Михаил Диев — Ку-ку — Том 2
Диев
Михаил Маратович
1964-2020
Родился в Зарайске Московской области
поэт, журналист, радиоведущий и телеведущий
член Союза писателей Москвы
член Союза журналистов Москвы
действительный член Московского общества испытателей природы
член Русского географического общества
wiki
facebook
стихи Михаила в ФИНБАНЕ
Ку-ку — Том 1
Ку-ку — Том 3
Один, два, три
Как известно, желе нужно есть десертной ложечкой, а не вилкой, тем более, с ножом. Это опасно. Желе пружинит. Для его поедания не годятся острые и колющие предметы. Вот, говорят, что доспехи придумали рыцари. Доспехи придумали кулинары. И только спустя несколько сотен лет их опытом воспользовались оружейники. Перейдём к дамам. Желе чрезвычайно женственно. Бывает, хлопнешь по нему ладонью – скачет по комнате, дрожит и пищит. Желе не надо хлопать – только поглаживать.
И ложечкой, ложечкой. По чуть-чуть. Порой зайдёшь в гости, глядь – на стенах и потолке розовые пятна. Понимаешь, что здесь любят желе, но не умеют его есть. Кстати, на Востоке в желе добавляют кок-сагыз. Подают маленькими порциями, мармеладинками. Возьмёшь в рот одну – приклеивается к нёбу. Проглотить не в состоянии – прилипает к челюсти. И трясётся. Вроде бы говорить не о чем, а ты без остановки: «бла-бла-бла». Уж все разошлись, а ты – сам с собой. Молча.
Впрочем, желе бывает не только фруктовое. Существует мясное. Оно называется холодец. То, что мы покупаем и творим из покупных продуктов, – не желе вовсе. Итак. Записывайте: «Взять свинку, откормить до целлюлита…» Записали? Далее: «Жениться». Хотя можно и так. Главное – не переборщить со специями. Только хрен. Обычный русский хрен! Именно он придаёт дрожи правильную амплитуду, не говоря о последовательности. То, что в Европе: «один-два-три», у нас: «три-два-один». Пуск!
Аве Мария
В полуразрушенной церкви с крестом набекрень по ночам собиралась местная шпана и дачники. В алтаре жгли костёр, пили бормотуху, пели блатные песни. Греховодничали, не стесняясь собутыльников. Набожные старушки регулярно вызывали милицию. Приезжал газик со стражами порядка, им наливали, после чего стражи составляли протокол, что, дескать, в бывшей колхозной конюшне группа механизаторов и скотников ночью распевали старые советские песни. Тчк.
В конце концов заявления от старушек брать перестали по причине употребления ими слова «бесовщина» в нежелательном контексте. Кстати, места эти были дачные. Зимой село, как, впрочем, и весь район, вымирало. Местное начальство вынужденно брало в милицию дачников и спившихся московских бичей, даже рецидивистов. Мухлевало с документами подопечных, поэтому бичи порой делали невероятную карьеру. Участковым в селе был вечно нетрезвый майор по кличке Три топора.
Кто не помнит – так называлось дикое пойло с тремя семёрками на этикетке. А «Золотую осень» помните? «Насажу я на крючок рубль двадцать восемь. Очень хочется поймать «Золотую осень»!» Помните? В соседней деревне пятеро пацанов и пятеро девиц упились этим волшебным напитком. Одну девицу убили и зажарили в костре. Оправдали всех, включая жертву, а то ведь, знаете, прокурор, как водится: «нехорошо, нехорошо», а адвокат: «палеолит, палеолит». А после квасят вместе в комнате судьи.
Гриша несколько раз бывал на оргиях в церкви. Не то чтоб осуждал всех – чувствовал себя в той компании неуютно. Пытался понять, почему. Наверное, все участники были скрытно религиозны. Если грешили, то пытались довести свой грех до предела. Назло, назло, назло! Но кому – не задумывались. Как-то Гриша увидел в ночной компании двух пацанов, которые несколько лет назад выбили ему зубы, изуродовали лицо и повредили глаз. И всё это ради алюминиевого портсигара с рваной резинкой.
Их не посадили, так как они не достигли посадочного возраста. Они сели через год. За убийство. Потом за грабёж. Назревала перестройка. Уголовники на глазах становились героями, жертвами режима. И тут – вот они! Ночь… Один из уголовников показал Грише наборную ручку финки. Дурак. Гриша ждал повода, ой как ждал! А план родился тут же. Но всё испортил пьяный майор, который явился в телогрейке с генеральским погоном и заорал: «Все арестованы! До выяснения обстоятельств – делать то, что делали…»
На следующий вечер Гриша со своим товарищем Вовкой сидели на скамейке у станции. Рассуждали о том, как сложно познакомиться с незнакомой девушкой. Пришла электричка. Мимо густо проплыли дачники. И тут, о, чудо! Две, красивые под фонарём, девушки. Одна блондинка, другая брюнетка. Под фонарём. Тут же пристали. Девушки не испугались. Попросили их проводить. Блондинку звали Даша, брюнетку Марека. Даша была пианисткой. Марека певицей.
Даша была русской аристократкой. Марека – польской еврейкой. Пока добрались до дач – успели рассказать друг другу всё про свои жизни. В семнадцать лет для этого не требуется много времени. Дача была двухэтажная, недавно построенная. Вокруг неё рос дремучий сад. На первом этаже находилась гостиная и кухня. На втором – спальни и комната с роялем. Сели пить чай. Гриша осмелился прочитать свои стихи, хотя ожидал, что московские девушки посмеются над несовершенством оных.
Марека ушла наверх и начала играть на рояле Шумана. Прошло минуты три. Неожиданно Даша вскочила и тоже поднялась на второй этаж. Шуман зазвучал иначе. Профессионально. Сверху спустилась смущённая Марека. За ней торжествующая Даша. Повисло молчание. Гриша, пытаясь разрядить неловкую ситуацию, предложил утром сходить в заброшенную церковь. Заинтриговал всех легендами об этом месте. Поведал про известного архитектора, который построил её в память своей жены.
Вспомнил о купчине, который после смерти архитектора купил его усадьбу. Рассказал о его содержанке-графине, которая утопилась в усадебном пруду… Потом Вовка звонко целовался в предрассветных сумерках с Марекой. А Гриша сидел с Дашей и бесконечно говорил об искусстве. Даша ждала поцелуев, но он не мог. Она казалась ему чужой. Его раздражал её запах, приторно сладкий голосок и кукольная красивость. На рассвете говорить было уже не о чем.
Двинулись в церковь лесом, попутно собирая грибы. Вовка был мрачен. Любвеобильная Марека ему надоела. Но Марека, похоже, втюрилась всерьёз. Она бегала вприпрыжку, брала своего избранника за руку и ласкалась к нему, ни на кого не обращая внимания. То и дело вскрикивала: «Ой, посмотри, Володя – грибочек!» Церковь была торжественно пуста. Солнце проникало в проломы алтаря, являя закопчённые лики святых, чертя немыслимые арабески на хорах, покрытых матерными надписями.
Сияли осколки резных плит в разрытых могилах приделов. Около ржавых остатков Царских врат, у кострища, на замшелом надгробии лежал козлиный череп. И над всем этим живописным непотребством царила фреска: «Христос и дети». И тут зазвучал голос Мареки. Все стали оглядываться, кто поёт и где. Марека запела «Аве Мария». Это было страшно, ибо совершенно. После таких моментов в жизни люди должны умирать. Ведь самое главное в жизни они услышали.
Классик
Писатель был замечательным революционным классиком, но, как известно слепоглухонемым. Жил на ощупь. Жён имел множество. Во время Гражданской войны заработал тик. Женщины думали, что он им подмигивает, и напрашивались в сиделки. Всех не помнил, потому как страдал склерозом. Впрочем, когда вспоминал, чем страдает, – наслаждался. А ещё у классика был тремор. Сиделки давали ему карандаш и лист бумаги. Глядишь – к вечеру очередной роман, в литературном смысле этого слова.
Пил настойку на мухоморах, ею же и растирался. Пережил всех поклонников и завистников. Лёжа сыграл в фильме про себя – себя. Выступал перед комсомолками. Выпустил книгу: «Как прожить сто двадцать лет». Советовал лежать, ничего не видеть, не слышать, не понимать. Уверял, что пролежни – лучшее средство от целлюлита. И подмигивал. Стал учёным. Защитил диссертацию: «Промискуитет у сиделок в пубертатный период». Допился, дорастирался. Выздоровел.
ссылка
Эмансипатки
Женщинам надо запретить работать. Тех же, кто будет работать тайно, – наказывать. Запирать в будуарах и кормить сдобой на ночь.
Женщинам нужно постоянно доставлять удовольствие. Каждый час, каждую минуту вручать им цветы. Петь. Объясняться в любви в стихотворной форме. Рисовать их портреты. Приводить, извините за выражение, стриптизёров, а некоторых, самых страстных, поселить в шкафу. Выделить каждой женщине по богатому и глупому мужу.
Ой! Про драгоценности забыл. Реквизировать у мужского населения все золотые и серебряные украшения с драгоценными камнями. Усыпать ими полы в будуарах, а сверху, чтоб не ранили ноги, класть шкуры экзотических хищников. Женщины любят пушистое. Одарить их котиками! Штук сто, думаю, будет достаточно. Заставить стриптизёров ухаживать за пушистиками. Можно одарить женщин ещё собачками, но маленькими – карманными волкодавами. Рожать женщинам запретить, ибо нафиг.
Пусть размножаются как тли. Партеногенетически. Есть ведь нации, которые достигли в этом несомненных успехов. Это надо использовать для новой модели общества. Кстати, всё, так сказать, вышесказанное, касается не только дам, но и, пардон, баб. Надо ведь сделать счастливыми всех. Два моих знакомых хулигана проникли в школу, в которой учились, где проходил Вселенский конгресс эмансипаток. Надеялись увидеть разврат. Увы. Зато услышали много интересного. А ведь что сказано – обязательно происходит.
Перпендикуляр
В городе Зайске была улица с названием «Танькина любовь», которую, впрочем, переименовали в улицу 15-го съезда ВЛКСМ. Проходила она поперёк улицы 23-го съезда КПСС. До революции та называлась Кладбищенская и вела, сами понимаете, куда. Туда. Местный энциклопедист, Семён Авдеич Грач, автор рукописного трактата о тайнах города и книги «Пуповина сущего, сиречь Смысловик», уверял, что жизнь перпендикулярна смерти. Впрочем, большинство книг Грач публиковал устно.
Философа обожал слушать последний городской извозчик Кузьма, считавший слово «перпендикуляр» матерным. Кузьма носил кожаную восьмиклинку с шашечками и писал для своей доисторической кобылы Прогляди стихи. Его приглашали на всевозможные торжества, поэтому его колымага была универсальной. С помощью несложных действий она превращалась из кареты в катафалк. Когда не было заказов, дед Кузьма возил по городу детишек и рассказывал им хулиганские сказки.
Детишки выросли, научились пить и курить и, когда последний городской извозчик умер, – устроили попойку на чердаке его дома да и спалили дом и конюшню. Безутешная Проглядь неделю неприкаянно бродила по городу. Хозяин не успел снять с её морды траурные шоры, и многие считали, что это осёл в чёрных очках из мультфильма о Бременских музыкантах. Наконец кобыла попала под асфальтовый каток и была удостоена персональной могилы на городском собачьем кладбище имени Белки и Стрелки.
А ещё в Зайске была женская тюрьма, баня имени героев-папанинцев, сумасшедший дом и пожарная часть. В древнем соборе, выкрашенном в революционный цвет, находился исполком, который в перестройку стал называться городской администрацией. На возвращение храма верующим у власти не было средств. Вышли из положения просто: в алтарной части служили священники, в трапезной и на паперти работали чиновники. Городом в течение десяти лет тихо правил бывший председатель исполкома.
