Дмитрий Галковский «ТА Ж САМАЯ СТРУКТУРА» (Георгий Гачев — отец московских литерадур)
…И приход свой обозначив,
как у нас заведено,
весь живой Георгий Гачев
постучит в моё окно…
Игорь Волгин
Дмитрий Галковский «ТА Ж САМАЯ СТРУКТУРА»
В начале 1991 года вышла книга Георгия Гачева «Русская дума. Портреты русских мыслителей». Книга была издана большим тиражом, на отличной бумаге, с благообразными портретами Хомякова, Соловьёва, Флоренского. Даже для излёта перестройки это было явлением незаурядным. Я смотрел на строгую благородную обложку и вспоминал недавное прошлое: как печатал тайком книги русских философов, как пытался по крупицам собирать о них информацию в агитпроповских пасквилях, которые и назывались-то не иначе как «Против буржуазных фальсификаторов», «Агония клеветников», «Радиодиверсанты за работой». Мог ли я ещё лет пять назад предположить, что не только произведения русских философов будут издаваться легально, но вот уже и о них будут выходить книги — настоящие, серьёзные.
Впрочем, книга была снабжена осторожным предисловием:
«Разумеется, выбор именно этих, а не иных русских мыслителей односторонен: здесь акцентирована та традиция мысли, которую в недавние годы именовали «идеалистической», «религиозно- философской», «почвенной». Для равновесия и полноты полезно было бы не обойти и такие фигуры, как Радищев, Белинский, Герцен, Ленин… Автор книги — индивидуальность самобытная, и даже не будучи во многом согласно с его трактовками, издательство, ценя талант и оригинальность суждений, считает возможным и даже полезным выпустить эту работу в свет.»
Читая книгу, я убедился, что предисловие было ненужной перестраховкой. Гачев, в полном согласии с официальной точкой зрения считал русских философов подонками, а само занятие философией чем- то невыразимо грязным и постыдным. Его первого и издали. У директоров издательств была установка: дать интеллигентишкам до этого скрываемое от них ДЕРЬМО. Дерьмо дали. К Флоренскому или Булгакову советские власти относились так же, как к порнографии или вонючему сыру: «городские дерьмецо любят».
Книга Гачева представляла собой безответственную гимназическую болтовню о вещах, совершенно ему непонятных, перемежающуюся к тому же пространными графоманскими отступлениями о собственных болезнях, отсутствии аппетита, покупке очков и т.п. вещах, вызывающих зевоту даже у любящих родственников. Всё это было бы терпимо даже с учётом кудрявых неологизмов и почти полного отсутствия конкретной информации. Даже на стиль полуобразованного еврея, подлаживающегося под растопчинские афишки, можно было плюнуть и простить. Но развязное местечковое ХАМСТВО Гачева превращало книгу в пощёчину. Я почувствовал, что меня ударили по щеке. Не только меня, а моё сословие. Сословие философов, вообще интеллектуалов. «Хотел пирожки? Вот и получай! Смотри не подавись только.»
И ещё одно обстоятельство. Книга «Русская дума» первоначально составлялась художником Сильвёрстовым как своеобразная антология русской философии (*). Сильвёрстов в 1990 году трагически погиб (утонул в море). Антология осталась незавершённой, и споркий Гачев взял его иллюстрации, название книги и впарил свой текст, рыдая в кабинетах «о безвременно погибшем друге». Спекуляция на сочувствии к умершему послужила дополнительным козырем в пробивании нужной и своевременной книги. Сильвёрстова я знал. Это был человек порядочный и любящий русскую культуру. От текстов прыткого Гачева он, конечно, в гробу перевернулся.
