекраснейших граней. Будем же их шлифовать!

ELLE Вы думали о том, чтобы когда-нибудь вернуться?

М.Ш. В то время в голову не приходило. Это были 70-ые годы. Мои друзья, скажем, Володя Буковский, сидели в лагере. Если бы мне сказали, что будет та Россия, которую я сегодня посещаю, в которой живу и работаю, я бы ответил, что это какой-то феноменальный сон. Хоть и принято кричать, что свободы не хватает, свобода все же, слава Богу, присутствует. Мне, человеку из шестидесятых, немного странно слышать, что в сегодняшней России сильно притесняют людей искусства. Искусство сегодня не объявляется идеологическим фронтом. Государство более озадачено победами в спорте, нежели достижениями в области культуры. Напомнить бы власть и деньги-имущим то, что говорил Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв: «Если у нации отсутствует культура, то её существование – бессмысленно на земном шаре».

22.12.2016
Волкова Анна /ELLE/
ссылка