Лев Пирогов — Пушкин и антиваксеры (Что такое дискурс?)
Начнём с анекдота. Хоронят преподавательницу английского языка. На гражданской панихиде выступает её подруга: «Любовь Лазаревна была замечательным специалистом по неправильным глаголам. Неправильные глаголы можно разделить на три группы…»
Зачем он нам тут понадобился, мы, надеюсь, поймём в конце. А пока ужасная новость. В слове, о котором сегодня пойдёт речь, ударение падает на второй слог. Во всех языках, включая английский. Вместо острого, как наконечник копья, «ди́скурса» – протяжный и жалобный, как мычание, «дискýрс».
Слово это было чрезвычайно популярно у нас лет двадцать назад (популярнее был разве что «симулякр»). А что же оно означает? Примерно следующее…
«Примерно» не значит «приблизительно» (говоря о дискýрсе и прочих постструктуралистских французских штучках, положено побольше нудить. Да!.. Всё это придумали французы после Второй Мировой войны. Пытались заболтать свой послевоенный комплекс неполноценности). «Примерно» – значит «объяснено на примерах».
Кстати, почему французы это придумали? Во-первых, им было обидно, что революционная волна начала ХХ века обошлась без них. У русских было, у австро-венгров было, даже у вонючих бошей (у немцев) было! А у них – у основоположников! – нет… А во-вторых, Сталин разогнал 3-й Интернационал (одну из первых попыток создания мирового правительства), так что Мировой революции, о которой мечтали троцкисты-коминтерновцы (прототип глобалистов), тоже не получилось.
«Ну ладно, – мстительно подумали коминтерновцы. – Мы пойдём другим путём. Вспомните нас ещё».
Расползясь… (или расползшись?) по своим постылым национальным государствам, мировые революционеры принялись вынашивать планы мести. Сначала они придумали «Франкфуртскую школу марксизма», а потом «новых левых». А уж «новые левые» придумали всё, что мы любим: глобализм, ЛГБТ, пандемию коронавируса, целовать ботинки неграм и платформу Windows. Дискýрс – тоже их изобретение.
«Новые левые» учат так: марксизм – это история про угнетение. А кто в наше время угнетённые? Это никакой не пролетариат (он, вон, всем довольный сидит). Угнетённые – это вот, например… киты. А как же?! Норвежцы, гады, китов лупят! Или вот проститутки. Их эксплуатиуют проклятые белые гетеросексуальные мужчины. Или заключённые в тюрьмах. О-о, как угнетает общество заключённых! Скажете, нет? Или сумасшедшие в дурдомах…
Я серьёзно. Именно так. Наверняка вы видели кучу фильмов (начиная с «Гнезда кукушки»), где хороших пациентов сумасшедшего дома угнетают и мучают плохие консервативно мыслящие врачи и санитары.
Ну уж про «сексуальные меньшинства» вы и сами всё понимаете. Это самые угнетённые из всех угнетённых. Элита.
И вот тут возникает товарищ Мишель Фуко. Плешивый щёголь (даже более, чем плешивый), друг труда (поскольку «левый»), философ, оратор, мотоциклист… и гомосексуалист, разумеется.
Он ввёл моду на понятие «дискýрс». Дискýрс – это языковой инструмент власти общества и государства над личностью. А поскольку власть – это насилие, то дискýрс – инструмент насилия. Как говорил Володя Шарапов, «кистень».
Впрочем, Фуко так не говорил. Он говорил: «Дискýрс – это тонкая контактирующая поверхность, сближающая язык и реальность». Красиво, правда?
Короче, дискýрс – это власть слов. Как мы говорим, так мы и думаем. («А не наоборот ли?» – должны вы сейчас возразить.) Ну, это вопрос дискуссионный, что первее, курица или яйцо. Но вот смотрите. Позавчера дочка у меня спросила, что такое «утопия». Услышала где-то слово, понравилось как звучит. Я рассказал. А вчера она уже (более или менее верно) с удовольствием употребила его в речи. То есть – вначале было слово. А уж потом на слово стали навёртываться мысли.
Слово провоцирует мысль. Слово управляет мыслью. Не обязательно развивает, может и укорачивать. Например, выражение «эта фигня» (или все матерные) прекрасно с этим справляются.
По словам мы можем судить об убеждениях человека. Заметим, что наличие убеждений – не заслуга обладающего ими человека, это результат того, что кто-то его убедил, то есть – результат воздействия на него, то есть, по-новому левому, – результат насилия.
Так вот, если человек говорит «не надо раскачивать лодку» или «коней на переправе не меняют» – значит, он «государственник». Если говорит «тувинское чудовище» или «пыня» – значит, «рассерженный патриот» или косящий под него ципсошник. А если говорит «мне стыдно, что я русский» – значит, «либерал». Может один и тот же человек на голубом глазу говорить и «не надо раскачивать лодку», и «мне стыдно, что я русский»? Нет, не может. Это слова из разных дискурсов.
