Александр Кузьменков — Путешествие из точки A в точку G (Тугое декольте современной паралитературки).
Давно говорю: эротика – верный индикатор писательской квалификации. Предлагаю совершить горячий тур из точки А в точку G: вас ждет, по слову Эдуарда Тополя, «Ниагара экстаза». Ибо мастера культуры заготовили публике вагон и маленькую тележку открытий чудных. Слабонервных и детей заранее просим покинуть помещение.
Вот вам подарок Марии Ануфриевой: «широкая кровать в форме бизе» («Карниз», журнальный вариант). Маэстро, вы поняли? – урежьте «Тореадора», ср-рочно! На этом сексодроме сейчас разыграется такая карменская коррида, что просто das ist fantastisch!
Для начала оценим эротические туалеты героинь. Кружевные чулочки-трусики? – fi donc, mauvais ton. Оставим гламурные банальности Барбаре Картленд и Эммануэль Арсан, а у советских собственная гордость. Они сочинят свежо и нервно, за гранью человеческого разумения.
Захар Прилепин: «Галя сидела в гимнастерке и больше без всего» («Обитель»). Евгений Николаевич, может, все-таки, без ничего? Но это далеко не высший пилотаж рядом с Алисой Ганиевой: «Красавица прима надевает тугое декольте» («Оскорбленные чувства»).
Вот так. В одном декольте и больше без всего.
Но ближе к телу, как говорил Мопассан – снимем с барышень тугое декольте. Вдрызг разочарованный Бродский, было дело, ворчал: мол, красавице платье задрав, не найдешь там новые дивные дивы. Не тем путем шел стихотворец, ох, не тем. Надо было не подолы девкам заворачивать, а читать новейшую литературу: откроются такие дивы, что прямиком на холст к Дали или Магритту.
Наименьший моральный вред читателю причинит Сергей Соколкин: «Выпуклое и впуклое, где надо тело» («Руsкая чурка»). Впрочем, и он способен озадачить всерьез и надолго: «Треугольный притягательно гладкий лобок» («Руsкая чурка»). Треугольный, значит. Для чего было подчеркивать данную природой форму? – подозреваю, автору и квадратные попадались. Как минимум. Жаль, не успел рассказать: умер.
Ничего, другие и не то видали. Сегодня и ежедневно на манеже цирк уродов! Да еще какой, на зависть Барнуму.
Сергей Шаргунов: «Сырая волосятина под животом и белая икра правой ноги с жирной родинкой были у нее там, под плащом и прочими огородными штанами» («Малыш наказан»), – Сергей Александрович, а где все остальное?
Денис Гуцко: «Ее хлипкая, с детскую ладошку грудь качнулась у него перед глазами» («Бета-самец», журнальный вариант), – это, простите, как? С детский кулачок – я бы еще понял. И неизбежный вопрос: способны ли качнуться мизерные прелести?
У Прилепина все с точностью до наоборот: «С третьей попытки расстегивался лифчик, выпадали огромные, ослепительные грудки» («Патологии»). Диминутив не слишком вяжется с гаубичным калибром, но кого это волнует? А дальше еще чудесатее: «С потемневшими от возбуждения сосками, похожими на полюса спелого арбуза», – виноват, не понял: один с хвостиком, другой без?
И снова анатомические курьезы от Прилепина: «Грудки ее колыхались молочно, малые, по-детски мягкие и почти без сосков – только с розовыми полукружиями» («Санькя»), – какой любопытный феномен: полукруглые соски, хоть сейчас в спирт да в Кунсткамеру.
Александр Мелихов: «Он нежно гладил ее по бледным, с голубыми прожилками грудкам с перламутровыми сосками» («Заземление»), – всего-то перламутровыми? Что ж так слабо, Александр Мотелевич? Ведь есть еще в ассортименте синие, зеленые, в полоску и в горошек, – вся палитра была к вашим услугам, а вы выбрали самый скромный вариант.
Покончив со вторичными половыми признаками, перейдем к первичным. Само собой, монстры с перламутровыми пуго… простите, сосками, – они повсеместно монстры. Сейчас сами убедитесь. Наши бабы лучше «АББы»!
Кирилл Рябов: «Ночнушка всколыхнулась, и я мельком увидел краешек ее вагины» («777»). Ночнушка с <censored> – дерзкий образ сделает честь любому сюрреалисту. Да, и насчет краешка вагины – у пациентки выпадение влагалища?
Впрочем, prolapsus, как выясняется, – распространенная по нашим временам патология. Анна Козлова: «Мимо вывернутых, словно влагалища, витрин бутиков» («Люди с чистой совестью»).
