2005

В последние дни «бурная политическая жизнь» жижистов вступила в новую фазу. Организуются «новые правые». Составляются списки, делятся посты, деньги. Вчерашние соратники пытаются столкнуть друг друга с балкона, из всех подзамочных щелей сочатся ручейки дёгтя (в лучшем случае). Крики, вопли, визги, ещё вчера казалось бы немыслимые «коалиции». Коалиций много, каждая насчитывает двух, трёх, а бывает и одного человека. Это когда один член коалиции знает, что он в коалиции, а для другого это неприятная неожиданность. В общем, КАРТИНА.

Как это со стороны… Ну, для тех людей, для которых и создаются партии, всё это напоминает горох в решете: три десятка фамилий родственников и собутыльников, мало различимых посторонним взглядом. К тому же, каждая горошина перекатывается справа налево, слева направо, вверх-вниз – не уследишь. Горошины ещё и отменно мелкие. ШАНТРАПА.

Но я хочу сказать о другом. По типу отношений как друг с другом, так и с окружающим миром, вся эта публика глубоко еврейская. Если попытаться их охарактеризовать точно, ёмко и кратко, то на ум приходит только это слово — ЕВРЕИ.

Среди «публики» евреев не так много. Обычная цифра для столичной тусовки – процентов 15-20. Можно, конечно, поискать двоюродных дедушек и троюродных племянников, но я не большой любитель поисков корней и нитей. (Тем не менее сделать это стоит, ввиду постоянных антисемитских заявлений тусовки.) Но все ведут себя как евреи. Это типичный, хорошо узнаваемый стиль. Его черты:

Во-первых, евреи народ подражательный. Поэтому еврей всегда опаздывает. При самой быстрой реакции. То есть, если еврей надел модную вещь, это первый признак, что она вышла из моды. «Партийная жизнь» на Западе давно «остыла». Это занятие не для молодёжи. Вообще не для людей, которые хотят сделать карьеру. Партийная жизнь в постсоветской России — это ещё хуже. Занятие для никчемушных отстоев. С огромным трудом удаётся набрать хоть какую-то биомассу стоять с флажками. По цене ананасов. Неприхотливые бабки-визжалки 80-90-х благополучно вымерли, любители Окуджавы к 60-70-ти годам достигли стадии взрослой жизни. А больше никого нет. Распил есть, людей нет.

Это второе. Евреи народ азиатски услужливый, похожий на старика Хотабыча. Который сделал телефон из куска мрамора. Звони, о великий Волька, услада очей моих. То есть евреи не умеют говорить «нет». Есть деньги – будет дело. Герой «Калины красной» дал деньги бухгалтеру, чтобы тот организовал оргию. Бухгалтер оргию организовал. Но проблем. Хотите сто тысяч хунвейбинов, поддерживающих великого Вэ-Вэ – будет сто тысяч хунвейбинов. Уже есть. Националисты – запросто. Либералы – сколько угодно. Только плати деньги. И всё испарится в 24 часа. ПОЛНОСТЬЮ.

Теперь третье. О третьем я говорить не буду, а опубликую свою давнишнюю статью для «Консерватора». Как только я пришёл в редакцию этой газеты и огляделся, то сразу понял – ЕВРЕИ. Т.е. «кина не будет». Некоторые считают, что на поздней фазе «Консерватор» был тонущим изданием. Ничего подобного. У газеты был бренд и деньги на полгода. За этот срок вполне можно сделать вещь. А когда есть рынок и есть вещь, деньги на дальнейшее финансирование найдутся. С Лейбманом, Ольшанским или Быковым на эту тему говорить было бесполезно. А Крылову, Холмогорову и Святенкову я попытался промыть мозги. По двум соображениям. Во-первых, они были «русской частью редакции» (абстрагируясь от корней и нитей), а, во-вторых, для них работа в «Консерваторе» была реальным шансом подняться. Удачей, за которую стоило вцепиться обеими руками.

И я написал публикуемый ниже опус. Вроде как статью для «Консерватора». Ясно, что это публиковать было невозможно, просто хотелось людям сказать что-то для них важное. На доступном для них языке.