Когда он героически сгинул на испанском курорте, то началась текучка кадров. Высшее начальство постоянно назначало глав, но они обычно не подходили по основным критериям. Ведь, как известно, городскому главе необходимо регулярно бывать под следствием, подделывать дипломы и награды, ходить в каске, полёживать в психушке с диагнозом слабоумие. Кроме того, быть душой любой компании, глотать галоперидол не запивая и откликаться на обращение: «Эй!»
Желательно иметь смешную фамилию, например: «Всехвидалов» или «Кургуз-заде». Когда люди смеются – они себе не принадлежат, бери их тёпленькими, холодными Бог возьмёт. Увы, идеальные администраторы встречаются редко, городу приходилось годами жить без главы, брать взятки друг у друга, красть украденное и заниматься проституцией сугубо в своей среде. Но вот сверху был спущен глава, соответствующий всем критериям. Он сразу же занялся оптимизацией учреждений.
Объединил женскую тюрьму, баню, психушку и пожарную часть. На берегу местной реки Прорвы построил мусоросжигательный завод, производящий чистый воздух. Снёс все старорежимные здания и на их месте разбил скверы с газонами и туями по проекту своей жены-балерины. Закрыл больницу, так как она не соответствовала международным стандартам по персоналу и оборудованию. Для малоимущих оставил ветеринарную лечебницу. Население было счастливо: «Наконец-то всё как всегда! Перпендикулярно».
Моя работа
Мёртвые, мёртвые все! Живых нет. Кончились. Раньше были всякие. Да. Сейчас кончились. Повторяйте за мной: «Мама мыла раму», – хором. Детство. Начало смерти, самое пресамое начало. Потом: «Я – гений!», в ответ: «Я – гений!». Меряченье. Драка. Убийство. Встреча самого себя.
Всё в жизни впервые – в смерти было, было, было!
Долой природу, она тиран. Порядок вещей придумала, гадина. Представляете, вещей! Люди опять вещи.
Война, кругом война. Мёртвых с живыми. Ощущений с мыслями. Производителей с потребителями. Война. Извините за повтор, а то некоторые не поймут и обязательно переспросят. А я занят. По вечерам, знаете ли, пописываю. Война, в общем. Тут вот ротация: переучёт убитых, эвакуация раненых. Фронтовая медсестра София. Мудрость. Она за равенство зверей с птицами и дверей с окнами. Пьёт. Мне-то что. Пою хором, хожу строем. Моя работа – болезнь. Моё творчество – жизнь.
Мой хозяин дурак. «Попочка, попочка…», – да норовит за хвост дёрнуть. Хозяйка не лучше, но она подуркует, посюсюкает, а потом покормит. Иногда уезжает к своей маме, разумеется, тоже дуре. У них это наследственное. Самое жуткое, когда хозяин напивается. Другие люди как люди: выпивают 0,7 в три приёма, звонят школьным подружкам, пристают, а потом падают на пол с маринованным огурцом на вилке и засыпают до утра. А мой идиот разденется догола и бубенчиками перед клеткой трясёт.
Интересуется: «Ну, что, птенчик, завидно?» Я начинаю летать по клетке и орать: «Вова зверь!» Когда Вова достаточно на мне поутверждается, он приступает к душещипательным беседам: «Свободы, небось, хочешь? Давай, я тебя сейчас в окно выпущу? Ха-ха-ха. Ты не понимаешь, что такое минус двадцать пять, у вас в Африке такого нет! Не то, что у нас в Ррросссии!» Первый этап – патриотический. Второй дидактический: «Почему ты так мало слов знаешь?!»
Требует повторять за ним: «Давай поцелуемся! Кеша мальчик. Кеша любит Вову. Нину. И Ангелину Львовну, мать её. Как собачка лает? Как кошечка мяукает? Как воробышки за окошком?» Третий этап лирический: «Понимаешь, Кеша, да, да, ты всё понимаешь! Я тоже, если разобраться, попугай! Вот недавно мне об этом главред, не поверишь, Сергей Федотыч… Главред – Федотыч! Обхохочешься. А я в душе, кстати, может быть, сам главред!» Достаёт заначку. Вызывает девушку.
В шутку надевает шубу из искусственного медведя, горные лыжи, фашистскую каску с нарисованной красной звездой и вешает на плечо двустволку с розанами в стволах. Ждёт. Приезжающие девушки не понимают шуток. Ломят тройную цену. Одна приезжает бесплатно. Спрашивает, как меня зовут. Отвечаю: «Кеша». Кормит. Поит. В том числе и моего хозяина. Укладывает его в чистую постель. Когда приезжает дура – дурак уже при умной. И ничего с этим поделать невозможно.
Журавль
Спорт президентов. Пятиборье: вождение без правил, рукопашная, танцы на бревне, прыжки на батуте. Шахматы? Нет, шашки на щелбаны.
Игры президентов: «Что, где, зачем?», жмурки, салки, прятки.
Самый хитрый президент в мире – самый слабый. Слабых любят. Жалеют. Сильных – нет. Сильные пугают. Цари-рыцари. Тираны, как один. До чего ж прекрасен этот мир, если не вникать. А попробуй не вникни – тебя тут же во что-то запишут. В кого-то. И плевать им, что ты президент собственной страны с флагом и гимном.
У тебя флаг – многоцветье вязов. Среди суровой сизой зелени заокских далей: жёлтые, красные, лиловые пятна! Это деревня. Твоя страна. Её гимн – плач журавлей. Между прочим, журавли плачут, как при отлёте, так и при возвращении. Мне рассказывали о журавле, который не умел плакать. Смеялся. Его выгнали из стаи. Зимовал в коровнике. Считал себя президентом коров. Они не возражали, так как завидовали, что он умеет летать. Ведь у коров, тсс, это самая сокровенная мечта. Питался президент зерном, мышами и крысами.
И тут появилась в коровнике породистая нетель. Глянула на журавля и фыркнула: «Какой уродец!» И тут же все это увидели, даже скотница: «Ужас! Этот уродец считался здесь президентом. Да, он извёл мышей и крыс, но съедал зерна в десять раз больше, чем они! И зачем нападал на бродячих собак? Говорили, что собаки терзают новорожденных телят, но, кто знает, возможно, терзал телят журавль, а собаки просто приходили погреться». Короче говоря, выгнали уродца из коровника. Был праздник. Мыши, крысы, собаки, коровы ели запарку. Пили парное молоко.
Уелись. Упились. После чего, породистая нетель объявила себя президентом коровника и предложила всем идти в поля. Поля были заснежены, но все пошли. Разумеется, замёрзли. Мясокомбинат в ту зиму работал в полную силу. Был разработан рецепт колбасы: «Любительская особая» из говядины, мышатины, крысятины, собачатины. Пальчики оближешь! Удивительно, но журавль выжил. Его подобрала в сугробе у коровника одинокая доярка Нина. И он стал её президентом. По вечерам читала ему местную газету, а он: «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!»
Бесокорыстие
В приёмный покой психушки привезли попа-расстригу, который торговал на вокзале костями со скотомогильника, выдавая их за мощи святых. Милиционер, который привёз богохульника, поведал врачу, что с этим типом надо быть предельно осторожным, он способен убедить любого в чём угодно. Лучше всего приковать его наручниками к батарее и рядом посадить глухонемого санитара. Задавать вопросы расстриге и получать ответы – только в письменном виде. Так и сделали.
Ночь прошла спокойно, а утром обнаружилось, что к батарее прикован санитар. Он не помнил ничего. Попа нашли на вокзале, где он опять торговал костями. Удивительно, но в день ему удавалось продавать костей на весьма приличные суммы. Деньги раздавал малоимущим, которые расстригу боготворили. Районные начальники всполошилось. Шутка ли: финансовый поток шёл мимо! Собрали главарей санэпидстанции, психиатрической больницы, церкви и милиции.
Накатили. Потом ещё, после чего, как водится, забыли, зачем собрались. Но помнил главный главарь. Он потребовал привести узника к себе в кабинет и сурово спросил: «Что есть истина?» Узник воскликнул: «Прокуратор?! Сколько лет, сколько зим! Наливай!» Выпили. Вспомнили родной Орехово-Зуевский пед, всякое студенческое озорство. Когда начало светать – поп засобирался. Главарь попросил сообщить кому следует, что устал мучить грешников в реальной жизни.
Готов мучить в нереальной. Да хоть сковородки чистить готов! Когда рассвело – охрана заглянула в кабинет. Там никого не было, но повсюду, на полу, столе и даже потолке, виднелись следы копыт. Никто, впрочем, не удивился. На столе лежала пачка денег с запиской: «Детям». Она исчезла при описи. Заслуженный понятой района дал интервью местной газете: «Ей-богу, правда», в которой поведал, что такое видит впервые. В смысле записку с таким текстом.
Дети обиделись. Стали жить не перпендикулярно, как это принято у детей, а вкось. Сместились магнитные полюса. С безоблачного неба хлынул ливень. Женщины перестали любить мужчин, мужчины женщин. И однажды постучал в наши ворота гастарбайтер и молвил: «А давайте я вам крышу залатаю бесплатно – чтоб не текла?». Но я ответил: «Нет!» Ибо знал, что всякая бескорыстность – бесокорыстность, и наша планета не шар, а лента Мёбиуса.
Папе сто лет
«Забредала» от слова «бред»? Каждый день Света забредала на берег заросшей протоки, с плёсами, поросшими американским клёном и сахалинской гречихой. Там водились огромные сомы, а на корягах грелись чуткие болотные черепахи. Над протокой нависал ствол засохшей ветлы, на котором гнездились цапли. За протокой находилось болото, куда не ступала нога человека, впрочем, поговаривали, что во время оккупации там прятался цыганский табор.
За болотом находилась промзона, над которой, возвышалась гряда девятиэтажек. Из промзоны вечно тянуло жареной курочкой. Это тамошние бомжи готовили цыплят табака из голубей. Каждый день Света брала фотоаппарат и ковыляла на протоку. Пройдя лабиринт дачных улочек, она выходила к свалке строительного мусора в пятнах одичавших цветов и овощей. Полчаса отдыхала, снимая турецкую гвоздику и колокольчики, затем двигалась дальше.
За свалкой тропы не было, как не было мусора и кострищ. По непонятным причинам, сюда не ходила даже шпана. И дышалось здесь легко. И думалось светло. Не болели ноги. Не кружилась голова. Однажды Свете в глаз попала мошка. Света попыталась вытащить насекомое краем платка. Взглянула в зеркальце и обомлела: в нём отражалась юная красавица. Осмотрела себя, ощупала – невероятно, лет двадцать, максимум. Дошла до протоки, глянула в зеркальце – лет десять! Села на пенёк, начала камешки кидать в тину.
«Бульк!», – смешно. Цапли: «Ква, ква», – обхохочешься. Сом на берег вылез, чтоб погладила. Яблонька, невесть из какого огрызка выросшая, запричитала: «Тяжко, тяжко… Обтряси меня, я тебе пригожусь». В бурьяне курочка Ряба снеслась, закудахтала. Глянула Света – бурьян-то до неба! Настоящий Сахалин, где её папа служил и работал. И поняла, что эту сказочную страну создал папа. Вспомнила, что ему бы сейчас сто лет исполнилось. И решила жить столько же.
Вещь
Чавкает. Почёсывается. Кусает ногти. Грязно матерится. Грязно-грязно. Если и моется, то не меняет нижнего белья. Элита. По умолчанию: «Принимайте меня такой, какая есть!» А так – ничего себе: личико глазастенькое, губастенькое. Перси, рамена… Пригласила в гости. На кухонном полу – горы заплесневелой посуды. Говорит: «Помой, а? У меня аллергия на плесень, да к тому же надо статью о Сартре закончить». Интеллектуалка! Помыл.
Не заметила. Попросила «ванну наладить». Взглянул – затошнило. Похоже, что в ней кого-то расчленили: волосня, рыжие подтёки, элементы еды… Решил бежать, чтобы подельником не стать, но нет, над душой стоит: «Видеть этого не могу! С Нового года ни помыться, ни в туалет сходить по-человечески». Удивился: «С Нового года? Шесть месяцев?!!» Задумалась: «Нет. Больше. С позапрошлого Нового года». Приступил к наведению порядка.
