Александр Павлов

By , in было дело on .

Александр Павлов

7.12.1961 – 6.08.2019

Родился в 1961 году в Первоуральске (Свердловская область). Учился в школе, на улице и в спортшколе. Окончил переводческий факультет Нижегородского государственного лингвистического университета (НГЛУ) и Manchester Polytechnic Didsbury School Of Education. Военный переводчик (борт и наземные службы) – 1984-1988 гг. Облетал и изъездил почти весь СССР, Восточную Европу, почти всю Африку и Ближний Восток. Переводил, воевал. Учился выживать, как и все – корреспондентом в газете, партнером в кооперативе, замом на фирме, шефом на другой, третьей, четвертой, пятой… Поэт, издатель.

 Журнальный зал

facebook


реквием птицам Ми-24

здравствуй паша как после вас в кандагаре
много ли серых птиц и синих над ними
видел я перелетных на этой гари
ни приземлиться ни нацарапать имя

цифрами на ошейнике или цинке
как там джамбульские тени давно уснули
тут говорят замена тебе пацинки
и пасюки к 12-миллиметровой пуле

просятся жопой пробовать бронь крутую
штопором открывают бутылки вечность
паша скажи им что от святых не дует
что не цветы поганая всяким млечность

не проводи их в пустыни тех кто с тобой летали
тех кто потом рожали от их пустыни
в общем я выпил все да увы винтами
ветер бьет в уши верблюжьи жаль холостыми


***
ода старой летной куртке
влет под господом окурки
спит филд-джэкет на рулях
доллар всмятку на рублях
в площадь форме номер два
шаг разделан на слова
не про сено и солому
про двоих которых к дому
в цинках цырлами нести
им не будет двадцати
про кожан протертый на
бревнах после бодуна
как ее не помнишь звали
то ли галей то ли валей
жмых небесная халва
ходим в бездну а едва
оземь сняли сапоги
встать всегда не с той ноги
только в ней небесной яме
мы слипаемся слоями
перистых и кучевых
в мертвых куртках и живых
остальное черный ящик
он и вправду настоящий


***
направо на коне пропасть
налево всех утопит страсть
на камень встань чтоб не упасть
как этот камень

весь лес знакомый бурелом
свистит разбойник за углом
и ты такой идешь с кайлом
к прекрасной даме

да были рыцари когда
картошкой слыла лебеда
и хрен по редьке иногда
вовсю сажали

теперь прилавки хоть куда
на камне вытерта слюда
и я не знаю мне куда
девать скрижали


***
когда ты узнаешь как падают яблоки
глухо на землю из света и темноты
наверное буду на ярмарке
продавцом пустоты

вот тогда-то и расскажу сынок
или кто-то такой же как я
почему не съедобен еж и осьминог
и отчего у змеи семья

а пока дома погрязли в зиме
крыши по снег в июле
мои сны повторяют свету и тьме
все твои гули-гули


***
заваривай впотьмах мелиссу в мяте
январь обитель сломанных кроватей
теплом подуй на щеки и пойми
что внутренние отпечатки пальцев
в игле цыганской на шипах и смальце
и в зельце знают видимо сдавайся
на милость полыньи
вечор ты помнишь няня у подъезда
покойники очередного съезда
их черные собрали воронки
и не пинай ты дохлую ворону
сегодня просто сказочно барону
мюнхгаузену а потом второму
если сломал кровать
заври давай впотьмах мелиссу мяте
ведь есть январь для сломанных кроватей
тот месяц где потом не вспоминать их
а только вечной памятью помять


памяти убитых русских поэтов

четыре мартынова сидят в кафе на «ромашке»
заедают бараниной вонючую анашу
читают стихи из пушкина сашки
в нарды разыгрывают которому идти на машук

лермонтов юрий михалыч
уже на фуникулёре поднялся ввысь
а в пистолете два патрона осталось
убей а потом застрелись

на форштадте поручик ржевский
рожам казацким гнёт анекдот
туристическая фирма доказательством веским
упавшему в провал по суду не даёт

поднимаются в гору двое
у каждого пукалка и пистон
в это время в турецком хоре
в диссонансный но русский стон

раскладывают на четыре октавы
тягучую медь курка
от переходящей из рук балаклавы
до ночного ларька

и кофе влитый в меня на лермонтовской
«двери закрываются следующая станция машук»
напоминают кошмар ментовской
когда в прошлом веке в багажник сунули анашу


суггестивное
евг. коновалову

la crima pupura
рифмуется с кончилось пиво
военный бинокль из окна моего
удаляет увиденное в твоих окнах
мне кажется криво
наклеен штрих-код на бутылке игривой
разлитой тридцатого марта
тридцатого, марта!
в валенсии, марта…
когда чуть не сдох нах
какая ты дура какое ты чудо
отсюда взлетать так удобно
что видимо буду
по бжижке туману по насту и льду
непременно
ища на коробке седьмую всему передачу
я помню как тот император
присел на полено
купив в ипотеку дотла допылавшую дачу
болело колено
горели неглинка с ильинкой
жизнь чаще всего превращается в сдачу
в аренду франшизу ленд-лиз невеселой картинкой
в кювет
но бывает иначе
я лен просыпаю сквозь пальцы
он масляный сорный
в ушах silver rain
и охрипше сиплю возле стинга
бинокль разобью
будет домик на черном
на красном
на желтом
на синем
на мертвом
на белом хотя бы
заела пластинка
глотают туман баобабы


