Милославский
Юрий Георгиевич

Русский прозаик, поэт, историк литературы, публицист.
Родился в 1948 году в Харькове.
Окончил Харьковский университет.
В эмиграции — с 1973 года.
Был корреспондентом «Радио Свобода» на Ближнем Востоке.
Почетный член Айовского Университета (США)
по разряду изящной словесности (1989),
Член American PEN Center.

wiki
facebook

БАЛЛАДА О БЕГЛЕЦЕ

Раисе Андреевне Беляевой

— Вам кого, вам чего?! — она мне говорит.
На руках уж ребёнка держала.
— Мне сказали, что ты был в побеге убит:
Своё счастье с другим я связала.
(Из блатного романса)

Беглец:
— Я в побеге — убит, но по блату воскрес,
Ледяного отведав металла.
Лишь под левым соском, где наколот мой крест,
Прободенная ранка мерцала.

Там, на дальней горе, где у замкнутых врат,
Неопознан в кромешной метели,
За стеной потаённой — кладбищенский сад,
Где мы рядом с тобою сидели, —

Совсекретный объект, где сирени в цвету.
Там на вышках незримых, безсонно —
Сколько лет?! — часовые стоят на посту.
Это наша запретная зона.

Я оттуда бежал, как бегут из тайги,
Обманув неусыпную стражу.
Слава Богу, мертвы и друзья, и враги;
Ни единого слова не скажут.

Прокурор не поймёт, не прознают менты,
Где меня отыскать, и как прежде
Мои руки крепки, только б верила ты
Этой Вере, Любви и Надежде.

Воровайка, хранимая блядской судьбой,
Изнутри озарённая странно,
Ты в те дни и в те ночи являла собой
Нечто вроде стекла из Мурано:

Многоценного нарда прозрачный флакон,
Осенённый лазоревым чадом,
То он мёдом немел, то вскипал молоком,
Золотым сургучом опечатан.

Хоть изменой твоей — до кости я сожжён,
Не сужу, кто из нас виноватей.
Злую память унял я десантным ножом
С именной наборной рукоятью.

От погони — удрал и от смерти — рванул,
От неволи, от лесоповала.
Но с печальной усмешкой следил караул,
Как меня ты в уста целовала.

Я в побеге убит, но вернулся — живой,
А подельники сплошь перебиты.
И за нами, смеясь, наблюдает конвой,
Опершись o могильные плиты.

НА СМЕРТЬ И. А. БРОДСКОГО:
New York underground transportation authority

Скажи мне, кто ты есть, неладный мой сосед:
Бакинский сутенёр? Пекинский побродяга?
Ростовский каннибал? — Ты спишь, ответа нет,
И застит лик тебе газетная бумага.
Усталость — нам от Господа Живаго
Блаженный дар: — кто сатанинский свет
В очах смирит? — кто голову пригнёт
Жестоковыйному? И ты устал — во благо.

Взгляни: вот эфиоп играет на ведре,
а пьяный папуас в обильном серебре
и рваном бархате — ему внимает с плачем.
Вот где б тебе, Поэт, проехаться хоть раз.
Но ты в иную даль, в иной подспудный лаз, —
чистилищным огнём, скользишь, полуохвачен.

https://finbahn.com/юрий-милославский-о-бродском/

ЮЖНО-РУССКИЙ ВАЛЬС

Бог тебя наказал до последних, засечных камней,
Не щадя куполов, что ворованным трачены златом.
Первозванный Рыбарь не побрезговал банькой твоей,
Но тебя — не отмыть ни огнём, ни водою, ни адом.

Всех простят и утешат. Отпустят им вечного сна.
Тем, что Мёртвое море втянуло отравленным илом, –
Всем отмоленным быть. А тебе — не подняться со дна,
Не уснуть, не проснуться, не встать никогда из могилы,

И не быть похоронену. Это ль не грёбаный стыд?
Никого не нашлось твоему воспротивиться тлену.
Только гетман Ивашка на «мерине» чёрном летит —
По дороге обугленной мчится в родную геенну.

Даже он тебя предал. И ты остаёшься — один.
Словно снайпер безглазый прицелом ведёшь по карнизу.
И на тело твоё из оконца мы молча глядим,
Где английскою краскою тронуло ночь из-под низа,

Где каштаны по-русски лопочут, а злой пулемёт
По-хазарски хрипит, издыхая у дальних заборов.
Где в поруганном граде любезная сердцу живёт
И спасает бродячих собак от твоих живодёров.

