Владимир Соловьёв
Владимир Соловьёв
Санкт-Петербург
Collège Saint Pierre Uccle
картинки со словами…
Детство в деревне
Я родился почти в лесу. Это, заросшее папоротником место называлось Коломяги, станция метро Пионерская, огромный перрон которой всегда был залит жутким оранжевым светом. А я искал глазами пионеров и никогда-никогда не находил…
Сейчас Коломяги — элитное место, забитое дорогими домами под завязку, папоротники отправились к динозаврам, деревья поредели как шевелюра бельгийца к тридцати годам… А тогда там торчала пара чёрных от времени деревянных избушек и в одной из них родился я.
Ну как, в избушке… В роддоме, конечно. Отец, которому было едва двадцать годиков прибежал в единственную телефонную будку в округе и закричал в трубку что его жена рожает. А из трубки его ласково спросили: «мальчик, а ты не шутишь?» А потом меня привезли уже в эту избушку, в которой я прожил свои первые года три и не помню практически ничего, кроме запахов и ощущений.
Потом, уже без папы, которому отцовство не понравилось, мы переехали тоже вполне себе в лес, а точнее — в деревню Вариксолово на станции Можайская, где всякие Дудергофские высоты. У нас была половина дома, а вторая принадлежала Ленке, неприятной очкастой тётке с такими же противными сыном и мужем. Сын раскатывал по двору на игрушечном москвиче с рулём и педалями, что на какой-нибудь девяностый год казалось верхом нанотехнологий. И, разумеется, не давал покататься, гад! Этот дом я уже очень хорошо помню. Мама как-то ловко и незаметно свила там уютнейшее гнездо моего детства.
Из сеней с дровами вы попадали сразу на кухню/столовую/ванную, всю сплошь обклеенную репродукциями мировой живописи, причём в основном — фламандской золотого века. Брейгель, Босх, Мемлинг были моими первыми друзьями и учителями. Купаясь в тазике в воде, притащенной из колодца и согретой на печке, я разглядывал Адамов с Евами, Страшные суды, райские кущи, четвертование, сдирание кожи, извлечение камня глупости и прочие детские картинки.
В моей спальне над кроватью висел гобелен по Васнецову — Три богатыря, а рядом — несколько маминых кукол, тряпичных и из папье-маше. Кавалер с роскошным носом и небольшим эрегированным членом в изящных штанах с кружевными оборками, чёрный и оттого ассоциировавшийся с Пушкиным. Дама в пышном платье и приподвывалившейся оттуда грудью. И король с окладистой бородой, круглым пузом и глазками-пуговицами. Кому-то мои прикроватные друзья показались бы страшноватыми, явно пришедшими из Гофмана, Шемякина и Бердслея, но я их очень любил. Они охраняли меня от ночных кошмаров и тревог, например, от дырки под потолком спальни. Она была корявой и светилась, потому что вела на кухню. Я ужасно боялся её, засыпая, и отчего-то называл «кака-няка». Так вот от неё богатыри с гобелена и куклы очень даже защищали — я крепко спал и смотрел цветные сны…
В гостиной все стены были обклеены белой тканью с хитрыми синими цветами и ягодами. А посередине стояла положенная «на попа» огромная кроличья клетка, с маминой лёгкой руки на очень долгие годы превращённая в кровать. Очень высокая, очень уютная, покрытая сшитыми меж собой шкурами семи козлов, купленными на Кондратьевском рынке, она прослужила мне лежбищем до две тысячи восемнадцатого года, когда встала на бок и вместила в себя часть картин, не влезающих на стены. Одноклассники и однокурсники справедливо называли этого Левиафана «Траходром» и очень уважали…
За окном — тьма, непросыхающий тракторист, который, однажды, не хуже Химейера, расхреначивший пол-этой деревни, и лес с гильзами и минами от войны, который однажды тот же горе-тракторист довольно серьёзно спалил и сам там сгорел. Было очень жалко белочек. Но зато за тем же окном было сливовое деревце, что плодоносило совершенно люто и необузданно. Запечатлелся отчего-то этот день, когда я ползал и собирал эти сливы, а соседский пацан мне предлагал одну за другой движухи поэкстремальнее и поинтереснее, а мне неинтересно — вот же, ароматные синие с фиолетовым отливом комочки, миллион их по земле валяется — что может быть сейчас интереснее, иди своей дорогой к успеху, пацан, не мешай…
Однажды мама завела собаку – крохотного щенка боксёра, Фанни, который умер щенком же, от чумки, но запомнился мне во всех подробностях. У неё резались зубки, и она неистово кусалась голыми дёснами, что весьма забавляло маму и зашедшего в тот день в гости, папу. Родители совали ей в рот руки, и она их тепло и мяконько кусала, а я очень боялся повторить их подвиг и не понимал восторгов. Вылезшими зубками Фанечка сгрызла моего пластмассового пупса до неузнаваемости, превратив его в жутковатый объект современного искусства. С тех пор собаку меня не было аж до свадьбы – жена вселилась со своей пожилой тбилисской дворняжкой, которую я очень полюбил и которую, по иронии судьбы, тоже звали Фанни.
