Ольга Андреева — Летят перелетные птицы…

Привычка последнего времени напевать из старого «Наутилуса» «Гудбай, Америка, о!», может, и отдает дурновкусием, но метафорически вполне годится. Символично, что великий русский «гудбай» совершается точно через сто лет после того, как от берегов Петрограда отчалил знаменитый пароход «Пруссия», получивший звание философского.

Тогда Россию покинуло около ста замечательных ученых, философов и писателей. Их провожали со слезами на глазах: Россия в тот момент действительно лишилась своей гуманистической элиты. Параллели с происходящим сейчас неизбежны. Вроде бы все сходится. И в 1922-м, и в 2022-м уезжают те, кто не разделяет ценности обновленной родины, кому в России плохо, тесно и страшно, кто не может в новой реальности мужественно сказать свое слово правды. Вот только в новой истории философского парохода есть несколько больших «но», которые радикально меняют картину происходящего.

Проведем краткую ревизию. Елена Ковальская покинула пост главы Центра имени Вс. Мейерхольда, худрук Дмитрий Волкострелов уволен, музей «Гараж» объявил о своем закрытии, Миндаугас Карбаускис ушел из Театра имени Вл. Маяковского, хореограф Алексей Ратманский покинул Большой театр, перформанс «Санта-Барбара» Рагнара Кьяртанссона в ГЭС-2 закрылся, из МАМТ имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко ушел хореограф Лоран Илер, уехали Чулпан Хаматова и Лия Ахеджакова, только что Новая Третьяковка досрочно закрыла выставку New Elements: международные участники отозвали работы. Понятно, что это лишь вершина айсберга. Общее число потерь исчисляется сотнями персоналий и закрытых мероприятий.

Культурный пейзаж несколько руинизировался. Театры срочно перестраивают репертуар, вводят новых режиссеров, актеров, музыкантов, танцовщиков и т. д. На телевидении и вовсе паника. Народ уходит массово. То же самое творится в журналистике. Сейчас говорят о 150 покинувших нас журналистах, но цифры постоянно растут.

Короче, все пропало, клиент уезжает. Но вот ведь незадача: публика, то есть, выражаясь по-рыночному, потребитель отечественной культуры, скорее рада, чем нет. Никаких слез и белых платочков на причале что-то не видно. Надо отдать должное нашим деятелям. Многие из них сделали все, чтобы мы их не полюбили. Марина Давыдова, например, уезжала шумно и откровенно постановочно — на машине с номерами литовского посольства. О своих муках в России она трудолюбиво рассказывала всем желающим: угрозы, дверь, разрисованная жирной буквой Z, прослушка телефонов, взлом личных страниц и бла-бла-бла — западные СМИ с удовольствием масштабировали фантазии главреда журнала «Театр» до повседневных будней российской культурной элиты. Понятно, что Марину Юрьевну не без удовольствия провожали с припевом: «Была без радости любовь — разлука будет без печали».

Не особенно страдали зрители и провожая Антона Долина (за границу и с поста главреда). После того как «Искусство кино» под его руководством превратилось из ежемесячного журнала о кино в ежеквартальный справочник квир-повестки, расставались с ним без слез.

А я возьму да и вернусь

Вот тут и становится понятно, чем философский пароход номер один отличается от философского парохода номер два. Все дело в реакции. Тогда провожающие плакали. Теперь они смеются. Отечественного зрителя далеко не всегда расстраивают понесенные культурой потери. Куда больше его расстраивает опасение: вдруг эти деятели вернутся?

Вот, например, Иван Ургант — именитый телевизионный либерал, чья реакция на последние события была вполне ожидаемой. Сейчас он уехал в странный внезапный отпуск. Программа «Вечерний Ургант» не выходит с конца февраля. Ксения Собчак объявила о ее закрытии, но команда проекта полагает, что шоу маст гоу он.