Впрочем, ближе к тексту. Привожу подборку фрагментов из книги соискателя:
Когда Киреевский со статьями-идеями вылезал в печать, ему давали по рогам: не возникай! (с.27)
18 марта 1988. Проснулся в ночи, в 4, в предутро я (как и мой персонаж ныне, что не разбирал дня-ночи, но когда застанет мысль — тогда работал… А я «жаворонок», мыслитель утрешний, будто ему навстречу подвигся), как в потугах-схватках родов: лихорадочно записываю — рожаю образ Вл. Соловьёва — как образ Философии собственной персоной: её первоявление полное в России. Философ — що це таке? «Любящий мудрость» — вот буквальный перевод с греческого. (с.54)
Плебей-купчик из русского народа Васька Розанов присосался к эмблематике Древнего Египта и Израиля — но не за красоту, а за прагматику брачно-обрядовую: везде фаллы да вагины изукрашенные усматривая — живородность низовую, половую, что проще пареной репы да всем доступно. (с.69)
Да, Павлик Флоренский (не Павлик Морозов!) — «запазушник», только не маменькин сынок (как Блок), а папенькин; и вообще он святосемейственный: ласковое теля — двух маток сосёт. А он — и всех… (с.85)
Бахтин — баб не барал и на флот не ходил (как ты (**) в рывке — в жизнь!) и деятелем не был в культуре, а сидел дома, читал и писал-мыслил. (с.113)
Бахтин имеет и выражает БЛАТНОЙ ЛОГОС, как и Есенин, и Шукшин, и Высоцкий. (с.118)
Ведь первоначально, когда позавчера так мощно вторгся в меня Есенин, его именем плеванулся я было на Пруста: вот, фрей! о чём пишет- выписывает!.. Все эти переживания Свана во любви к Одетте — на сотнях страниц!.. «Не хрен собаке делать — так она яйца лижет!» <…> Но потом — осёкся, устыдясь: нехорошо ведь одним именем, одною частию — бичевать другую! Это и есть плебс во человеке: так тот мыслит, понимает и действует. (с.125)
Рассказ знакомой болгарки, живущей в Лондоне: была вчера у нас в гостях и рассказывала, как успешлив её сын, в 26 лет уже профессор славистики, издаёт книгу о Чаадаеве, везде ездит. Я сидел, кислел, завидовал… Но вот что подумал: как бы умно и прекрасно он ни писал о русской культуре, — не имеет он этой тоники русской мысли: органного пункта — на страдании, что даёт жизнесок экзистенциальный нашей мысли и слову. (с.134)
Читателя, верно, давно уже смущает неравномерность проработки мною персонажей Русской Думы: кому — пять страниц, а кому — 50… Дело в том, что в первый присест, два года назад, когда мне предстояло делать разом траверс двадцати одной вершины гигантов Русского Духа, я, естественно, начал сперва гнать во весь опор и щёлкал по фигуре за день… Когда же почувствовал, что смогу! — успокоился и стал помедленнее шагать; да и персонажи пошли мне понеизвестнее, кого подольше почитать-поизучать. (с.139)
Грузин Джугашвили так продраил Русь-бабу, что бездыханная лежит. (с.142)
Но — хватит давать итогов, как пилюль готовых к пониманию. Я-то эти идеи вывел за 30 лет исканий и изучений. Теперь поразмышляйте-ка немного со мною, читатель!.. (с.144)
Я дамский угодник, любитель Вечно Женского… (с.164)
Как выспался — прозрачно: существо моё наутро ясное, благое. Так в Москве, среди бетона, — не станет. И лёг по-своему: в начале первого. А дома — в полвторого лишь: по ларисиному ритму корёжишься. Вечером был дождь и темень. NN попросила проводить её — довёл; предложила: «Не зайдёте?» — «Да нет», — зачем мне ещё впечатления получать: чужой дом, его тщеславный интерьер? (с.165)
Узнал, что Франк — еврей. А я-то думал: немец, лютеранин… Несколько это меня жидоболгарина, резануло, антисемитскую во мне, «полужИдке», жилку задело… А я уж и модель для него внутреннюю предварительно построил: как вот немцы — и Даль, и Франк — в Русском Духе трудятся; а Франк — как Кант новый… Ну что ж: переключимся — создадим новую схему <…> В философии Франк — аналог Пастернаку в поэзии. (с.166)
Вот, например: зашёл в общую уборную в нашем корпусе, а там накладено в унитаз, воняет и не смыто. Первым движением отшатываюсь, бегу в соседнюю клетушку и внутренне бранюсь на «гада, что насрал, а не слил: тем самым других людей, меня вот, за людей не сочтя, не уважая». Но потом подумал: а ведь это от рассеянности может быть: задумаешься — и забудешься, и побежишь мысль записывать; с тобой ведь бывает подобное забвение — ну пусть не на унитазе, а вообще. И так умягчился сердцем насчёт сего предтечи на толчке. И само собой повело далее и на малый филантропический жест: слить-то всё равно кому-то надо! Войдёт следующий человек — и, увидя меня выходящего из туалета, подумает, войдя, что это я наклал, что «меа кульпа»… Так что лучше-ка я, не дожидаясь осуждения и распространения зла, — прикончу его на сём участочке: приму вину ближнего — на себя, за него и сделаю… И так пошёл и слил и приуготовил чистыми пути для последующего человека.
