Андрей Бабицкий

С 1989 года корреспондент Радио Свобода в Москве. Освещал все значимые вехи новейшей российской истории — путч 1991 года и развал СССР, расстрел российского парламента в 1993 году, после которого ушел с радио, поскольку считал действия ельцинского режима преступными. Вновь вернулся после начала чеченской войны и проработал корреспондентом в Чечне с 1995 по 2000 годы. Во время второй чеченской был арестован, помещен в СИЗО «Чернокозово». В этом же году после суда, признавшего его виновным, уехал в штаб-квартиру Радио Свобода в Праге, где проработал 15 лет. В 2015 году был уволен из-за заявлений в поддержку действий России в Крыму и освещения преступлений украинских вооруженных сил в Донбассе.
wikipedia
facebook

ФБ остоебенил. Уже не выкладываю статьи, хотя они пишутся и публикуются. Пожирания ради чудес для. Статьи, кстати, тоже остоебенили. Думаю, что хотел бы поймать вот эту струну: «Чудо — жизнь анахорета: в Троегорском — до ночи, а в Михайловском — до света. Дни любви посвящены, ночью царствуют стаканы, мы же то смертельно пьяны, то мертвецки влюблены».Но куда уж! Дни посвящены его величеству фекальному триммеру, выкашиваещему любое непостоянство в напряжениях до состояния идеальной разглаженности точки отсечения — так что ее не заметить, ни найти, а ночи принадлежат богу невидимого буйства, упорного соскальзывания в давно замышлявшееся состояние несуществования вовсе.

ссылка

Выдуманные сексуальные ориентации на самом деле только кажутся элитарными и сложными. По большому счету, они не сложнее полового акта собаки с тапком или плюшевым медведем.

цинк

Моя донбасская история

В эти дни, когда украинская артиллерия накрывает окраины Донецка огнём такой плотности, что невольно вспоминаешь о первых годах войны, я понимаю, что тогда, в 2014 году, мой выбор был абсолютно верным.

В конце 2013 года в Киеве заполыхал Майдан, и «Радио Свобода», где я работал, провела нечто вроде идеологической мобилизации. Если до этого разброс мнений и оценок по разным политическим событиям и поводам в различных службах корпорации мог быть достаточно широким (для примера: я, будучи главным редактором подразделения, освещавшего события в Грузии, Абхазии и Южной Осетии, считал Михаила Саакашвили преступником, а для русской службы он являлся маяком демократии), то так называемая революция достоинства уничтожила люфт в редакционной политике.

А потом, как глоток чистого воздуха, как момент невероятного счастья случился Крым, и я написал колонку о том, что всецело поддерживаю решение президента России, решившего взять население острова под защиту. Это был первый и совершенно осознанный шаг к увольнению.

Текст произвел неизгладимое впечатление на украинскую службу РС, которая в тот момент добровольно присвоила себе роль коллективного Геббельса корпорации. Все вопросы, связанные с событиями на Украине, находились под её неусыпным присмотром. Впрочем, никто не возражал. Оценка событий украинцами в целом совпадала с редакционной стратегией, разве что была куда более истеричной и злобной. Украинская редакция устроила феерический скандал, текст, естественно, был удалён с сайта, я с поста главного редактора был сослан на глубокие выселки – рядовым корреспондентом в Молдавскую службу.

Ещё была Одесса. 2 мая – мучительный, наполненный ужасом и отчаянием день. Помню, как по лицу катились слезы, и я не мог остановиться, глядя на страшную картину, разворачивавшуюся в прямом эфире. Это стало точкой: после сгоревших ребят мне было ясно, что я уже часть совсем другого мира, который никак не соприкасается с РС, а напротив, противостоит всему, что радио собой олицетворяло в информационном пространстве.

И тогда я попросил оформить мне командировку на Донбасс, где уже вовсю разворачивались боевые действия. Послать меня – человека, сочувствовавшего протесту русских людей, взявших в руки оружие, чтобы защитить право оставаться самими собой, было невероятной ошибкой начальства. Но они почему-то этого не поняли. Так я оказался на территории, где полыхала война.

Решение о моём увольнении американское руководство приняло после того, как я прислал видеоролик из станицы под Луганском об эксгумации тел четырёх человек, без суда и следствия расстрелянных на месте бандитами из тогда ещё батальона «Азов». Кадры никак мною не комментировались, о судьбе расстрелянных рассказывали местные жители. Это была просто бесстрастная фиксация происходящего. Украинскую редакцию вновь накрыли конвульсии. И президент корпорации решил, что с него хватит Бабицкого.

Это был довольно тяжёлый момент. Я уходил в никуда с работы, где помимо высокой зарплаты сотрудники были обладателями дорогостоящего социального пакета: медицинская страховка, перечисления в пенсионный фонд, оплата аренды жилья. Но, начиная с Майдана, мне каждый день всё тяжелее было заходить на радио, которое внезапно превратилось в абсолютно враждебную моим взглядам организацию. Так что никакого особенного выхода у меня на тот момент не было. Я вернулся из Донецка, зашёл на радио, чтобы подписать бумаги об увольнении, и, ни минуты не сомневаясь в том, что поступаю верно, купил билет в обратном направлении.