***
по ночам шальная птица
бьется крыльями в трамвай
утром снами синь струится
хоть ей флаги заливай
а отторгнутое снова
в пропасть вечной немоты
трогай сумерками слово
бесконечное как ты


время улитки

Здесь в дождь шагов не слышно их и нет
Одна один-другой а то поэт
На матовом асфальте отражая
Проносят мимо ломкий силуэт

Есть время топота и бега от него
Есть несколько часов ради того
Чтоб не боясь раздавленной остаться
Переползти до края своего

Свой дом как скарб собой перенести
И спрятаться в нем там где нет пути


***
вчерашние порезы и обломки
уйдут едва наполнится луна
и что мне из материй этих тонких
как прежним не удастся в письменах

делить детей им нарезать наделы
любить одну боготворить боясь
что потеряю как-то между делом
единственную с этим миром связь


святки

9

жнет неба невозделанный пустырь грудинный бохх похожий на монету
а ну-ка кто из беглых замастырь про грустное и эту
напомни из какого ре-ля-фи построены арены ремс и ахен
и выкинь на кол прочих простофиль или забей их на хер

смеркается от жареных гусей тупых индюшек вверх эффект тепличный
тебе бы все басё но вот евсей дрочит на фотографию светличной
приходит к нему утром капеллан а по ночам евстафий и ерёма
они не понимают разных стран и жаждут окончания проёма

в какие бы ты гульки не юлил привыкший на запястьях грызть подковы
есть видимо достаточно белил да и чернил по-моему не новых
чтоб ушлый лузотерик на холсте увидел в рамке четкого квадрата
зачем на этом свете были те и эти да и мы с тобой когда-то

8

окуклилось рябое лето
небабья осень ждет его
жизнь от заката до рассвета
январь такое никого

в морозном солнце сыр потеет
вода становится святой
у тех которыми затеян
из этого для из-за той

ждут померанцы где дозреют
оправданный природой срок
незамерзающие реи
напрасно плавленный сырок

мужского рода слово осень
когда вскипит вода от тел
с последней проруби не спросит
которая кому hotel

7

спит пропитанная флэшка
месяц криворожий спит
от колес левобережка
от чумазых стыдный спид

спит пацан в скоромной хайфе
спит второй в палате без
папы в белоснежном кайфе
с мамой титьки до небес

спит ваграм считая чеки
спит мой штурман не у дел
спят вселенной человеки
я бы тоже так хотел

но
покуда есть у бога то что
нам не занимать
спит во льду к тебе дорога
спит и видит твою мать

спят коты пометив входы
кошки спят уняв котов
спит упав уже по ходу
непонятный кое-кто

спит поэт уснул начальник
спит любовница его
я бы тоже спал но к чаю
не осталось ничего

спит войну начавший воин
рядом кончивший войну
спит нечаянно спокоен
тот кто всех пустил ко дну

спит маньяк на нем живая
не зарезанная спит
спит все крылья отрывая
ангел выбит и отпит

спит упырь ломая когти
падая туда-сюда
вы бы тоже спали в опте
вместо розниц господа

спят усталые горушки
спят петрушка и мишан
их уставшие подружки
спят в икеях про ашан

спит доставший вывозного
старый бохх пзрк
из навозного блатного
сделавшие спят пока

дальше в этой смутной сути
в сне и там где не был я
сами что-нибудь рисуйте
раз не спите ни хуя

5

тает в завтрашнем эфире точка три тире четыре
тает высохший кефир тает печень тает тир
тает парень из горла тают те кому дала
тает бомж на рельсах влево без наград и без ствола

тает выстреливший в рот замечательный народ
тают в елке старый с новым годы задом наперед
тает рублик на глазах тает в женщине азарт
тает календарь январский хоть приклеивай назад

тают талка и исеть и желавший повисеть
тает потому что тает не сосулькой а как все
тает лапа у кота тает все чему не так
тают звезды потому что рядом с ними пустота

4

бьется сердца дырокол в острова из сини
в ней давно увязший кол улей в нем осиный
два чертога три столбца площадь королевства
да строфа не от живца про упал-раздеться

из грамматик и наук снов длиною в полдни
бьется внутренний паук стены кровью помнит
кафель вылизан на нюх выплаканы ставни
повитуха чьих-то днюх со стакан глаза в ней

лепят ведьмы тьму из крох слипшейся слюною
сверху смотрит ангелок вытканный из гноя
бьется в дырки на холсте свет от дырокола
ищут пальцы в темноте формулу глагола

жидко жидкий влит свинец в паузы из глины
вбит с размаху наконец внутрь брусок осины
лишний месяц режет ночь улыбаясь криво
рвется с пуповины дочь господи спаси бо

3

сломана стиральная машина выдает снега не выжимая
мама как-то год встречала с шиной переломный но ура живая
дед едва узнав о новом внуке выигран в какой-то высший снукер
кошка лед грызет воды не хочет и коты сползают в крокет ночем

