Виктор Мишкин

Виктор Мишкин

1970-2010

Родился 25 февраля 1970 года. Окончил филологический факультет Мордовского университета. Несколько лет работал в Саранске в одной из республиканских газет. Кроме стихов, писал пьесы и прозу. Публиковался в нескольких коллективных сборниках. В год смерти увидела свет его книга стихов «Зимнее время». 25 декабря 2010 года он покончил с собой.

Туман

Ночь. И варево тумана —
не попасть рукой в карман.
Просто рай для партизана.
И полуночный туман,
словно призрачная вата
из мистических аптек.
Отчего-то жутковато —
я же нервный человек!
И мерещится мне странно,
что вот-вот — все может быть! —
выйдет немец из тумана,
будет резать. Будет бить.

***
«Я когда-то была ондатрой и жила в реке, —
одному мужику печально сказала шапка. —
Как приятно было играть на речном песке!
Как же крепко сжимала рыбку цепкая лапка!
Как же весело было ондатрам резвиться у нор.
И казалась привольною жизнь, а охота — азартной.
А теперь я просто паршивый головной убор
и никто не в силах меня вновь сделать ондатрой».
Так бывает в жизни — вчистую проигран матч.
Так бывает с нами — опять проиграна драка.
Как печально бывшей ондатре! Как грустно! Хоть плачь…
Но нет глаз у шапок и нечем даже поплакать!

* * *
Что-то сжимает горло, и уже не уснуть.
Но можно смотреть на изгибы звездного сада.
Куда мы выйдем, если выйдем на Млечный Путь?
Куда бы то ни было — мне никуда не надо.

Но можно представить, как медленно летит в вышине
чистый и светлый ангел с глазами куклы.
Прости меня, прости — я вырос в стране,
где слово «Бог» писали с маленькой буквы.

***
Тяжелый вечер. Хрупкая тоска.
На западе — апофеоз агоний.
Там солнце, как герой боевика,
по крышам уходило от погони,
и кровь текла по алым облакам,
за горизонт ползло, теряло силу;
неполная луна — как глаз стрелка,
прищуренный, — смотрела вслед светилу.
И в самый неожиданный момент —
настала ночь. Внезапно ночь настала.
Так рвется пленка старых кинолент
в который раз подряд.
Мрак кинозала.
Сюжет оборван. Лампы не горят.
И на галерке дальнего вокзала
локомотивы бешено свистят.

***
Зачем же я нужен? Нет проще вопроса.
Простой человек. И толпа — его грим.
Зачем же ты нужен? Да все очень просто —
по многим причинам ты необходим:
ты нужем затем, чтобы двигаться пешкой
с Е-2 на Е-8 — и дальше вперед;
Ты нужен затем, чтоб всегда только решкой,
лишь решкою вниз, падал твой бутерброд;
Ты нужен затем, чтобы жить, суетиться,
грузиться в нирвану, молиться, молчать,
пить пиво, смотреть на любимые лица,
и быть человеком, и горько звучать,
давиться от смеха, трястись в горьком плаче,
на два умножать то добро, а то зло,
Ты нужен со всеми грехами, иначе
теряло бы смысл распятье одно;
Ты нужен для жизни, а также ты нужен,
чтоб завтра тебя проглотила земля;
Ты нужен затем, чтобы шляться по лужам,
а в небе лазурном ловить журавля,
который в руках превратится в синицу;
Ты нужен затем, чтоб в масштабах страны
ужаснее было бы на единицу
количество жертв гражданской войны;
Ты нужен затем, чтобы вечером вьюжным,
как зверь дико рваться в капкане страстей;
Ты нужен затем, чтобы быть ей ненужным —
ведь должен же кто-то ненужен быть ей;
Ты нужен затем, чтоб могли командиры,
тобой покомандовав, душу отвесть,
Ты нужен затем, чтоб заткнуть собой дыры,
все черные дыры, что в космосе есть.
Ты нужен. И это решенье простое.
Нет в мире того, кто нужнее, чем ты.
Не будь тебя — было бы место пустое
на месте твоем. Целый мир пустоты.