Некоторое небольшое время я ходил в детский садик, который ненавидел до оторопи. Заботливая память практически уничтожила любые о нём воспоминания. Помню лишь поход к памятнику Ленину с возложением цветов и убийство крысы совочком. Сидели в песочнице, занимались своими важными детсадными делами, лепили куличики, лопотали стишки и смотрели огромными глазами на цветной мир вокруг, пока никак не тронутый Перестройкой и Гласностью. А мимо шла жирная крыса с непонятными намерениями. В общем, я спас девочек в песочнице как сумел. Да так, что противная воспиталка, когда увидела поверженного мною врага, визжала сиреной – в Петербурге слышно было, наверное.
Зато сами походы в Садик я очень любил. Ну как не любить – раннее туманное утро, ещё не сожжённый лес, везде повылезали подснежники, а потом — ландыши, а мы идём за руку с мамой, и я громко скандирую алфавит: «Т» — Тутанхамон!!!, «П» — Пилястры!!!, «Р» — Ррррравноапостольный!!! На мне вязаная шапочка и синтетическая шубка странного синеватого цвета, к которой приколоты круглые значки, которыми я очень дорожил, но что было на них изображено и написано – не помню в упор. Их подарила мне местная ведьма. Бабка, которая жила в кособоком деревянном доме тридцать второго года постройки без фундамента, который с годами стал медленно, но очень уверенно погружаться в землю, причём с одного конца, как Титаник. Другая сторона дома, стало быть, пыталась взмыть в небо. Обитательница дома обладала гадким характером и сворой собак, одна другой крупнее и злее. Даже колли в этой стае была агрессивная и нервная. И мама каким-то образом с пожилой собачницей сдружилась. Помогала той с хозяйством и зверьми, и в конце концов, внезапно получила этот участок в наследство – старуха была крайне одинока. Так у нас появилась дача, о которой я напишу отдельно.
Также в лесу водился Моисей Петрович, директор местной сельской школы, человек немолодой, большого обаяния и интеллигентности. В этой школе он открыл краеведческий музейчик и его карманы вечно были набиты гильзами, которые он, как грибы, собирал в лесу и щедро дарил мне. Маме он писал трогательные стихи и, похоже, был безответно влюблён. Мне он нравился. Однажды с хитрой улыбкой он сказал нам «пойдёмчопокажу» и привёл к уютной, сказочного вида, избушке в лесу. Много раз я в сознательном возрасте пытался её найти – ни разу. Как будто приснилось всё… В избушке сидел волосатый немец, художник Вольфганг, очень напоминающий Норберта Кюхинке из «Осеннего марафона». И мы провели там дивный зимний вечер у камина. Впрочем, камин – это для взрослых. Меня зачаровала и полностью пленила огромная СВЧ-печь с грилем. Она тепло светилась, а внутри вертелся золотистый поросёнок с яблоком в улыбающемся рту. Мне было года три-четыре, я больше ничего из того вечера не помню так как это кулинарное волшебство, тихо гудящее в заснеженной избе…
Когда мне было уже около шести годиков, мы продали свою половину дома очень симпатичной молодой семье и поселились в коммуналке в центре Петербурга. И очень скоро в деревенском доме случился лютый пожар, осталось полторы стены, но люди все живы. Соседка получила роскошную страховку и потом долго не приходила в суд, устраиваемый потому что у всех была неслабая уверенность в поджоге. Чем всё закончилось, увы, не знаю, но благодарю бога за своевременность всего произошедшего – ведь если бы мы остались там, то, в лучшем случае, остались бы на улице без ничего совсем. Как былинки в поле.
