ОБВИНЕНИЕ «ОСТРОВА»

(Е. Водолазкин «Оправдание Острова»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2020)

#новые_критики #новая_критика #кузьменков #водолазкин #оправдание_острова #аст редакция_елены_шубиной #суррогат

Кто-то из Стругацких сказал: писать надо либо о том, что хорошо знаешь, либо о том, чего не знает никто. Но у Водолазкина собственная гордость: всю жизнь писал о том, что знают все, кроме него.

В «Лавре» видный медиевист заставил молодого лекаря бояться епитимьи за блудное сожительство с девкой. Хотя епитимья-то неженатым полагалась пустячная: шесть недель покаяния. В «Авиаторе» Е.В. устроил Дзержинскому инсульт вместо инфаркта и открыл в голодном Питере 1921 года колбасную фабрику – любопытно, на каком сырье работала? В «Брисбене» он отыскал в Германии несуществующий рынок донорских органов и принудил героя-музыканта извлекать высокие звуки на верхних ладах гитары, – Ричи Блэкмор пристыженно курит.

Так или примерно так Водолазкин написал пять романов. Дальше, по-моему, не обошлось без ангела-хранителя, что шепнул профессору на ухо: мужик, ну хватит уже людей смешить… И прозаик решил-таки последовать совету классика: стал писать о том, чего никто не знает – хронику вымышленного острова:

«Работая над романом “Лавр”, я был лекарем, юродивым, паломником и монахом. Сейчас, десятилетие спустя, отважился стать хронистом».

Вот он, скромный наш герой – Нестор, Пимен и Георгий Амартол в одном лице. И соленые капли гулко падают с чела его на землю. Гулко. Точь-в-точь как в «Лавре» сказано. Исполнен долг, завещанный от Бога.

Накануне выхода «Острова» автор раздал стопицот интервью, где с чувством, с толком, с расстановкой объяснил, для чего роман написан и как написан. Примета скверная, хуже черной кошки: значит, с книжкой что-то не так. Проверено не раз – на Иличевском, Прилепине и иных прочих.

И впрямь: редкий читатель долетит до середины «Острова».

Во-первых, Водолазкин, как и любой питерский прозаик, страдает застарелым аутизмом: страшно далек он от народа. Больше всего Евгения Германовича занимает единственная на все случаи жизни мысль о фиктивности времени, что досталась ему от Лихачева (вневременное-всевременное), а тому – от Карсавина (время есть ошибочно ипостазируемая временность нашего Я). Что за саспенс из этого получается, можно судить по коматозному «Авиатору» – для прозы годится любой материал, кроме чистых абстракций.

Во-вторых, писатель – чересчур громкое определение для Е.В. Он средней руки компилятор: его амплуа – по чужим амбарам да сусекам поскрести, никак не больше. Раз уж взялся я препарировать «Авиатора», то продолжу: название – это Блок, замороженный герой – Маяковский, психическая деградация протагониста – Дэниел Киз, соловецкие флэшбеки – Ширяев и Киселев-Громов. И хорошая мина при плохой игре: пишу в средневековой традиции – с отстутствием идеи авторства и центонной структурой текста.

В-третьих, не вздумайте доискиваться смысла, он ликвидирован как класс. Идею здесь заменяют ее суррогаты. Иногда это пошлость фейсбучной чеканки, как в «Авиаторе»: выше справедливости – любовь. Иногда – до дыр замусоленный трюизм, как в «Лавре»: никто нашей земли не понимает, и мы сами ее не понимаем. Достойный итог 450-страничного текста, ага.

В «Острове» всех этих прелестей – как у дурака махорки. Роман читаешь так: сначала все подряд, потом через две страницы, потом через пять. Иначе не получается: нагрузка страшная, скука смертная.

Повествование начинается от Адама и Евы – и слава Богу, что не от трилобитов. Потом страниц тридцать подряд Е.В. пересказывает первые главы книги Бытия: что крестьяне, то и обезьяне – у Амартола так, а Водолазкин чем хуже? Надо ли оно читателю? – а его, дебила, никто не спрашивает. Будь счастлив, что прикоснулся к высокому.

Высокое вскоре откровенно надоедает: придуманные Феопемпты Кислобздящие и Павсикакии Возгрявые, а равно и династическая склока Ираклидов и Романидов – так себе аттрактант, на ба-альшого любителя. «Песнь льда и пламени» без характеров и с полудохлой интригой. Ступорозный текст оживляют лишь шалости княгини Гликерии, «ибо не было в истории Острова второй такой б…», – образ, списанный с византийской императрицы Феодоры.