арабеск выстреливает в звезды научиться бы да время встало
парень мой затягивает косы девочке с веслом у пьедестала
цинки звякают медали гнутся сны в тебя пытаются вернуться
полем облаков плывут аорты тех кто не порвал их от чего-то

брамс доигран гонч досмотрен всуе из сосулек капают косули
риски банков спрятаны в косухи досуха оттертые из судеб
сломан бош устала центрифуга по хребтам щербатым кали-юга
бродит беспокойно выбирая у кого волчок сегодня с краю

2

в каракулевом небе всходит желудь
коты выманивают похотливых кошек
уселся снег на чтобы после прорубь
неновым незначительно вспорошен

туристы с гор съезжают по-живому
с домбая и с крыковницы и с тьетте
у каждого один нестрашный омут
на разных светофоре или свете

все будет хорошо растает завтрак
замерзнешь в минске в шарме в голливуде
сегодня невчерашним станет завтра
пока не кончились такие люди

1

слева дым пороховой справа папиросный колет лед на мостовой дед в черезполосной
тельник паром отдает в ус примерзший к носу выдыхает новый год ту же папиросу
рядом цвета мандарин бывшая снегурка ломом люки отворит колесу придурка
что везет багажник вин закуси и снеди снег соседних украин всех белей на свете
валит валит валит с ног заметает страны кашель слышен твой сынок храму хоть и рано
топчут кафель сапоги валенки калоши ты там маму береги сопли выдуй тоже
гнется медленно свеча вдоль пантелеймона герб с казенного плеча сам крестознаменно
пляшет следом за рукой за щепоть пощады просит каждый не такой и его прощайте
справа сигаретный дым слева выхлоп синий чей-то ангел стал седым чей-то некрасивей
кружка бабкина пуста глина на погосте смерть устала от поста жизнь разжала горсти


***
есть дни убористей чем почерк
ни дописать ни превозмочь
их дождь вколачивает впрочем
у комы тоже чья-то дочь
с ней в прятки ангелы играли
в песочнице на облаках
в крутое красное феррари
пилот садится весь пока
черновики сгорают молча
грядет отбойника черед
дождь каждый год из ягод волчьих
спокойно джем на хлеб кладет
и постигая мокрый гравий
летишь и думаешь о тех
с которыми в песке играли
на безымянной высоте


когда я буду кашкой

е. мякишеву

бывает не стыдно любовью
заняться
бывает грешно
мять огненный фак в изголовье
и басова книжку-кино
бывает трамваи гуляют
бывает глаза уже за
той гранью где мир выпивает
граненым стаканом слеза
а мы завернемся в ветровку
и в ржавку и невкой в неву
за божьей последней коровку
запустим гулять в синеву
пока она красным помашет
почти незаметно крылом
мы станем овсяною кашей
и девушке чьим-то веслом


 

поседеет трава

пень уклоняется от столкновения с новым ушастым
375-й мотострелковый разведбатальон
такой вот и солнца хватает и в джинсы струится
у санатория имени какого-то анджиевского четверо
сушат штаны до пока не зашло и не пустят врачи
и медсёстры обратно назад на постель или
выгонят вон за нарушение режима
двое с костяной рукой один ходит неправильно
четвёртый практически в коме но тоже живой
позавчера им на завтрак принесли бюллетени
а до этого выпили может и левого коньяка
я бы тоже халву эту смачно жевал вместо лысой горушки
где 173-й морпеховский корпус а рядом майкопская
артиллерийская бригада, по-моему 205-я,
легли


соло для купальщицы с оркестром

худа небесная труба весь брубек выльется похоже
но это позже ртом прохожий сдувает капли на губах
поймав глазами жаркий взгляд просеянную в тучи жалость
здесь время незаконно сжалось на сто часов тому назад
летит примерянный кашмир остоженкой простудным невским
рю лафайетт ки-стрит и в резких порывах ветра в армавир
вливая струнных перебор позванивая лишней медью
солирует свое намедни ксилофоничное забор
и крыш тарелочки дробя листва играет маракасно
ночь кажется нежна прекрасна импровизируя тебя


goosebumps

вот-вот опять мороз прихватит
под хруст ключей
увы воды в сгоревшей хате
ты ей ничей
в округе ни кола ни зги нет
собачьего
к утру
наверно кто-то сгинет
оплачь его

а позже снов прокрустым скрипом
постель возьмут
воскресный стон
и мерзлым нимбом
оставят тут
когда пойму что ты святая ж
на мне спеша
простой глагольной рифмой таешь
за ни шиша



ре-минор

в прошлом году где-то забыл глаза
снял как очки протереть да там и оставил
так и ходишь теперь вперед-назад
в этом ни зги ни цветов ни людей ни правил
тростью нащупывая взвизгнут ли тормоза

ладно бы слух забыл да музык внутри
хватит на пятьдесят или другие двадцать
тут хоть глаза протри хоть плюс тридцать три
стекол надень не увидишь когда смеются
женщины детей отряхивая от зари