Из неопределенного солнечного далека (где он находится, Ургант не сообщает) ведущий самого смешного шоу страны со свойственным ему остроумием выкладывает на сайте «Вечернего Урганта» каннибальские песнопения украинских комбатантов. После таких демаршей его не менее остроумная фраза: «А я возьму да и вернусь» — заставляет многих вздрагивать. Вместе с Ургантом, кстати, в том же солнечном далеке находятся и Ксения Собчак, и Андрей Макаревич, и Максим Галкин. Странным образом у всех них время и место отпуска совпали.

Дата 24 февраля резко разбила культурную элиту на тех, кто остается с родиной и разделяет судьбу народа, как некогда Блок и Ахматова, и тех, кто не остается и не разделяет. Впрочем, можно не разделять и оставаясь здесь. Возможно, это даже хуже, ведь оставшиеся господа и дальше будут объяснять стране, какая она ужасная. Причем за государственный счет. Смешно, но именно так и происходит.

Драматург Иван Вырыпаев решил отчислять выручку от своих спектаклей в пользу Украины. Другая драматург, Ася Волошина, высказалась в том смысле, что «Россия, иди на…» Вы спросите: кто такая Ася? Неважно. Важно другое: ее спектакль, запланированный к показу на площадке Союза театральных деятелей, не состоялся. Но пьесы Вырыпаева идут вовсю. И ничего.

Вагон, отцепленный от паровоза

Спецоперация на Украине стала для отечественной культуры моментом истины. Вот уже тридцать лет как в России бесперебойно действует механизм искусственной и, по сути, антинациональной либерализации культурной среды. Механизм работает системно на всех уровнях, начиная с образования и заканчивая СМИ, творческими площадками и правилами фестивальных и премиальных конкурсов. Деятели культуры, говорящие сейчас: «Россия, иди на…» — действуют в полном согласии со своими убеждениями, которые складывались десятилетиями. Десятилетиями эти убеждения оказывались важнейшим билетом на вход в прекрасный мир грантов и, как ни странно, госфинансирования. Почему так получилось — вопрос.

— Сегодняшнее гомонливо враждебное, как и молчаливо враждебное, меньшинство не с Луны к нам прилетело, — говорит петербургский писатель и президент фонда «Русский текст» Даниэль Орлов. — Эти структуры складывались десятилетиями. Наши литературные премии десятилетиями даются авторам за следование либеральной повестке. Только после этого авторы получают право на тираж, переводы и вообще на доступ к читателю. В противном случае — тираж до тысячи экземпляров.

Выбирая сторону России, мы отказываемся от деления на рукопожатных и нет, от «хороших лиц» и «белых пальто», от всего того, что давно уже вызывает отторжение у подлинной культуры. Мы возвращаем великой мировой традиции гуманизма право на смыслы, а человеку — на его божественную антропологию

Ситуация в культуре казалась настолько стабильной, что нынешний разворот над Атлантикой воспринимается многими как вершина несправедливости. Хотя будь наши культурные деятели чуть менее погружены в «трепет субъективного», предугадать события было вполне возможно.

Вскочив в конце 1980-х в последний вагон европейского постмодерна, русская прогрессивная среда даже не заметила, что вагон уже отцепили от паровоза. С тех пор эта глубокая вторичность в России старательно продавалась публике как фантастические прорывы в космос европейской цивилизации. Там, в этом космосе, зрителю и читателю светили немыслимые блага свободы и особая личностная антропология, возросшая на праве, собственности и социальном успехе.

Российская аудитория, как воспитанная на ущемленной «авторитаризмом» русской культуре, должна была учиться, учиться и учиться. Тридцать лет мы старательно искали травмы, нанесенные нам родителями, и предъявляли им обвинения. Мы пытались запомнить, что наши победы были оплачены кровью и теперь ничего не значат в новом, гуманистическом мире. Мы честно привыкали к новой этике и эстетике, где главными героями почему-то стали маргиналы всех мастей, а добро и зло странным образом поменялись местами.

В конце концов мы обнаружили себя живущими в мире чистейших абстракций, для удобства обозначенных коротенькими аббревиатурами вроде ЛГБТ и BLM. Каждый новый год оказывался ознаменован новыми формами умозрительных борений — за равенство, против расизма, за «зеленую» повестку, против вредных выбросов.

