Марина Кудимова

Марина Кудимова

1953, Тамбов — советский и российский писатель-поэт, переводчик, публицист. Член Союза писателей СССР с 1988 года. Член Союза писателей Москвы. Родилась в Тамбове, окончила Тамбовский педагогический институт. Печатается с 1969 года. Автор книг стихов: Перечень причин. М., 1982; Чуть что. М., 1987; В антракте, в провинции. Копенгаген, 1988 (на дат. и рус. языках); Арысь-поле. М., 1989; Область. М., 1990. Произведения Марины Кудимовой переведены на английский, грузинский, датский языки. Живет в Переделкине.

Премия им. В. Маяковского Совета министров Грузинской СССР (1982)
Премия журнала «Новый Мир» (2000)
Премия журнала «Дети Ра» (2010), (2012), (2015)
Премия имени Антона Дельвига  (2010)
Премия Союза журналистов России
Бунинская премия (2012)
Международная премия «Писатель XXI века» (2014)[

wiki

ЖЗ

facebook

---

ПРИТРАВКА

Над притравочной станцией солнце встает…
Раньше всех просыпается мертвый енот.
Отряхая кровавую жижу,
Констатирует он: «Ненавижу!»

---

Прощай, ИКЕА!

В отходняках, бессонницах, нирванах
Я належалась на твоих диванах.
Лукавая, как дочка Патрикея,
Прощай, ИКЕА!

Едва остыли горы Карабаха,
Кругом пошла такая волноваха,
Такие разухабились хоккеи —
Не до Икеи!

Горшки, конечно, обжигают боги,
Но акция на бирже волатильна.
Средь громких брендов, уносящих ноги,
Чем зацепила эта лесопильня?

Нам тут меняли кровные полушки
На крашеные бусы из ракушки,
Не купленные старикам лекарства —
На тефтельки, что недокушал Карлсон.

В кидалове с напёрсточной сноровкой
Что проигравший, что укравший жалок.
ИКЕА, ты прекрасна состыковкой
Дерьма и палок!

На улице всемирного Идлиба
Титан кипит, подкапывает краник.
ИКЕА, мы и сами так могли бы,
Но сорвана резьба под многогранник.

Озимые погрызла капибара,
Сменил солдат ливрейного лакея.
Нет в русском поле синего амбара —
Прощай, ИКЕА!

 

---

ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ

В потоках сразу от трех вокзалов
Москва ревет, как марал…
Октябрь Арионович Журназалов
Который год умирал.

К нему три консилиума за смену
Пробились, а толку чуть.
Ему двести лет набивали цену,
Коврами стелили путь.

Какие снега твои скулы белят?
Какой леденит январь?
К руке уже не подходит челядь,
Уволен статс-секретарь.

Бывало, глянешь, усы нафабришь –
Бретер, жизнелюб, толстяк…
Ну, что же ты, Арион Октябрич?
Зачем, Континентыч, так?

Сопрел дотла, онемел, как овощ,
А раньше давал туза.
Вставай, вставай, Аполлон Весович,
На верстку разуй глаза!

Кому теперь нас пригреть и высечь
В пространстве, насквозь босом?
Давай и ты, Новомир Денисыч,
Земля тебе колесом!

фото — https://finbahn.com/николай-чирятьев-россия/

---

ОКУРОК

Пропадал я за этот окурочек…
Юз Алешковский

В чистой зоне, в озоне,
На рулонном газоне
Обнаружен окурок!
В перископы чуть видный,
Стопроцентно ковидный,
В никотиновых метинах бурых.

В зоне чистой, где vita
Brava, ибо привиты
Поголовно и без принуждений
Все! Где, словно бы в сказке,
Разрешили без маски,
Где щипцами не рвут ограждений!

Где харчевни, театры
И гастроли Синатры
(Воскрешен — пусть пока голограммой),
Где не знают соседей
И не любят трагедий,
И обыденной брезгуют драмой.

Как из зоны из грязной,
Пропускной и заразной,
Залетел он сюда, вестник ада?!
Ведь до грязной до зоны —
Четыре кордона,
Карантин от Инты до Багдада!

Эта грязная зона —
Фантом Черкизона!
Гордо реет над каждым бараком
Горклый смрад самогона,
И Медуза горгона
Без патента брюхата плембраком.

Там курилку ищите,
Где хирург в химзащите
Оперирует на удаленке,
Где в панельных фавелах
Крутят «Семеро смелых»
И «Чапаева» на микропленке.

Как — без света и газа?
Ну, Левша косоглазый,
Скоро вытравят эту халяву!
Носом сточную клюнул канаву
Непривитый ахеец…
И стреляет гвардеец
У прохожего едкую «Яву».