Не знаю, сколько мне ещё отпущено, но уверен, что и через десятки лет я смогу, прикрыв глаза, увидеть богатырей на гобелене, «каку-няку», ухмыляющуюся под потолком, и маму с вёдрами, которую я обязательно спрошу – «А ты вернёшься? А ты меня не бросишь?!»
«Зима»
х\м, 50 х 60 см. 2021 г.
Про Москву у меня удивительно мало картин, при то что люблю её ужасно и благодарен ей за то, кто я есть. Много лет назад я приехал в столицу впервые и должен был поселиться у «какого-то художника». Приезжаю часов в восемь утра, с трудом нахожу теперь даже с закрытыми глазами находимую девятую парковую, поднимаюсь на лифте с помощью кнопки с цифрой «4» на седьмой этаж и думаю, — сейчас мне дедушка дохленький откроет, про картины свои с порога грузить будет, курить на улице придётся или на лестнице, как тут у них, интересно, принято…?
А дверь открыл нехилый такой шкаф с сигаретой, внимательно на меня, с до колен волосами и в хромовых сапогах, посмотрел и спросил — Водку будешь?
— Буду!
Уходя в комнату, — Нааш человек!
И с тех пор, ежели без подробностей, стал этот могучий мужчина моим учителем, дал кисть в руки. Точнее, я сам отобрал, потому как Пётр Палыч долго и неоднократно пророчил — будешь голодный, никому не нужный, оно тебе надо вообще? Если можешь не красить — не надо, ищи приличный хлеб:) Я не смог не красить, вот пишу теперь посты под картинами.
В Москве всегда я неоправданно чувствую себя безопаснее чем в Петербурге, свободнее, живее. Но жить в ней, боюсь, не смог бы.
Ещё, вероятно, я так люблю её, потому что за пределы Измайловской вылезаю редко, а там — благодать в любой сезон — лесопарк под окном, птички-белочки поют, сакура цветёт, дети чирикают, котики по веткам сидят, на рынке всё вкусно и все продавцы тебя любят и помнят, несмотря на приезды полтора раза в году. На картине как раз она, Измайловская, ночью, зимой, да ещё и до полнейшей реновации. Многочисленные гаражи, мрачноватые заросли московских эндемиков, тьма… Сейчас всё в разы краше и цивилизованней и в этом контексте оказалось даже хорошо.
А ещё все три моим последние на данный момент персональные выставки были любезно устроены в Москве и москвичами🍷🤗
Надо ещё картин про Москву покрасить. Неблагодарно как-то…
«Москва. Измайлово»
Х/м, 50 х 50 см. 2008 г.
Луноокую кошку Пеппи я извлёк из помойки.
Или по порядку?
К помойкам я с детства неравнодушен — спасибо маме😂 Мало того что она художник, так ещё и конец прошлого века был нещедр на нужные вещи. Грубый пример — картины, как известно, вешают на стены на некую висюльку, к подрамнику или раме приделанную. Но Оби, ЛеруаМерленов, Икеюшек-матушек не было и в помине, а про багетные мастерские того времени я ничего не помню. Так вот, на улице или помойке находилась металлическая банка, из-под Херши-колы, например, от неё отрывался язычок, который далее успешно служил виселкой для картины.