Сделал из проволоки крючок и за час вытащил из труб килограммов пять всякой дряни. Положил в пакет и швырнул в мусоропровод. Снизу донёсся истошный крик дворника, что, дескать, опять в мусоропровод дохлых кошек выбрасывают. Сходил в магазин. Купил всяких чистящих средств, хозяйственного мыла и шампуня. Вычистил ванну и унитаз до блеска. Схватил интеллектуалку в охапку, вымыл сначала хозяйственным мылом, потом шампунем.
Увы. Запах Сартра остался. Хотел побрить ей ноги и всякие интимные части, но не смог психологически. Она визжала: «Ой, какой ты маньяк, оказывается!!! Сходи за водкой, будем безумствовать неделю!» Мы выпили просроченного пива из её запасов, закусили китайской лапшой, и я ушёл – чтобы не вернуться. Меня мучила тошнота и комплекс неполноценности. Попытался не чистить зубы. Не смог. Повстречал её через год на тусовке – не узнала. Стала вещью в себе.
Неотения
Что такое неотения? Размножение на стадии личинки. Другими словами, смотришь: вроде рыба. А это птица в зачаточном состоянии! И зачаток, представляете, икру мечет, но – с клювом. Считается, что человек продукт неотении. Видели черепа человекообразных обезьян? Они все с гребнями. А их детёнышей? Без! То-то. По сути, люди – недоразвитые обезьяны. Обидно. Особенно доразвитым. Собственно, я про искусство или как там его сейчас. Креатив.
Почему, собственно, запрещён плагиат? Он же помогает популяризации произведений?! Потому, что повторение без упрощения – как любовь без секса. Всякий настоящий писатель невозможен без пересказа его романов журналистами. Известно, что писатели в школе любили писать сочинения, а журналисты изложения. Ныне романы пишут преимущественно сами журналисты-изложенцы, но их уже подсиживают сочинители аннотаций.
Неотения. Шаг назад и два вперёд. Знать бы, где этот перёд! А вот возьмём, к примеру, изобразительное искусство. Живопись. В ней сейчас совершенно неважно, как ты рисуешь, важно, извините за выражение, чем. Так. Певцов опускаем. Они ведь и в старые времена к искусству имели опосредованное отношение: природные данные, плюс работа, работа, работа. Как, например, футболисты. Шалят. Актёрствуют. Актёры? Оставим.
Помню, в одном московском театре в дым пьяный монтировщик во время бездарного спектакля про войну, вышел на авансцену и патетически помочился в оркестровую яму. Была овация. Актёры-бойцы утащили его за кулисы, а застреленный герой-командир приподнял голову и сообщил залу: «Ещё одного фашистского диверсанта поймали!», после чего умер. А теперь этих диверсантов пруд пруди, причём, все они трезвые и несмешные.
Неотения – это возможность гордится своими родовыми травмами, наследственными недугами, постыдными позывами. Мы будто уже побывали в будущем и знаем, что через мгновенье оно станет далёким прошлым, а настоящее сгинет без следа. Хохочи, хохочи, удачливая эволюционная голытьба над премудрыми реликтами. И дай тебе бог вымереть до того, как неестественный отбор снова станет естественным.
Кочевники
Кочевники – это вовсе не скотоводы, перегоняющие скотину с летних на зимние пастбища. Это стереотип поведения наций, у которых нет родин, а значит, нет, и не может быть, стабильных привязанностей. Их религия – циничный романтизм. Кочевники отравляют среду своего временного пребывания и перетекают в другую, ещё не отравленную. Свой цинизм именуют правдолюбием. А государственную измену – романтизмом. Всегда творят добро без запроса, а зло – в отместку за терпимость.
Считают себя творцами, но не догадываются, что талант – награда, а не средство для добывания денег, как и то, что талант и слава не синонимы. Объясняют оседлым олухам, как не надо жить, но как надо – сами не знают. Кочуют, кочуют. Вещают о великих ценностях человечества, но зачем-то выставляют на всеобщее обозрение обстановку своих кибиток с невероятным количеством потрясающе пошлых вещей, упитанных наследников и модно уродливых котов.
Среди музыкальных инструментов предпочитают гитару. Проникновенно поют о любви к чужим родинам. Клянут места, где находятся их кибитки, вигвамы, юрты и квартиры, подкрепляют проклятия логикой, шутками, песнями. Сватают свою честность за вражескую любознательность. Считают себя людьми мира, но постоянно стремятся к войне. Постоянно самоуничтожаются, вроде как линяют. Сгорая, возрождаются из пепла и снова тащат на повозках и волокушах своё подержанное богоборчество.
.
.
Джокер
Нас не было, но, слава богу, мы случайно были открыты англичанами в 16 столетии. Некий рыцар Ченслер 24 августа 1553 году, бросив якорь у Никольско-Карельского монастыря в Белом море, узрел двух рыбаков-аборигенов в лодке, погнался за ними и пленил. Они, как у туземцев водилось, целовали ему ноги, просили пощады. А рыцар, как водилось у европейских первопроходцев, взял в монастыре заложников и заявил о новом географическом открытии, ставя его выше открытий Христофора Колумба и Васко-де-Гама.
В тот самый день мы поняли, что существуем. Совершенно непонятно, почему День России празднуется 12 июня, а не 24 августа! Или 22 июня. В сей день в 1812 году небезызвестный освободитель Европы от тирании, император Франции, обратился к своим доблестным войскам, обвинив Россию в нарушении соглашений. Утром 23 июня реку Неман форсировала рота сапёров Великой армии. Возможно, именно с тех пор сохранилась песня: «Не манди… Не манди… Неман дивная речушка».
Ну, а про 22 июня 1941 многие наслышаны, хотя наши образованные аборигены считают, что именно Сталин напал на Гитлера и заодно бросил бомбу на Хиросиму. Бывало, ужрётся Сталин хванчкарой, закусит маринованным младенцем и начинает бесчинствовать. Праведника Троцкого укокошил, говорят, лично. И поляков в Катыни собственноручно пострелял. Назло Геббельсу. Тот ведь человеком чести был, – в душе блондином. Себя, а потом семью свою порешил, чтоб никто не достался варварам на поругание.
У русских, между прочим, тоже настоящие герои были. Власов, например. Сначала воевал против Гитлера, но не по доброй воле. А потом против Сталина – по доброй. О Родине постоянно думал. Хотел, чтоб всё было хорошо, а не плохо. Расстреляли. У нас вечно расстреливают людей, которые хотят, чтоб всё было хорошо! У меня есть знакомый недостреленный. О чём ни заговори с ним, всё к одному сводит: «Англичане нас открыли, англичане нас закроют». МГИМО в третьем поколении. Джокер.
.
Поэтессы
Поэтессы не терпят, когда их называют поэтессами, требуют, чтоб именовали поэтами. Странно как-то. Уж лучше «поэт-самка». Так будет корректней. Нет? А то глядишь, бывает, на поэта, а он, представляете, – баба! И стихи у него бабские. Мысль закрадывается: а может быть, баба просто переодета и загримирована? Ведь может страшное случиться. Допустим, снимаешь после поэтической тусовки такую птичку, а она с зубами! То есть – ящер летающий…
Вы понимаете, о чём я. Можете воскликнуть: «А зачем снимать-то?! Нехорошо это». Уверяю – хорошо. Кроме того, почему не снимать то, что снимается?! Делюсь секретной информацией, как распознать женщину-поэта, не раздевая её. Во-первых, женщины читают с заливистыми завывами, трепетно трагедийно. Во-вторых, в их стихах нет начала и конца. В-третьих, женщины обожают употреблять малоизвестные слова, конструируя из них метафоры.
Что ещё характерно для женских стихов? Непременные названия. Обилие эпиграфов. Торжество чувств над здравым смыслом. Поэтессы встречаются четырёх основных типов: куколки, ухоженные ведьмы, гавроши, страхолюдины с претензиями. Почти все они неряшлевы и нечистоплотны. Ведут ночной образ жизни. Питаются комплексами неполноценности начинающих поэтов. Имеют склонность к мимикрии.
Опытный тусовщик, когда идёт на поэтический вечер, обязательно рассовывает по карманам зубчики чеснока и вешает поверх одежды пудовый крест. Чего ещё боятся поэтессы? Демонического хохота. Иронических улыбок. Конкуренции. Хотите полностью обезопаситься от поэтесс? Перезнакомьте их! Проверено. Некоторые считают, что просто не надо посещать «вечера поэзии». Надо! Иначе в обычной жизни не понять, кто перед вами.
.
Слышал я про одного Мишу, он при Советской власти вывешивал на балконе по праздникам плакат: «Я – за!» В перестройку сказочно разбогател, а потом разорился вдрызг. Начал вывешивать: «Я – против!», впрочем, как вывесил – так и не снимал. Читал лекции в прогрессивном частном университете. Уверял, что необходимо иметь две родины, чтобы одну можно было продать в тяжёлые времена. Когда они настали – продал сразу две и купил остров в Мексиканском заливе. Пил ром и стрелял из пулемёта по чайкам. Снился ему каждую ночь родной рабочий посёлок и Лёха Вяхирев, который был красавцем и отличником, чем Мишу унижал безмерно.
Через подставных лиц нанял бандитов, чтобы те разыскали и укокошили этого Лёху. Выяснилось, что Лёхи уже нет в живых, хотя у него осталась вдова, два сына и дочь. Миша приказал уничтожить всех, но они уехали из посёлка, и найти их не удалось. Тогда Миша решил приехать в посёлок сам. Прошло четверть века, он был уверен, что его знакомые все уже давно спились или погибли в поножовщинах. А тот, кто остался в живых – его не узнает. На всякий случай приобрёл одежду восьмидесятых годов и надел чёрные пластиковые очки с наклеенным британским флажком. Явился. И двинулся к дому Лёхи.
Первый встречный, дедок в модном прикиде, воскликнул: «Привет, Мих, как там жизнь на острове? Лёху приехал убивать? Ну-ну». Сидевшие на лавочке старушки засмеялись: «Ой, взгляните на него! Сущий мексиканец! Чай с мачете в штанах!» Зашёл в магазин. Слоноподобная продавщица воскликнула: «Ба! Наконец-то. Явился». Миша поинтересовался, как она его узнала и услышал: «Да ты не меняешься. То же злое лицо и пошлые очки». Он испуганно спросил: «Ты кто?» Она расхохоталась: «Лена Любова, помнишь, ты за мной бегал? Кстати, жена Лёхи». Мише сделалось плохо. Добрые покупатели отнесли его в травмпункт.
По пути поведали, что Лёха жив, он – глава администрации. Бандиты и посредники – местные жители. И часть его островной прислуги тоже. Так получилось. Они, просто, давно перебрались за море, но связи с родными не теряли. Поэтому всем в посёлке был известен каждый шаг, каждая мысль владельца острова. Была сделана мраморная доска: «Здесь жил Михаил Руев, владелец острова», которую собирались повесить над подъездом Мишиного дома, но не было денег на приведение подъезда в порядок. Ждали, что он явится сам и даст на это хотя бы сто долларов. Явился. Не дал, не смотря на то, что владельца острова положили отнюдь не в больницу.
В поликлинику! В кабинет главного врача. И с шести утра до полуночи его обследовали всевозможные специалисты, а утки из-под него вытаскивали самые красивые медсёстры в халатиках на голое тело. Кормили деликатесами из Макдональса, поили привычными ему, американскими напитками. А хотел устриц, отбивную из газелей – пожалуйста. Его бывшая возлюбленная пришла к нему ночью и разделась при включённом свете. Короче, умер. Мемориальную доску приспособили под надгробие. И тут все вспомнили, что у покойного жива мама, которой лет сто, и пришли к ней соболезновать. Она удивилась: «Сын? Миша?! Извините, я девственница!»
.