иллюстрация — https://finbahn.com/nadine-vergues-france/

---

 

УРОКИ АРМЯНСКОГО

Наши лица в маски убрал ковид?
Нет, в тряпье замотал Магритт.
Карвачар горит, и Белград горит,
Сан-Франциско паки горит.

В Китай-городе дым и в Кремле пожар —
Не войдет сокрушитель в дом.
А докуда след золовой бежал,
Ни при чем сейчас, не о том.

Если вдруг не знаешь, спроси меня,
Обо что нутро обожглось.
Только в Северной Таврии нет огня —
Кровью русскою обошлось.

Красным залило морем Новороссийск,
Затопило Аджи-Мушкай.
Полуправды вымоли, допросись —
Ну, а в истину не вникай.

Отлежи конечности на печи,
Ягодицей врасти в диван,
Но раскрой планшет — и учи, учи:
Гандзасар, хачкар, Дадиванк.

картина  —  Рене Магритт «Любовники»

---

ПАМЯТИ ДАТСКОЙ НОРКИ

Так и живем — от войны до войны.
Шапки да шубки уже не нужны:
Подпушью, остью, всем видом
Норки болеют ковидом.

После ошибку признают. Пока
Тушки убойного молодняка
Наимертвейшим из грузов
Льются эбеново в кузов.

Мрамор мелькает, сапфир, перламутр…
Загнуты зубы у норки вовнутрь,
Чтоб сквозь мутации ляпы
Ловче отгрызть себе лапу.

Зоозащитниц кружит хоровод.
С места не двигается зверовод,
Смотрит сквозь слезы и беды
На опустелые шеды.

Думает: как от норчат и зайчат,
Так же планету от нас защитят
Биотермической ямой
Или другой фукуямой.

В маску образят, нарядят в хайтек,
Чтобы себя не узнал человек
В обеззараженном орке
В кафельном морге без норки.

Шубохранилищ приклацнут замки.
Кто там на очереди, мужики?
Викинги иль могикане?
Русские или армяне?

---

БАЛ

Единожды спустив коту дикарство,
Заделывает тушинское царство
Прореху миром — так заведено
В мешке непредсказуемых отсрочек,
Фатальных каламбуров, краестрочий, —
Чти сверху вниз, кому посвящено.

Да, это он, оставленный на семя,
Торговый выкрест, земец-иноземец,
Толмач слоновый Кизолбай Петров.
Здесь депутат Верховного Совета
И царь бескнижный, грамоте не сведый,
Так или эдак ставят на воров.

Пиши закон, а выйдет душегубство,
Дитя роди — сугубое сугубство
Его отметит, разведя в веках
С сиамским братом из одной опары,
И вылепит мистические пары,
И вразноброд расставит на лотках.

Ах, так бы влекся суженый к невесте,
Как озабочен церемониймейстер,
Чтоб по размаху огнеперых крыл
В фигуре исторического бала
Тень со своею затенью совпала
И чтобы каждый по теченью плыл,

Пронумерован, взыскан льстивой сводней —
Тот из Эдема, тот — из преисподней, —
И эти грани отметает Бал.
За дам легко прослыли кавалеры,
Засеменили шеры и машеры
(И чтобы каждый — плыл, а не стоял!),

Вот спаяны помазаньем и сплетней
Два Николая — первый и последний.
Последнему наследник обагрил
Мундир — и каламбур готов лукавый,
И царь, метафорически кровавый,
Кровавой сворой выведен в распыл.

Один получит Крым, другой — Цусиму,
Амвросию не вняв и Серафиму
Не присягнув, под маской в пол-лица
Танцуйте, государи-антиподы
Единственной фамильи и породы,
Да противуположного конца.

Кто в наших далях вашу камарилью
Займет единомысленной кадрилью, —
Кругом то недогляд, то недород.
И лжецаревич девятьнадесятый
Рукою помавает вороватой
Наследнику — и манит в хоровод.

Приверженный значительным идеям,
Был самозванец греком, иудеем,
Латином, турком, лютором и проч.,
Потерся в шкуре йога и даоса…
А жертвенный наследник у матроса
На шее виснет и не спит всю ночь…

Бал подбирает и тасует пары,
И то и дело назревают свары,
И веера топорщатся в углу.
И на хлыстовский вальс, ревнив и плутен,
Спешит зазвать Столыпина Распутин,
А тот нейдет и гибнет на балу.

А кто, впадая в самовластья морок,
Там без партнера делает “семь сорок”,
Большие пальцы в проймы заложив?
Четвертый Рим он ладит над Москвою
И поражен сухоткой мозговою,
Предания земле не заслужив.

