Александр Бабушкин — Голос Америки
Сергею Юрьенену с огромной благодарностью за труд души
https://ru.wikipedia.org/wiki/Юрьенен,_Сергей_Сергеевич
Изначально собирался обозвать эпитафию своей книжной истории — «Гудбай, Америка». Но зачем повторять, давно ставшее нарицательным? А уж после второго «Брата» и подавно. А тут еще и многослойность почти биографическая. Одно дело, нескрываемое позднесоветское благоговение пред любым обладателем импортной шмотки с лейблом «Made in USA», и совсем другое – вековой исход за Большую лужу литкумиров, коих эшелоны. И когда через десять лет после публикации Фукуямой «Конца истории» в цветущем граде на холме друг Бродского, Игорь Ефимов, напишет «Закат Америки в XXI веке», а за пять лет до смерти развернет её в фундаментальное эссе «Закат Америки»
https://finbahn.com/игорь-ефимов-закат-америки/
— это зазвучит совсем по-другому, нежели обреченное бутусовское «Последнее письмо» («Гудбай, Америка») в 1985-ом году.
В октябре 2013-го в Канаде от тоски и безысходности лопнет сердце однокашки, вполне себе успешного в новой России бывшего спортсмена и тренера по горным лыжам, за каким-то хуем рванувшего на новую родину Саши Соколова, о существовании которого он никогда не слышал. Я напишу об этом рассказ «Канада, не пахнущая смолой»
http://alexandrbabushkin.ru/?p=1862
За год до этого в Нью-Йорке в издательстве Сергея Юрьенена выйдет моя первая книжка. Я буду пускать пузыри из носа до 2019-го, пока Сергей не издаст в своём Franc Tireur практически всё, что я накропал с еще советских восьмидесятых. Это будет очень странная и практически мазохистская история, помятуя о том, что цена печати и доставки книг из-за бугра совершенно убийственна для России. Но желание быть изданным официально да еще под крылом ученика Юрия Казакова перевешивало всю заведомую обреченность этого предприятия. Имея лишь случайную возможность публиковаться на родине, хватался за любую импортную соломинку… Что-то опубликовал «Новый берег» в Копенгагене. И, слава те оспади, практически всё вышло в «Семи искусствах» Евгения Берковича в Ганновере.
Летом 2021-го смертельно заболеет и сляжет мама. Врачи умоют руки, отпустив ей считанные дни. В состоянии шока я посвящу ей прощальный рассказ, фактически эпитафию,
http://alexandrbabushkin.ru/?s=Маменькин+сынок
и в слезах и соплях попрошу Сергея издать последнюю книгу — её памяти. Он тотчас откликнется с обещанием — всенепременно… Мама будет умирать страшно. Год какого-то инфернального кошмара на фоне вспыхнувшей мировой войны. Зарубкой останется дневник, который я вел весь этот страшный год:
https://finbahn.com/хроника-хождение-по-мукам/
После маминого ухода летом 22-го я загремлю в сумасшедший дом. В каком-то рефлексивном бреду пролетят осень и зима. Весной после дикого алкогольного штопора я напишу Сергею последнее письмо, ответа на которое уже не будет, и лишь ноющей рефлексией на неимоверную случайность и парадоксальность моей американской истории и её неизбежный финал останутся написанные десять лет тому по совершенно иному поводу горькие строчки:
***
направо где возгласы браво
налево где крики ура
по парку проёбаной славы
бредут полунет полуда
рассеянно ясный кенжеев
не верящий в бога цветков
рассею уехав посеяв
засеяв шеренгами слов
пронзительно больно и пусто
и с ними никак и без них
и письменно режет и устно
мучительный лосевский стих
и льются хореи и ямбы
осенние слезы в тетрадь
и смерти строчат дифирамбы
и с ужасом лезут в кровать
за веру неверия в веру
взмывают дурные кресты
по серому пишется серой
чтоб к серости все низвести
и бьются и рвутся поэты
про это ему и про то
привет мы давно тут с приветом
ах дайте мне зонт и пальто
я в темень сознания юркну
и пропадом все пропади
пойду доживать полудурком
раз нет ничего впереди