Вот и механика малых христианских дел. И мне на душе после малой неприятности (зажав нос от вони) — светлее и легко. А и во Космосе, в вещественности мира сего — некий ряд, благообразование в итоге: смыт, чист толчок! Сиречь, «унитаз», по-иностранному-научному. (с.188)
Наш первый философский ренессанс в конце 50-х связан для меня с Гегелем и Ильенковым. (с.193)
А Франк-то, напротив: в своей тяге к синтезу и органике Жизни (а её начало — влажное, Вечно-женское), какие сложноподчинённые — и со многими ещё и вводными — в одну фразу-период закладывает- запузыривает всякие разности и всячинку мыслительную, умную! (с.196)
Сей чемпионский интеллектуальный марафон, что я предпринял, начал меня изнурять. Чем? Не только отсосом мозга преизбыточным, но и недокормом души. Увёл себя от домашних, от очага живой жизни, что — как бочаг, в коем ручьи зарождаются, и струится ток экспромтных жизненных ситуаций, сюжетов, проблем. <…> Мысль течёт — как электромагнитная волна, с перпендикулярными друг другу векторами, — и объёмно, стереоскопично бытие охватывая и голографично просвечивая. «Жизнемысль», что я так практикую и именую, — и есть таковая «электромагнитная волна», что слагается из электротока Жизни, пронизывающего магнитное поле Духа. Или наоборот можно взвидеть: Ток ума — чрез поле Души. <…>
Вот это интересно! «Девка толста — пизда тесна!» Тоже парадокс и неисповедимость путей! Как и ещё одно словцо-байка из той же блатной «оперы-, что приведу себя погреть (как под картер лесовоза зимой в Коми костёр разводят: масло растопить. Там я был-работал месяц отпуска своего в 65-м году и словес сих наслыхался): «Беда за бедой: купил бычка — и тот с пиздой!- Та ж самая структура: ждёшь одного, по логике рационально-прямолинейной, а получаешь иное, обратное… Диалектика и перипетия: «кви про кво» — «одно вместо другого», театральный преоборот и фокус-покус Бытия. (с.242-243)
Лосев могучий телосложением и интеллектом — хороших кровей жеребец донской! (с.250)
Прилёг настроиться — и как раз соната для скрипки и ф-но Бетховена №3, а потом Шуберта сонатина по радио стали вливаться, организуя моё нутро, ритм души. И вдруг именно воушию различал музыкальные формы — эти образования во времени, столь же бесконечно разные, как вот сосна или храм, дорога или небо, жаба или птичка. (с.296)
Ну-с, теперь итог:
а) Споркость — 9 баллов.
Гачев сейчас, несомненно, самый плодовитый философ РФ. Он каждый год выпускает новые книги и сборники, даёт многочисленные интервью, участвует в международных симпозиумах, комиссиях по литнаследству, пресс-конференциях, встречах с трудящимися и детских утренниках. В общем, «Фигаро здесь, Фигаро там», начиная от заунывного библиографического сборника тиражом 150 экз. и кончая популярным телешоу. Последнее время его иначе как «крупным современным мыслителем» и не называют. Но резерв роста ещё, конечно, есть.
б) Справность — 8 баллов.
«Механика малых дел» у Гачева удачно сочеталась с советской карьерой. В застойное время он, используя поллитровку и телефон, наработал прочные связи в союзе писателей, при помощи чего выправил докторскую диссертацию и дачу в Переделкино. И на семейном фронте у него всё ладится — жена Светлана Семёнова, автор книг о «деревенщиках» и самоделкине Николае Фёдорове. Дочурки подрастают. Интересно, что супруга сначала пыталась публично откреститься от своеобычных откровений мужа, писала, что ей стыдно читать его книги и т.д. Но когда выяснилось, что Гачева не только не бьют на улицах, а наоборот, открыли его писаниям «сто путей, сто дорог», хозяйственная Семёнова (тип хитрой деревенской попадьи) перестроилась, и теперь выступает с Гачевым единым семейным подрядом. Недавно даже было специальное шоу на телевидении о дружной семье советских философов. Вместе сходили, снялись, а на вырученные деньги гостинцев, конфект разных накупили, а то ещё вещь какую полезную в хозяйстве — импортный самосмывный унитаз или вантуз с цветомузыкой. Ишь, справно!
в) Шикарность — 10 баллов.
Сын болгарского еврея-большевика, Гачев постоянно корчит из себя «русского националиста». Делает он это с еврейской основательностью, постоянно подчёркивая «мы, русские», «у нас, у русских». Аккуратно пьёт водку, старательно ругается матом. Выглядит это более чем нелепо. С равным успехом иностранец мог бы притворяться американцем, задирая ноги и хрустя кукурузными хлопьями на концерте Нью- Йоркского симфонического оркестра.