Наши эмоции стали подозрительно просты. Предполагалось, что мы вместе со всем миром должны плакать и склонять колени перед афроамериканскими уголовниками, умиляться вместе с Гретой Тунберг и радоваться при виде радужных флагов. Странным образом СМИ, книгоиздательство, кино, театры, главные музейные площадки и прочие многоразличные культурные институции страны настойчиво транслировали в общество именно эти послания. И именно эти герои либерального фронта получали премии и фестивальные Гран-при.

Идея той человеческой сложности, о которой испокон веков говорила великая русская культура, была странным образом замылена и убрана под плинтус. Оттуда, из-под современного культурного плинтуса, изредка раздавались робкие голоса, что мы ломаем жизнь и психику новым поколениям, но все они немедленно объявлялись маргинальными.

Интересно, что все социологические исследования при этом дружно показывали одно и то же: Россия — страна с консервативными ценностями и либеральный контент здесь продаваться не будет. Он и не продавался. Но в идее рыночного потребления, как оказалось, многое было написано мелким шрифтом. Невидимая рука рынка, ведомая невидимыми механизмами грантовой и фестивальной политики, привела нас к вполне видимой победе либерального контента буквально на всех культурных площадках.

— Десятилетиями ответственные писатели обращали внимание государства и общества на то, что тиражируемая, поддерживаемая премиями и переводами литература, как и многие литературные институции, враждебна интересам страны, — говорит Орлов. — Паразитируя на авторитете и собственности писательских организаций Советского Союза, они свели почти к нулю интерес читателя к отечественной прозе. И в том огромная вина государства, отказ выполнять одну из основных государственных функций — создание и поддержание инфраструктуры, позволяющей доносить слово от писателя к читателю. Десятилетиями говорилось о необходимости создания крупного государственного некоммерческого издательства и сети книжных магазинов. Это существенно снизит розничную цену на книгу, увеличит тираж, позволит покупать книги читателям, заказывать — библиотекам, а самим авторам позволит заниматься творчеством. Вместо этого мы видели привычные заигрывания с монополистом, многолетние обещания узаконить профессию «писатель». Вместо формулы «автор—книга—тираж—гонорар—премия» у нас восторжествовала упрощенная «автор—премия—тираж». За скобками этой функции априори стоит лояльность к либеральной повестке. Все это привело к почти полному кризису культурной безопасности страны.

Праздник непослушания

Двадцать четвертого февраля грянул гром, под землей содрогнулись тектонические плиты, стрелка компаса затрепетала, и Россия встала с колен. Мы стали страной, решившейся разорвать порочный круг вторичности, на который ее вместе со многими другими странами обрекала либеральная культура Запада. Золотой дождь при этом ни на кого не пролился. Зато публика и культурное сообщество, выросшее на идее главенства западной культуры, пережили шок.

Годами замалчивавшееся сопротивление внезапно выплеснулось наружу. По телеграм-каналам и соцсетям идет веселый шум русской весны. Происходит нечто такое, что больше всего напоминает веселый праздник непослушания. Изощренное изобретение англосаксов — современная культура отмены — вот-вот грозит обернуться против изобретателей и отменить самих англосаксов.

Главный вопрос, который сейчас мучает и пугает всех: как будем жить дальше? Ответ соцсетей полон острожного оптимизма: если все получится, жить будем лучше. По крайней мере, русский мир станет более реальным и менее аббревиатуроподобным. Можно будет любить родину, вспоминать добром Советский Союз, не мучать себя чтением «Маленькой жизни» Ханьи Янагихары под хвалебные гимны главного критика страны Галины Юзефович и наконец честно признаться, что осененная наградами «Памяти памяти» Марии Степановой — очень плохая книжка.

Можно будет вообще много чего. Например, не любить Кирилла Серебренникова и его карманы, набитые политическими фигами. Можно будет не ходить на перформансы сомнительных западных кураторов и вернуть приличный вид ГМИИ, который был буквально искалечен радением прогрессивной менеджерки Марины Лошак.