зато слышен фугой ветки летящей хруст
шаг и капель оформляющиеся в токатты
ломкие тремоло выдохов и каруз
о хрупкий наст и о плавающие асфальты
когда твои оркестры вступают в игру


***
в пятьдесят пятом когда отец поднимал целину
мама дожевывала кашу в детдоме
меня еще не призвали ни на какую войну
я не был ни в плане ни в коме

потом очнулся глядь кругом опять целина и война
каждое утро с неба падают самолеты
и подумал падать в них надо на
это такая работа

в общем отец опять целину поднял
мама родила за мною брата
в зеркале где я теперь нет меня
хочу обратно

но гвоздь всей песни в точке где дождь
а не война целина и каша
собирает сыновей а может и дочь
ибо наша


***
я исписал тебя пока ведь
невы черешневая камедь
останки прежних с кулаками
сиротский добрый вечный дом

подумал как ты здесь такая
все машешь тонкими руками
недавно в рост упала свая
на триста просто мегатонн

как там в детдоме нет войнушки
не писаются погремушки
какие в моде постирушки
давно ли умер главный гном

а у тебя четыре сбоку
мужик с порезом за эпоху
так промолчит что впору глохнуть
давясь всем матом об одном


***
шелест листьев под ногами
на руках и в голове
трется шепот моногамий
по исполненной траве

нет еще калинной крови
на потертом рукаве
и от хрена редьку вроде
отличает суржик мове
дарит слово верь не верь

по такой простой природе
внутрь распахнутых потерь
бродишь в листьях по погоде
одеваясь точно зверь
если осень вдруг приходит
я не против дайте две


созерцая По ( из перикарпия)

нещадно грецкие орехи
обветренный колол асфальт
из жухлой мякоти в прорехи
роняли кряжи свой гештальт
содрав скорлупки с полушарий
двух одинаковых на вкус
клюв методичной мудрой твари
бил до оскомин безыскус-
но эликсир для щитовидной
но зобу бесполезный йод
давно усохший очевидно
в жирах и мускусе кислот
дробя и складывая горкой
остатки панцирей извне
напоминающие мне
крепь над извилистой подкоркой
по форме собственных мозгов
в масштабе 30 к единице…
едва разделавшись с лузгой
крошить орехи стала птица
в бессмертной исчезали глотке
набухший мартом хлорофилл
май от корней поднявший соки
и флирт июньских дрозофил
останки гроз тянувших к жизни
плетенье пасынков-ветвей
сорвавший серьги суховей
и лист — метаморфозный признак
конечной спелости ядра
жучку не скормленного летом
свой плод укрыла кожура
от солнц убийственного света
лишь пряным августом созрев
став двуединым плод и семя
летит и бьётся сам орех
себя сорвать настало время
зарыться в мягкую листву
чтоб выстрелить из перегноя
побегом в новую весну
(ведь он ещё не жил весною)
или быть съеденным под хруст
собачьих птичьих человечьих
костей и раньше встретить вечность
на сотню лет и бед и груст-
но строго смотрит птица
скрывая вещее бельмо
когда орех опять родится
под шелест крыльев nevermore…


околоялтинское переустройство мира

м.п.

смотреть на море в бухтах симеиза…
смеясь,и щёлкая как семечки деньки,
где я ленд-лиз,а ты моя франшиза,
где солнце в море жжёт черновики,
в которых перечеркнутые мысли
двух чокнутых,играющих с волной.
согреты камни,с неба гор повисли
седые ожерелья,и полно
в глазах и манускриптах сожалений,
что наш октябрь уложен в календарь —
как в чемоданы тонны лени летней,
как в урны все курилкины года.
смотреть на море, гладить волны пяткой,
ловить прилив со стаями медуз,
и — взгляд твой без цензуры,не украдкой,
и пива нефильтрованного вкус.
смотреть на море,запахи вкушая —
акаций, губ и мидий, и вина…
по осени — в одном из полушарий,
в другом(не спорь!)- такая же весна.


diredawa,31.08.198..

строка повиснет возле веры губой на пойманный крючок
одиннадцатый безразмерный рыбалка кто нас подсечет
бетонкой отлетает лето как миг форсажем давит слух
кривые мыслями поэты на них ловить не больше двух
кило там отдаётся словом налей хоть полны короба
и бредит небо королёвым и криво лыбится арба
пока взлетает истребутель на бензобаке запасном
мы греем всех кого не будем ни в этом веке ни в ином
сползает с крыши козлодоев ко вдовам мёртвых катапульт
мой друг ботинком вечность роет ему бы полчаса вздремнуть


P.S. персонаж «козлодоев» до сих пор КВС А-320, вера — это моя однофамилица, королев без точек — великий русский поэт, жив пока, мой друг — тоже слаубоу жив и строит дома в Нижнем


оборотень

голый космос одетого в кокон
изгоняет кошмары из окон
по старинке сквозь раму креста
в непригодные после места

тырит звезды по рваным карманам
кожу дня натянув барабаном
безответное морзе стучит
по блестящим слезами кончит

у него от избытка призваний
до брожения хеттий и сваний
напиваешься пьяной луны
топишь в вопле безмолвия сны

лабиринтом оборванных нитей
по дождавшимся недосоитий
бесподобно звенит мендельсон
вне ночнушек и мятых кальсон


***
кто-то вылил в небо акварели,
краски, запрещённые тобой —
цвета апельсиновой форели,
нежной как в тоннеле, где любовь…

среди серых кудрей поднебесных
радуга смыкается кольцом,
как венец не отданной в невесты
бесом — сыном, духом и отцом.