В романе, надо сказать, знакомые все лица. Любил, к примеру, князь Парфений в ребячестве в ножички играть и чуть было от ножа не погиб. Ба-а, да это же царевич наш Димитрий Иоаннович, князь угличский! Самооценка у целевой аудитории моментально зашкаливает. Как после разгаданного сканворда.

Кстати, о Парфении: он да жена его Ксения воплощают вневременное-всевременное – в финале им по 300 с лишним лет. Ибо праведны суть. Грешен, не уразумел, в чем их праведность состоит: ну, супружеское ложе не делят, ну, противники смертной казни… А еще что? «В лето двадцатое Парфениево… В нашей же земле все эти годы ничего, достойного упоминания, не происходило. Не есть ли это признак мудрости властей? Счастливы времена, не вошедшие в анналы». Проще говоря, князь с княгиней два десятка лет груши околачивали, – а это в глазах Водолазкина несомненная заслуга. Он еще в «Авиаторе» декларировал: «Рай – это отсутствие времени. Если время остановится, событий больше не будет. Останутся несобытия».

Но несобытия – скверное сырье для прозы. Поэтому г-н сочинитель, скрепя сердце и скрипя зубами, соглашается на перемены: сначала на иноземную интервенцию, а потом на революцию. Я уже говорил, что Е.В. – не автор, а коллективный псевдоним группы соавторов. Главы о Светлом Будущем написаны с оглядкой на «Историю одного города». Впрочем, щедринский сарказм здесь исключен по определению: сатира и дюжина литературных премий в России суть вещи несовместные. «Остров» явно написан в расчете на тринадцатую, поэтому здешние смехуечки беззубы и безадресны. Волей-неволей вспомнишь советский хит: если кто-то кое-где у нас порой… Образчики для дегустации:

«Министр развития и фокусов Вальдемар давно уже не распиливал помощниц: это занятие он перенес на островную казну. Почтенную публику Вальдемар поражал искусством исчезновения. Он предлагал ей следить за руками, но это оказалось делом бесполезным: столь велик был дар этого человека. В короткое время бесследно растаяло армейское жалованье, деньги на ремонт дорог и даже главная статья островных расходов: средства на содержание пчел».

«Его Светлейшая Будущность пригласил Атанаса совместно посетить культурное мероприятие, намеченное в Зверинце. Из Зверинца Касьян вернулся один. Утренние газеты вышли с траурной рамкой и оповещением о безвременной кончине министра. Подробностей газеты не называли, ограничившись сухим сообщением, что министр был съеден крокодилом. Несмотря на отступничество покойного, Касьян объявил всеостровной траур и распорядился устроить торжественные похороны. Поскольку от Атанаса ничего не осталось, в гробу несли съевшего его крокодила: по съедении министра земноводное было сразу же умерщвлено».

Ржунимагу. А вообще, поблагодарим Евгения Германовича за мастер-класс: как рыбку съесть и… ну, вы поняли.

Отдельная благодарность – за то, что эксперименты с языком в «Острове» сведены к минимуму. Водолазкин больше не приклеивает матюги к аористам: «Я работал не столько с лексикой, как это было в “Лавре”, сколько с интонацией». Результат все равно выглядит диковато, как и прочее вневременное-всевременное: «В лето пятое Великой Островной Революции Председателем Касьяном был куплен автомобиль, именуемый роллс-ройсом».

В лето осьмое по написании «Лавра» рекомый Евгений издал новую книгу, кою я едва одолел, зело бо горька в устах и во чреве не слаще, – как видите, воспроизводится легко и без боли. Не высший пилотаж.

Резонный вопрос: чего ради платить восемь сотен и продираться через рвы и надолбы зубодробительного текста? Какова награда за читательскую самоотверженность?

Стало быть, Агафон Впередсмотрящий напророчил Острову апокалипсис районного масштаба: «И земля сотрясется, и воспламенится черная вода на Севере, и потечет пылающая вода на Юге. И будет лететь пепел с небес, и сердца ваши обратятся в пепел». Пророчество исполнилось: ожила огнедышащая гора. Праведные Ксения с Парфением, срочно прибыв в зону стихийного бедствия, отправились на гору потолковать с Богом. Скептики говорили, что праведников должно быть трое. Но вулкан утих, ибо сказано: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Вполне предсказуемое общее место. Думаю, следующий фолиант будет развернутой трактовкой сентенции: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам».

Еще одно, последнее сказанье: литература такого сорта не для читателя пишется. А для рецензентов, – чтоб порвали два баяна, чтоб «Ясная Поляна» или «Большая книга», – а лучше все вместе, как за «Лавра». Вот и держитесь от «Острова» подальше. Не наша это территория.

цинк