И кто, как этот, на коленца ярый?
И кто страстями здесь ему под пару?
Толстой-отступник? Аввакум-распоп?
Лихой у нас танцкласс, благая школа
Коснения в гордыне и раскола, —
Горелый сруб и неотпетый гроб.

И, в розвальнях солому разрывая,
Въезжает в круг Россия сырьевая,
Сменявшая Христа на “Капитал”.
Она ведет: “Горят, горят пожары”,
И ей уж точно не хватает пары,
Ее никто не ждет, и кончен бал.

И, восприняв как должное страданье,
В далекое и дольнее посланье
Ее ссылает спонсор или шеф,
Чтоб начинала — сызнова здорово —
Плясать от печки в Ницце, как в Перово,
И в Вермонте, что столь похож на Ржев.

---

***
Проводник одеял не дает…
Пробуравились в узкий проход,
Скарб устроил во братской могиле
Кто успел, и на верхний полок
Барахлишко свое заволок
Тот, кто выдался ростом и в силе.

Проводник не дает одеял…
И билеты уже проверял,
И про чай уже обезнадежил.
На полати, на нары, на печь —
Только тулово вытянуть, лечь, —
Так в столице народ обезножел.

Не ложимся и милости ждем.
А снаружи Никола с гвоздем
Так и пьявит в окно, так и садит.
Повернись к нему голым лицом —
Сдавит голову льдяным кольцом,
Отвернись — донимает и сзади.

Не решится никто, ни един!
Проводник сам себе господин.
Накуражился он, нахамился.
Он для зайцев купе откупил,
Он вагон от щедрот протопил —
И ни Бога над ним, ни комиссий.

Я к соседке взываю: — Пойдем!
Ты с дитем, а Никола с гвоздем.
Ин застудишься на боковушке. —
Ни за что, говорит, не пойду!
Пусть сомлеет дитя в холоду,
Пусть примерзнет щекою к подушке!

Подымаюсь, зубами скрыплю —
Я себя, как соседку, люблю.
А в проходе шатает и водит.
Предвкушаю великую прю.
Не прошу — лишь упорно смотрю…
Проводник одеяла находит!

Потянулись за мной, побрели,
Прижимая к груди, понесли…
Проводник! Ты хотел униженья
Паче гордости? Дует в окно…
И в каком еще порнокино
Живописнее телодвиженья?

Скоро, скоро!.. В сортире мокро,
Но открыто — и это добро.
По душе разливается нежность.
Бьет об ноги чужие, ведет…
Скоро кончится этот проход —
Упокоюсь, угреюсь, угнезжусь.

Отчураться бы как, отслужить,
Чтобы бешеный свет притушить,
Чтобы вырубить страшный динамик,
Чтобы ревность унял проводник…
Снова он в коридоре возник,
Снова зыблется тенью над нами…

Он ведет пересчет одеял!
Той рукою, какой выдавал,
Сбоку щупает: ну-ка, не два ли?
И суха его длань, точно мел…
Кто б отважился, кто бы посмел
Посягнуть?.. Это, право, едва ли.

И на мне одеяло одно…
О, как тянет, как дует в окно!
Как на стыках то ухнет, то эхнет!
О, какое сырое белье!
Проводник, это все не твое, —
Неужели радеешь о всехнем?

И ведь утром подымешь чуть свет,
Чтоб собрали постель, чтоб билет
Возвратить для отчета в конторе,
Чтоб успели курнуть натощак,
Чтобы, дурни, в своих же вещах
Не ошиблись себе же на горе…

---

***
Трогала — затрагивала…
(Рубчик — как вельветный)
Узнавала — вздрагивала —
В полосе газетной.
(Шовчик косметический,
Вынутый отросток)
Отрок еретический
Уриэль Акоста

Столько нес анафему,
Сколько я — разлуку,
А поди потрафь ему
Ссылкою в Калугу,

Объяви амнистию,
Выбей послабленье
На взысканье истины
Белого каленья.

Пламя взлета шатловского,
Роево гуженье…
Сколько раз отшатывалась
От изображенья —

В рамке политической,
В выборной агитке…
(Шовчик косметический
От испанской пытки)

В клип гигиенический
На забаву черни
Вправлен лик мистический…
(Зуд шизофренический,
Уд периферический,
Жизни иссеченье.)

---

***
Чтобы не впасть в прострацию,
Утешайтесь едой —
Росной от радиации
Редискою молодой.

Лакомитесь убоиной —
Никто же не обонях, —
Водочкою, настоянной
На нефтяных камнях.

Лабораторным, мешаным
Брашном в конверте потчуйтесь,
Персиком вердепешевым,
Убиенным во отрочестве.

Обольщайтесь нетварною
Опытною кашицей,
Как гречкою антикварною,
Раритетною ржицей.

