Владимир Николаев

Владимир Николаев

Родился и вырос в Чебоксарах. Учился в обычной школе, окончил её с золотой медалью. Затем поступил в Московский государственный университет, изучал социологию, там же далее закончил аспирантуру и в 1996 г. защитил диссертацию (кандидат социологических наук). Работал по полтора года городским социологом в г. Королёве Московской области и заводским социологом в Мытищах. С 1998 по 2006 г. преподавал на социологическом факультете МГУ, с 2006 г. работает на факультете социологии Высшей школы экономики (Москва). Пробовал писать стихи и прозу с раннего детства. Всерьёз стал писать стихи с конца 1980-х годов и писал их «в стол» до середины 90-х. После долгого перерыва вернулся к стихам в 2010 г. Участник сетевой литературной группы «Перекрёстки», публиковал подборки стихов в альманахах этой группы. Участвовал в нескольких музыкально-поэтических вечерах этой группы в московских клубах.

проза Владимира в ФИНБАНЕ

facebook

---

***
Чернеет ворон на погосте.
И кто-то тихо, как во сне,
Идёт один с точёной тростью
По бесконечной белизне.
Безмолвно, словно не разбужен,
В даль, непостижную уму,
Идёт. Ему никто не нужен.
И он не нужен никому.

---

***
я не сумею осень просклонять
лишь вякнуть глухо время злое слякоть
и плоть как ускользающая мякоть
и в бездорожье жёлтый лист обнять
пускай летит! и обратясь в труху
расстелется ковром по побережью
я так устал я как и прежде между
сырым плетнём и небом наверху

---

________________________________
Туда, где завершается земля,
За мигом миг переходя в поля.
И даже сожаленья недостоин.
Ну что ж, коль и напрасно посетил.
Плывут, вливаясь в хор ночных светил,
Деревьев остовы неровным домостроем
Нет-нет да и прошепчешь: «Вот дурак»,
За шагом шаг переходя во мрак,
Α • [ПУТЬ ИСХОДА] • Ω
↑
————- «И обошёл я полей пять».
————- (Ладислав Клима)
↓
Ω • [ПУТЬ СХОДА] • Α
За шагом шаг переходя во мрак,
Нет-нет да и прошепчешь: «Вот дурак».
Деревьев остовы неровным домостроем
Плывут, вливаясь в хор ночных светил.
Ну что ж, коль и напрасно посетил,
И даже сожаленья недостоин.
За мигом миг переходя в поля,
И всё плотней сжимается земля.
_________________________________

---

***
Земля, асфальт, балконы, пол паркетный,
Кастрюля, чайник, кран, тоска и грусть,
Старинный кафель, тазик туалетный,
Газета, стих (пришлилен наизусть),
Кушетка, рифма, зеркало в помаде,
Измазан маслом сливочным паркет,
Истошный шёпот ясно слышен сзади:
— Карету мне! карету мне! карет….

нач. 1990-х

---

---

---

«Против некритического принятия концепции инструментального знания в наиболее развитых обществах у нас есть два возражения, о которых мы уже говорили выше».
Ж.-Ф. Лиотар
……………..
ПАЛЁНЫЙ МЕЛ

На окраине сгорбленной рощи
Золотистая плавится тля.
Так и легче, и ближе, и проще
Голоситься строением для

Обобщения, будто пределом,
Чтобы дым от огня уберечь.
На окалине пишется мелом
Угольком опалённая речь.

2015

КАДЗУХИРО ОМАДА И ПЕНОЧКА

Кадзухиро Омада увидел пеночку
сквозь дырку в консервной банке
и обрадовался:
какие странные трели,
как на лютне в саду любимой!

Улыбается,
даже ушами рту и щекам помогает,
а у самого зубы стучат от холода,
и глаза навыкат –
цвета самой осенней клюквы.

Растолчённой навеки.

2021

ОСТРОВА

Всё чаще вспоминаю дерева,
Наместников приют, поток гонимый.
Пологий берег сторожит трава.
Пустые лодки проплывают мимо
Безмолвно, ровно и неумолимо.

От листьев закружилась голова,
Уставившись в их хоровод тяжёлый.
Они летят – пестрит их отсвет жёлтый –
И падают, как в небо острова.

2019

ГОРАЗДЫ БЫТЬ II: ПОСЛЕДНИЙ ЛУЧ

Уж солнце кончилось, а как вовсю старалось.
У тишины последнего луча
Он просит голос – колос, милость, малость.
А что просить? Не задалась свеча.

Что толку? Суета и представление.
Горазды быть? Но тихо, с холодком.
Над глубиной – нестойкой пены пение.
Над головой – кружится дым волчком.

Дорожный ком бежит неумолимо.
Таёжный дом – и всех миром одним.
Он был клубком под превращеньем дыма.
Он был стихом, клубящимся над ним.