триста лет, устав от преисподней.
бродит среди невских берегов,
превращая душ отлет свободный
в пляски вожделений и грехов.

я вчера его заметил профиль —
смутной тенью над тобой парил.
но лазурным лассо мефистофель
огненную гриву не накрыл.

ты вольна бежать без колесницы,
и в сезон рыдающих дождищ
прочитаешь в облачных зарницах
сполохи:люби, надейся, жди.

отпишу, ещё болтаясь в небе,
через миг нас примет полоса.
пашни цветом — как твои глаза —
думают уже о новом хлебе…


ле бурже

потому-то я сыном тебя назову
петро-павлом кирилло-мефодьем
небо тянет усушливых девок траву
из асфальтов которыми ходим
фойерверки кронверки у верки аншлаг
трут у сауны жертвы галерки
помню мишкина та не рожает никак
серебро бьет о франций тарелки
жизнь хламья полон шкаф да вот мишке тоска
то ли баба моя то ли сам я…
то ли водка волшебно-не-правильная
то ли зависть промеж круассанья
ле бурже божоле раствори иже снесть
подле пигалиц площадь мотором
вот и та понесла понесла в тридцать шесть
хоть и дочкой но сразу и споро
потому-то ты будешь григорий и фрол
дормидонт и викентий и борис
что за третьим стаканом ни с кем не пошел
о четвертом тогда беспокоясь
будешь левий иона матфей и лука
и лукаво однажды подвинув
локтем скажешь а если б не пятый стакан
не придумал бы имени сыну?


баюбай

«а в мантуе сан-винсенту
снится сан-бартоломью»
а. королев

«пусть они больше не видят меня во сне»
С. Ланге

«На всякий случай я проснулся»
А. Березин

.. снится
сон агломерату,
что он всем — конгломерат.
снится зальцбург-магистрату:
сочи снят как казнокрад…

снится бекхэму подкрутка —
в девятину,
а не в столб.
порш приснится проституткам —
в запорожце, за постом…

снится майку — ниагара.
битый бампер — до нее…
женьке снится —
станет старым:
там нытье, а не житье…

алексей во сне — меконгом,
вверх,
к свежующим брандо.
крутит
кама-сутру-лонгу
мерно дышащий гвидо…

реют мокрые пеленки
вровень с книжками,
храпит
в переводческой нетленке,
рядом с полками,
пиит.

снится оскар — михалкову,
ходорковскому — амнисть…
спит туркмен
до пол-шестого —
а попробуй, не проснись!

снится челси
абрамович —
президентом всех всея…
снятся юношам по пояс
снизу — хвост и чешуя.

снится сергиев-посаду
бред с названием загорск:
пионерские отряды,
блат,
и в очередь — на ворс.

снится банку —
все валютой
стало,
что он там хранит.
снится лоху —
как на утро
встал богат и
знаменит…

рук тепло и рядом с грудью в старой спальне мити к. —
слаще снов, сынуля, будет. не смотри ты их пока.


енунакан

встретишь в майолике вырванной выси клок
пленки глазных мембран зияние брат на брата
слышно едва-едва по ком оверлок
грянет вот-вот в 24 карата

сложишь мозаику пятнами лысых гор
слез кучевьем отрезками горизонта
молниями распарывающими озон до
чистого как делириум итого

вспомнишь вонзая как отторгает плод
выстрелишь в молоко попадая в кому
не завещай своих крапленых колод
джокер тут вытанцовывает по-другому

а на ее лике тени не спрятаться
возраст исчез и впрок беды отмолены
космос молчащих матери и отца
катит твоей невесомости валуны


три звездочки

луна, закат и фонари.
по сини вышивают три
пушистых нитки самолётных.
дописывай про январи.
день, сотканный из трёх погод,
обманывает небосвод.
под бормотанье птиц дремотных,
вдыхая минеральных вод,
люд перелётный трели ждёт.

жжет атриумы снов шуга.
латают памяти снега
тропинки, где в обход историй,
под маятник и в ритм шагам —
еще сердечный спит порок,
в часах едва течёт песок,
в душе и мыслях — санаторий,
не ведом телу крайний срок,
когда свернуть путём, который —
под мрамор, крест и в крематорий —
от всех исхоженных дорог.

пока же, отходя ко сну,
пододвигающий весну
квадратиком на длинной дате,
нашептывай строку одну
струной на следующий день,
натянутый здесь и везде.
её кому-нибудь не хватит,
как и тебе потом не хватит
луны и фонарей в закате,
и снега в тающей воде.


