Диана Эфендиева

Диана Эфендиева

1969, Нарва (Эстония)

ДУРОЧКА

Полная дурочка — полая дудочка
Гладкого камыша.
Ловится, глупая, словно на удочку
Ласковая душа.

Девочка, дурочка, шапочка синяя,
Трогательный помпон.
Ты моя слабая, ты моя сильная,
Что с тобой будет потом?

Сердце распахнуто настежь, как форточка
Радостным сквозняком…
В темном углу на карачках, на корточках,
Будешь ли плакать о ком?

Ты моя честная, прячься, несчастная,
Не уберечься от лжи.
Так, в основном, и случается частная:
Скучная личная жизнь.

Что тебе снится? Во что тебе верится?
Все заполняя собой,
Крутится-вертится, крутится-вертится
Мир, как помпон голубой.

* * *

Вдоль ветра пустырей, ватаг дворовых случек,
заборов и кустов в плодах астральных тел,
бежит моя любовь, до менструальных сучек
и вшивых кобелей давно ей нету дел.
По мокрому шоссе, по загородной трассе
трусит моя любовь немного впереди.
В репейниках бока, но нет ее прекрасней
и преданнее мне любых других среди.
Удар из-за угла, коварную засаду,
почует за версту, и зло ощерит пасть.
Приблудная любовь. Мне поводка не надо.
Ей не к кому бежать. Ей некуда пропасть.
Пускай она стара — до седины на холке,
но в середине дня, спускаясь в пелену
дождливого двора, сквозь грязь и кривотолки, —
меня опять спасет, к ноге моей прильнув.

НОВАЯ СУСАННА

Исходящих, входящих — не было, нет, не будет.
Потому что давно никто никого не любит.
Выход вечно рядом, а вход где-то выше? ниже?
Что-то там маячит, но я ничего не вижу.
Пыль в глаза, лапшу приготовь, и камень,
На кривой козе, мол, здравствуй, я твой Сусанин.
Я поверю сразу, не раскрывая паспорт.
Полюблю на раз, на слабо, хоть на спор…
На сакральный спорт, на банальный спирт — согласна.
Ты прекрасен, Сусанин! Сусанна твоя прекрасна!
— Это вход — говоришь ты, — вход — говоришь ты, — ближе…
Я поверю на слово.
Я ничего не вижу.

АВГУСТ
(Юго-Запад)

Август сгущает краски —
Кобальт, ультрамарин.
С неба свисают астры
Пачками балерин.
Окна глотают ветер.
Вертится как щенок
Тот, за кого в ответе —
Верный дворовый Бог.
Кинь ему плед поплоше,
Черные сухари,
Как завещал хороший
Мальчик Экзюпери.
Бродит, скулит, скребется,
Мается на цепи.
Может, все обойдется…
Спи, еще рано, спи…

АВГУСТ
(Северо-Восток)

Тучи ползут на запад,
Вымазав горизонт.
Это осенний запах,
Зависть, озноб, озон.

Черпает несвободу
Вечный изгой норд-ост.
К неводу небосвода
Липнут чешуйки звезд.

Предвосхищая закусь,
В черной дыре двора
Воет голодный август.
Вот и тебе — пора

Выскользнуть в ночь с матраса,
В узел собрав слова,
На скоростную трассу
Выйти голосовать,

В город пустой и жуткий,
Вылизанный дождем,
В крошечный промежуток —
Щель перед сентябрем.

* * *
Ларисе Йоонас

Нас поглотит провинция,
Нас засосет тоска.
Скорая и полиция
Вряд ли начнут искать…

Ну и — дорога скатертью!
Перехлестнув азы,
Рвется на волю матерный —
Русский родной язык.

И, если честно, пофигу —
Красный, зеленый свет…
В жизни есть место подвигу,
Да идиотов нет.

ЖЕЛТЫЕ

Он — в невесомой курточке. Она — в изящной блузочке.
Он уезжает к дурочке. Она врубает музычку.
Молчат, в окошко пялятся улыбками чеширскими.
Под шинами не плавится, шуршит шоссе Каширское.