Я к тому веду это затянувшееся предисловие к небольшому тексту, что дело здесь не в евреях и не для евреев оно писано. И эта ветка совсем не о евреях, милых, симпатичных людях, которых я всегда принимал и принимаю как данность. И русских принимаю как данность. Но когда еврей подражает русским и стремится быть русским — это нормально. Здесь проявляется именно его еврейская сущность, «сильная сторона», вроде хвоста павлина или чешуи змеи. А вот когда русский подражает евреям, то это чушь собачья и мгновенный проигрыш. Черепаха на велосипеде. И в деловой жизни и в личных отношениях. Святенков, Холмогоров и Крылов, вместо того, чтобы вокруг «Консерватора» собрать актив из 20-30 авторов, постараться привлечь Людей, стали гнать халтуру под псевдонимами, заработали пару тысяч долларов и оказались на улице. С подмоченной, а, точнее, просто несуществующей, репутацией. Их даже от моего появления в «Консерваторе» перекосило. Холмогоров закатил истерику Ольшанскому: кого привёл, касса не резиновая. Это, кстати, пример «русского еврея» и «еврейского еврея». Ольшанский на своей должности был не пришей кобыле хвост, но он взял и привёл за руку в редакцию человека, идеально подходящего «Консерватору». Совершенно ему лично незнакомого. А никчемушный Егорка попытался человека, кроме всего прочего, благожелательно к нему настроенного и из-за этого много терпящего, спустить с лестницы.

Гевалт

Максим Соколов разразился саркастической филиппикой по поводу редакции “Консерватора” /кликабельно/(«Эпитафия слову «консерватор». Бенефис сетевого Бердичева»). Смысл филиппики в том, что местечковые козлы ((с) Соколова) опошляют хорошее слово “консерватизм” от которого их надо бы отогнать берёзовым дрыном, да поздно. Уже опошлили. В общем всё правильно и убедительно. За некоторой частностью.

Частность же заключается в том, что ни по лексике, ни по характеру аргументации, ни, наконец, по социальному положению и кругу своих знакомств Соколов ничем не отличается от оплёвываемых им Ольшанского и Быкова. Получается удивительная картина: сначала некоего имярека поносят как непотребного монстра, рядом с которым и пробежать зазорно, вдруг монстр по мере детализации мизансцены оказывается автору хорошим знакомым, затем — другом-однокашником и, наконец, — близким родственником.

Вспоминаю, как впервые увидел евреев. То есть я видел и раньше, но всегда “на работе”, во враждебном окружении. А тут я увидел, как они разговаривают сами с собой.

Случилось это на суде. Для политкорректности скажу, что на суд меня затащила русская хамка.

Это была “доктор философских наук” (т.е. деревенская баба), которая за взятку помогла моему поступлению в университет. Через год баба отстала, так как, против её ожидания, двадцатилетний рабочий паренёк учился отлично, и взяток по ходу дальнейшей учёбы взымать не было никакой возможности. Но первый год она меня доставала. Однажды звонит:

— Срочно приезжай на станцию метро такую-то.

Я, как дурак, приехал. Думаю, что такое случилось. Приехал, а она:

— Иди в суд. Сейчас будет слушаться дело, где жена моего старшего сына проходит как свидетельница. Она
аферистка, хочет оттяпать у сына квартиру, её надо разоблачить, а для этого следует законспектировать ход судебного заседания. Ты сиди в углу и конспектируй. Мы потом на родственников обвиняемого выйдем. Мне пойти нельзя, а тебя никто там не знает.

И я как кур во щи попал на суд. Не успев оглянуться. Уж больно наглая баба была. Ну, сижу в суде (первый раз в жизни). Выходит интеллигентный еврей, садится на скамью подсудимых.