29 сентября 1922 года из Петрограда в немецкий Штеттин вышел первый «философский пароход». Назывался он Oberbürgermeister Haken

В культурной сфере будут серьезные кадровые перемены. Весь управленческий и идеологический менеджмент культуры на всех уровнях будет резко переориентирован. Потребуется изменить идеологию внутренних механизмов культуры, то есть ее премий, конкурсов, фестивалей, издательств

Русская весна без Стравинского

Впрочем, надо быть готовыми и к потерям. Первые вестники нового будущего долетают до нас не столько в виде подснежников, сколько в виде проблем. Самая большая из них должна быть решена прямо сейчас. Выставка коллекции Морозовых в Париже была официально продлена до 3 апреля. Потом она должна вернуться в Россию под гарантии, данные лично президентом Эммануэлем Макроном и главой фонда Louis Vuitton Бернаром Арно. Но в последние недели французская печать и горячие головы в соцсетях требуют оставить коллекцию во Франции, а то и вовсе картины продать, а деньги отправить на Украину.

Формально говоря, коллекцию охраняет Парижская конвенция 1970 года, запрещающая передачу прав собственности на культурные ценности. Однако у нас уже есть печальный опыт с выставкой «Крым. Золото и тайны Черного моря», которая зависла в Нидерландах. Никакая конвенция ее судьбу не может решить до сих пор.

Еще одна очевидно грозящая нам проблема — авторское право и интеграция российской культуры в мировой контекст. Этот кусок неприятностей больше всего коснется мира музыки, балета и оперы. «Произведения Pink Floyd с 1987 года и до сегодняшнего дня, все сольные записи Дэвида Гилмора будут удалены со всех цифровых платформ в России и Белоруссии», — уже заявил в твиттере Гилмор. Свое антивоенное «фи» выразил и клавишник Deep Purple Дон Эйри. Каталоги «Яндекс.Музыки» и «ВКонтакте» уже не пополняются новыми треками западных музыкантов.

Впрочем, все музыкальные обозреватели хором говорят, что наши фанаты — люди грамотные и в любом случае доберутся до «запрещенки». Многие помнят советскую эпоху винила и тайные музыкальные барахолки возле магазинов «Мелодия».

Значительно хуже обстоят дела с классикой. В мире балета и оперы правит жесткое слово «контракт». Если валютные операции станут невозможными, мы можем не увидеть и не услышать западных классических звезд. Ситуация, впрочем, зеркальная. При таких раскладах Запад тоже не увидит много хорошего. Анну Нетребко уже отстранили от работы в театрах La Scala и Метрополитен-опера.

Кстати, на своей странице в инстаграме Нетребко, воздержавшаяся от любых высказываний о ситуации на Украине, написала: «Я русская и люблю свою Родину, но у меня много близких и друзей на Украине. Я хочу, чтобы люди могли жить в мире! Однако хочу добавить одну вещь: заставлять артистов и любых общественных деятелей высказывать публично свои политические взгляды и осуждать свою Родину — это неприемлемо! Это должен быть свободный выбор каждого». Если условием выступлений на Западе для русских артистов станет опыт той унтер-офицерской вдовы из произведения Гоголя, которая сама себя высекла, то вряд ли желающих найдется много.

Настоящая беда ждет оперные и балетные репертуары. Права на многие классические спектакли (например, на произведения Стравинского и Прокофьева) находятся у западных правообладателей. Если они не дадут свое добро, мы не увидим «Весну священную», а репертуар будет очень сильно сокращен.

Что касается театра, то, по мнению автора телеграм-канала «Закулиска», которая переписывалась со мной под псевдонимом Джулия Ламберт, последние события могут стать очистительным пламенем для русской сцены.

«В последнее время уже был очевиден коллапс театральной системы, — пишет Джулия Ламберт, — вместо театральных событий — скандалы, отсутствие внятной репертуарной политики, монополизация системы представителями одной театральной группы, дефицит административных кадров. Изменения назрели. И появляется возможность сменить ряд фигур. Сейчас стало жизненно важным появление новых имен и лидеров в театре, не пролоббированных некой группировкой.