8. bombay area, март 1986

избегая океанов, сверху — божий, снизу — рыбий —
стань помехою эфирам, точкой, бросившей радар,
кормом брошенным в пространство — от бомбея до антиббе.
волны коротки над миром, коротки как никогда.
нам болтаться в этой бездне, в ямах воздуха и веры.
сверху боже, снизу толщи как бетон убойных вод.
эшелоны бесполезно крутят диск высотомера,
сердце кровь внутри полощет : пронесёт- не пронесёт.
Может, снится, может, правда — к тишине приговорённым
одиночество не кара, страх потерян навсегда…
почему ж тогда так надо белым проклятым воронам,
чтоб в тиши любимый голос им ответил иногда?
«крылья» 2004-2006


гумбаши

катайся кубарем с горы,
как в позднем детстве, в эру мела.
лицом в природины дары
уткнись, чтоб время онемело.

вдыхай альпийские луга
в соцветьях скромных карачая
и про себя молись богам,
у ног их облака встречая.

не отдыхает серпантин —
ведет паломников и праздных
среди отрогов и скотин,
пасущих этот день как праздник,

вернуть который смеет дождь,
листву и волосы сплетая,
когда босой в ручей войдешь
и обожжет вода святая.


3. джанкой,1986

В перестроечном Джанкое гул винтов не беспокоил —
по чужим краям и весям разметало лётный полк.
Кто в анголе, кто в ханое, кто в баграме — храме крови,
с фронта — в госпиталь на месяц,
кто — к чужой жене под бок.

В городке цветут левкои, молодухи глазки строят,
в майском воздухе такое…бродит…ноги б унести!
Мы в «бостоне» спецпокроя, молодые оба-двое,
на порог: «Презент от Коли! Ваш комэск просил зайти.»

Распахнула дверь дивчина, двадцать с хвостиком и косы.
В тесной комнате мальчонка молча дулся на горшке.
С другом мнёмся благочинно, хором, в лад — на все вопросы:
жив-здоров, летает, любит, вот — гостинцы в вещмешке.

И ни словом, что в Куито борт сажал горящий дважды,
что стреляют суки в спину, вышел в город — и мишень,
что без рук её нирваны, женских ласк в полночной жажде,
огрубел совсем мужчина за сто дней зарубежей.

Собрала на стол хозяйка, так и быть, на миг присели,
по одной — за командира, чтоб вернулся — по второй.
Друг толкает в бок: давай-ка отползать — слегка косея,
жадным взглядом пригвоздила, грудью к другу: ну, герой!
Пышет жаром, кожа сливки, под халатиком ни нитки,
глаз бездонные озёра, загляни — и не всплывёшь.
Тихо пятимся от лиха: жди, терпи, вернётся скоро.
Шмыг за дверь, и стыдный липкий пот — под вешний
здешний дождь.

Крым и рым в пустынном холле, водки взяв на эскадрилью,
пышных горничных спровадив, не до танцев по кустам,
в клубах дыма сами-двое потихоньку молча пили.
Плыл закат над лётным полем , где-то наш Колян взлетал…

Через год, под кровлей новой их малой качает люльку,
в доме лад, карьера в гору, счастлив, бодр — желать чего?
А …ещё спустя немного громом весть,
что борт Миколы
в облаках
не разминулся с «ИЛом» друга своего…


фонарь

алексу бамбино

когда по пяткам колется роса
поверь не страшно столько магазинов
споют за не пришедших муэдзинов
и вся

когда из рампы падают тюки
похожие на на ваню или влада
и в руды пальцам теплится прохлада
реки

когда ты заворачиваешь все
от дшб доставшееся в куртку
и виновато прикурив окурку
пасешь

как медленно вздыхают пацаны
горячие в холодном небе цинка
пойди и спой и закатай резинку
в штаны


deja eu

ещё не вписано греховно над болью будущей и над
витым плющом у изголовья в спокойный холод колоннад
предчувствие отлитым в титул в заглавие в строку в абзац
уже однажды мудрым титом навечно втоптанное в плац
и галлом вбитое в арену как в измождённую постель
едва остывшую от плена живых в изнеможенье тел
пока уста катают слова заряд прицеленный в века
ужели эхом грохнет снова в других невыцветших висках
короткий с запахом и цветом как выдох как прощальный вдох
в кровь перемешанный рассветом распятый в звуках парадокс
?


вид на песочницу с балкона

п.о.

строкой несодранного лыка загонит страсть — куда макар
телятину на выпас выгнал, чтоб соки нагулял товар.
потом рвануть в сердцах рубаху: мол, на миру, и …хули там!
с собой проигранную драку — продать за корку и сто грамм…

безумна — так же, как красива. переоценена как блядь,
газель под львиной ласки гривой сломает сданную кровать.
в аренде страха, в смете страсти — обман обменян на уют.
опровергая час пятнадцать ложь про одиннадцать минут,
напрасно ищет энтропию в лоскутьях порванного сна.
какие ей стихи! какие?.. когда она — уже больна.
не умолкает плач в овинах, ждёт харакири до утра.
хоть принеси себя с повинной, хоть харей грешной —
в харе-рам. хоть в храме полируй, исшаркав истоптанный
пороком пол — за то, что он тебя — как трактор, а прежний
твой — как ледокол…за то, что ты к его надрыву —
как к книжной полке, как на сэйл. и нежно подтолкнув к обрыву,
шепнула : — на хер мне сэнсей!..