Или — делали мы куклы для очередного вертепа. Большие, в пол-человека. И мама взяла фонарик, рюкзаки и повела меня ввечеру в поход:) И за этот вечер мы нашли нашим куклам всё что надо — ткань на одежды, красивые штуки в руки, крылья чайки (уже отдельные) для ангела, спицы зонтика в качестве двигательных тростей для рук опять же ж…
В сознательном возрасте помоечных историй стало очень много😂 Пора книгу писать.
И вот — Пеппи. Кошка луноокая.
Вышел я с собаченькой погулять с утра, а внизу — сокровищница! Кто-то помер и всю-всю жизнь его вынесли на помойку. Не рассматривая, не оценивая, не спасая. Настолько, видимо, пофигистично и отстранённо, что даже живого котёнка выкинули. И мы с собачкой изучаем это всё печальное великолепие, как вдруг из дивана раздаётся тонкий всхлип, не очень-то кошачий. Я извлёк оттуда луноокий комочек грязи. Принёс домой, Диана всплеснула руками и понесла дитё в ванную, а когда мы его уже сушили феном, выяснилось что комочек грязи непростой и кто-то из его предков согрешил с ангорой или персом, а то и с обоими, — amor!!!
Так её распушИло от фена — едва на стуле поместилась, — причём котёнок-то махонький, голодавший, а вокруг него этого чёрного пуха на целую взрослую кошь хватит! И вот, слава богу, лет девять как с нами эта роскошная девушка с непростым женским характером. Обожаю и регулярно портретирую.
«Пеппи и пионы»
Х/м, 45 х 45 см.
2014 г.
В городе Брюсселе, который я нежно люблю, поживши там год, есть район Форэ, то бишь лес. Собственно, в этом районе мама моя и живёт с Майклом. Город и так дюже зелёный, говорят — второй по зелёности после самого Лондона, а Форэ — тем более. И посередине торчит парк Дюден. Для лесопарка он, наверное, маловат, но и Тавриком его не назвать. Он одновременно прибран, ухожен, но очаровательно дик. Прямо чуть ли не в нём же располагается местный институт кино и телевидения , так что студенты с горящими глазами, снимающие ряженых зомби поедающих секс-куклу в кусту — нормальный пейзаж в этом парке.
А ещё в нём есть… попугаи! Кто бывал в Брюсселе вполне себе удивится — в таком климате попугаи?! А вот — причём не два, не четыре престарелых придурка, залетевших из Конго вместе с рабами, а сотни — зелёненьких таких, с кошку размером, орущих неистово!!! У них в деревьях общаги — гнёзда навроде модной ротанговой мебели. Плетёные трубы, мешки и волынки разных форм и размеров, соединяющиеся по-всякому. Иногда вся крона в этих пугающих и верещащих кондоминиумах. Гам стоит лютый. Ты идёшь по парку — тишь да гладь, божья благодать, но если заходишь в «попугайный квартал» — на некоторое время глохнешь и обалдеваешь накрепко. Особенно если с попугаями не знаком.
А ещё посреди парк Дюден стоит дерево. В смысле — ДЕРЕВО! Он каштан, ему на вид лет триста, он оооочень большоооой. Я же уже дядя с бородой, а дерево всё равно огромное, так что это не эти вот детские штуки — казалось большим, а оказалась фигня из-под ногтей, ваще не впечатляет. Я приезжаю и почти первым иду обнимать своего друга-дерево. Хотя чтобы его толком обнять понадобилось бы примерно 10 художников из Петербурга, желательно крупных!
«Каштан в Брюсселе»
х\м, 50х60см.
2013г.