После Великой отечественной войны это произошло впервые. Впервые русский человек принял осознанное решение поставить на кон свою жизнь, чтобы защищать самое дорогое, что у него есть: Родину (великую Россию, понимаемую не как российское государство, а как Русский мир, географические и культурные границы которого много шире), язык (не как средство общения, но как ценностную и цивилизационную матрицу), идентичность, не совпадающую в своих основах с мироощущением тех, кто посредством госпереворота и сотни трупов на Майдане рассчитывал приблизить свою страну к Западу.

Две народные (в самом прямом смысле этого слова) республики в течение шести лет остаются точкой нравственного притяжения для России. Вглядываясь в республики, в их героическое сопротивление, русский человек сегодня способен понять, кто же он есть на самом деле, каковы его духовные ресурсы, чем он может пожертвовать ради отечества, собственных идеалов. Ему открывается главная истина: что жизнь не является высшей ценностью человеческого существования. Что есть ценности куда важнее.

23 мая, 2020

цинк

«Народ-богоносец» и «Сияющий град на холме»

Тем не менее, земное призвание человека, согласно представлениям переселенцев в Новую Англию, – убедить окружающих в своей богоизбранности. Это можно сделать, демонстрируя личный успех, который в Америке стал паттерном сложившейся человеческой судьбы. Недаром для американцев одним из основополагающих национальных мифов является сюжет о человеке, сумевшем с самых низов пробиться наверх благодаря упорному труду и приумножению личного достояния.

Вебер пишет, что ценность времени для пуритан измеряется количеством денег, которые способен извлечь из него человек, добывающий хлеб насущный в поте лица своего. Любопытно, что в первой четверти ХХ века глава американской Компартии Джей Лавстон объяснил невозможность социалистической революции в США ростом прочности американского капитализма. Неприкосновенность частной собственности, императивность извлечения прибыли и напряженный труд в земной жизни как конечная цель – этими ценностями стянута в единую и очень сильную теорию пуританская по своей родословной идея смысла истории, направляемой Господом.

«Народ-богоносец», который Познер, как следует из его пассажа, терпеть не может, – это отсылка к представлениям славянофилов прошлого века. Едва ли сегодня можно говорить о том, что они сохранили свою первозданную чистоту – в настоящем «русская идея» не считает необходимым навязывать себя другим народам: кто хочет, сам будет черпать из нее все ему необходимое. Тем не менее, убежденность православного человека в том, что его вера и принципы в большей степени соответствуют замыслу Божьему о человеке, нежели в иных христианских конфессиях, – это нормально. В этом смысле мы действительно остаемся «народом-богоносцем».

Однако трудовая этика в православии в сравнении с протестантизмом ставит значительное число ограничений по роду деятельности; по дозволенности извлечения прибыли; по труду во имя удовлетворения греховных страстей. Она предписывает бережно относиться к сотворенной Господом реальности и пренебрегать личным успехом, если он не направлен на добрые дела.

Проще говоря, в своей деятельности христианин должен руководствоваться стремлением исполнить Божественное предназначение, следовать правилу «возлюби ближнего, как самого себя», а следовательно – не навреди ему своим трудом, который должен быть общественно полезным и социально значимым. Предприниматель поступает правильно, когда занимается богоугодным делом, даже если оно не способно принести ему сколько-нибудь серьезную прибыль. Необходимость добывать хлеб насущный – это земное послушание: человек не является собственником тварного мира, последний отдан ему Богом во временное управление.

Самое серьезное отличие от протестантской этики – это принцип смирения, которое является главной добродетелью человека. Дело христианина – трудиться, а будет ему дарован успех или нет, решает Господь. На все воля Божья.

Таким образом, речь идет о двух абсолютно разных позициях, которые принципиально несхоже представляют мир и роль человека в нем. Протестантизм больше склонен к ветхозаветной трактовке и поэтому пытается устроить царствие Божие на земле. Для православия характерна неотмирность, точное знание о том, что земной путь – это лишь кратковременный отрезок, и душа не должна привязывать себя к мирским вещам так, будто они незыблемы и вечны.

Владимиру Познеру стоило бы знать, что «народ-богоносец» – это совсем не плохо. Это не народ, который спесиво указывает другим, как надо жить. Он просто несет Бога в собственном сердце.

ссылка

Мы исчерпали лимит соблазна, когда едва не лишились Родины

Мы сами не заметили, как преодолели кризис, терзавший российский образованный класс в течение длительного времени.

Начиналось все с того, что Петр Первый воздвиг на берегу Балтийского моря город, в который перенес российскую столицу. Санкт-Петербург стал не просто центром страны, что само по себе крайне важно, он явился воплощением грандиозного замысла, который позже Александр Сергеевич Пушкин образно представит как намерение «прорубить окно в Европу».