Человек с большим зонтом
По улице, раз в месяц, на рассвете проходил человек с большим зонтом. Зимой и летом, в дождь, метель и жару. В одном и том же направлении – к реке. Зонт у человека был чёрный, с нарисованными на нём серебряными звёздами. По краю зонта висели золотые колокольчики. За человеком шли старики и старушки. Они шумели и балаболили. Обитатели города не видели этого человека, потому что не замечали. В городе замечать что-то – считалось дурным тоном, все здесь, почти поголовно, являлись интеллигентами.
Человека с большим зонтом замечал только мальчик с третьего этажа. Он не был интеллигентом, так как однажды попал под автобус и навсегда сделался инвалидом. Оказалось, что неинтеллигенты – свидетели невероятной реальности. Мальчик видел высоко-высоко в небе громадных орлов, на стене квартиры крошечных скорпиончиков, а в капле воды микроскопических восьминогих медведей. Слышал шёпот в соседних домах и ощущал запах зрелой ржи на полях, окружавших город. О своих наблюдениях мальчик не рассказывал. Да и рассказывать было некому.
Родители после несчастья, произошедшего с ним, из папы и мамы превратились в неуёмно-оптимистический персонал хосписа. Они дарили ему игрушечное оружие, плюшевых зверушек и постоянно устраивали фотосессии, умоляя улыбнуться. Удачные снимки публиковали в журналах, надеясь собрать миллион на сказочную операцию у зарубежного чудо доктора. Однажды мальчик проговорился во сне о человеке с большим зонтом, и родители пригласили к больному психиатра, который рекомендовал отправить ребёнка в психоневрологический интернат и завести нового.
Ребёнок слышал рекомендацию мудрого врача, но не удивился и не испугался. Он вполне понимал родителей, которые из-за беспредельного сочувствия стали ему чужими. Если честно, он так и не научился их любить. Маленький калека не дорос ни до романтизма, ни, тем более, до сентиментальности. Как-то раз, под балконом, на котором мальчик постоянно сидел в инвалидном кресле, остановился тот самый странный человек. Он закрыл зонт, и мальчик узнал в нём водителя, сбившего его, автобуса. Водитель сказал: «Пора. Спускайся ко мне».
И мальчик встал из кресла и спустился. И пошли они к реке, где у моста стоял автобус, и отправились сквозь поля и деревни куда-то на юг, а может быть на север. Ехали много-много дней, ночуя в придорожных кемпингах. А потом водитель научил мальчика рулить, и они уже не останавливались на ночлег. Питались встречным ветром и солнечным светом. В конце концов, добрались до города, где жили неинтеллигентные люди. Они смеялись и плакали когда хотели и дарили соседям на день рождения то, что те хотели, а не брошюры о правилах этикета и не носки.
А всякие шутки, типа: «Опыт приходит во время еды», – не вызывал ни у кого раздражения и желания остроумно их прокомментировать. Время текло для каждого со своей скоростью. Жители подрабатывали ангелами и бесами на стороне, но главное их занятие было садоводство и огородничество. Кто-то преподавал сольфеджио, кто-то – теорию относительности, а кто-то сидел на автовокзале с табличкой на столике: «Мошенничество. Лицензия №666/абвгд». И жить всем было где, и есть что. У всех были компьютеры, но не было интернета. «Ад!», – понял мальчик.
.
Ленинград
Пётр Первый основал Ленинград. Но назвал его Санкт-Петербургом. Нарочито коряво-трагически. «Санкт» – не выговоришь, а дальше аж два «эр». Будто косноязычный немой иностранец пытается что-то важное тебе поведать. Город молодой, ему всего-то триста лет. И река молодая, ей тысяча. В седьмом столетии пробилась она из Ладоги, стекавшей до этого в Балтийское море через многочисленные русла Вуоксы…Траур не может быть агрессивным. Ленинград был печален, он содержал в названии не только «эр», но и «эль».
Для меня слово «Ленинград» с детства ассоциировалось с ленью и оленями. Однажды начал писать стихотворение: «О, Ленинград! Олений град…» Увы, не дописал. Но никогда, слышите, никогда, он не был Питером! А теперь, вот, становится…Я помню времена, когда на Невском обязательно встречал кого-то знакомого. А ещё пельмени помню. В кафе под аркой театра Ленсовета. Они варились в огромной алюминиевой кастрюле. Тугие и пузатые. Улыбчивая повариха подцепляла их половником с дырками и сочно спрашивала: «Вам с маслом или со сметаной?» Я брал двойную порцию со сметаной.
Повариха вываливала пельмени, не считая, на фарфоровое блюдо с росписью. Пельмени были совершенны по облику и вкусу. Мясо в них никогда не отдавало мертвечиной с вкусовыми добавками. Как, кстати, и «докторская колбаса» в магазинах. Продавщицы обязательно спрашивали: «Вам порезать?» А ватрушки с творогом тогда были, не поверите – в обхват. И грейфруты – как футбольные мячи. И зельц по двадцать шесть копеек за кг, правда, со шкурками, но невероятно вкусный. Был ещё по шестьдесят с чем-то, без шкурок, но менее вкусный. В Ленинграде существовал культ еды.
Повсюду были мороженки, рюмочные, пивные подвальчики. А кофе? В каждой булочной стоял кофейный аппарат. В «Сайгоне» два. Там собирались «друзья Бродского». В «Эльфе» собирались нацисты. Они уже появились. Один рыжий мальчик, помню, в коридоре Двенадцати коллегий кидал зигу и пискляво рычал: «Всех убьём!». Студенты в основном был пацифистами. Ходили на занятия в университет с противогазными сумками и рисовали на стенах пацифики: опрокинутые трезубцы в кругу. Да, да, это всё было при последнем Романове. Дай бог памяти… Григории Васильевиче.
Что же касается Конца Света, то он в Ленинграде ощущался всегда, стоило только выйти на набережную Невы, даже летом, в солнечную погоду. Потом, после возвращения изначального названия городу, это ощущение расползлось по всей исторической части. Местные жители этого не чувствуют, а приезжие удивляются, почему народ не бежит из этого гиблого, хоть и прекрасного места. Особенно тревожно бывает мартовскими ночами. Кажется, что ты обитаешь на дне ледяного моря, и тучи над тобой – днища кораблей. Гаснут фонари. Кончается свет, но начинается новый.
.
.
Мир полон
Мир полон не найденных и потерянных женщин. Есть, конечно, совсем-совсем ничьи, но это – физиология. Мне всех жалко, особенно ничьих. Знал одного дяденьку, у которого было две дочери: одна рыжая раскрасавица, а вторая – зверушка, дитя Нового года. Было у неё полторы ноги, одна рука с десятью пальцами, огромная лысая голова с пастью саблезубого тигра и глазами навыкате, смотрящими в разные стороны. Родители возили её в специальной коляске. И надевали ей косыночку и чёрные очки, чтоб не пугались прохожие.
Прохожие всё равно пугались. Я испугался тоже, но виду не подал. Её папа зашёл в магазин и попросил меня посидеть с ребёнком. Девочка оказалась вполне сносной собеседницей. Мы говорили о погоде. Мимо промчался мотоциклист в крутом прикиде. Она гордо сообщила: «Это мой друг!» Я чуть не расплакался: «Врёт ведь, поди». Потом рассказала о своём круге общения в интернете, дескать, отстой. Согласился. Спросила, курю ли, ответил, что бросил давно. Посетовала, что бросить никак не получается. Цвели липы, вечерняя прохлада способствовала беседам ни о чём…
И тут появился подвыпивший чувачок в кепочке набекрень и с цигаркой в зубах. Моя визави сорвала платочек, сняла чёрные очки и басовито рыгнула: «Эй, чел, оставь досмолить!» Прохожий оторопел и выплюнул цигарку. Такого мата я не слышал никогда! Девочка выплеснула на несчастного мощный поток невероятных словосочетаний, открыв окно в мир половой жизни существ с предметами. А потом истерично завопила: «Папаааа!» Из магазина выскочил папа, уронил чувачка с одного удара и начал остервенело бить ногами. Девочка визгливо хохотала. Потом обернулась ко мне: «Итак, мы говорили о погоде…»
Я постарался оставаться спокойным: «Говорят, осень будет ранней, а зима лютой». Потом обсудили фильм, который не видели и книгу, которую не читали. Мне стало казаться, что в дремучем лесу интернета я не раз общался с этим «нечастным ребёнком», да, да, точно! Аватарка у неё была – портрет Мэрилин Монро… Папа с избитым чувачком сидели на соседней скамье и пили водку из горла. Оттуда доносилось: «А ты помнишь, братан, Кандагар?!» Я смотрел на осу, которая в траве сцепилась с пауком и думал: «Ненависть… Она ж никогда, в отличие от зависти, не имеет повода».
Fritillaria, etc
Одному человеку доктор запретил пить. Потом есть. Потом сказал: «Не дышите» – и ушёл обедать. Но кончилось всё хорошо. Человек был глухой. Стоял голый на весах, перед таблицей ШБМНК, с ложкой в горле, клизмой в заднем проходе и глупо улыбался. А вы пробовали в таком состоянии улыбаться умно? Однажды я проходил медицинскую комиссию в военкомате. Председателем комиссии была весьма привлекательная и, по-видимому, весьма любвеобильная дама-терапевт. Она приказала всем призывникам раздеться не до трусов, а догола. Двухэтажное здание военкомата в одно мгновение превратилось в блудилище, в котором обнажённые юноши бродили среди секретарш, трепетных фельдшериц и брутальных лейтенантов-майоров подшофе.
Юноши, в силу психологической беззащитности, гиперсексуальности и романтизма, – через одного были эрегированы, что придавало мероприятию пикантность, а наличие плакатов, типа: «За дело Ленина горой. Тот, кто старается, – герой!» – затейливость. Я лично с трудом, но сдерживался… Прошёл почти всех врачей и оказался слепоглухонемым паралитиком, на последнем издыхании привезённым выказать свой позыв вступить в ряды вооружённых сил. У меня нашли тридцать три болезни и врождённых отклонений. Но я рвался в Афганистан. Потому, что грезил тамошними растениями. Целый год умолял свою тётю, фронтовую медсестру: «Ну, что тебе стоит, когда ползёшь за раненым, – взять с собой совочек!»
Меня безумно интересовали рода Iris, Fritillaria, Scilla, о чём однажды в откровенной беседе поведал районному психиатру, Петру Ивановичу Ионычеву, который сказал мне: «Ложитесь, дорогой мой, в психиатрическую больницу Бородёнки! Я сам там семь раз лежал – прекрасное место! И обеды необыкновенные, и природа сказочная. А растения из Афганистана мы вам туда обязательно доставим». Необыкновенные обеды среди сказочной природы меня не прельстили, тогда он зафиксировал мои ботанические позывы в медкарте. Во время медкомиссии Пётр Иванович в восьмой раз отдыхал в Бородёнках. Вместо него осматривал призывников некий молодой невропатолог. Он проводил осмотр в большой квадратной комнате без окон.
По сторонам комнаты стояли скамейки, а в центре – крутящееся гинекологическое кресло. Зачем в военкомате было гинекологическое кресло – до сих пор не могу понять. На скамейках плотно сидели студентки-медички и пара женоподобных начинающих проктологов. Я старался казаться невозмутимым, хотя, скорее всего, невозмутимость моя была истолкована медицинским сообществом как агрессия, тем более невропатолог, вместо формального «Здоров. Следующий!», углубился в чтение каракулей Ионыча. Только нервно спросил: «А что такое Fritillaria?!». После чего вышел, оставив меня с тридцатью девицами в тесных халатиках и чулочках телесной окраски, что, понятно, возбуждало. Девицы поняли, что перед ними настоящий псих и затрепетали!
Как только они начинали шушукаться – я тотчас со скрипом поворачивался на звук, пристально смотрел на нарушительниц тишины и облизывался. Голый человек раним и способен на многое. Если бы я сказал тогда им: «Ну-ка, все встали и разделись!» – они б разделись. Честно говоря, еле сдерживался, чтоб не сказать… Но тут вернулся невропатолог с моими бумагами. И я торжественно, в недетском возбуждёнии, прошествовал к окулисту. В конце концов, получил резюме, что-то вроде: «Не годен к нестроевой службы в военное время». Спустя много лет понимаю, что Ионыч был английским шпионом, он не пустил меня в Афганистан – чтобы я там не открыл и не выкопал все Fritillaria, которыми интересовались англичане!