Боюсь что я никогда не видел живого шамана. Колдунов, экстрасенсов, убийц, мудаков всяких — это пожалуйста. Наверняка мы их и на улице каждый божий день встречаем. А вот шамааан… Хотя, скорее всего для моих друзей из Якутии это может быть даже обыденностью🤔😁
В детстве в школе задали по литературе сочинение на хитрую тему «Разговор двух неодушевленных предметов»! И я, недолго думая, накатал нехилый рассказ про общение футболки парня-металлиста и костюма шамана из вороньих перьев, что в Кунсткамере висит. Это, если кто не видел, облачение, которое покрывает ненизкого человека иссиня-чёрными перьями с ног до головы! Страшно подумать сколько птичков на него потратили😱
Мама воспитывала меня в лютой музыкальной строгости, я был вполне уверен что рок и уж хеви-метал тем более — уловки суть диавольские и металлисты — исчадия ада, тупая гопота и полное простигосподи. Потому рассказ получился нажористым, красочным, интеллигентный шаманский костюм вопрошал — пересыпает ли скво хозяина футболки её ароматными травами в углу вигвама и означают ли черепа на ней количество поверженных врагов… Футболка металлиста же объясняла что Катька ей и мопед протирает, а трав и вовсе никаких нет, а что до черепов, хрен его знает, но у всех корешей хозяина такие же… Племя могучих воинов — думал себе в перья шаманский костюм…
Принёс я это дело на урок и прочитал с выражением… А учительница выдержала паузу, губы поджав, и говорит:
А МОЙ СЫН ТОЖЕ МЕТАЛЛИСТ…
И ставит тройку.
Такое вот шаманство.
«Шаман»
Х/м, 50 х 60 см.
2021 г.
1998 г. Дневник.
…Выступал в малом оперном, пел «Пиковую даму». Я был солдатиком. Нас сначала привели в длинный зал где танцевали всякие балерины. Выдали нам ружья. ружья были совершенно как настоящие: такого же веса и размера, дубовые, с железными частями (затвор, курок). Мы распелись и нас стали обучать шагу с левой ноги и фигурам с так называемым «мушкетом» — Мушкет пред себя! За дуло! К ноге!
Потом нас повели в какой-то коридор где отдыхали актёры. Вдруг вижу идёт пожилая актриса в чепце и фиолетовом платье. Я спрашиваю: «Это вы графиня?» А она: «Да, это мы, графиня это мы!» Потом вижу мужика. Должно быть Герман. Я у него спрашиваю: «Это вы Герман?» А он: «Нет, я не Герман, а хочешь я тебе покажу его!?» Я конечно согласился. Мы прошли в коридор и зашли в маленькую гримёрную. Казалось, в ней никого не было. Mais apres quelques minutes il вышел (гримированный-гримированный!) и пожал мне руку. Потом нас повели в костюмерную. Мы одели кивера, сапоги и т.д. и побежали выступать. Хорошо выступив мы пошли в столовую и выпили сока с пирожными.
Сегодня ходили (как всегда) на хор. Ничего новенького не было кроме того что буду снова в «Пиковой даме» солдатиком. Потом сразу на «Выставку игрушек — 98». Было очень классно! Машинки, самолёты, танки, спайдермены, книги, шарики, мячи, мишени со стрелами, мягкие игрушки, пистолеты, куклы, солдатики, кубики, модели, значки, брелки, аттракционы и т.д…
Я был очень доволен выставкой. Дома стрелял в мишень стрелами, писал дневник.
Пришла Елена Владимировна, сообщила что могу написать рассказ про котов в газету «Мой друг». Буду писать!
«Опера», холст\масло, 45 х 55 см. 2019 г.
·
У меня есть несколько картин про остановки, даже есть уже проданные. Не знаю, отчего так преследует эта тема, психологи в комментариях всегда приветствуются! С другой стороны, у человека безлошадного остановки играют некоторую роль в жизни.