С тех пор образованные русские люди начали заворожено вглядываться в это окно, восхищаясь открывающимися видами.

Очарование европейского быта в скопированных архитектурных формах манило и прельщало, зазывая интеллектуалов в гости. Оно обещало поделиться своими рецептами земного мироустройства с тем, чтобы можно было не просто город построить, но и завести такую же жизнь во всех российских пределах. Непременно как в Европе.

Особой живости и остроты конфликт достиг в XIX веке. Вначале образованное общество распалось на условные Москву и Петербург, западников и славянофилов, претензии которых друг к другу нам и сегодня кажутся поразительно актуальными. Из столицы в Москву посылались язвительнейшие эпиграммы:

А Россия властью вашей
Та же, что и до Петра,
Набивает брюхо кашей
И рыгает до утра.

Во второй половине века либеральное сообщество превратилось в безусловно главенствующий интеллектуальный лагерь русской интеллигенции. Оно стало стратой, количественно преобладавшей над оппонентами за счет студенчества, ведь образование постепенно становилось доступным для самых разных сословий и страт, ранее даже и не мечтавших о чем-то большем, чем три класса церковно-приходской школы.

В ряды прогрессистов массово вливались и разочаровавшиеся в избранном деле бывшие учащиеся семинарий, в большинстве своем не закончившие обучение.

Университеты, модные салоны, редакции журналов становились рассадниками идей и взглядов, которые либеральное сообщество, ощутив свою силу, стало директивно навязывать обществу.

Достоевский называл атмосферу, которую формировали «лучшие люди», «либеральным террором». В этой оценке не было преувеличения. И сам Достоевский за свой роман «Бесы», и писатель Николай Лесков за роман «На ножах», в котором описывались нравы и идеи либералов, подверглись самой беспощадной травле.

Приход большевиков к власти можно считать победой все той же прогрессистской идеологии, которая зародилась в эпоху Просвещения. В России восторжествовал ее атеистический, радикально левый извод, который ранее пытался прибрать к своим рукам Францию.

Однако постепенно руководители Страны Советов стали менять европейскую рецептуру социальных революций, поскольку выяснилось, что наиболее масштабные и экстремальные идеи попросту неосуществимы.

После Великой Отечественной войны началась явственная редукция коммунистической доктрины, в которой вдруг стал проявляться национальный привкус. А в брежневские времена идеология превратилась в пустую формальность, и к моменту распада СССР западничество вновь обрело статус главенствующего умонастроения наших граждан.

Учреждение новой России на обломках советской империи стало грандиозным экспериментом по воплощению вековой мечты прогрессистов – сделать у нас все так же, как и у них.

Я не буду описывать последовавшую за этим катастрофу, поскольку ее последствия до сих пор отзываются в нашей жизни. Важнее другое: сознательный отказ от следования советам из европейских пределов и из-за океана позволил избежать самого худшего варианта – развала страны.

В итоге либеральный культ стал уделом незначительной группы людей, которые из-за поднимаемого ими шума и крайне радикальных оценок всегда на слуху.

Как писал тот же Федор Михайлович: «Либералы, вместо того, чтобы стать свободнее, связали себя либерализмом, как веревками… И когда надо высказать свободное мнение, трепещут прежде всего: либерально ли будет? И выкидывают иногда такие либерализмы, что и самому страшному деспотизму и насилию не придумать».

Действительно, отношение к русскому народу как к народу с рабской психологией, уверенность в том, что в лучшее будущее его следует загонять палками, делает наших либералов сторонниками какой-то совсем уж нелиберальной, напротив, вполне тиранической линии.

В итоге все эти комические, а подчас и устрашающие моменты в их поведении – заметные и уже многократно проанализированные – отодвинули либерально мыслящих соотечественников на глубокую периферию общественной и культурной жизни.

Нет, и среди них попадаются люди совестливые, интеллектуально честные, однако попытки указать им на несоответствие их веры в человеческую свободу их же неверию в право русского человека жить по собственным правилам обычно заканчиваются ничем.

В любом случае многовековой спор завершился и, как мне кажется, в былых масштабах не завяжется уже никогда.

Мы, чуть было не лишившись Родины, исчерпали лимит соблазна – страна чудес Европа, приблизившись к нам вплотную, оказалась лишена того очарования и совершенства, которые мы ей в течение нескольких веков приписывали.

Мы сами сейчас и интерьерами, и общественным укладом, и политическим строем мало отличаемся от того пространства, которое некогда идеализировали.

Но те отличия, которые есть, – они настолько существенны, что поступиться своей природой, своими традиционными верованиями и образом жизни большинство из нас не готовы. И касается это не только людей, переживших лихие годы: поколения, идущие следом, тоже лишены этой слепой веры в свет истины, которая приходит с Запада.