При этом, поскольку еврейское происхождение скрыть невозможно, Гачев его кокетливо «объясняет»: «Я еврей, но, во-первых, наполовину, а во-вторых, хочешь, я анекдот про жидов расскажу?» Естественно, образованные русские от Гачева как чёрт от ладана шарахаются. Все русские, конечно, антисемиты (я за 36 лет не встречал ни одного образованного русского, именно ОБРАЗОВАННОГО, с нормальным высшем образованием и без мата и водки, который сказал бы о евреях хоть что-то положительное). Но с другой стороны, русские опять же, конечно, народ чопорный и «деликатный», поэтому обсуждать еврейскую тему с евреем, да ещё в стиле будто бы любимых русскими арабских «анекдотов» вещь для них немыслимая.
Всё это производит впечатление отвратительное и жалкое.
г) Кряжистость — 10 баллов.
Шутки шутками, а Гачеву 65 лет. Катушка, можно сказать, на размоте. Пожил человек, водочки попил. Пора бы и премию спроворить.
д) Звероподобность — 5 баллов.
Увы, нет под рукой подходящей фотографии. То, что публикуется на с.220, снималось напоказ, и лицо, ненормально симметричное, специально «сделано» для объектива. В жизни лицо Гачева постоянно ведёт в сторону, рот кривится набок и с уголка губ стекает слюна a la Березовский.
Это наиболее неточно оцениваемый параметр, но мне кажется, что и внешность Гачева и его фамилия хорошо подходят к авторскому «я». Хотя конечно мать-природа способна на большее.
е) Простота — 10 баллов.
Гачев, разумеется, «прост, как правда». Весь свой бред он, типичный массовик-затейник эпохи развитого сталинизма, пишет вполне искренне. Ему не приходит в голову, что «плебей-купчик из русского народа Васька Розанов» (***) сначала кончил классическую гимназию, курс гуманитарных дисциплин в которой был в два раза больше и в шесть раз глубже курса советского университета. Что потом «Васька Розанов» кончил с отличием историко-филологический факультет Московского Императорского университета, куда бы советского профессора не приняли даже вольнослушателем. Что потом «Васька Розанов» перевёл на русский язык произведения Аристотеля. Что потом «Васька Розанов» вошёл в узкий круг ИЗБРАННЫХ и стал одним из основоположников философии серебряного века, и что тогда уже, с этой ВЕРШИНЫ, он мог позволить себе «импрессионизм», «эпатаж» и т.д. Гачеву, наконец, не приходит в голову, что кроме всего прочего, философская эссеистика требует огромного литературного таланта, который у «Васьки Розанова» был в избытке и которого у самого Гачева нет до смешного, до пародии. То, что Гачев, находясь на самом низком уровне культурного развития*, пытается с вальяжностью хозяина рассуждать о духовной жизни великого народа, давать размашистые определения творчеству его гениальных представителей, это требует простоты уникальной. Абсолютной. Будь у Гачева хоть гран рефлексии, он бы всё-таки ПООСТЕРЁГСЯ. Ведь неровён час побьют-с. И пребольно-с.
ж) Приземистость — 9 баллов.
Ну, тут очевидно всё из приведённых текстов.
з) Умственность — 9 баллов.
А что — всю русскую цивилизацию «перещёлкать» за месячишко. Такой «интеллектуальный марафон» и Моммзену не снился.
и) Жоркость — 7 баллов.
Гадит Гачев сильно. Это, конечно, не министр культуры, но как-никак доктор филологических наук, представитель АКАДЕМИЧЕСКОЙ науки. Хранитель заветов, воспитатель юношества. Патриарх… Мы, налогоплательщики, его содержим. Платим ему, как Учителю… А он на эти деньги накупил билетов на танцплощадку и прыгает козлом- шестидесятником с утра до ночи. «Шизгаря-шизгаря». А студенты стоят у ограды и недоумённо смотрят на своего профессора.
Поступали в Университет, хотели посвятить себя высокому, чистой науке. И вот поступили. «Е, е, е, хали-гали»…)
к) Прыткость. Пока неизвестно. До декабря 1997 года «будем посмотреть».
Итого 77 баллов из 90! Кандидат серьёзный.
*) Она, наконец, и вышла под тем же названием и в такой же обложке, но через пять лет.
**) Т.е. работающий «под Одессу» Гачев.
***) И не зная даже того, что ни по происхождению (отчасти поповскому, отчасти дворянскому), ни по складу души (застенчивый, закомплексованный человек, забитый русским бытом) Розанов никогда не был «плебеем-купчиком». Точно так же как девственник Лосев никогда не был «жеребцом».