А он уже — вдоль Яузы — летит в толпе стремительной!
А между ними пауза — рубашкою смирительной.
Душок ликеро-водочный… песок по днищу шаркает…
Да светофор чахоточный на стекла кровью харкает…

Да радио нерусскую тоску рыдает, злобится.
Она под желтой блузкою одна в такси ознобится.
Он в легкой желтой курточке один домой торопится.
Кому сгорать в безумии — не спрыгнет, не утопится…

Несчастные, нечестные, обчищенные начисто.
«Подайте, мы не местные!» — и хочется, и плачется…
И курточка, и блузочка, как птицы-канареицы,
Летят по желтым улочкам… Надеются… Надеются…

* * *

То январские ранние сумерки.
Теплых труб говорок, шепоток.
Мы с тобою несчастные умники,
Мы опять — не про то, не про то…

Этой тропкой, классически узенькой,
Можно только назад и назад.
Мы с тобой добровольные узники
Допотопных словесных осад.

Старомодные, ветхие, книжные,
Строчки так обаятельно лгут…
Мы с тобой параллельные лыжные
Колеи на лиловом снегу.

Маята. Посиделки диванные.
Двух теней на стене бахрома.
Вот и общего: сумерки рваные,
Да сомнительный старый роман.

За окном сыплет сечкою рисовой.
Мы листаем затрепанный том.
Мы никем до сих пор не написаны.
Не о том — в сотый раз — не о том…

ТУЗЕМКА

Позёмкой метет по путям и откосам.
Плывут горожане под общим наркозом.
Желудочным соком исходит подземка.
А я — как «туземка»!
Да, я как «туземка»:

Меняю свой день на стекляруса нитку,
Московских проспектов сладчайшую пытку,
На воздух с парами бензина и вара.
Мне Ксения имя!
Мне имя Варвара!

Чужая, чужая! Без грима, без маски.
Иду — без оглядки, живу — без огласки.
Любовью своей нелюбовь искупаю.
И — оптом — весь город —
Скупаю! Скупаю

Высокие звуки и низкие звуки.
Развилки, разъезды, раздоры, разлуки.
В восторге и ужасе — попеременно.
О как я туземна!
Да, как я туземна:

До черного крика, до белого визга.
До завтра… А завтра — таможня и виза…
И выдох вагона, багаж выгружая…
И я, у перрона,
Чужая-чужая.

ПОЕЗДА

От Себежа — на Псков, на Гдов…
Они нас сами выбирали —
Постели зимних городов
И пригородов пасторали…
О, как поставлен на поток
Лубок вокзальных поцелуев! —
Под электричек «аллилуйю»
Свободы водочный глоток.
Желанье мочь. Желанье сметь.
Усвяты. Кунья. Невель. Велиж…
О, как легко и свято веришь
В названий сладостную медь,
Во вседоступность языка!
А горизонт — нечеток, вытерт…
От Чудово — Любанью — в Питер.
И дальше, дальше, — в облака…

* * *

Я рассказала б тебе, чем все кончилось… Только вот надо ли?
Ты все проспал, а я видела, как в темный лес звезды падали.
Падали прямо под поры коры, да под корни, да в норы лис,
В лоно болота, под листья легли, затаились, попрятались…
Ты все на свете проспал, а я видела… Мало ли?.. Много ли?..
Видно, достаточно, если я помню и черта и бога лик,
Если молчу, да твой сон полнолунный свиваю, плету в кольцо,
Если опять успеваю к рассвету свое изменить лицо…

РЖАВЫЙ АНГЕЛ

Над нелюдимой стороной,
Над нелюбимою державой,
Летел испорченный и ржавый
Железный ангел заводной.

Тянул к начищенной трубе
Латунной трубочкою губы,
И звуки осыпались в трубы,
И были воздуха грубей.

Меланхолично падал снег,
Дома каминами гудели,
Свивалась нитка из кудели,
Тянулось время в полусне…

Никто на низкий небосвод
Не посмотрел, не помолился,
И ржавый ангел в снег свалился,
Когда окончился завод.