И за границей, и здесь остановка это микрокосмос. В нём нет дверей, там не случится герметичная история в духе «Мглы» Стивена Кинга, оттуда в любую минуту можно слинять. Но люди и их воспринимают как место для познакомиться, сблизиться, надуть ближнего своего или его облагодетельствовать. Тем более это такое чистилище, как сейчас модно говорить, — хаб, перед самим транспортом, где общение уже неизбежно, из которого так просто не выйти. Ну теперь ещё и масочный режим добавляет разнообразия эмоций. Едешь, скажем, в Кронштадт на маршрутке — 25 человек, из них двое в масках, я и Диана.🤬
Также постоянные обитатели остановок — юные влюблённые, целующиеся без устали и перерыва на обед и бездомные. Ведь стеклянный домик с удобной скамейкой и круглосуточным светом — это так удобно! А то, что нет туалета — дело наживное. Хоп — и он есть. Извините…
Остановки советские — предмет изучения и фотографирования, тяжелобетонные, ажурно-деревянные, вечно уклеенные безумными объявлениями в духе «Пристала коза» или «Сниму порчу, навожу понос». Очень их люблю.
Год назад в городе Балтийске видели чудесную остановку в духе «От заката до рассвета» или даже «Resident evil». Сама по себе она обычная, ядовито-зелёная, зато сразу за ней мррррачнейший дом со всякими подозрительными сараями и стаей очень тощих, голодных собак. При этом вокруг этой развалюхи стоят строем очень приличные автомобили. Если это не домик каннибалов, то хотя бы местная хаза-малина бандитская, такое моё мнение!
«Остановка»
Х/м, 25 х 35 см.
2021 г.
Дико не хочется зимы, особенно в Петербурге. И с каждым годом она кажется страшнее и переносится всё хуже. И вариантов тут негусто — иди зарабатывай бог знает как кучу денег и переезжай в страну с приличным климатом и относительно приличной властью… Но это так, из области фантастики.
Зато люто-зимние фильмы я люблю. Вот сейчас вышел британский мини-сериал «Северные воды». С Томми из «Большого куша», который «Ненавижу, блядь, цыган!» и абсолютно невероятным Колином Фареллом. Совершенно не ожидал от последнего такой игры, трансформации сладкого бровастого мармеладного медведика, мне категорически не интересного (так было до второго сезона Настоящего детектива») в Дениристого жирного монстра, которому убить и трахнуть (в любом порядке) ближнего своего — что высморкаться… Роскошный образ!
И очень хорошая работа с языком, если вы понимаете о чём я:) Английские диалекты, ирландские, жуткое произношение, словечки моряцкие и просто аутентичные. Я не уверен что даже те мои друзья что работают эвридэй с английским языком смогут комфортно смотреть его без субтитров. Однако, могу запросто ошибаться, захлебнувшись восторгами:)
Пять серий про толпу простых (или нет?) мужичков на китобойном судне, плывущем на край света за … китами! Ну и за котиками немного. Эстетики мяса, крови и гноя в фильме немало, но она вся уместная и, на мой взгляд, не противная. Зато атмосфера передана полностью — нас с первой серии буквально уже укачивает, в носу возникают странные рыбные и смоляные запахи, хочется кутаться и пить коньяк круглыми сутками.
Многие мне скажут — а зачем?! Ведь пару лет назад выходил великолепный одиннадцатисерийный «Террор» про примерно то же самое. Ан нет. В «Терроре» было полно мистики, хотя, слава богу, не она там главенствовала. Всё равно люди страшнее любых древних арктических ужасов, выползших пожрать. Тут же мистика ограничивается домыслами и суевериями моряков середины 19 века и не выходит за пределы их головушек, даже если головушки раскроены пополам.
Фильм предоставляет обильную почву для размышлений на темы «Человек человеку волк», «А как бы поступил я?» и «Как же мы сейчас неплохо живём, каких-то несчастных 150 лет спустя»
В общем, наравне с первым сезоном «Террора» весьма рекомендую «Northern waters». Смотреть при свечах/каминах, завернувшись в плед, при коньяке. Колюще-режущее спрячьте. Если у вас в ванной живёт морской котик — не показывайте ему ни кадра. Вот вы смеётесь, а у одной моей знакомой жил морской котик в ванной, чесслово. Если есть лишние фунты или другая твёрдая валюта — купите у меня картину «Лёд» и тогда, в совокупности, просмотр сериала станет для вас приключением дай бог каждому! Якорь мне в жопу, если вру!🐙
«Лёд», х/м, 50 х 60 см,
2018 г.