.
Камень забвения
Амнезит. Камень забвения. Добывают его повсюду. Месторождения есть во всех странах мира, поэтому перстни и серьги с этим камнем стоят невероятно дёшево. Крупные ювелирные фирмы даже доплачивают за изделия с этим камнем. Выгадывают на беспамятстве покупателей, которых можно убедить в чём угодно. Монголов же никто не победил, им просто объяснили, что они – маленький степной народец! Уж очень монголы перстни с амнезитом любили… Великие ассирийцы ботинки в Москве чистят, римляне торгуют наркотой. Шумеры, вы представляете, шумеры! Строительством промышляют.
Но с другой стороны, амнезит влияет на этносы весьма положительно. Некоторые кочевые этносы убеждены, что тысячи лет были оседлыми и самыми умными и талантливыми. Это, как там по-научному… Криптомнезия. Она возникает, если порошок амнезита ежедневно сыпать в суп. А если ещё и в чай, то мифомания и синдром Мюнхгаузена гарантированы. Миллион человек в интернете уверены, что они поэты. Я, впрочем, тоже, когда переборщу с дозой. А так – просто не помню. Ни стихов своих, ни книг, ни муз. Но помню, при любой дозе, что я – русский.
Историю помню Государства Российского, в изложении Татищева, Карамзина, Костомарова, Соловьёва, Ключевского, и не только их. Помню! Оттого понимаю, что современное представление об Истории не как о науке, а как о сборнике анекдотов – присуще лишь беспамятным. Между прочим, московский Кремль в XVвеке был построен из кирпича, который потом постепенно был заменён амнезитом. Кстати, амнезит, помимо использования в ювелирке и колдовстве – замечательный строительный материал. Крепости, построенные из его глыб, враг не способен взять! Амнезит – камень счастья.
.
Свой
Жил да был художник. Писал храмы, закаты на воде и голых женщин, как тому и положено, но со временем совершенно обсиренился. А кого стесняться-то?! Шпану из художественных школ, что ли, которая малюет летающих рыб на кусках оргалита?! Вам, кстати, знакомы запахи студий гениальных художников? Это запахи кладбища: смесь масляной краски, тлена не доеденной воронами поминальной закуски, пива и мочи скорбящих.
Я заходил к нему одно время часто. Но устал от гениальности, которую он постоянно подтверждал словами. Однажды мне была показана серия работ: «Портреты незнакомок». Я предположил, что этих незнакомок он покупал на вокзалах по три рубля на ночь, поил, убивал, выпивал кровь, а трупы в неестественных позах клал на рогожу. Работы назывались: «Нежданная встреча», «Утро», «Спящая нимфетка». Сделал вид, что звоню в милицию: «Алё, тут серийный маньяк-педофил! Срочно приезжайте». Пошутил.
Художник, понятно, смертельно обиделся, хотя не исключено, что испугался. Перешёл с пива на водку, которую, впрочем, употреблял в пивных несусветных количествах. Перенёс инсульт. Почти потерял способность двигаться. Работала только правая рука, пищеварительная система и слегка мозг. Как-то я пришёл его проведать. В мастерской пахло сугубо краской, без составляющих. Он лежал на высоких подушках просветлённый и писал что-то на этюднике, хитро закреплённом на уровне груди.
В квартире хозяйничала миниатюрная, невероятно красивая, женщина с детской улыбкой. Я поинтересовался: «Жена?» Он попытался быть ироничным: «Нет. Мама не велит. Помощница по хозяйству. Любой зовут. Она глухонемая сирота из-под Херсона». И тут я вспомнил его всемогущую мамулю, члена Ревизионной комиссии ЦК КПСС. Спросил: «Мама жива?» Он кивнул: «Более чем. Бизнес у неё. Родину продаёт. Холсты и краски мне оплачивает. И Любочку».
И тут явилась мама с телохранителем. Выглядела она лет на десять моложе сына. Зыркнула на Любу, поправила подушку – так лидеры государств трогают траурные ленты на венках в момент возложения. Я задурковал: «Мишель. Ваш старый поклонник». Снисходительно улыбнулась. Протянула руку для поцелуя. В перчатке! Художник встревожился: «Мама, это Мишка. Помнишь? Свой, свой! Я, кстати, тут букет сирени написал, назвал: «Мамочке». Как тебе?»
Про красоту
Красота не спасает мир, она спасает войну. Красоты на всех не хватает, из-за неё всегда склоки и драки. Красота – это доступная самоуверенность. К любви красота имеет опосредованное отношение.
Жила-была в одном городе районного значения царевна Валентина. Родители её были, понятное дело, царь и царица. Он – первый секретарь райкома, она – глава Райпотребсоюза. Во время беременности царица злоупотребляла чёрной икрой и коньяком «Наполеон», который, видимо, оказался несвежим, отчего и родила неведомое существо – Валю.
Когда увидела – потеряла сознание, в которое так до смерти и не пришла, продолжая, впрочем, возглавлять всё, что возглавляла и рожая вполне стандартных принцев и принцесс. Царь-отец… Да, что царь-отец! Его предки жили в бессознательном состоянии с допотопных времён. Поэтому и царствовали. Это несложно, если б не великие князья, которые, или в милиции, или в торговле. Интриганы. Когда принцесса Валя родилась – они вынудили родителей сдать её в приют под фамилией Крокодилова, а потом довели до всеобщего сведения, кто она такая.
Крокодилову постоянно унижали и жестоко наказывали воспитатели. Обзывали товарищи. Но она не злилась, а смеялась. И над ними, и над собой. Жалела. Даже повариху Симу, которая норовила на раздаче положить ей в тарелку помоев. К десятому классу Крокодилова не похорошела, нет, но приобрела невероятную соблазнительность, которая брала в плен, как мужчин, так и женщин. Нянечки прочили ей место директрисы заведения, мальчики влюблялись и писали суицидальные стихи. И тут полюбил её принц Витя из соседней районной державы.
Витя был дебилом, родители сдали его в приют уже взрослым, когда наигрались в милосердие. Он подошёл к Вале и сказал: «Моно я ебя поогаю?!» Она разрешила. Он поогал. И они подружились. Витя был большой и драчливый. Ходил по приюту и выяснял, кто не любит его Валю. Всех, кто её не любил – бил, а тех, кто любил – тоже, но из ревности. Однажды в приют привезли ещё одного большого принца, и он тоже подружился с Валей. Проломил голову Вите и стал сам огать Валю. Она поняла, что не только принцесса, но и звезда.
Выйдя из приюта, исправила прикус, убрала косоглазие, накачала силиконом губы. И превратилась в красавицу! Ею стали интересоваться как природные принцы, так и лавочники международного масштаба! Брала уроки актёрского мастерства, научилась, например, не только смеяться, но и хохотать до слёз. Но вот беда: когда решала размножаться – откладывала яйца, из которых вылуплялись кнопки, скрепки, да монстры из киндер-сюрпризов. Видимо мама царевны Вали вовсе не обпилась коньяком, а изменила папе с пылесосом.
Раечка
В морозных сумерках постучал в калитку седобородый старец и грозно промолвил: «Почитай почту свою, а то лишу Нового года!» Сумасшедший какой-то. Свидетель Иеговы или сам Иегова. Но – пошёл и почитал. Ничего интересного: сплошной спам, «подпишите петицию», дайте денег на лечение белой горячки. Задумался. Приснился Костя-актёр. Он держал свою голову подмышкой, и она смеялась. Я вспомнил, что он давно умер. Но понял, что шалит, шалит, как всегда.
Утром позвонил его вдове. Но она не дала рассказать сон и сразу начала жаловаться на какого-то Серёгу, который десять лет назад взял у неё костюм Деда Мороза и не отдаёт. Я пытался понять, зачем ей старый костюм Деда Мороза, который лет двадцать назад был уже ветхим. Как память? Нет, вряд ли, Ленка никогда не была сентиментальной. Слушая её истеричную речь, вспомнил, как мы с Костей дедморозили в Доме Кино. Костя был Дедом, а я скоморохом, фиговым, к слову сказать.
Насмерть испугал тогдашнего всемогущего директора сего Дома: подскочил к нему в колпаке с бубенчиками и заорал: «А вот и я!» Тогда я всегда так орал, когда смущался и всухую. Но самое страшное моё выражение было: «Ку-ку», сказанное басом с печальным видом и пристальным взглядом. Перестал, ибо боялся всем этим ненароком убить. Да, в то время я ещё много чего боялся! Через несколько дней нас пригласили в какой-то ДЭЗ. И привезли, представляете, в наш двор!
Слава богу, что соседи меня не узнали, ибо за несколько дней праздника я перестал походить на себя. Между прочим, у нас даже была блондинка Снегурочка, весёлая и добрая девочка, которая, смыв грим и сняв парик, оказалась пятидесятилетней ворчливой еврейкой. Получив деньги, разумеется, мы пошли в магазин. Костя ругался на меня, Снегурочку и заказчиков последними словами. Я знал, что после этого начнётся фаза: «Жена – сука», а потом: «Всю жизнь любил только Ильзу».
Пригласил всех к себе домой, тем более мои домашние на неделю уехали. Мы с Костей выпили дорогого шампанского и начали пробовать стартовый пистолет, купленный мной по случаю на Птичке. Пуляли в окно, пока не заметили, что внизу стоят милиционеры с автоматами: прислушиваются и приглядываются. Перестали. Начали петь. Это, кстати, был единственный способ отвлечь Костю от «Ильзы» и «суки-жены». Снегурочка выпила стакан водки и бесконечно разговаривала по телефону, стоящему в прихожей.
Потом выпила второй, третий, и отправилась восвояси, бросив: «Мальчики, не скучайте!» А мальчики и не скучали. Они, разумеется, решили пойти по бабам, причём, в костюмах и гриме, который не успели смыть. Стемнело. Явились на автобусную остановку, где сидели продажные девушки. Они заорали: «Ой, Дедушка Мороз!» Потом мы опять пели и пили. Последняя картинка того славного дня: сидит Костя на скамье у ларька и рассказывает какой-то беженке о том, что любит только суку-жену и Ильзу.
После чего поворачивается ко мне: «Мишель, сброй бороду, а то девушек пугаешь!» и смеётся. А я отвечаю ему: «Ку-ку!» Подъехал милицейский газик. Забрал часть девушек. Костя отказался отправляться домой и лёг спать в киоске, хозяйка которого видела его в каком-то фильме, но в каком – так и не вспомнила. Я спал в своей постели, правда, в образе скомороха. Приехавшая жена взглянула на стол, полный закусок и пустые бутылки и спросила: «Тебе бульону сварить?»
Да, точно, вчера в окно стучал Костя! Неужто, в аду стареют?! Заждалсяон меня… Чтоб попеть в терцию и поговорить ни о чём. Вот ведь, гад, нет, чтобы сказать: «Мишель, а помнишь, как мы в Париже шалили?! А как я сальто с авансцены сделал в рок-клубе? А? У меня тут чёрт знакомый, он по бабам в рай иногда отпускает. А я б ему: «Не, Кость, не сейчас, не торопи. Мне ещё вёрстку новых книг вычитывать. Кроме того, Раечка не разрешит».
Женщина счастлива – когда счастлив её мужчина. Мужчина счастлив – когда есть возможность не думать, а действовать. Мыследействие – это мыслеформа в движении. Женщина – мыслеформа. Женщине легче. Мужчина всё испытает, а потом расскажет или напишет. В прозе или стихах. Не поэтому ли женская поэзия – всегда буриме по форме, пересказ по сути. Не про любовь, нет. Про мужчин.