Нынешний театр со своим представлением о том, что такое современный театр (у нас это такой эрзац-продукт в подражание Shaubuhne образца начала нулевых), сварился в собственном соку. Зритель смотрит то, что есть, и то, что продвигается как модное. Однако в Москве, в Санкт-Петербурге да и во всей России есть очень здоровые проявления современного интересного театра, но, в силу того что они не в «тусовке», об этих спектаклях и проектах мы не знаем.

Как ни странно, в театре сейчас начинается время возможностей. Появление новых имен становится жизненной необходимостью для развития театральной индустрии. Это огромная работа. Потому что многие процессы сильно запущенны. Ну а зритель сейчас захочет хорошей, полноценной комедии, любовной драмы и простых историй про людей. В лучших традициях Захарова, Табакова, Фоменко, Товстоногова».

Вместе с Шекспиром и Бомарше

В культурной сфере это буквально означает серьезные кадровые перемены. Причем не в части замены талантливых авторов умелыми пропагандистами: с авторами у нас все в порядке. Должен быть резко переориентирован на принципиально другую повестку весь управленческий и идеологический менеджмент культуры на всех уровнях. Кроме того, требуется изменить идеологию внутренних механизмов культуры, то есть ее премий, конкурсов, фестивалей, издательств. Именно эта часть работы и вызывает большие сомнения.

— Я не думаю, что после громких отъездов и таких же громких заявлений с обеих сторон что-то изменится, — говорит Даниэль Орлов. — Для этого должно быть понимание и воля. Я не вижу ни того ни другого. Тридцать лет я вижу одних и тех же людей на тех же местах. Никаких положительных изменений. Но мне очень хотелось бы ошибаться.

Впрочем, есть и хорошие новости. Наша политическая повестка всегда была строго антропоцентрична. Выбирая сторону России, мы выбираем не партию и не подписываем клятву верности власти. Мы прежде всего отказываемся от абсолютно антикультурного, по сути, типа человека-сноба, презирающего собственный народ и делающего все для его отстранения от реальных смыслов великой культуры мира. Мы отказываемся от деления страны на рукопожатных и нет, от «хороших лиц» и «белых пальто», от всего того, что давно уже вызывает отторжение у подлинной культуры. Мы не становимся от этого квасными патриотами. Напротив, возвращаем великой мировой традиции гуманизма право на смыслы, а человеку — на его божественную антропологию.

— Двадцать четвертого февраля произошла революция смыслов, — говорит издатель Юрий Крылов. — С этого момента Россiя будет писаться с большой буквы в классическом кириллическом написании. Они отменили нашего Достоевского, ну а мы в ответ не будем отменять Гете, Вагнера или Шекспира. В том мире, который отменяет мировые культурные знаки, «все есть ложь, разврат и воровство», как говорил Бомарше.

P. S. Только что пришли хорошие новости от Минобороны России. Сергей Шойгу обратился к министру культуры Ольге Любимовой с просьбой «проработать вопрос об исключении В. А. Зеленского и А. Е. Роднянского из культурной повестки Российской Федерации». При чем тут Зеленский? А при том, что с 2014 года российское телевидение оказалось буквально оккупировано украинскими сериалами и телешоу («Орел и решка», «Ревизорро», «Пацанки»).

С 2017 года Украина занимает второе место по поставкам контента на российское телевидение после США. В том числе в 2020 году канал СТС показал первый сезон сериала «Папик», созданного на Украине компанией «Квартал 95». При этом с того же 2014 года Украина демонстративно отказалась от телевизионного видеоконтента российского производства. Только по итогам 2014–2015 годов ущерб от такого запрета для нашего ТВ составил 15 млн долларов.

Однако ни один центральный федеральный канал не мешает зарабатывать на российском зрителе украинским продюсерам миллиарды. Похоже, что от этих бюджетных и идеологических дыр в концепции национальной безопасности России нас могут спасти уже не сами деятели культуры и даже не Минкульт, а только Министерство Обороны.

Журнал «Эксперт»
https://expert.ru/expert/2022/12/filosofskiy-parokhod-popytka-nomer-dva/