18 октября 2018

ссылка

НАШ АКЦИОНИЗМ ВТОРИЧЕН

Всю деятельность Павленского можно объяснить довольно красиво и сложно, однако большой необходимости в этом нет, поскольку его акционизм, несмотря на всю свою эпатажность, слишком вегетарианский, камерный, только кажущийся беспримерно радикальным, но на самом деле совсем не угадывающий средствами художественного выражения объема отрицаемых явлений.

Венский акционизм, родившийся в 60-х годах прошлого века, точно так же пытавшийся бичевать буржуазный образ жизни, прибегал к куда более омерзительным образам, используя для создания наибольшего эффекта весь ассортимент физиологических процессов и выделяемых организмом продуктов жизнедеятельности.

Громкие акции группы «Война» – всего лишь жалкая копия по мотивам по-настоящему скандальных и отвратительных представлений, разыгрывавшихся в Вене почти 60 лет назад.

Наш акционизм вторичен, и другим он быть не может, поскольку европейский революционный дух, не сумевший выразить себя в переворотах, добившихся успеха, пошел по пути террора и экспериментов с человеческим телом, бросавших вызов всем общественным устоям.

Для России это смешно, поскольку страна, пережившая революцию, распрощалась со своим укладом таким масштабным, радикальным и устрашающим способом, что на его фоне меркнут все попытки найти какие-то художественные соответствия силе отрицания, сумевшей поменять на сто процентов весь сложившийся порядок жизни.

Именно поэтому, думаю, у нас акционизм воспринимается как хулиганство или вид психопатологии – глубину отвержения старого мира русская революция исчерпала до дна, и образов, которые встали бы вровень с этой тектонической мощью, не способно породить ни одно воображение.

Поэтому, когда казалось, что Павленский – худой и странный – вышел сказать свое «нет» путинизму, в его действиях присутствовал вполне уловимый, артикулируемый солидарно либеральными сектантами смысл. Он стал частью шумного оппозиционного целого, рассчитывающего и сегодня навязать обществу свою повестку.

Но когда в Париже вдруг стало окончательно ясно, что он грешит то ли богоборчеством, то ли отрицанием миропорядка в целом, как бы он его ни понимал, его действия вдруг обрели конфетный вкус и легкомысленность рождественского фейерверка. Троцкист, не подложивший куда-нибудь бомбу, ограничившийся нанесением незначительного ущерба невинному строению, которое не может ему ответить. Мелко это.

весь текст: ссылка

Клоун Навальный всех заебал

Задержание Навального — это ведь даже уже и не отдельное событие, которое можно обсуждать само по себе, это неизвестно какая по счёту, серия бессмысленной и утомительной клоунады, в которой каждое последующее действие, как две капли воды, совпадает с предыдущим. Почему оппозиционный политик с усердием, достойным лучшего применения, катит свою хромоногую телегу по накатанным рельсам, не уважая публику, которой, понятное дело, хотелось бы хоть какой-то смены декораций, новых элементов в сюжете, разнообразия ходов и действующих лиц, понять несложно.

«Винтилово» остаётся и по сей день самым зрелищным мероприятием, позволяющим раз за разом демонстрировать общественности готовность к самопожертвованию: дескать, протестант готов приносить в дар свою персональную свободу ради достижения высших целей и лучшего будущего. Поначалу всё это как-то так и выглядело. Борец за правду, подбадривая соратников возгласами: «Бараны, ***!», — бросал вызов власти, а власть, вместо того чтобы признать справедливость адресованных ей обвинений, бросала храбреца в холодные казематы. Предполагалось по умолчанию, что в застенках герою приходится несладко — озверевшие нукеры то ли ломают ему пальцы, то ли загоняют иголки под ногти, то ли охаживают печень и почки специальными мешочками с песком, свинцовая тяжесть которых как-то исподволь, тревожно рифмуется со сгустившимися сумерками свободы в богооставленном отечестве.

Но повторение одного и того же трюка в десятый или пятнадцатый раз постепенно обнажило убожество сценарного замысла, вынужденного опираться за их отсутствием не на трагические параметры высокого действия, а на игрушечные суррогаты, как казалось, почти подлинной тюремной саги. Выяснилось, что «срока огромные» — это всего лишь неделя, в лучшем случае пара недель административного ареста, которые узник проведёт с относительным комфортом, купаясь в лучах славы и сочувствия. Что, «откинувшись», он вовсе не выглядит измождённым и прошедшим через горнило тяжких испытаний — духовных и физических, на теле и челе отсутствуют следы физического воздействия. Вот он — снова такой, каким мы его и привыкли видеть: слегка полнеющий в отдельных местах, не потерявший способности картинно вскидывать руки, всё так же вещать из «Ютуба» задорным, обиженным тенорком.