2017

ПЛЫЛИ

«Мы с тобой одной верёвкой связаны».
И по лицам меж глазами врозь
Вертится с неукротимым лязгом

Стокартинно мировая ось.
Странный компас. «Вы в морях потеряны.
Вам бы вздох от неба до земли».
Плыли. И от качки полость в темени.
Но и берег видеть не могли.

2017

***
Птицы путь свой спросонок
Держат в сторону рая.
Спи, отважный дитёнок,
Дошедший до края.

Спи, окрестности век
Мёртвым сном стерегущий.
И привидятся млеко
И райские кущи.

Вязкой сомою речь
По пространствам струится.
Как себя уберечь?
Не проспать? Не родиться?

Долго тянутся дни.
Опрокинуты ясли.
Вот и снова огни
Над рекою погасли.

2014

---

---

---

***
голова моя колокол
но какой-то как есть деревянный
и звук из неё не выходит
в ней всего одна мысль
как глухой безъязыкий язык
ударяет по внутренним стенкам
то в одну то в другую
и качает качает качает
то влево то вправо то влево
то туда то сюда

---

ЛИСТВА И ЖИЗНЬ

Рано утром Ветреный собирается в гости к Съезжему,
Прихватывает мешок с сухарями, кинематографические миражи.
Хорошо, когда у обоих в устах выраженья свежие,
Им не нужно объяснять, что такое листва и жизнь.

Просыпается утро, от травленья и боли пьяное,
Выдыхает красивое облачко и гвоздями даёт зарок.
Ах ты, светлая форточка, утречко безымянное!
Все цветы и растения клонятся на порог.

---

МЭТР КУИНН И ДВЕ ГИТАРЫ ЕГО

У мэтра Куинна две гитары.
Одна пылится в тишине.
В другой – покой Килиманджаро
На полыхающей струне.

Пока горчит на солнцепёке,
Пока огнём играет сплав,
Мы в этом мире – грёз состав
И бесконечно одиноки.

---

ОДУВАНЧИКОВЫЙ СОН

Умолкла странная ламбада,
И тишь стоит на всей земле.
И тлеет тусклая лампада
В универсальной полумгле.

В долинах звёзд – на небосводе –
Цветы парят как корабли;
И рядом тихо кто-то бродит
В бескрайней мировой пыли,

Забывший обо всём на свете.
Шаги считает метроном.
И еле слышно дышит ветер
Над одуванчиковым сном.

---

МЫЛО И СПИЧКИ

Мы мыло и спички держали в горсти,
Мы золото мира хотели спасти,
Но вышла из рыхлого снега
Дремучая тень печенега.

Он с сумрачной дрожью направил каяк
Туда, где над сушей чернеет маяк,
И тут же исчез полыхая.
Такие вот песни, такой краковяк,
Такая вот повесть плохая.

2015

СЛОНОМ И МИШУТКОЙ

Развитие старых советских зверинцев
По плану усохших в чаду полотёров.
Развесистый парень достанет из РИНЦа
Две пары отличных словесных скатёрок,

Расстелет по кочкам и скажет: «Как чудно,
Когда по земле извиваются буквы».
И сложится в кукиш судьба-прибаутка
Слоном и мишуткой.

2018

О ПРОПАСТИ ВНУТРИ

о пропасти внутри, меж нас, меж нами
в утробной прорве межусобных лиц
осклабиться, сползти, струиться ниц
чтоб легче всех пройтись над головами
и в страсти это отозвать словами
стоптаться в лепет, подрядиться в трэш
чтоб ясно видеть – пролегает меж
разорванными в отмашь островами
разломы, трещины, брезгливый взгляд цунами
в ряду, меж строчек, углядишь – сотри
о чём же это?
об игре дровами
о дивной полости
о мимо вас
меж вами
о пропасти внутри

2019

ДВИЖЕНИЕ: 005

Никто не обещал, что жизнь легка.
Никто не обещал ни снов, ни чуда.
Белеет опустевшая рука,
И болью каждая горчит минута –

И рассыпается, как в синем море взвесь.
Душа – голубка – в полудымке серой.
И воздух дышит, изгибаясь весь,
Лицом и мерой.

2017

***
Смотри-ка в оба: отворён засов,
Как гильотина — скрип ворот железных.
И даже если свыше слышен зов,
Не видишь ты огней в печах отверзлых.

Тяжёлых врат чудовищный размах
Стальным крылом по дому гонит ветер.
Недвижен ум, и взор совсем не светел,
И острой язвой ржавый шип в зубах.

Остановись, мгновенье! Ты — опасно.
Разверстых врат мерцающий оскал
Пугает тело воздухом напрасным,
Когда и так дышать устал.

Замри, мгновенье! Ветер треплет лица,
И тают маски в мировой пыли.
И всё, что мнится тем, кому не спится,
И всё, что может с ними приключиться, —
Всё меркнет мороком вдали.