Дьявол в летах
Беда: у меня обострённый слух, обоняние, осязание, зрение. Слух изучался в лаборатории, дяденька-профессор сказал, что я феномен, ибо слышу лучше большинства кошек – почти ультразвук. Обоняние нигде не изучалось, хотя, помню, сидели мы с ребятами тёмной ночью на яблонях в школьном саду, и я предложил огрызки в траве по запаху искать.
Догадались, кто выиграл? Всякий сквознячок мимолётный ощущаю, а уж звёзд в небе вижу!.. В детстве думал, что все столько же. Нет! В Плеядах – около сотни. О поднимании тяжестей, которые не могли поднять вице-чемпионы мира по тяжёлой атлетике и о метании ядра, – я уже рассказывал не раз и предупреждал: не обижайте поэта, он затаится, подпустит на близкую дистанцию и… Некоторые не верили.
Ладно. Вы уже поняли, Диев – не только вундеркинд, но и феномен. Стреляю невероятно метко. Сколько будет сорок метров на сорок по диагонали? Так вот. Пулькой не целясь горлышко у бутылки отбивал. При свидетелях, между прочим, профессиональных охотниках, правда, не скрою – подшофе. Когда в силе – взглядом зажигаю спички и мысленно смущаю потенциальных проказниц в метро, даже не глядя на них.
Жена не даст соврать. Она и не такое видела. Поэтому в церковь и не ходит. А зачем?! Одна девушка, помню, выносимая толпой, кричала мне: «Что Вы от меня хотите, что Вы от меня хотите, о, господи!», чем меня весьма смутила. Ведь я, наряду со всем перечисленным, очень стеснительный и скромный. Сломаю что-нибудь кому-нибудь – забьюсь в уголок, рефлексирую и самосовершенствуюсь. Но куда больше-то!
Да, чуть не забыл: регулярно спасаю Латвию. ЛАТВИЮ. Которая между ЛИТВОЙ и ЭСТОНИЕЙ. Не врите, что не знаете, где это! Это у нас наследственное. Знаете латвийский гимн: «Диев, свети Латвии!» (Dievs, svētī Latviju!). А что поделать? И этим приходится заниматься. Не занимался бы, если б не любил. Люблю. Свечу. Стараюсь.
Кстати, недавно понял, что такое Бог. Это Дьявол в летах. И оба они бессмертны.
.
Дети – не люди
О, девы крутогрудые, затейницы рукопопые. Отборные. Отобранные. Спасибо Европе и Америке, что изымают вас у нас для поправления своих фенотипов. Низкий поклон Израилю. Берите, берите, не жалко, наши коровы ещё трепетных ланей нарожают. И на вопрос «Do you understand me?» всегда будет кому удивляться: «А что случилось?!»
Да ничего, милые, просто осень в мире, и она нескончаема, как нескончаемы осенние обострения. Гибридная война предполагает в том числе и физическую гибридизацию, включая инбридинг и, тьфу, тьфу, тьфу, инцест. Природа предпочитает чистые линии. Люди склонны к селекции. В том числе и духовной.
Дети – не люди.
Посмотрю в окно.
Я опять никто.
Потому что сквозь
Солнышко зажглось.
Танька
Бог играет сам с собой в шахматы и постоянно выигрывает. А когда устаёт играть – плетёт новый мир из привязанностей. Ночами пишет на заборах: «Танька – блядь» и «Таня, я люблю тебя!» Показывает нам, неразумным, что все достойны любви, а кто это понимает – счастья. Бог очень одинок, поэтому иногда звонит поздно вечером и спрашивает: «Мы предлагаем вам скидку на покупку новейшей модели автомобиля», «А вы установили счётчик воды?» или просто молча дышит в трубку. Бога жалко, он всеведущий и всемогущий. Он не смеет жаловаться. Его жалобы пробуждают у не верящих в него гордыню, у верящих – слабоумие.
И те, и другие не понимают, что Бог не лечит болезни, он учит к ним привыкать. Что так называемая гениальность – всего-навсего преждевременная зрелость, чреватая скоропостижной старостью. А, например, дружба: чем меньше – тем дольше. Все подопечные Бога делятся на просителей и рабов. Богоборцы – просители-шантажисты. Рабы – рабы. Они не просят. Благодарят. За всё. Их стезя творчество, или как там у богоборцев… А Танька – действительно блядь, потому, что за любовь денег не берёт. Впрочем, Бог её знает.
Чучмеки
Я тут придумал рифму к фразе «пить с ноября». Как вам: «Пить. Но я – бля…» Можно сделать перенос и продолжить, например, о любви. Когда вечером прекращается «бум, бум, бум» в хоккейной коробке под окном – мой мозг приходит в активное состояние. Сегодня пришёл: «Человек жесток – когда у него есть возможности, когда нет – просто зол». Объяснить не смогу. Сбила с мысли сирена скорой помощи. А потом кряканье милицейской машины. Понял! Скорая помощь – самка, милицейская машина – самец. Она от него пытается скрыться…
А бывает наоборот. Помню, лет пятнадцать у наших ворот постоянно останавливалась некая хмельная новая русская дама, идущая с электрички к себе в коттедж. Пила виски из горла и курила минут двадцать дорогие сигареты. Ну, курила и курила… Не хулиганила. Не мусорила. Однажды сижу мирно в избе, глядь – мой друг и сторож Хасан ведёт её к нам и говорит эдак ехидно: «Мищя, девушка писать хочет». Дело святое. Пустил. Хасан опять: «Боится упасть. Просил, чтоб ты её за руку подержал». Подержал. Пописала.
Зашла в комнату и говорит, обращаясь ко мне, Хасану и Хасанову племяннику, который здесь в тот день был: «Ну, что, чучмеки, пожрать, что ли, дайте!» Дали. Захотела спать. Выбирала, с кем. Я ей начал объяснять, что-де мы, чучмеки, боимся суровой хозяйки, поэтому ни с кем в доме не спим. Говорил, разумеется, с акцентом, почему-то финским. Хасана скрючило от беззвучного хохота. Мне с большим трудом удалось увести эту даму за пределы участка. Совесть до сих пор мучит: пожрать дали, а поспать нет!
Чучмеки.
.
Долой леса
Все леса надо вырубить. Ведь как лес – народ безобразничать начинает. Бутылки кидает безнаказанно, целуется где ни попадя, хулиганит. Кроме того, за деревьями могут прятаться хищные звери и преступники. Одна польза от леса – грибы, но их можно в подвалах выращивать, на скотских экскрементах. Даже вкусней такие! А целлюлоза легко изготавливается из тины, крапивы и конопли. Потом её достаточно белилами покрасить. Или сажей. И писать белым по чёрному. Тоже выход.
В лесу страшно из-за того, что люди там чувствуют себя свободными. То есть безнаказанными. Кстати, когда ветер, то в лесу обычно падают деревья. Леса горят. В лесу белки. Уронят на голову шишку и, если ты без каски, – то ку-ку. А ещё там есть белки-летяги, которым достаточно просто пролететь ночью перед тобой – чтобы сделать заикой. Про грибы говорил. Но, кроме хороших, есть ведь и нехорошие. Поганки. Мухоморы всякие. Мне говорили в детстве: «Не топчи их, ими олени лечатся».
Не топтал. В итоге в нашем краю олени перевелись напрочь. Думаю, все в зоопарк сдались, чтоб после лечения грибами не забодать кого ненароком. Вообще в лесу противно. Возьмёшь палку, расковыряешь трухлявый пень, а там слизни, сороконожки, мокрицы! Брр! Мой знакомый шёл как-то – чу! Дымком потянуло, лапшой быстрого приготовления запахло, собаки забрехали. Глядь: огромная землянка с беглыми украинцами. Их там десятки, а может, тысячи, кто знает, сколько этажей вглубь…
Все с шашками наголо. Некоторые конные, в национальных нарядах. А на валежине сидит слепой дядько, покуривает люльку и на распев диктует для фейсбука что-то антироссийское, а молодой хлопец обухом по осине азбукой Морзе тук-тук, передаёт своим. Еле ноги унёс! А вы говорите, что леса надо сажать. Их надо вырубить и посеять тундростепь, как было раньше. А все овраги – засыпать, чтобы никто в подпитии шею не сломал. И, чтобы не размывало – плиткой замостить.
Москву вот замостили – не размывает. А то бы размыло до магмы, и вулканизма тогда не избежать. В Италии у одного крестьянина на поле из земли пар пошёл. Не замостил – через год километровый вулкан вырос! Нафиг нам в Москве вулканы. Короче, леса надо повсеместно сводить, что, впрочем, и делается. Это замечательно, когда у власти понимающие люди. Они сводят даже парки, скверы и среди газонов ставят карусели. Народ должен веселиться поднадзорно.
.
Детский ад
Карабас-Барабас, Дуремар, Лиса Алиса и Кот Базилио взяли в аренду детский сад. Вместе с детьми. Сказали, что они взрослые и должны играть во взрослые игры. Например, драться до крови, кидать камнями в прохожих и плевать в суп послушным и умным малышам. Известный учёный Дуремар, доктор всех наук, объяснил, что «детский сад» происходит от слова «садизм», а взрослые произошли от детей и должны за это детям тыщу тыщ денег. Был составлен словарь «Настоящего языка», в который вошли слова, необходимые и достаточные в обиходе: «кака», «сика», «ням-ням», «бо-бо», «бибика».
Была приняты законы, например: «Детям можно всё» и «Кто сильней – того игрушки». Разрешено было грызть ногти, класть локти на стол и на людей показывать пальцем. А главное: не мыться, не чистить зубы, играть со спичками и ходить по морозу без шапки. Воспитатели окрестных детских садов и школ с восторгом взирали на смелый эксперимент прогрессивных педагогов и пытались подражать им. Впрочем, не без некоторой опаски, ибо дети в экспериментальном детском саду начали публично казнить своих бывших наставников. Для казней использовались карусели, качалки, турники и всевозможные игрушки.
С особой жестокостью была казнена заведующая. Её заставили прыгать в мешке вокруг территории, а когда она упала в изнеможении, – облили валерьянкой с ног до головы и позвали: «Кыс-кыс-кыс». Орава кошек, которую добрая женщина подкармливала из жалости столовскими продуктами, зализали её насмерть.
Мир рукоплескал свободе детского государства Карабасии, но на всякий случай эвакуировал своих граждан из города, где оно возникло. Впрочем, продукты в Карабасии были съедены, и владельцы начали подумывать, что с этим всем делать дальше.
Пытались продать всё вместе – покупателей не нашлось. Спрос был только на землю, без детей. Начали было продавать детей в розницу, но даже самые отъявленные педофилы брезговали и боялись приобретать грязных и злых существ. Одно существо купил директор цирка, но вернул. Существо умудрилось за неделю перекусать всех артистов, повсюду нагадило и поломало инвентарь. Дрессировке не поддавалось, во время представлений бросалось на зрителей. Наказание на него не действовало. При окрике и шлепке по заду – начинало биться в истерике.
Коммерческий директор проекта Базилио со своим опытным секретарём Алисой предложили креативный выход из положения – убить всех. Чтобы не марать руки, объявили новую политику государства: «Все против всех!» Сработало. За месяц вольный детский сад превратился в элитную недвижимость на тучной, удобренной плотью и кровью почве. Вот вы думаете, что чернозёмы – это остатки злаков? Это останки скифов, сарматов, готов, гуннов и прочих степных инфантильных варваров. А знаете, отчего чернозёмы не истощаются? Оттого, что варварству нет конца!
.
Сущий Казанова
У слова «ветреница» есть несколько значений. Это и любвеобильная женщина, и русское название анемон. И отверстия в фундаменте, служащие воздуховодами подпола в тёплое время года. В холодное – эти отверстия заделывают обломками кирпичей на глиняном растворе. Через ветреницы в подпол осенью проникают подпольщики: жабы, тритоны и всякие мокрицы-пауки-сороконожки. Если в апреле вовремя не открыть ветреницы – эти существа напоминают хозяевам, что пришла весна, массово появляясь в комнатах.