***
В небе синем грохочет гром.
Через скверы, мосты, сады
Астроном идет в гастроном,
чтоб отметить открытье звезды.
Все, что было, выпив до дна
и отрезав хлеба сто грамм,
астроном напьется вина
и звезду назовет — «Агдам».
Все на радость, все на беду.
Каждый строит собственный путь.
Каждый должен открыть звезду.
И назвать ее как-нибудь.

Весеннее.

Опускается мрак,
этой ночью без сна
рассказать тебе, как
начиналась весна?
Рассказать тебе, как
на спине февраля
вопросительный знак
рисовала заря?
Как воскресли поля,
опровергнув невежд,
как вздыхала земля
от неясных надежд,
как горела звезда
над моей головой,
как шепталась вода
с водосточной трубой,
как звенели ручьи
по весенней поре:
«Мы ничьи, мы ничьи!»
Как в соседнем дворе,
отогнав прочь метель,
без забот и труда
март сосал карамель
пожелтевшего льда,
как среди тишины
нес холодный туман
на рогах диск Луны,
словно зверь каркаданн,
в черной чаше без дна
таял воск снежных глыб,
уходила страна
из созвездия Рыб,
уходила страна
из холодной зимы,
бушевала весна
и бродили умы;
было все впереди,
была чистой тетрадь,
и томилось в груди
то, что не передать.
О последней весне
рассказать я готов,
если слов хватит мне…
Но не хватит мне слов.

***
Вот я сижу здесь и тыкаю в небо пальцами.
Душа моя, словно та — из загадки — горница.
Не так уж трудно угнаться и за тремя зайцами,
если два первых зайца за третьим гонятся.
Это в теории. Не заслужил прощения
я на практике. Не заслужил я радости.
Очень мне трудно осуществить совмещение
чувств, поэзии, быта и прочей гадости.
Жизнь такая… И это как кубик Рубика:
две стороны сложились, три разрушились, рано праздную.
Так в детективах следователь, помимо преступника,
борется с ревнивой женой и застарелой язвою
Быт, проблемы, поэзия — что за месиво!
Даже не столько хочется, сколько колется.
Все из ладоней валится, и очень невесело,
если за мною зайцы с дубиной гонятся.

АССА

До Кутаиси путь далек.
Шел по Москве в тумане
простой грузинский паренек
с «Макаровым» в кармане.
В другом кармане анаша,
презервативы в третьем,
а денег нету ни шиша —
во всех карманах ветер.
В обменный пункт он заглянул
и, крикнув «Гамарджоба»,
он с ходу в потолок шмальнул,
не трепыхались чтоба.
Охране приказал он лечь.
Полна валютой касса.
В восторге потерял он речь,
а после крикнул: «Асса!»
И вот встает он на носки,
поджарый и упругий,
и кровь ударила в виски,
и он идет по кругу.
И вот встает он на носки,
упругий, как резинка,
Есть три лекарства от тоски:
вино, любовь, лезгинка.
И танцевал он от души
с отвагой молодою.
(Конечно, тут и анаши
влияние, не скрою.)
Безудержно, глаза закрыв,
свободный, словно ветер,
он танцевал про все забыв,
забыв про все на свете.
То в сторону уйдет бочком,
то дернется забавно,
то вдруг закружится волчком,
то двигается плавно.
То он закружится волчком,
то вдруг начнет смеяться.
Охранники лежат ничком
и в ужасе косятся.
Он нарезал за кругом круг
и не сгибал колена.
Но был тот танец прерван вдруг —
послышалась сирена.
Ломился он через кусты,
к земле пригнувшись ниже.
А позади уже менты,
и впереди — они же.
Ударил выстрел на счет «раз».
Ментовской пули трасса
окончилась меж карих глаз.
Окончен танец. «Асса!»
И всё. Конец его пути.
И кровь стекает густо.
Не танцевал бы — мог уйти.
Так губит нас искусство!