Конусными терриконами
Шлаки стоят в отвале.
Не небрегли законами —
В очереди вставали.

Известчатый храм утробы
Пусть рухнет, как Карфаген! —
Великим стояньем добыт
Обмерзлый канцероген.

Изблевывали, икали,
Звали в корчах капут,
Но у хозяв не крали —
Лопали, что дадут!

---

SMS

Крик птицы сотовой —
Дрожит Бирнамский лес.
Рот терракотовый
В формате sms.

Зимой голодною
Сменила наугад
Жизнь черноплодную
На sms-формат.

И там — с купюрами,
Но высвечены дни
Миниатюрами —
Руке твоей сродни.

В одно нажатие,
В сто шестьдесят щелчков…
Гомеопатия
Встречающих зрачков.

---

***
Никогда не ведаю часа-пояса,
Даже малой разницы не ухватываю,
В закромах копаяся, в спудах рояся, —
Полседьмое или, там, полдевятое.

До темнадцати меньше, чем до светладцати, —
Вот и все, что можно понять, пожалуй,
Пред лицом сумятицы, циферблатицы.
Ноги свесить: «Время, где твое жало?»

Если стрелки есть, значит, есть и стрелочник,
Мозаичник, плиточник и отделочник.
Если зелень прыгает электронная,
В этом что-нибудь надо искать резонное:

Оставаться с таком, кривиться тиками,
Расспросив о роли судьбу-вампуку,
Допытав ее, под какими никами
Здесь плагины грузят — любовь, разлуку, —

Чем отлично рыбье от старческого дыхание,
Или Млечный путь от пути дыхательного,
Или массовое сознание
От коллективного бессознательного.

---

***
Я умирала от болевого шока…
Как это было — нет, не давно! — далеко —
Не далеко. Хотя уж так далеко,
Что вспоминать об этом — и то легко.
Мужество? Что за блеф! Я кричала, выла, —
Только на это и оставалось силы, —
Волосы липли, как водоросли, к лицу.
О как прекрасно, когда красота не властна,
А в безобразии более нет соблазна,
Гордости нет и спеси, — дело к концу!
Сутки я выла, и двое, и трое суток,
Каждую паузу, интервал, промежуток
Между каленьем, околеваньем зря.
Полным сознаньем, наитием, откровеньем,
Чистою Благодатью, ангельским пеньем
Сопровождался скрежет зубовный, большая пря.
Ох уж мне этот библейский зубовный скрежет!
Страха давно не внушает, а ухо режет,
Монстр фонетический, жупел переводной.
Только когда из себя его исторгаешь,
Душу, еще живую, навек пугаешь,
Как эмбриона анестезирующей иглой
Перед абортом… Так и душа, ручонкой
Загородясь, в своей рубашонке тонкой,
В коей, как говорится, и родилась,
Мечется, утомляясь сверхсильной гонкой,
Как красота, над телом теряет власть…

---

***
Тоскую по тебе, как море по цунами,
Когда меняет цвет заранее волна.
И, если ничего не будет между нами,
То и тогда скажу, что было всё сполна.

Сквозь город краевой, где первый снег юродив,
Разлучный самолет летит наискосок…
И долгий общий стол, и ты всегда напротив, —
Ни по руке скользнуть, ни подышать в висок.

Вой рвется изнутри, как волка ни корми я..
Не будет ничего. Кончается кино.
Над городом скорбит пророк Иеремия,
А там, где ты теперь, пьют красное вино!

---

* * *
Мне только бы время, мне только бы повод
Да случай, прохожий бусой, –
Ужо я тогда разовью этот провод,
Завившийся мелкой косой.

Когда-нибудь я упакую посылку,
С разлукою выйду на связь,
Когда-нибудь выбью я эту подстилку,
Впитавшую долгую грязь.

Тишает, смолкает мой ропот, мой гомон.
Закрыт грузовой терминал…
Я, может, еще допишу этот ро́ман,
Узнаю, какой там финал.

---

* * *
Нас подытожили и взвесили,
Отбраковали постепенных.
Ты не увидишь этой плесени
На волглых стенах.
На серебре, на позолоте бы
Едали – выдал Грибоедов.
Как покатило, повезло тебе
Спастись от человековедов!
От неотступчивых попутчиков
С их исповедью тошнотворной,
От рукосуйных пересудчиков,
От славы, мелкой и проворной.
Ты не утонешь в этой Припяти,
Блаженной не прервешь сиесты.
Впредь нету разницы, что выпадет
И кто придет на пусто место.
Какая блажь, какие мелочи!..
Поспи, поспи – еще не утро.
Ты не узнаешь этой немочи,
Проходки трусовато-утлой.