Точно также гопник Толян не может сказать «элоквенция» а профессор Иннокентий Викентьевич – «пи…дёж». (Вот, я тоже не могу, оказывается.) Это слова из разных дискýрсов.
Конечно, Толян может сказать «элоквенция» по приколу, и пацаны поржут, а Иннокентий Викентьевич может выматериться под рюмку или чтобы произвести впечатление, но на полном серьёзе, «для дела» они так говорить не могут.
Не могут – без перемены социальной роли. Вот если Иннокентия выпнут из его института (скажем, перестройка началась, не вписался в рынок), и он окажется разнорабочим на стройке, или продавцом турецкого барахла на рынке, или если его мобилизуют (ведь Госдума отменила «бронь» для кандидатов и докторов наук), и он окажется на фронте, тогда он быстро научится говорить по-человечески.
С Толяном сложнее, но всё возможно. Помню, как сам, возвращаясь из армии, со страхом думал: «Как же я с мамой разговаривать буду? Я же без мата двух слов не вяжу! Спалюсь, как радистка Кэт!» Но – ничего, как только оказался дома, так всё и наладилось.
<Тут был вычеркнутый абзац. Мне кажется, мы начинаем утомляться>
Итак, люди из разных социальных групп пользуются разными «подвидами» языка. Каждый такой «подвид» способен удерживать человека в рамках его убеждений, его социально-культурных стереотипов, его группы и его социальной функции. То есть – обладает властью над человеком. Он и называется «дискýрс».
Государство (и другие социальные институты: армия, школа, тюрьма, сообщества футбольных болельщиков) используют это как инструмент манипуляции сознанием. Например, вбрасывют и раскручивают определённые слова и выражения, чтобы они, войдя в язык человека, поработили его сознание, как порабощает сознание мат. Например, «физлица» – вместо «граждане». Или «мотивированный ученик» – вместо «способный». Или вот «антиваксер».
Пока ты будешь объяснять, что ты не «против прививок», что твои дети привиты от кори и полиомиелита («я не антисемит, у меня друзья евреи»), но вот конкретно прививку «Гардасилом» от папилломавируса ты считаешь крайне опасной и вообще – преступной, – публика уснёт и упадёт со стульев. Зато звонкое, хлёсткое слово «антиваксер» заставит её проснуться и радостно завозиться в ожидании представления («пионеры фашиста поймали»).
Так же работает мат. Сказал – и в общих чертах понятно. А что конкретно имел в виду? А не важно. «Ты чё, тупой?»
Вот именно – не важно. Именно это свойство дискурса – убирать детали, подменять мышление языковыми клише и в конце концов отменять его – используется «институтом дискурсивного насилия».
Ну и ещё пример, чтобы перебить неприятное послевкусие от предыдущего. Мы тут только что вспоминали футбольных болельщиков. У них есть слово «кузмич». Так называют тех, кто ходит на футбол с детьми или внуками, в барабан не стучит, «по торсу» (то есть голым по пояс) не беснуется и после матча с болельщиками другой команды возле павильона метро не дерётся. (В общем, унылое позорище.)
Но разве этот человек, пришедший с внуком на футбол, – плохой и неполноценный? Нет, он пример нормы! Но фанату задумываться нельзя. И презрительное «кузмич» помогает ему не задумываться.
И это, кстати, приятнее спортивному бизнесу, который делает ставку на фанатов, тратящих больше денег на абонементы, атрибутику и «выезда́», чем рачительный семейный «кузмич». (Хоть это и копеечные статьи дохода – по сравнению с телетрансляциями и торговлей людьми.)
Теперь анекдот. Ну, тот, который уже был. Является ли его героиня, подруга незабвенной Любови Лазаревны, «рабыней дискурса» или «увлечённым человеком», вопрос открытый. С одной стороны – лучше про человека думать, что он увлёкся, чем считать его рабом. С другой – думаете, приятно было это слышать родственникам покойной?
В заключение – щепотка литературы. Есть выражение, которое не означает буквально понятия «дискурс», но очень верно передаёт его дух. Оно принадлежит Михаилу Юрьевичу Лермонтову. «Невольник чести».
Помните, о ком. Осиротил четверых детей и ещё без счёту русских людей. Лично меня – тоже. «Восстал» ли он «против мнений света» или, наоборот, пошёл у этих мнений на поводу? Как думаете?
Ну ведь знал же, что жена ему верна. Знал, чего стоит эта дуэль – см. Шестую главу «Онегина». (Правда, очень рекомендую, прямо сейчас только вот это дочитаете, и сразу туда, получать божественное наслаждение.) Сам же называл «заботы суетные света» «малодушными». Прекрасно отдавал себе отчёт во всём! Но пошёл. «Эх, Александр Сергеевич, милый…»
Можем ли мы за это назвать его «рабом»?
Я сейчас пошлость скажу, простите, это не для вас. Это напоминание себе. Каждый человек – он маленький, очень маленький Пушкин. Оскорбляя человека, оскорбляешь его.
Ну вот, в целом, и всё. Пойдёт такое объяснение, нет?