В тёплое время года подполье регулярно посещают мыши, кошки, хорьки. Чуть не забыл – ёжики! Мыши, понятно, пищат. Кошки мяукают. Хорьки бормочут. Ёжики хрюкают. За кошками приходят коты. Принято считать, что коты мяукают как кошки. Или орут. Нет. Я однажды спал, и вдруг из-под кровати: «А-а-а! А Ленку-то за что?! А-а-а! Колибри-будённовцы. Мало-мало. А-а-а! Мукачево, Мукачево, буль-буль» Не сразу понял, что у нас в подполье кошачья свадьба. А ещё как-то была собачья. Соседская болонка спряталась в нашем подполе от женихов-волкодавов…
Был у нас сибирский кот Буся. Сущий Казанова. Все котята в округе были полосатыми. Но в быту – кот как кот. Ленивый, хитрый, прожорливый. Бывало, приходят в полночь обманутые коты в подпол и затевают праведный безумный ор – он и в ус не дует. Я вскакиваю с кровати и начинаю подпрыгивать. Мурлычет, гад, будто аплодирует, дескать, классно танцуешь! И потягивается… А вот те волкодавы, помню, нам весь фундамент пометили. Целый год собаки через забор лезли! Ибо запах у собак – вроде человеческого: «Ура!»
Однажды корова пришла. Не знаю, по какому поводу. И залегла в огурцах. Мы как раз обедали. Я глянул в окно – лежит. Корова. В огурцах. Вам знакомо чувство нереальности увиденного? Нет? А мне везёт. С коровами особенно… Сейчас думаю, что та попыталась проникнуть через ветреницу в подпол, сожрать там остатки прошлогодней картошки, выпить яблочный сок и… А чёрт знает, что на уме у коров! Затаилась наверное до темноты. Родители не поверили в реальность коровы, пришлось мне её выгонять. Кстати, те, кто в теме, знают, как трудно выгонять коров.
Впрочем, своих коров у меня никогда не было, только чужие, но это к слову. Ладно. Если разобраться, ветреницы – путь к счастью, которого не существует. К примеру, коровья голова в дырку не пролазит, и не докумекивает, что съедена прошлогодняя картошечка, уже съедена! И морковочка. И вообще. Один мой товарищ был влюблён. Решил проникнуть в подпол своей возлюбленной через ветреницу, чтобы послушать её несравненный голос… Ветреницы в её доме были большими.
Кобелька Женьку подкормил. Но застрял! А сволочь-Женька над ним надругался…
Всё бы ничего, но услышал влюблённый разговор девушки с матерью:
— И что твой обормот?
— Надоел. Считает дурой. Учит жизни.
Вытащил голову из ветреницы чудом. На всю жизнь остались у него трансформация извилин, непроизвольное мочеиспускание, боязнь ограниченных пространств и склонность к пассивной зоофилии.
Птчелиный яд
В балалайке, висящей на стене веранды, завелись шершни. Никто из хозяев и хозяйских животных не заметил этого до приезда друзей, среди которых былпрофессиональный музыкант, учившийся в Гнесинке. Двухметровый флейтист, в миру бард, не закусывающий после первой. Разумеется, бутылки.
Он потребовал гитару для исполнения «Натали, Натали, Вас так любил поэт…». Гитары не было. Снял со стены балалайку и… был наказан духом Пушкина. Ища спасения от шершней, гости и хозяева рванули на улицу, но не было им спасения. Флейтист же накрылся скатертью и блажил: «Только не в губы! Только не в губы!»
Был услышан. Свирепые насекомые изжалили ему преимущественно филейную часть, на которую скатерти не хватило. Чья-то прапрабабушка, не приходившая в сознание лет сорок, оживилась и начала лихо раскачиваться в кресле-качалке: «Гоп! Гоп! Гоп!» Десятилетний подлец поставил на старинный проигрыватель пластинку с цыганскими песнями.
После нескольких удалых композиций, зазвучала «Ай, не будите» Прабабушка перестала качаться и сказала стонущему флейтисту: «Я читала, что три укуса шершней – смертельная доза». Соседи, с коими со времён нашествия Наполеона была непримиримая вражда, конечно же, написали заявление в милицию, в котором красочно поведали о развратных оргиях, регулярно происходящих за их забором.
Балалайка успокоилась и только угрожающе гудела, лёжа на столе среди битой посуды. Начали возвращаться хозяева и гости, укушенные кто куда. Барду-флейтисту налили вазу водки и отправили умирать в баню, где он глухо рычал печальные народные песни. Никто не мог предполагать, что выпускники Гнесинки даже на смертном одре не способны обходиться без публики!
В сумерках, почуяв запах шашлыка, умирающий перелез забор и явился перед затаённо праздничными соседями – голый по пояс снизу, сверху прикрытый скатертью с подтёками кетчупа, и смиренным басом спросил: «А?». Восприняв ужас как согласие, несчастный забрал все шампуры с недожаренным мясом и удалился в дремучий малинник, где, рыча и рыгая, съел всё до последнего кусочка.
В неотправленном заявлении появилась новая строка: «…а ещё разводят опасных диких животных. Бабуинов». Всю ночь выла собака. Люди напрасно считают, что собаки воют к покойнику. Обычно – к доносу в самые высшие инстанции.
Утром на веранде вокруг стола с балалайкой собрался совет: как сей инструмент вынести наружу, а возможно, уничтожить.
Против уничтожения категорически была хозяйка, мотивируя, что балалайка антикварная, с надписью «Москва-80» и узорами. И тут появился флейтист, во всей своей гениальной интеллектуальной первозданности: «А давайте мы привяжем к ней один конец верёвки, а другой – к машине. И газанём!»
Мирные граждане склонны верить большим голым людям. Газанули. Балалайка с шершнями вылетела в дверь и со звоном влетела в окно соседей. Опытный десятилетний подлец поставил что-то испанское. Прабабушка в качалке вновь несказанно оживилась: «В наше время лучшим средством от птчёл считалось крестное знамя!»
Подлечившийся, но по-прежнему накрытый скатертью, советчик ощутил в себе талант миротворца. Он несколько раз поднимал к разбитому соседскому окну неведомо как и где обретённую икону с архистратигом Михаилом и орал: «Мир вашему дому!» На что из недр доносилось: «Не надо угроз!»
Закончилось всё хорошо для всех. Малолетний подлец стал диск-жокеем. Музыкант с Гнесинкой подался в попы. Хозяйка начала приторговывать антиквариатом и сменила хозяина. Неведомо чью прабабушку, как всегда осенью, забыли на даче и обнаружили лишь весной, когда, подойдя к дому, услышали: «Гоп! Гоп! Гоп! В наше время считалось, что лучшее средство от склероза – птчелиный яд!»
.
Марьюшка
На совхозной молочной ферме была корова Марьюшка. Другие коровы носили нормальные коровьи клички: Зорька, Милка, Белка, Чернавка, а эта, представляете, – Марьюшка! Скотник-вдовец дядя Миша рассказывал внукам, иногда приходившим к нему на работу, что, дескать, когда-то она была царевной-раскрасавицей и полюбила пастуха, а тут посватался к царевне король-колдун из тридевятого царства, но она – ни в какую! Тогда превратил он её в корову с невероятно синими глазами…
Скотник не только рассказывал, но и показывал, поэтому на его представления ходили, как на гастроли Большого театра. Двигался дядя Миша так плавно и быстро, что казалось, будто его – два-три, не меньше. Пел, танцевал. Разумеется, пил, но тоже как-то сказочно. Мог вытащить бутылку «Агдама» из рукава, отхлебнуть до половины и уверить, что пьёт брусничную воду. Фокусник. Однажды на ферму пришла экскурсия студенток из ветеринарной академии, которые все как одна зажали носики платочками.
Так этот сказочник-волшебник уверил их, что ничего более прекрасного они не обоняли! Убрали они платочки – и правда! Говорят, все стали замечательными специалистами-зоотехниками. Ни одна не пошла на панель или в бизнес.
Нет, нет, о Марьюшке я не забыл. Если бы среди ферм района проводился конкурс на красоту и доброту, то она бы в нём постоянно побеждала. Кроме того, Марьюшка давала невероятное количество вкусного молока и поила им всех, включая местного рэкетира-кота.
Дядя Миша катал на Марьюшке внуков, сам порой ездил на ней в магазин. И спал ночью не в Красном уголке, а в стойле у Марьюшки, положив голову на её белоснежный живот. Эта заколдованная корова была невероятно чистоплотной. Кстати, она находилась в стойле без цепи, но не шлялась по проходам, где свален сенаж и силос, а в бочках стояла сочная запарка. Доярки смеялись: «Мишк, так поцелуй её взасос, вдруг в царевну превратится!» А тут из района разнарядка на сокращение поголовья.
По слухам, у дочери главы администрации намечалась свадьба, понадобилось много шашлыков и поджарки. Приехал жених, показал пальцем на Марьюшку: «Нам вот эту, чистенькую!» Но на следующее утро, когда появились резчики, никого в стойле не было. На месте коровы сидел кот, который дурашливо произнёс «Му-у!» и скрылся. Возбудили дело о краже коровы, сперва подумали на дядю Мишу. Но он три дня при свидетелях лежал в предсмертном похмелье. Выжил чудом. А тут на ферму женщина пришла устраиваться. Чистенькая. Красивая. С огромной грудью. Короче – поженились.
.
Совесть
Совесть – это память без срока давности за грехи. Почему-то считается, что дети безгрешны, дескать, не ведают, что творят. Ведают! Помню, как спровоцировал двухлетнего брата достать из шкафа одежду, бельё, всякие ценные вещи. Сложить их горой, увенчав сооружение подушкой с маминой кровати. Брат залез наверх, и я спросил его: «А ты не хочешь пи-пи? А-а хочешь?»
Прекрасно помню свои мысли: «Брат – существо бессловесное, он не сможет сказать родителям, что это я его подуськал на безобразия. Он просто ревел и показывал на меня пальцем. Я был старше, мне уже исполнилось пять, поэтому наказали меня. Жестоко. Вы думаете, это сделало из меня ангела? Разумеется, нет, просто я в своих подлостях стал осторожнее.
Впрочем, читал классику и стремился стать лучше. Получалось! Но тут раннее половое созревание и всё такое… Отрочество провёл в состоянии падшего ангела. Учился в элитном интернате, где жрать хотелось, как в не элитном. Там обучение велось на очень высоком уровне, я тут же превратился из отличника в троечника, отчего научился врать, изворачиваться, лицедействовать.
Но, знаете, даже сейчас бывает: ангел-хранитель из-за плеча: «Ну, что, гад, опять лапшу добрым людям на уши вешаешь?!» И становится нестерпимо стыдно, будто я его возбудил сделать а-а на подушку. Отвечаю откровенно: «А то как же, Ваше преосвященство, иначе бы Вы потеряли работу!» После чего мы традиционно поём «Любо, братцы, любо», пока не приходит моя жена и не выгоняет его к чёртовой матери.
.
Клизма с коньяком
Творческим людям, у которых не было родовой травмы, энцефалита и ушиба верхней конечности, сиречь головы, пить необходимо! Разумеется, не певцам, танцорам или, к примеру, актёрам, а тем, кто в творчестве использует интеллект, ибо в борьбе с оным и рождаются шедевры. Но как быть творцам, чтоб не отталкивать поклонников перегарным амбре? Некоторые из них закапывают водку в нос и косят под идиотов, что, по мнению мирного населения, помимо мужеложества, присуще личностям вдохновенных профессий. Один мой знакомый поэт спросил меня: как пить – чтоб не пахло.
Я перечислил все известные мне способы. Он попробовал, но больше всего ему понравилась клизма с коньяком. Мне стало любопытно, почему. Поэт ответил, что закуска привносит в питиё незабываемые ощущения. Особенно ему понравились устрицы и дичь. Хотя под настроение он использовал перезрелую маракуйю. Тут у меня появились смутные подозрения, почему он недавно развёлся, и я поинтересовался: «А ты закусываешь перорально или ректально?» Он не понял, но догадался, о чём речь: «Ну да, сую вдогонку!»