Но что мы видим — он опять надвигает забрало и рвётся на баррикады. Чтобы и на сей раз принести себя в жертву, чтобы заново пасть на поле боя смертью храбрых. Вы чувствуете, что очередное воскрешение тираноборца из пепла вас уже немного утомляет? У вас складывается подспудное ощущение, что авторы этой пьесы держат зрителя за дурака, предлагая ему верить в то, что великая жертва может быть множественной и бесконечно повторяемой? Что человек, в чьё желание бороться с неправдой вы когда-то верили, на самом деле умножает объём этой самой неправды, напрямую провоцируя власти. Например, как сейчас, когда Навальный, чьи штабы согласовали с властями митинги в некоторых регионах России, предпочёл принять участие именно в том, на проведение которого разрешения не дали.

Может, мы имеем дело с мазохистом, который получает странное удовлетворение, когда его крутят, применяя силу, люди в полицейской форме — в фуражках, с погонами, дубинками, перепоясанные ремнями, обутые в берцы? И нам следует посочувствовать человеку, вынужденному таким образом привносить в свою жизнь моменты счастья и наслаждения. Всё-таки нет: для того чтобы спровоцировать стража порядка на насильственные действия, достаточно ну хотя бы просто толкнуть его на улице. А наш герой организует расследования, собирает митинги, демонстрации и шествия, вещает на канале в «Ютубе», денно и нощно обличает неправедные власти — это слишком сложная атрибуция достаточно простой эротической девиации.

Речь всё же идет о капитализации политического актива, который, по расхожему мнению, растёт от ареста к аресту, от каземата к каземату. От нас требуется проявить уважение к мужеству несгибаемого борца, оценить ту беспредельную храбрость, с которой он снова и снова бросается на амбразуру, заранее зная, что будет безжалостно расстрелян. У меня давно уже нет ни уважения, ни интереса, подзадолбал тенорок, расследования ФБК видятся мне пристрастными и малодоказательными. И я не готов внимать унылой шарманке, повторяющей годами один и тот же бесхитростный куплет об отважном смельчаке, который один на один встал против кровавого режима. Я не готов считать административный арест серьёзным испытанием, поскольку на собственной шкуре испытал его невыносимую безмятежность и легковесность.

Я с удовлетворением отмечаю, что не один такой. Обвальное падение общественного интереса к протестной активности показывает, что философия митинга, внесистемного вызова положению вещей как способа устранения дефектов в устройстве государства и общества сменяется концепцией малого, но полезного дела, которое требует не пустяшных и ярких, полностью бесплодных усилий, а кропотливой ежедневной работы. Работы в разных сферах — семья, профессия, государство.

А бродячий цирк, похоже, исчерпал лимит зрительского интереса, хотя сам об этом ещё не догадывается. Ну и пусть его!

29.07.2017

ссылка

Конфликт между интеллигенцией и государством кажется незначительным только с высоты последних лет, когда мы стали свидетелями угасания протестной активности. Но его последствия, не случись переворота на Украине, могли бы быть куда более серьезными.

Как ни цинично это прозвучит, но Украина в последние годы стала фактором внутренней стабильности для России. Ей удалось в полной мере проявить истинную суть тех ценностей и мифов, которыми отчасти по инерции, отчасти в силу непреодолимой интеллектуальной лени продолжал очаровываться российский образованный класс.

Божества, которым страна начинала молиться еще в перестройку, как то: laissez-faire, т.е. невидимая рука рынка, свобода слова, выборы, разделение властей, права человека и прочее – все то, что казалось основой настоящего европейского порядка жизни – были развенчаны по итогам 90-х годов XX века не в их фундаментальной сущности. Критика либеральных реформ в большей степени была связана с представлением о том, что за дело взялись не с того боку, в результате загубив прекрасное начинание на корню.

Многие так и продолжали пребывать в уверенности, что если бы преобразовывать страну начали профессионалы и специалисты, то им бы удалось добиться чистого и точного звучания всех этих прекрасных нот.

Этот настрой во многом продолжал генерировать недовольство порядком вещей в России. Образованные люди знали, в какой последовательности выстраиваются подлинные демократические приоритеты. И то, что власть ежечасно не кладет голову на плаху ради торжества парламентаризма, свободного слова, независимой судебной системы, вызывало у них глухое, а подчас и нет, но постоянное раздражение.

Им было ведомо, как надо обустраивать Россию, и нежелание руководства России следовать понятному для всех, очевидному плану преобразований они относили на счет своекорыстия и полной духовной развращенности людей, пробравшихся на вершину властной пирамиды.

Этот конфликт между интеллигенцией и государством кажется незначительным только с высоты последних лет, когда мы стали свидетелями угасания протестной активности. Но его последствия, не случись переворота на Украине, могли бы быть куда более серьезными. И сегодня среди гуманитариев – людей, отвечающих за образование на всех уровнях, медиа, в науке, искусстве в широком смысле, условно говоря, либеральные подходы если уже и не правят бал, то уж по меньшей мере продолжают удерживать весьма серьезные позиции.

А еще несколько лет назад либеральный тренд в этой среде был тотально преобладающим. Политическую повестку в России формировала именно эта публика, по мнению которой российское государство упорно двигалось в неверном направлении по воле людей, не желающих верно отстроить страну по вышеуказанным линиям.