Меня удивило, что вошедший совсем не походил на преступника. Молодой человек лет 28-30, говорил складно. Так же складно говорила и потерпевшая сторона. Смысл судоговорения состоял примерно в следующем: обвиняемый назвался ювелиром, но ювелиром быть не мог, то есть формально мог, так как закончил какие-то курсы, но по специальности никогда не работал. И он взял отремонтировать какое-то золотое кольцо, где надо было заменить камень и, вроде, не заменил, или заменил, а может и не заменил, нет всё-таки заменил. Но вот после этого ему принесли второе кольцо и его надо было рассверлить, а он не рассверлил, и вроде как заиграл, и по показаниям потерпевшей видно, что заиграл, но на самом деле не всё так просто, так как потерпевшая была с ним в интимной связи и ещё она рекомендовала ему подругу, у которой взяли третье кольцо, за которое потерпевшей был обещан ювелиром процент, и вот это кольцо уже взял вообще неизвестно кто.

Я только головой крутил: туда-сюда, туда-сюда. И по ту и по другую сторону скамьи подсудимых сидели совершенно одни и те же люди. С одним менталитетом, одним взглядом на жизнь, одним способом жизни и даже внешне похожие друг на друга.

Затем я увидел евреев уже совсем вблизи. Мой товарищ по университету стал жить со своим другом коммуной. В одной большой квартире поселилось две семьи: его — с одним ребёнком, и семья его друга — с тремя детьми. Стали вести общее хозяйство, вместе воспитывать детей, устраивать подпольные выставки (его друг был художником). Это для меня была совершенная фантастика. Я не верил, что так бывает, мне казалось, что я чего-то не понимаю, что это они, наверно, понарошку, для раскрутки. (Про коммуну сделали сюжет на телевидении в мукусевском “Мире и молодёжи” — была первая фаза перестройки.)

Вскоре товарищ бросил свою жену (беременную) и женился на жене друга-художника (у которой, напомню, было трое детей). Я вытаращил глаза. Главное, я не понимал, чем кончится этот шекспир. К моему величайшему удивлению, это не кончилось ничем. Ну, сначала разъехались по разным углам. Но постоянно были какие-то контакты, совместная жизнь и всё снова срослось в единый ком. Я беседовал с брошенным мужем-художником (пришёл с друзьями на его очередную выставку). Он говорит:

— Знаешь, Дим, я когда это произошло, подумал что всё. Это черти какие-то. У меня ничего не осталось. Прошло две недели. ОН приходит, надо, мол, печатную машинку забрать. Потом снова то-сё, и опять пошли встречи, ухмылки, подковырки. Хи-хи, ха-ха. Как-то всё получилось… по-еврейски.

Я начал о многом догадываться. Потом ОН занял у меня все деньги, которые я собирал на издание своей книги, и исчез в неизвестном направлении. Меня это уже удивило не очень. И совсем не удивило, что года через два ОН пытался скрестись в мою сторону. Причём не в смысле вернуть деньги, извиниться, а типа переговорить, может быть занять ещё. Этот человек также не понимал моей психологии, как я раньше не понимал его. Он не понимал, что вычеркнут из моей жизни настолько, что я разорвал все отношения даже со знакомыми его знакомых, вообще со всеми, кто с ним общается (в том числе и с художником). Что он прокажённый, а само его имя вызывает приступ рвоты в смысле не аллегорическом, а самом что ни на есть реальном. Что ничего не поправишь, что “второй раз нельзя”.

Дружил я с НИМ лет семь, не общаюсь лет десять. Сейчас вижу, что ОН вовсе не был каким-то кинематографическим злодеем. Ну, немного жуликоватый, но неглупый, не лишённый литературного дара. В чём-то очень инфантильный. Просто он еврей. Это еврейский образ жизни. Сегодня Татьяна Толстая ведёт задушевный разговор с Лейбманом, завтра он фантастический дурак, которого она прилюдно поливает грязью. Митя Ольшанский свой человек, потом монстр, подонок и так далее. Сколько же времени ушло на всё про всё? На всю историю с “Консерватором”? Меньше года. А что будет ещё через год? Легко догадаться — азиатский калейдоскоп сделает ещё один оборот.