Прекрасный, кстати, поэт. Подавал себя на Нобелевскую премию, но там важно, чтобы пахло. Да знаете вы его! Вечно ходил в шлеме из фольги, рыл метро из Переделкино до ЦДЛ и платил взносы в Союз писателей мелочью. А с поэтессой Таней знакомы? Она – вагинально. Спирт, только спирт. Под маринованный огурчик. Метро не рыла. Оно ей было без надобности. Банально летала на метле. А вот знаете, товарищи по счастью жить на этой прекрасной земле: интеллект всегда не соответствует таланту. А стало-быть, врежем по старинке через рот. Занюхаем рукавом. Споём, о чём поётся. Творим-то начерно, но живём набело. А коли дуркуем, то не зря.
.
Атас
Моей тёте однажды подкинули чёрного котёнка, прямо-таки, как в старые времена младенца: в корзинке, завёрнутого в шёлковый надушенный платок. К сему прилагался лист с калякой-малякой, видимо, изображающий вензель и текстом печатными буквами с завитушками: «Этот котёнок голубых кровей, его зовут Атас. Он любит ласку, но какается». Тётя всегда относилась к любым детям с опаской, но котёнка не отдала в «добрые руки», а выходила, вложив в него нерастраченную страсть пьющей женщины.
Она его даже крестить носила в церковь, но батюшка отказал. Впрочем, порекомендовал купить пузырёк святой воды и брызгать на животное ежедневно, дабы в оное не вселился нечистый, кроме того, посоветовал мазать ему лоб елеем. От воды с елеем котёнок быстро превратился в блаженное котище, которое никогда не крало, не орало, а просто молча брало, глядя в глаза. Обитало оно на шкафу, откуда по утрам спрыгивало на свою служанку. Да, моя благородная тётя на старости лет стала служанкой!
Квартира находилась на первом этаже. Кот ежедневно через форточку уходил гулять на пустырь, по которому протекала речка, и приносил оттуда дичь: птичек, мышек, лягушек, причём, в силу своего христианского воспитания, живыми. И они летали, бегали, скакали по квартире. Однажды принёс болонку, затащил к себе на шкаф, откуда она лаяла, но потом смолкла и запахла. Тётя решила уйти в монастырь, но потом передумала и легла в неврологическую клинику, попросив меня присмотреть за котиком.
Первым делом я отловил всю квартирную фауну, выгреб мумии, вымыл пол и мебельные поверхности. Кот смотрел на мои занятия с благожелательным любопытством, как, наверное, смотрел Людовик XIV на гвардейца с тряпкой и совочком, который подбирал и подтирал сиятельные отправления в коридорах Лувра. К вечеру кошачье величество отправилось погулять в кущи местного парадиза, а, вернувшись, обнаружило форточку закрытой. Это настолько потрясло его, что оно впервые в жизни мяукнуло!
К возвращению тётушки, кот превратился в собаку. Знал команды: «Сидеть!», «Лежать!», «Фу!», «На место!», разве что не приносил тапки. Ходил на улицу через дверь. Стал атеистом. Заинтересовался кошками. Начал грешить. Не вполне выздоровевшая женщина заявила, что я испортил ей кота и оставшуюся жизнь. Сообщила, что лишает меня наследства, на которое я и не претендовал. Побрызгала кота святой водой и принесла ему с пустыря лягушку. Он мяукнул и ушёл со мной.
.
Осень 2017
Не поверите: комаров жалко! Как можно убить существо, которое сосёт твою кровь из последних сил?! Предзимье. Кровь густая, холодная, не пьётся. А потом, между прочим, отложить ему яйца – куда?! На лужах ледок… Пусть пьёт! Крови не жалко. Её ведь за жизнь кто только у меня не пил. И – ничего. Кровообразование стимулировал. Мухи взасос кусаться начали. Пауки на паутине летать, – постоянно на переносицу садятся. А тут вдруг: «Октябрь уж наступил…» И всё. А ты картошку не успел выкопать! Как-то так. Или написать что про любовь. А?
Галки с грачами как саранча: тени, тени на асфальте. Говорят, что они всегда вместе, ибо имеют одинаковый язык, только разной тональности. Ужас. Облепили городские крыши и древеса. Грачи перелётные, галки – нет. Похоже на проводы в армию. Явно где-то война… Плеть девичьего винограда просится в комнату. Не пущу! Звонила Нина, говорили о вечном: о политике. Убеждала, что кругом дураки и сволочи. Не понял, кругом кого. Сказал, что моя жена запрещает с ней водиться. Задумалась. Бросила трубку. Хохотал. Шуршали любопытные мыши. Вечер стал утром, минуя ночь.
.
Стихоложество
Существует всего-навсего три основных способа стихосложения. Людям пишущим знать их необязательно и даже вредно, а вот людям читающим и слушающим – весьма полезно. Кроме удовлетворения праздного любопытства, надо же понимать, какой именно любви достоин твой кумир и насколько.
Итак.
«Детский праздник». Этим способом пользовался Велимир Хлебников. Смысл есть, но «свой». Рифмы как бы имеются, но не всегда в конце строф. Цезура извилиста. Строфы произвольной длины, которая может меняться, а ямб запросто становится амфибрахием, риторические фигуры случайны. Симуляция возможна, но непонятно, зачем, ибо на подобные стихи трудно писать песни.
«Пожар в психушке».
Леонид Губанов. Стихи обычно имеют размер, цезуру, но не имеют смысла вообще. При прочтении возникает картина: пациент в горящей одежде звонит 01 и кричит в трубку «Пожар!», а на вопрос «Где?» – плачет и поёт. Иногда приходит в себя и сообщает: «Здесь». Да, да, Губанов! Симулирует этот способ стихосложения Борис Гребенщиков.
Вообще в стиле «Пожара в психушке» пишется большинство современных роковых и даже эстрадных песен. Их авторы вызывают восторг и сочувствие, не имея реальных диагнозов и не потребляя дешёвую водку. Натуральную бессвязность их произведением придаёт покуривание, понюхивание, полизывание лёгких стимуляторов. В творчестве они обычно обходятся без полового воздержания, присущего сочинителям классических романсов.
«Паровозики» Этот способ в чести у поэтесс. Вагончик за вагончиком, вагончик за вагончиком… Их может быть бесконечное количество, но тогда состав буксует и останавливается. Чаще всего, вагончиков не более двадцати, последний – ресторан. Там стреляют из окон по курам и пускают петарды. У «Паровозиков» есть варианты: «Бронепоезд», «Экспресс в тоннеле», «Маневровый».
Вот, собственно всё. Впрочем, главное в стихоложестве – желание. Способ вас найдёт.
.
На часок
Женщины постоянно влюбляются, но не всегда помнят, в кого это было. Мужчины помнят лишь тех женщин, от которых пострадали, а которые от них – нет. Квиты. Мир пребывает в чуть-чуть неустойчивом равновесии, отчего и текут равнинные реки и горы становятся холмами. Снега покрывают рельеф, показывая, каким он будет через пятьсот лет. А что такое пятьсот лет? Тьфу! Чем измерить год? Оборотом Земли вокруг Солнца? Чем измерить любовь?
Я помню образы и персонажей. Романы мне скучно писать, ибо скучно читать. Тем более, скучно творить. Встречая женщину, не прошу рассказывать о себе, мне достаточно того, о чём она молчит. А некоторые молчат так информативно, что впору пророчить. Когда мне было восемнадцать лет, познакомился я с Ниной по фамилии Орёл, по мужу Мурашкой. Впервые узрел её морозным солнечным утром. Она была в белом полушубке и алой цветастой шали. И смеялась.
Возлежала в дровнях, которые везла нервная вороная лошадка. Неделю я не смел подойти, пока, наконец, она не подошла сама: «Знаю, знаю, тебя зовут Миша, и я тебе нравлюсь. Приходи сегодня в полночь к мосту» Пришёл. Целовались. Но она была старая, ей уже исполнилось двадцать три года. Мы шли по ночной деревне, и она рассказывала свою печальную жизнь. Поведала, что муж-тракторист – редкий гад, а недавно она сделала аборт от дачника Володьки. И плакала.
Нас, разумеется, видели и даже слышали, хотя окна в домах были темны. Скотник Серёга отечески предупредил: «Ой, не связывайся ты с этой шалавой!» Другу Сане я сообщил: «Женюсь!» Мной стали интересоваться другие деревенские шалавы, одна из которых зазывала меня в кладовку с комбикормом. У неё, кстати, тоже муж был тракторист. Рассказывали, что эта кладовщица однажды пришла на приём к женскому доктору и тот возмутился:
«Вы бы хоть вымылись перед приёмом! В чём это тут у вас? Боже – в солярке!» «Да! У меня муж – тракторист!», – гордо сообщила она.
Не скрою, с трудом, но я достойно выдержал зазывания. А потом жизнь спрямила русло. Прошла тысяча лет. Ходил на почту, звонить своей очередной зазывальщице. Телефонистки следили за развитием нашего романа, и, думаю, записывали незнакомые слова, считая их названием поз в Камасутре.
Начиналась перестройка. Демократизация. Гласность. Ускорение. Чуть не забыл: милосердие. Заказал звонок. Ждал связи. И тут – ба! Нина! Нинка. Пьяная вдрызг. Шалавой шалава. Эволюционировала. Меня увидела – засмеялась, как тогда, в дровнях. С ней был тип в кепочке. Оттолкнула его: «А не пошёл бы ты, Витя, на… на… первый этаж… Подождать там меня!» Приблизилась: «Поцелуй!» Отпрянул. Затащила к чердачной решётке, впилась губами в губы.
А тут этот Витя: «Эй, фраер, ты на перо нарываешься?!» Нинка его и погасила. С одного удара, между прочим. И опять ко мне: «Целуй ещё!» Телефонистки тут как тут. Страсти ведь какие! На неделю разговоров! Я Нине-Нинке: «Всё. Хватит. Жду срочного звонка». Она: «Пожалеешь!» И, действительно. Пожалел. И жалею. Иногда думается: вот такую бы шалаву на часок иногда приглашать бы, а?! Но смерть невозможно «на часок». Вон, гляньте, на дровнях едет, в цветастой шали. И смеётся, смеётся, смеётся.
.
Про естественный отбор
Однажды Альберт Эйнштейн сидел под яблоней, и на его голову упало яблоко. «Эврика!», – воскликнул учёный и написал труд о бессознательном… Это, понятно, присказка.
Шёл тысячи триста тридцать седьмой год либеральной эры. Впрочем, уже все года стали тридцать седьмыми – в память о триллионных жертвах сталинских репрессий. В датах годов менялись лишь первые цифры. Торжествовал постмодерн и косметическая евгеника.
Ноги двухметровых элитных женщин начинались от грудей, а губы от глаз. Элитные мужчины превратились в огромные половые органы на маленьких мускулистых ножках. Подлый народ обитал за стенами городов в бескрайних резервациях, был уродлив и банален: имел допотопные лица и фигуры, выращивал злаки и корнеплоды, разводил скот. Элита питалась лечебной грязью с пищевыми добавками, которую готовила из собственных отправлений и выделений.
Города по всему миру были связаны линиями метро глубокого залегания и космическими такси. И вот однажды некий мальчик Иван из резервации просверлил в городской стене дырочку и узрел в ней невероятную жизнь. Решив, что за стеной зоопарк, начал за десять минут просмотра брать по копеечке. Даже бабам показывал. Они краснели и плевались, но могли смотреть в дырочку бесконечно. Начались ссоры, драки. Назревала революционная ситуация.
Узнал про дырку быдловский царь. Приказал насверлить дырок в стенах по всей державе и сделал бесплатным сие новое народное удовольствие. Элита смекнула, что быдло за ней подсматривает и показывала себя во всех видах. Не за деньги, а тоже за удовольствие. И быдло, и элита жили в мире и согласии долго, вмести чинили стены – каждый со своей стороны, а когда стены рухнули от ветхости – все уже превратились в животных. И отбор стал снова естественным.