Стихотворения на случаи

На разговоры о родимой сторонке

                                                        Где эта улица, где этот дом,
                                                        Где эта барышня…

Разве меня тяготит  мертвая верности ноша?
Нет. Надоело терпеть собственный жалобный вой.
Я – никуда не вернусь.  Ты – никуда не вернешься.
Лучше смолчи. Не позорься. И не мотай головой.

– Мы изолгались дотла. Мы закоснели в обмане.
– Ты на меня не серчай, я-то тебя – не виню.
– Ты мой погост – осквернил, речку мою – испоганил.
– Трупы твоих тополей сгнили во мне по корню.

Ночью мешают заснуть звуки притворного плача:
Сердце рыдает и врет, будто готовится в путь.
Барышню звали – не так,  улицу звали – иначе,
Дом был снесен под шумок. Перекрестись – и забудь.

На тревожную ночь в отечестве

Стал я спать безпокойно и плохо.
Снится плеск пересохшей реки,
Снятся строек заброшенных грохот
И заводов умерших гудки, —
Запрещенные при Маленкове,
Чтобы нам не насиловать слух. –

Нет во снах моих плоти и крови
Лишь трусливо мятущийся дух,
Лишь предатель Победы железной,
Переметчик небесных Начал
Суетится во снах, безтелесный,
Мародерствует по мелочам.

Taк ли прежде со мною бывало?
Помолился — и тотчас уснул:
Хоть во чреве китовом вокзала,
Хоть почетный неся караул.

Развенчались державные скрепы,
И во снах моих, – где ни приляг, —
Детсадов обезчещенных лепет
Городов обезточенных лязг.

На 28 января/ 10 февраля 1837 года

Доктор Арндт – подносит йод.
Наташа – морошку,
И в уста ему сует
Золотую ложку.

Задичал весенний сад
Ганнибальской мызы.
…………………………………
В щепоти его зажат
Край Господней ризы.

На пребывание в Санкт-Петербурге

Расскажи мне, мой друг, – что владело тобою во сне?
Это многое значит.
Что встревожило-встретило бедное сердце – извне,
Почему оно плачет?

Извнутри сохраняет, чтоб нам не смущаться двоим,
Плод Едемского древа.
Он теперь затаился под шелковым спудом твоим:
Как положено, – слева.

Если вдруг прикоснуться к нему и шепнуть: «Отрави…»
Он ответит: «Не трогай».
Нам с тобою предложено вместе отведать любви, –
Перед дальней дорогой.

Это стоит усилий? – Да разве я знаю? Молчи,
Притворись иностранкой.
Наше лучшее черное мы надеваем в ночи –
И летим над Фонтанкой!

Где плывут, одурманены дымом заморской травы
Колоннады и своды,
Петербургские звери – крылатые смирные львы
Ниневийской породы.

На 9 Мая: эпитафия  

Громъ побѣды раздавайся,
Веселися, храбрый Россъ!..

Еще немного – и мы здесь никого не застанем
В живых. Но тайну сию велику Единый ведает Бог:
Се, Росс, веселый и храбрый, —  вышед на поле брани,
Принял он бой неравный – и победил. Как мог.

Се Росс – и его победы гром, вдали замирая,
Не оскорбляет слуха соседского, ибо сроки прошли.
Се Росс – и его могила, черная и сырая.
В ее головах – чекушка. В ногах ее – костыли.

А на груди у Росса – медали, медали, медали.
А на плечах у Росса – пара солдатских погон,
Или штаб-офицерских? Майора ему не дали:
Он победил, встряхнулся  — и тотчас же вышел вон.

Теперь его не догонишь. Да если кто и решится,
Да если вдруг и догонишь – то все равно не возьмешь
И не поймешь его, дерзкий:  се – Росс, кавалер и рыцарь.
Стой, где стоишь, злополучный! — Да и решится кто ж

Настичь его, уходяща? Кто возомнит, что достоин
Взойти во смоленское пламя – и выйти на невский лед?
Се – Росс, врагов победитель, христолюбивый воин
Глядит на тебя, потомок, и в морду твою плюет.