Эка невидаль выпадение. Бывает. Самодельным гинекологам в любом случае далеко до романов Эдуарда Тополя, где сплошь маяковская езда в незнаемое и хармсова новая анатомия: «Еще не до конца раздвинутые хрящики ее щели» («Россия в постели»); «У Любки сдвигались нижние гланды» («Элианна, подарок Бога»). Открытия тянут самое малое на публикацию в журнале «Акушерство и гинекология». Я спросил у Тополя, откуда хрящи и гланды в причинном месте. Тополь отвечал мне, качая головой: «Я пишу не для пуритан, а для взрослых людей, у которых есть сексуальный опыт, и, возможно, немалый» («18+, или Последний аргумент»). Самонадеянное, на мой взгляд, заявление: топорная работа способна заинтересовать лишь дремучего пуританина с полным отсутствием опыта.
Но что мы все вокруг да около? Тело – в дело! Программу продолжает термоядерная «Кама с вечера» – килотонн этак 20 в тротиловом эквиваленте.
Начать, по традиции, придется с вполне безобидной материи, с поцелуев. Шейх ан-Нафзави описал четыре их вида, Ватсьяяна Малланага – около полутора десятков. Дилетанты они, вот что я вам скажу. Читайте отечественного производителя, не то узнаете.
Сергей Шаргунов: «Бензиновый поцелуй» («1993»).
Шамиль Идиатуллин: «Поцелуй затянулся и заиграл различными красками, которыми маляры нахалтурили на втором этаже» («Город Брежнев»).
Лили Рокс: «Он так увлекся, что прокусил мне нёбо» («Коронавирус»). Нёбо? Тут и сел старик. И, как изящно выразилась авторесса, пребывает в абстракции.
На очереди любовные игры. Не советую обращаться за консультацией к Ирине Левенталь – у нее на редкость однообразный пэтэушный репертуар: «стал мять грудь, спину, бока и попу», «слегка прихватывал и мял грудь», «стал больно мять грудь и живот», «запускает руки под футболку и мнет грудь», «запускает руки мне под пальто, мнет мою задницу» («Мой секс»). К месту будет девиз владельцев автохлама: мятая, зато… э-э… ладно, рифму и без меня знаете.
Прочие не в пример более изобретательны.
Денис Гуцко: «Соски затвердели у него на глазах» («Бета-самец», журнальный вариант). Нестандартно, смело, изысканно – титьками в глаза. Рокко Сиффреди записывается на мастер-класс.
Александр Мелихов: «Егор, выглядывая во внутренний двор, с кем-то переругивался по мобильнику, держа за задницу выглядывающую туда же секретутку… Его пятерня была довольно глубоко погружена в надутую округлость» («Свидание с Квазимодо»). Погружена, значит. И довольно глубоко, ага. Неужто «немая утка» Ларса фон Триера? Александр Мотелевич, экий вы проказник! А секретутка при этом ухитрилась в собственную задницу заглянуть? Права была критикесса Вера Калмыкова: приключения языка у Мелихова по степени увлекательности соперничают с приключениями героев.
Время потолковать… э-э… как деликатно выразился Ватсьяяна Малланага, о способах возлежания. Вот тут глаз категорически не отдыхает. Отчего-то у наших прозаиков в активном эротическом словаре преобладает глагол «трахаться». Левентальский «Мой секс» – 65 употреблений во всех словоформах. Козловское «Открытие удочки» – 60 употреблений, «Все, что вы хотели, но боялись поджечь» – 32, «F20» – 14.
Правда, есть еще скверного качества эвфемизмы, – и лучше бы их не было. Александр Мелихов: «Его петушище чуть не свернул себе поясницу, тщетно пытаясь пробиться в родной курятник» («Заземление»).
Хотя и на тоскливом безрыбье есть чему порадоваться. Мария Ануфриева дополнила «Кама Сутру» 65-й позой: «– Ты ее любишь? – спросил компьютерщик, лежа на спине. Ия выскользнула из-под него, свела уже привыкшие быть раздвинутыми бедра» («Карниз», журнальный вариант). На фиг лесбийские частности, присмотритесь к главному: он, стало быть, на спине, а она… В общем, не пытайтесь повторить, работал профессионал.
Простите за автоцитату, но с эротикой у нас все в точности по Винни-Пуху: секс – это самый чудесный предмет, если он есть, то его сразу нет. Убит бездарным исполнением. В результате читателям гарантирована тяжелая эректильная дисфункция, а читательницам – железобетонная фригидность.
Лучше пожалей мой половой рефлекис – не пиши про любовь, не пиши про секис!