Наши идеалисты были уверены, что это вообще очень просто – разобраться с фальсификациями во время выборов, запустить в парламент людей с прекрасными помыслами, которые сумеют очаровать избирателя правильными речами, сделать суд моментально независимым, остановить коррупцию и все такое прочее. Была бы на то господская воля. Кроме того, они не сомневались в том, что решение именно этих проблем сразу дарует стране процветание и благоденствие.

Украина стала водоразделом, после которого значительное число мечтателей о чудесном демократическом завтра стали вдруг понимать, что есть и иные ценности, которым они ранее не придавали никакого значения. На их глазах молодчики, устроившие государственный переворот, попытались похитить у русских областей Украины родину, язык, культуру, прошлое, героев – все те ценности, которые формируют и личностный профиль, и ощущение глубочайшей связанности, общности судьбы внутри русского пространства.

Когда нацистские отморозки на Майдане закидывали сотрудников полицейского спецназа коктейлями Молотова, наши образованные соотечественники, все еще пребывавшие в либеральных иллюзиях, начинали зябко ежиться. Сквозь розовое марево настойчиво пробивался страх и понимание того, что остается только благодарить Бога за то, что в России сохранилось, ну или сложилось по новой, крепкое государственное начало.

Думаю, что это откровение, замешанное на ужасе, окончательно помогло открыть глаза большинству представителей интеллигентского сообщества во время событий 2 мая в Одессе. Ну а полная смена порядка ценностей, даже, может, и не осознаваемая вполне, произошла с началом войны в Донбассе.

Интуитивно мы все знали, что люди, поднявшиеся на защиту своих пределов, не взяли бы в руки оружие, если бы речь шла о необходимости воплотить демократические чаяния – все те же свободы и права. Они жили в плохо устроенной с этой точки зрения реальности, и их это устраивало более чем полностью.

Но когда взявшие в стране власть силы совершили покушение на то, без чего эти люди жить не хотели и не могли – Родины, национального равенства, Пушкина, Карбышева, языка, государства, запретов на нацизм – они вступили в войну. Войну, на которой умирают, на которой платят жизнью за то, что ты считаешь истиной и от чего не готов отступиться ни при каких обстоятельствах.

Я думаю, что в этот момент к прекраснодушным людям, все еще веровавшим в идеи торжества права и порядка, вместе с горечью пришло ясное понимание, что все, чему они поклонялись ранее, – это ценности второго порядка.

Необходимо стремиться к тому, чтобы выборы были честными, чтобы суды работали самостоятельно, чтобы в парламенте заседали умные, квалифицированные и совестливые люди, чтобы никто не ограничивал свободу выражения, но это все надо делать в рабочем порядке. Бывали времена, когда большинства этих удобных и правильных вещей вообще не было в помине, и в таком мире можно было жить, храня честь, достоинство, оставаясь человеком с душой и сердцем.

А вот без чего жить нельзя – продемонстрировал именно Донбасс, и это была очень убедительная картина, поскольку за право быть самими собой русские люди платили очень высокую цену. Я бы сказал, что переоценка произошла в связи с тем, что русские образованные люди в России ранее не сталкивались с угрозой утраты своей идентичности, поскольку в самой стране просто нет серьезной силы, которая могла бы замыслить подобное покушение.

А потому они и не имели оснований опасаться, что кто-то лишит их возможности существовать в естественной культурной и исторической среде. Поэтому ее просто не замечали, она была столь же обычной материей, как и воздух – его отсутствие смертельно, но это умозрительное знание. Понимание, как оно обстоит на самом деле, приходит, когда ты болтаешься на веревке, но это уже слегка поздновато для того, чтобы применить новые знания в жизни.

Я полагаю, что за три последних года значительная часть образованных людей в России легко и безболезненно рассталась с либеральными иллюзиями и встала на сторону Родины, государства, языка, истории. А демократические институты, знают уже эти люди, мы обязательно отрегулируем рано или поздно. Даже если припозднимся, это все равно не конец света.

20.06.2017

ссылка

.

Дикий, дикий Вест

Словечко «скрепы», которое само по себе довольно нейтрально, было подхвачено зубоскалящей либеральной тусовочкой, разнесено по тысячам площадок, обгажено, заплевано, изодрано в клочья. Оно и ныне продолжает оставаться самым популярным гыгыкающим маркером того, что наши свободомыслящие братья считают тупой ватной патриотикой: все эти березки, склонившие свою голову над пашней, бескрайние просторы, жирные матрешки, отсвечивающие нестерпимо красным румянцем, кушаки, присядки, блины на лопате.

Эта неистовая пляска, бесовской хоровод вокруг чаемого будущего пепелища, в котором раз и навсегда упокоится, по мысли представителей прогрессивных кругов, нищая и больная Россия, посмевшая претендовать на какие-то скрепы, почему-то обходит своим вниманием скрепы куда более тошнотворные. Изливающиеся чистой патокой, пропитанные самой кондовой патриотикой, мыслящие себя ослепительным горизонтом добра для всей планеты.