— пластай себя в слова и в строчки! жизнь продолжается, мон шер.
меня давно лолитит в дочки к себе крутой холёный herr.
ты гений, ты любовник пылкий, ты имя на десятки лет.
но…мы допьём мерло бутылку, и — выйдем вон, как нас и нет.


мерное пространство

на четвёртой странице
исписанного блокнота
живут адреса в никуда,
вычеркнутые на время.
помню каждого адресата
наощупь — по рукам,
на слух — по шагам и булькам.
написал бы — да не ответят.

весна занимает мысли
невыращенным урожаем.
следом за смертью сугробов
растут животы у женщин.
выполоскано небо
прищурами ожиданий,
кому ещё не леталось —
и те полетят, непременно.

мой друг себя собирает
из пустоты и пробоин.
злостью разбавит тоник —
и мертвецки трезвеет.
ему нашептало небо,
ему начертили звёзды,
ему отмерено страсти —
больше чем на три жизни.

вот,девочка,ей двенадцать —
благословенный возраст
игр и гармонии с миром.
вопросы не трогают лик её
оторопью сомнений,
складками откровенного,
неотвратимостью шага
из прелести в красоту.

а маме пора на родину,
где этот уральский говор
понятен ветрам и соснам
и старенькому двору.
где мало её подружек,
где много моих ровесников,
где внуки их одноклассниц
делают первый шаг.

и всё-таки она вертится —
куда бы мы не летали,
в каждой контрольной точке
известен наш позывной.
когда приходят сезоны,
когда рождаются дети,
когда кто-то нас покидает —
он тихо звенит. вот так…


СУГРОБОВ МЕДЛЕННАЯ СМЕРТЬ

покурим вместе что-нибудь?
и. зайцев, летчик-инструктор.- 14
во тьме ночей и грязных зрений
тюрьме да спячке до весны
просматривать без дум и прений
порнографические сны

по прошлой каше полной ложкой
пройтись в запутанную вязь
пот иногда поймав алешкой
а иногда другим струясь

запалишь набок инвективы
навек развешенных гвоздей
там бог над спиленною сливой
воздел и ты давай воздей

воздай воздуй скажи что не был
не рвал и не о чем тереть
кури в сапог придумав небу
сугробов медленную смерть


сказка-быль

Флоты из щепок отряжая в путь, в веснушках, в брызгах луж щемящей гаммы, и целый мир бурлил под сапогами, и сказка былью делалась чуть-чуть. Мы верили, склоняясь над ручьём, набив в бутылки мокрого карбида, что гулливер не может быть убитым и битых стекол лёд нам нипочем.
И раньше зацветали вербы в мае, и герды засыпали с букварями, и королева, распрощавшись с каем, не каялась, стекая навсегда. За нами подрастали города, отцовских труб чадил трехсменный дым, и чада покидали детсады, сажая саженцы, ещё себе по росту, и жизни азбука пока давалось просто.
Крадя горох соседский вчетвером, завис один, сбегая, на заборе,
вдруг сильвер одноногий дядя боря с пучком крапивы точно майский гром. А в десять раскурили бармалея, сухой полыни завернув с махрой, и сопли злости вытерев игрой, в лапту друг друга гнали, не жалея.Съезжая прочь от крыс, сожгли барак, ещё не прочитав о гае фоксе — век коммуналок выдал ордера в панельные двухкомнатные боксы. И боксу мы учились всем двором, где каждый был али, но бил и пяткой, и золушки соседские украдкой кровь вытирали стираным бельём. У всех подъездов перезвон гитар, под сумерки блатные серенады неслись, и целовались мы как надо, за лавочкой, в тени взрослевших пар. И четверо дрались за одного и не боялись спрятанных кастетов, и волосы не стригли, хоть за это с уроков завуч гнал — уж нет его…
Нам и без колбасы хватало яств — картошка на костре, уха с улова. И твёрже кулака ценилось слово, но только смертный враг списать не даст. И первый наш «агдам» замёрз в сугробе, оставшись в старом семьдесят шестом, но сказка продолжалась и потом — пушок усов и выросли девчата, и в лес мы скопом шли, но трав примятых с подругой не открыли никому, и в лыжной колее по одному всё чаще отрывались друг от друга. Прощальный школьный бал, поход в рассвет, наутро разобрала жизнь по весям, и как-то оказалось: были вместе — глядь, те далече, а иных уж нет…Вдруг наши вербы нас переросли, и мелкие ручьи собрались в реки, лишь точками на профиле земли великие остались человеки.

Но… стоя меж ботфортов Tour Effel, как лилипут среди таких же точно, я ощутил, что здесь со мной заочно, всё тот же вместе празднуя апрель, все гулливеры детства моего.
В другой стране, не более того…


11156187_861572800574631_49568038338639851_nткань

名) レナ, 女子名; ロシアを流れる川

бисер рассыпать, пока им не вышит святой,
пальцы не колет игла, пусто небо сатина,
свой не нарушил обет и женился на той,
а не на этой, скотина!