Очевидно у евреев иное отношение к слову и к человеческим контактам. Все они — одна семья, а между родными чего только не происходит. Если убрать литературные и малоправдоподобные отречения, всегда отец и сын будут отцом и сыном, братья — братьями. От этого никуда не денешься. Все евреи — родственники и никогда их гевалт не надо воспринимать всерьёз. Милые бранятся — только тешатся.

Вчера Жириновский и Немцов дошли до мордобоя в прямом эфире. Сегодня обмениваются кивками. А завтра ещё породнятся семьями.

Как на это смотрят другие народы? Да так и смотрят. Мой знакомый побывал в Голландии. Сел на лавочку в милом уютном городке. На главной и единственной площади было воткнуто в землю “это”. “Это” создавало ощущение какой-то абсолютной бездарности. Несоответствие с окружающей архитектурой, деревьями, людьми, наконец отдельных частей шедевра друг с другом было абсолютным. “Корова с седлом”. Знакомый спросил сидевшего рядом пожилого голландца: “Зачем вы это?” Голландец ответил: “А-а, это евреи”. Это было сказано не со злобой, и не с осуждением, и не с пренебрежением. А как исчерпывающее объяснение досадной ситуации:

— Откуда такая страшная вонь в общежитии?
— А, это вьетнамцы опять селёдку жарят.

Ничего страшного. Вьетнамцы. Это они всегда так.

Уже несколько месяцев из карнавалистско-постмодернистского месива вокруг “Консерватора” то тут то там высовываются отдельные лица: Ольшанский, Толстая, Тимофевский, Соколов, Быков, Пирогов, Вербицкий. Высовывание сопровождается взвизгами: “жидовская харя”, “фашист”, “сам фашист”, “таки поезжай в свой Бердичев”, “из пулемёта стрелять”, “милиция!” “Да здравствует Гитлер”, “вы ещё не видели Канторовича”, “я буду жаловаться в ООН”.

А как это всё со стороны? Скажу вовсе без всякой злобы и безо всякого цинизма, наоборот с пониманием и сочувствием:

— Да евреи шалят. Они ничего. Такое дело — народ восточный, горячий… Ничего.

Как-то в порядке обличения советской цензуры показали по телевидению вырезанную хохму из “Мимино”: “Ох уж эти русские, они все на одно лицо”, — говорят два японца, смотря на армянина и на грузина.

Для Ольшанского или Соколова разница между ними гомерическая. Но, увы, со стороны русских все они на одно лицо и любой русский со сколько-нибудь значительным опытом общения с евреями так же не будет вслушиваться в их перебранку, как не будет разбираться в перебранке итальянцев. Ну, макаронники, заголосили!

Между тем “макаронники” таким образом могут и сообщать важную информацию. Но их не будут слышать, причём в обратной пропорциональной зависимости от громкости ора.

В общем, если хотите что-то сказать важное, если хотите, чтобы вас услышали за пределами литературного гетто (опять (С) Соколова), учитывайте три вещи:

1. Русские народ холодный и материалистичный. “Москва ни слезам, ни смеху не верит”. Говорите нормальным голосом, без восточных взвизгов и эпитетов.

2. Поймите, что для чужого глаза, просто потому что он чужой, вы все на одно лицо и на внутрикагальные перебранки никто не будет обращать внимания. То есть правильно адресуйте свои реплики.

3. Ресурс неправильных действий для неевреев очень ограниченный. После двух-трёх ошибок вас перестанут воспринимать всерьёз, а после двух-трёх оскорблений вы рискуете навсегда разорвать отношения с оскорбляемым человеком. Подумайте, вы для себя его как бы убиваете. Вы не сможете с ним общаться никогда в жизни. Это большой недостаток неевреев, но это именно так — перемотать плёнку назад и начать отношения снова практически невозможно.

Разве что оскорблённый сделает снисходительную поправку на ваш восточный менталитет. Так сделайте поправку и вы на менталитет западный. Глядишь, он и появится — этот волшебный “консерватизм”.

P.S. Через год-другой после написания статьи Немцов и Жириновский публично помирились.

цинк