Помните «сияющий град на холме», как ласково именуют свою страну американские президенты и политики? Нам кажется, что это всего лишь поэтический образ Нового Иерусалима, восходящий к Библии, который, слегка перебрав по части пафоса, американцы ввели в свой оборот для не знаю чего – красоты и торжественности, может быть. Но нет, это лишь одна из великого множества патетических фигур речи, в которых жители США не видят ничего дутого и противоестественного, поставленного на ходули.

Выспренние речи о битве Добра со Злом, о Разуме, Свободе, Божественном благоволении к великой американской миссии – причем именно так, все сущности с большой буквы в полном соответствии с традицией французского Просвещения – это американская рутина. Это будни агрессивного и линейного протестантского мессианизма, зародившегося еще в те годы, когда первые переселенцы в Новую Англию задумали преподать урок миру.

Русский мессианизм со времен Хомякова и Достоевского и целой плеяды философов начала прошлого века, убежденный в колоссальных преимуществах православной, славянской цивилизационной модели, не то чтобы потускнел и выветрился, но точно перешел на самоограничительный язык с целью купировать эффект фанфаронства и бахвальства, нецеломудренного хвастовства своим духовным богатством. У нас это ушло из официального языка, переместившись в специальные философские и социологические книжки, в которых все вопросы об отличиях и преимуществах культур и цивилизаций продолжают живо обсуждаться. Но в политическом лексиконе мессианизм вытравлен почти полностью, остались какие-то обрывки для собственного, внутреннего употребления в виде пресловутых скреп.

У американцев не так. Речевое поведение их политиков остается глубоко архаичным, укорененным в угрюмой протестантской традиции, которая мыслит себе мир как пространство Армагеддона, поле последней битвы, где силы Добра ведут решающую битву со Злом. Америка – это единственная надежда человечества на победу Добра, которое она же сама и олицетворяет. Могу себе представить, как скрючило, вытошнило бы отечественных зубоскалов, привыкших гоготать над патриотическими ляпами, если бы кому-то из российских высокопоставленных чиновников вдруг пришло бы в голову заимствовать из американского официозного дискурса хотя бы несколько высоких речевых оборотов и образов.

Все сказанное имеет отношение к очередным санкциям, за которые проголосовал Конгресс США. Теперь их должен одобрить Сенат и подписать президент. Те, кто с удивлением обнаружил в тексте закона ничем не подкрепленные обвинения в адрес России – военная агрессия на территории Украины, в Сирии, нарушения прав человека в собственной стране, – должны понять, что американцы вообще не считают необходимым кому-то что-то доказывать. Миф о цитадели Добра, принятый американским обществом в качестве аксиомы, не нуждается в дополнительных обоснованиях. Так же точно, как нет нужды приводить аргументы в пользу истинности тезиса о России как империи зла. Это просто она – Правда. Пытаться объяснять непонимающим, что ее надо принимать на веру без всякого сопротивления – только перья тупить.

Это совсем неплохо на самом деле, что мы входим в состояние новой «холодной войны», при этом попадая сразу в горячую фазу. В мир возвращается концепция взаимного сдерживания, являвшаяся, как ни странно, фундаментом мирного сосуществования советской и капиталистической систем в прошлом веке. Необходимость маневрировать, искать точки соприкосновения, рассчитывать на партнерство – всего этого, скорее всего, уже не будет. Зато вновь появится предельная ясность в отношениях, разом уйдут все неврозы, возникавшие на почве неоправданных ожиданий и очередных ударов, которые, как нам казалось, нам нанесли подло и неоправданно. Монументальная стабильность в оценке друг друга и полный покой еще на четверть века. Прекрасные перспективы.

ссылка

.

«Психотерапевт из меня никудышний,
но я не оставляю попыток усовершенствовать навыки»
Андрей Бабицкий

НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ

Множество знакомых и незнакомых мне людей живут последние два–три года предчувствием неотвратимой катастрофы, о чем они время от времени оповещают своих друзей и читателей в социальных сетях.

Этот фон повышенной тревожности и фрустрации, который можно выразить словосочетанием «что-то будет», если и не стал общим задником всех наших размышлений о будущем России, то уж точно является каким-то очень мощным источником психолингвистического воздействия на значительное число людей.

Любой изгиб в мировой и внутренней политике трактуется в этой атмосфере массового невроза как еще один шаг на пути к неминуемому Апокалипсису.

При этом не так важно, каких политических взглядов придерживается свидетель разверзнувшейся под нашими ногами бездны.

Для представителей либерального сообщества наведение порчи на Россию посредством заклинания «все пропало» является дежурной реакцией, чем-то вроде безусловного рефлекса.

Они правда не испытывают в связи с этим никакого душевного дискомфорта: для них гибель и разложение страны является закономерным и ожидаемым итогом поврежденной природы родного Отечества. Чему быть, как известно, того не миновать.

