Александр Аронов — «Если у вас нету тёти»
Аронов
Александр Яковлевич
(1934, Москва — 2001, Москва) — поэт, журналист.
Окончил МГПИ (1956) и аспирантуру Ин-та худ. воспитания при АПН РСФСР. Работал школьным учителем в Подмосковье и в Москве, занимался мат. лингвистикой в ЦЭМИ АН СССР. Более 30 лет был обозревателем газ. «Московский комсомолец».
Автор кн. стихов: Островок безопасности. М.. “Сов. писатель”, 1987; Тексты. М., «Книжная палата», 1989 (предисловие С.Чупринина); Первая жизнь. М., “Правда”, 1989. Печатает стихи в газ. “Московский комсомолец”, в ж-лах: “Огонек” (1988, № 32), “Знамя” (1997, № 3). На стихотворение А. Аронова «Песня о собаке» композитор М. Таривердиев написал песню, звучащую в фильме «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» («Если у вас нету тёти»). Другое известное стихотворение, также ставшее песней — «Остановиться, оглянуться…» Александр Аронов сыграл эпизодическую роль (холостяк) в фильме «Похороны Сталина» (1991).
Член СП Москвы (1991).
Если у вас нету тети
слова Ал. Аронова, музыка М. Таривердиева
Если у вас нет собаки,
Ее не отравит сосед,
И с другом не будет драки,
Если у вас, если у вас, если у вас друга нет,
Друга нет.
Припев:
Оркестр гремит басами,
Трубач выдувает медь.
Думайте сами, решайте сами —
Иметь или не иметь,
Иметь или не иметь.
Если у вас нету дома,
Пожары ему не страшны,
И жена не уйдет к другому,
Если у вас, если у вас, если у вас нет жены,
Нету жены.
Припев.
Если у вас нету тети —
То вам ее не потерять,
И, если вы не живете,
То вам и не, то вам и не, то вам и не умирать,
Не умирать.
Припев.
***
Посредине дня
Мне могилу выроют.
А потом меня
Реабилитируют.
Спляшут на костях,
Бабу изнасилуют,
А потом — простят,
А потом — помилуют.
Скажут: срок ваш весь,
Что-нибудь подарят…
Может быть, и здесь
Кто-нибудь ударит.
Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность:
Что у нас за чем.
19?? (впервые опубликовано в парижском журнале «Синтаксис», после чего вызов в КГБ, опала и статус невыездного)
Хайфа. Лагерь для переселенцев
О чем ты там, польская, плачешь еврейка,
В приюте, под пальмой, где стол и скамейка,
Дареный букварь и очки, и оправа,
И буквы, в тетрадку входящие справа?
Студентик, учитель, пан будущий ребе
Так громко толкует о хляби и хлебе,
О том, как скиталась ты в странах нежарких
Две тысячи трудных и семьдесят жалких.
Прошло две войны. Унесло два семейства.
Каникулы. Кончились оба семестра.
Ты выучишь иврит и столько увидишь,
Забудешь и польский, и нищий свой идиш,
И ешь ты, и пьешь, и ни гроша не платишь,
Читаешь и пишешь – и что же ты плачешь?
По мебели, на шести метрах в избытке,
По старой соседке, антисемитке.
1985
***
Ни на кого нельзя смотреть снаружи —
Единственный закон земли Мальбек.
Базар, толпа, случайный человек —
Ни ты ему, ни он тебе не нужен.
На тамошних калек и не калек
Поднять глаза — нет оскорбленья хуже.
Ты кто, чтобы оценивать людей
И подвергаться их оценке темной?
Согни свой взгляд, ленивый и нескромный,
Подсмотренным не хвастай, а владей.
Есть где нам разойтись меж площадей,
На местности пустынной и огромной.
Горбатый только третий год горбат,
Красавица сегодня лишь красива,
Они идут, вперед или назад,
Их останавливать — несправедливо.
Один индюк чужому взгляду рад,
Да он и без тебя живет счастливо.
И оборванец — кандидат в цари,
И мудреца не украшает старость.
Вот если ты готов, что б с ним ни сталось,
Приблизиться к нему, понять хоть малость,
Каким себя он видит изнутри, —
Тогда обид не нанесешь. Смотри.
1985
Гетто. 1943 год
Когда горело гетто,
Когда горело гетто,
Варшава изумлялась
Четыре дня подряд.
И было столько треска,
И было столько света,
И люди говорили:
— Клопы горят.
А через четверть века
Два мудрых человека
Сидели за бутылкой
Хорошего вина,
И говорил мне Януш,
Мыслитель и коллега:
— У русских перед Польшей
Есть своя вина.
Зачем вы в 45-м
Стояли перед Вислой?
Варшава погибает!
Кто даст ей жить?
А я ему: — Сначала
Силенок было мало,
И выходило, с помощью
Нельзя спешить.
— Варшавское восстание
Подавлено и смято,
Варшавское восстание
Потоплено в крови.
Пусть лучше я погибну,
Чем дам погибнуть брату, —
С отличной дрожью в голосе
Сказал мой визави.
А я ему на это:
— Когда горело гетто,
Когда горело гетто
Четыре дня подряд,
И было столько треска,
И было столько света,
И все вы говорили:
«Клопы горят».
1991
Тебе лично
Если б ты на этом свете
Был один подвластен смерти,
А другие, то есть мы,
Жить все время оставались,
Тут ни с чем не расставались,
Избежав предвечной тьмы, —
Как бы мы тебя любили!
Что попросишь, раздобыли.
Сострадая и скорбя,
Начиная сразу с детства,
Не могли б мы наглядеться,
Наглядеться на тебя!