чистого ангела рядом вот-вот оживлю.
будет с ним петь, пока пьется, терпеть до эрзаца.
пусть его крыльями машет — потом отлюблю —
ради такого мерзавца

павел наш труд освятит, петр простит в небесах,
тихий андрей на воде пятки молча намочит.
бисера столько, что им порассыпалась вся.
в каждой пропущенной ночи.


огонь

судьбой как спичкой
чиркнешь по судьбе
мгновенно вспыхнув
сладкий запах серы
и дерево
сгоревшее в тебе
уносит дым
в чужие атмосферы

другой судьбе
на память божий дар
от пламени рубец
на самом гладком
за миг опустошения
всегда
саднит
невозгораемым остатком


саван ляжет

день в сугробы прячет тени мимо улочек и стен
забрести в снегах как в теме утопая до колен
лишь шарфы и рукавицы да небесных кукуруз
хлопья падают на лица и хрупка и ломка грусть
под нетвёрдыми шагами оплывает в фиолет
цвет одной ослепшей гаммы между не было и нет
залепил глаза застыла кровь в руке взведён курок
хрустнет ветка было-было и тригорского порог
соскользнувший до макушки и замёрзшая река
человек сползает с мушки бледный чёрный как строка…


***
когда гортанью хлещут лишние крови,
выжив – не выжив, хоть превратившись в пьянь,
не вызывай на святки вымершие любови,
всех этих ин и янь.
когда не там и не та позовет могила,
вспомни не парафраз с креста:
только одна любила за все, что было,
да и она не так.


***
кошки женятся на крыше,
наплевав на мартобри.
спят, зерна объевшись, мыши.
урожай — огнём гори!
пыль уснула на гитаре.
десять лет как спит певец,
и его подруге Саре
сон приснился наконец.
что на кафедре работа
стала легче во сто крат:
в летаргии все литоты,
и гиперболы храпят.
дремлет древний амфибрахий,
злой анапест в спячку впал,
ямб послал хорея на хер,
потянулся и упал.
у доски сморило моры
и синекдоху в дохе,
стайка троп легла за хоры
и сопит на выдохе.
возле выхода кемарит
пожилой зооморфизм.
дрыхнет толстый комментарий.
сноске сносит гипофиз.
в плен забрал метонимию
преисполненный морфей,
и эпитеты немея
укачались в люльках фей.
дактиль, вмиг сомкнувший веки,
с аллегорией затих,
и …студенты-человеки
спят вповалку возле них.
а над этим сонным царством
лишь один профессор Пэ
всё бубнит себе в пространство
гипнотемы НЛП:
о чернильнице-науке,
об искусстве стать пером,
о таланте и о скуке,
круге первом и втором,
о проблемах перевода,
семантических рядах.
тридцать ровно и три года
он читает, жизнь отдав,
краткий курс соблазнов ада —
как владеть природой слов,
скрыв, что лучшему награда —
нищета и часослов…

вечны мёртвые поэты
слава их переживёт…
кошки слезли с крыш к рассвету,
отлюбив за это год.


***
когда умрут нечаянно дожди
в словах из обалденного цирроза
и воткнутая нафиг в небо роза
очередному скажет подожди

накинь филд-джэкет ватник свой надень
кури от междометия до точки
не каждому прописаны заточки
и завтра у кого-то новый деньф


***
сириус это звезда
вштырились раз в никуда
и когда на небе всем все по-другому
за последний твой кофе
и жизнь лебеда
суррогат свой последний отдам
будь хлопочущим да
только нам бы туда
иногда
по сквозному перрону


летнее Х-пятое
с. че

лето распито выжат венозный сок
мятая сладость выдохнута из рёбер
кончилась третья пачка звук пересох
спас сохрани три жизни с одной в утробе

катится склоном выжженым колобок
плавает щепкой мышью летает мимо
робок закат рассвета немногим бог
вынес в себе из грейт-иерусалима

выпал язык язычника жжёт щепоть
слеп истукан отмеривая наощупь
крови или воды заалкает плоть
тени свои утаптывающая в площадь


‘efore London Town

не в этот день уже точить ножи
по альфе из негаданных квадрантов
нам некогда пропели из вагантов
над пьяной лужей звезды заложив

ползет по телу грязная весна
весь космос отделяется от тела
я сделаю все так как ты хотела
над е две точки дальше твердый знак

и заточу кухонные ножи
после 39 сигареты
а чтобы не писал тебя об это
на мегафон мне стольник
положи


подражая ферлингетти

памяти и.к.

садовник нашего соседа
четырехглазый дядя вася
был в прошлой жизни как матросов
а может жанкой орлеанской

сейчас он здесь развел розарий
при попустительстве хозяйки
ее мужчин и тамплиеров
и поливает поливает

все эти восемьдесят акров
российского нечерноземья
в которых след ноги и ступы
канадой-грином зарастают

как у него культя однажды
образовавшись из-за мудрых
лет десять гнавших от крапивы
от матерей и девок в соках

до точки за новембер-оскар
на перевалы и заставы
где так же ноги отрывают
и головы и меж ногами

вот повезло одной ногою
со всеми сразу рассчитался
налоги платит и подружке
еще хватает на сережек

дожил до внуков поливая
канаду-грин за грин в рублевках
я ни хрена не понимаю
я ни черта не понимаю

 

 

Recommended articles