Удивительно, что люди с государственнической позицией подпадают под обаяние этой логики, угадывающей за каждым поворотом новую, куда более тяжкую беду.

Правда, в отличие от либеральных собратьев, их открывающиеся горизонты упадка ввергают в депрессию, вынуждая с мучительным и горестным недоумением вглядываться в любую новую трещину, якобы свидетельствующую о том, что Россия теряет свои позиции под тяжестью нагромождаемых обвинений и санкций.

Правда заключается в том, что жить в мире, нешуточно ополчившемся против России, выдумывающем постоянно новые способы затянуть на ее шее удавку, действительно психологически непросто.

Когда твою страну – не так важно, справедливо или нет – считают историческим недоразумением, когда ей присваивают свойства антикультуры, антицивилизации, ожидать, что очередной антироссийский поход завершится разгромом России, абсолютно естественно. Тем более что Запад демонстрирует на этом направлении такие качества, как плохая останавливаемость и невыдыхаемость.

Очередные американские санкции, направленные на подрыв российского энергетического сектора, наверное, самые серьезные с начала санкционного давления, стали не знаю уж каким по счету поводом для панических настроений.

Эти решения цементируют антироссийскую политику США на долгие десятилетия, мы доигрались, нам нечем ответить, в паруса «разорванной в клочья экономики» вновь задул горячий, выжигающий все на своем пути самум, увлекая ее к последнему пределу.

Те, кто помнит период брежневского застоя, могут сейчас понять, каким удивительным было это время.

Мы жили представлениями об окончательно сложившейся геополитической архитектуре мира, в котором уже ничего не может поменяться, где достигнут абсолютный баланс между взаимоотрицающими, но вынужденными удерживать равновесие частями.

В этом дремотном мареве время как будто бы застыло раз и навсегда – в нем единицей истории казались века или даже целые исторические периоды. Никто даже помыслить не мог о той катастрофе, которая в одночасье опрокинула великую страну и отправила на историческую помойку великий утопический проект, объединивший в гигантском пространстве множество разноплеменных народов и территорий.

Мне кажется, что внезапность крушения СССР и стала той травмой, которая породила страх перед новыми катаклизмами, угрожающими разрушить реальность постсоветской России. Реальность, если брать ее в сравнении с советскими мощью и монументальностью, крайне хрупкую и кажущуюся беззащитной под натиском вражеской силы.

На либеральном остове российской государственности, который кое-как сваяли реформаторы, все еще не наросла плоть, да и сам скелет крайне нуждается в выравнивании и устранении последствий детского рахита. Страна так и не изжила разрушительный опыт перестройки и реформ, оказавшись включена в систему мирового распределения сырьевых и технологических ресурсов, она остается предельно зависимой от конъюнктуры мирового рынка,

Как тут не подозревать? Как тут не заподозрить, что усилия могильщиков России рано или поздно увенчаются успехом?

Есть один простой выход, который поможет умиротворить мятущиеся души. В описанной диспозиции надо просто поменять местами атакуемых и атакующих, субъект и объект нападения.

Это отнюдь не Запад поднял свои полки и вывел их на поле боя. Нет, его как раз все абсолютно устраивало в той агонии, в которой пребывала наша страна, попытавшаяся реализовать в своих границах проект догоняющей, подтягивающейся экономики и культуры.

Когда этот проект окончательно обнаружил всю глубину своего разрушительного потенциала, Россия сказала: «Нет! Хватит!»

В 2007 году, когда Путин обратился к Западу со своей знаменитой Мюнхенской речью, инициатива перешла к нам, мы стали формировать альтернативный миропорядок, отрицающий право Запада замкнуть историю на своей социокультурной, цивилизационной модели.

Мы вышли на войну и сделали это без истерики и шизофрении, спокойно и по-деловому, постепенно и незаметно для внешнего глаза разворачивая свои на тот момент достаточно скромные силы в боевом порядке.

С тех пор случилось много событий.

Сначала была война в Грузии, потом Крым вернулся обратно в Россию, заполыхал Донбасс. В Сирии при нашей поддержке выжил и укрепился режим Башара Асада.

Каждое следующее наше действие порождает отчаянное сопротивление, умножает смешанные с изумлением злобу и ненависть в стане противника.

Но это война, таковы ее правила. Это война, объявленная нами. Победа в ней не предрешена, но сама готовность к сопротивлению, желание сражаться под своими знаменами за свое достоинство – это уже победа.

Это торжество нашего духа, новый прорыв России в истории, обретение той исторической субъектности, которую, как казалось в один момент, мы раз и навсегда потеряли.

Нет причин для уныния и жалости к себе, хотя, конечно, путь воина полон лишений и тягот. Умение переносить их ради высокого служения Родине – это тоже предмет гордости.

Все хорошо, друзья и товарищи – ветер бьет в лицо, «и вечный бой, покой нам только снится».

26 июля 2017

ссылка
картина: Война миров finbahn.com/николай-копейкин/

.