…Но ведь так и происходит:
Человек один проходит,
Мы, другие, — это род,
Род ведет свою дорогу,
И пока что, слава богу,
Он живет, живет, живет.
Так что в полночи и в полдни
Понимай, и знай, и помни:
Ты у нас любимый гость.
Все тебе — привет и ласка.
Остальное — только маска:
Равнодушье, скука, злость
1991
***
Остановиться, оглянуться,
Внезапно вдруг на вираже,
На том случайном этаже,
Где нам доводится проснуться,
Ботинком по снегу скребя,
Остановиться, оглянуться,
Увидеть день, дома, себя,
И тихо-тихо улыбнуться.
Ведь уходя, чтоб не вернуться,
Не я ль хотел переиграть:
Остановиться, оглянуться,
И никогда не умирать…
1993
(юношеское)
Вот рвешься ты, единственная нить.
Мне без тебя не вынести, конечно.
Как эти две звезды соединить —
Пятиконечную с шестиконечной?
Две боли. Два призванья. Жизнь идет,
И это все становится неважным.
Жиды и коммунисты, шаг вперед!
Я выхожу. В меня стреляют дважды.
19??
***
Досматривать кино не очень хочется.
И я не знаю, стану или нет.
Давно понятно, чем все это кончится,
И денег мне не жалко на билет.
А в зале нашем тесном стулья заняты.
Я сам себе шепчу из темноты:
— Сидят же люди, знают все что знаешь ты,
А раз они глядят, гляди и ты.
Отсюда ведь не выберешься, кроме как
Других толкая, близких – побольней.
Там про любовь прошло, теперь там хроника –
Немало любопытного и в ней.
Кто победит в Америке на выборах?
В хоккей кому взять кубок суждено?
Смотри кино, какое есть, сиди, дурак,
Второго не покажут все равно.
1993
Кьеркегор и Бог
Кьеркегор говорит: — Бога нет!
Это очень обидело Бога.
— Ну, пошло, надоело, привет!
Это как это так — меня нет?
Докажи! Но, пожалуйста, строго.
Кьеркегор говорит: — Посмотрю,
Для начала задачку подкину.
Ты верни-ка мне Ольсен Регину,
Молодую невесту мою.
А вокруг все народы стоят,
Возле Господа и Кьеркегора,
И следят за течением спора,
Затаивши дыханье следят.
Напрягает все силы Господь,
Тьму проблем на ходу разрешает
И без времени падшую плоть
Поднимает со дна, воскрешает.
Рукоплещут насельники кущ,
Нет у свиты небесной вопросов:
— Видишь, наш Господин всемогущ!
Значит, Бог он, ты видишь, философ
Смотрят люди с деревьев и с гор,
С перекрестка и с крыши вокзала…
— Но еще, — говорит Кьеркегор, —
Нам Регина свое не сказала.
Тут Регина, восстав среди дня,
Потянулась, в томленье ли, в неге ль:
— Если вы воскресили меня,
Где же муж мой, где добрый мой Шлегель?
— Так-так-так, ты меня обманул, —
Кьеркегор констатирует сухо. —
Ты не Бог. Это все показуха.
Воскресив, ты ее не вернул!
Бог опять поднапрягся в тиши.
Он на лбу собирает морщины
И у женщины той из души
Изымает он облик мужчины.
— Где была я, мой друг, до сих пор?
Как жила без тебя — неизвестно.
Кьеркегор, это ты, Кьеркегор? —
Говорит Кьеркегору невеста.
И притихли народы вокруг.
Человечество пот отирает.
Овладел им ужасный испуг:
Неужели мудрец проиграет?
Кьеркегор говорит:
— Болтовня.
Это снова не хлеб, а мякина.
Если любит Регина меня —
То какая же это Регина?
И вздохнули народы. В свой срок
Их война или труд призывает.
И печально задумался Бог:
«Да, пожалуй, меня не бывает».
1982
***
Когда мы уточним язык
И камень назовём, как надо,
Он сам расскажет, как возник,
В чем цель его и где награда
Когда звезде подыщем мы
Её единственное имя –
Она, с планетами своими,
Шагнет из немоты и тьмы.
Тогда не удивитесь вы,
Что детский лепет у травы,
Застенчив город, тих завод,
А птицы хрипнут от забот.
Приблизится, что вдалеке.
Слабейшее – восторжествует.
Молчания не существует
На настоящем языке.
1982
Чистопрудный вальс
Развернется трамвай или, можно считать,
Все вокруг развернет.
И отпрянет от стекол примет нищета —
Этот снег, этот лед,
Промелькнут апельсины
в усталой руке,
А на том вираже
Тонкий девочкин шарф
на наклонном катке,
Улетевший уже.
Вся картинка, что названа этой зимой,
Так ясна, так резка —
И присевший щенок,
и мгновенной семьей
Пять мужчин у ларька.
Снег висит между темных
дневных фонарей
И гляжу, не пойму —
Надо что-то о жизни
запомнить скорей —
Почему, почему?..
1978
Пророк
Он жил без хлеба и пощады.
Но, в наше заходя село,
Встречал он, как само тепло,
Улыбки добрые и взгляды,
И много легче время шло,
А мы и вправду были рады –
Но вот зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,
И много легче время шло,
Улыбки добрые и взгляды
Встречал он, как само тепло,
Но в наше заходя село,
Он жил без хлеба и пощады
1987
***
Почти нигде меня и не осталось.
Там кончился, там выбыл, там забыт.
Весь город одолел мою усталость,
И только эта комната болит.
Диван и стол еще устали очень,
Двум полкам с книжками невмоготу.
Спокойной ночи всем, спокойной ночи!
Где этот шнур? Включаем темноту.
……