1994
========
Фото — 2011

---

---

---

ГРАНДЫ БОЛЬШОГО ЛЕДЯНОГО СТИЛЯ

мы облаки с перцем седые старинные гранды
мы носим под сердцем своим перуанские анды

мы ходим как тени кольцом воедино сведённым
мы корни растений и воздухом дышим студёным

раскинулись в дали и в высь перуанские горы
для поступи рысьей открылись такие просторы

что денно и нощно и в дебри и в жерло и в сажу
и двигаться мощно и ветру доверить поклажу

растаяли реки по тропам взбираются ламы
от запада к югу неспешно плывут панорамы

тоскуя лелея белея смиренно таская
и лилия блея и сила живёт колдовская

мы облаки с перцем седые старинные гранды
мы носим под сердцем горячий огонь контрабанды

мы вымпел свободы гримаса большого утиля
мы тёмные воды стандарты бездонного стиля

---

ТИМОФЕЕВ

Тимофееву ночью на спину упала луна.
«Вот и фея», –
Сказал сам себе Тимофеев.
И в ногах его попранной кожей свернулась страна
От тяжёлых трофеев

С тех раздольных полян, где безумная белка, крутя колесо,
Докрутилась и сдвинула ось, домогаясь орешков.
Тимофеев желает орла.
Он монетку метнул – не сбылось:
Снова выпала решка.

---

Я ПОМНЮ ВСЁ II

я помню всё
и там где грызлись люди
отбросив заповедь презрев обет
за привилегированный обед
за лампочку
за карамельный след
за кофточку
за косточку на блюде
там восходя на царство стынь и бред
стирали всё
и славный Человек
копался и искал ушедший век
в отбросов и белья раскисшей груде
я помню всё
куда б ни занесла
тропа зверей промокшего осла
в глухие ль ковыли
в ковчег вчерашний
в разрушенные пылью города
везде лишь стынь и горе-лебеда
и иногда заброшенные пашни
на Припяти
у бездны на краю
я вам за это по сто грамм налью
точите зуб
скачите
пейте
пойте
в руинах нестреноженная быль
потеряны огни на переходе
я помню всё
и прах
и тлен
и пыль

---

ВАСИЛИЙ ПЕТРОВИЧ

Сухие губы прошамкали: «Пойду-ка, в чулане лягу».
Василий Петрович не любил балконную тягу,
Скрывался от свежего воздуха, чурался розы ветров.
Всем объяснял доходчиво: «Я – не Петров».

И вот из глубин квартиры доносится скрип раскладушки,
Шуршание многих перин и встревоженный вздох подушки,
А вот и Василия Петровича богатырский, могучий храп.
Спокойной ночи, Петрович, отставной прораб!

••••••••
Он трижды герой труда, рок-н-ролл танцевал в забое.
Бывало, крикнет «дело труба!» как Тьерри Забойцефф.
Ел за троих. На зов его дружно слетались птицы.
Он читал им проповеди, рассказывал о плащанице.

Каждый помнит его лицо. Ибо брови его – как крылья.
Как и все советские люди, он грезил об изобилье,
Смотрел «Больше хороших товаров», любил играть в домино.
Посаженные им липы облетели давно.

Поздно ушёл на пенсию. А тут страна подкачала.
Кто-то в подъезде все лампочки открутил отчаянно.
Заржавели трубы на кухне. Навеки сломался лифт.
Измельчали лифчики – в довершение всех обид.

Вот оттого-то и воздух свежий ему не сладок.
Воздух как воздух, но куда же девать осадок.
Истлел на полке большой Генеральный план.
Поэтому – раскладушка. Поэтому – и чулан.

••••••••
Он просыпается в восемь. Выходит с кривой ухмылкой.
Он говорит: «Смотрите-ка, время летит кобылкой!»
Заходит на кухню. Садится на табурет.
Доброе утро, Петрович! Страны твоей больше нет.

---

НЕТОРОПЛИВЫХ КОРОЛЕЙ ЛУННОЕ ПЕКЛО

Вечерний воздух зол, безбожен.
Из-за угла, из-за угла
Сочится дюнная смола.
Я лунной поступью встревожен.
Сегодня всё не как всегда:
Прохладны бусы, черви кривы,
Протяжным вздохом города
Впадают в сонные оливы.
Сегодня всё не как всегда:
В завесах славы и труда
Провалы топки и сопливы.
Так короли неторопливы.
Так рок приходит иногда.
Товарищ, верь, взойдёт она.
Но, Боже мой, какое блядство!
В восторге вечер порван с лязгом –
И вот:
Мохнатая луна, порхнув в полночное пространство,
Течёт, печёт…
И счёт очей наперечёт.

---

МАЛЮТА

Кровавый нимб над головой Малюты,
От глаз бесцветных веет стужей лютой,
Безмолвная молитва на устах.
В подвалах каменных мгновенья длятся долго.
Как вечен мир! Какой звериный страх
Рассеян в воздухе! И он сидит, устав,
С сознанием исполненного долга.
Почти не спит, в чертах лица отёки,
На рукавах – багровые подтёки,
И капли пота – бисером на лбу…

---

ЗЕМЕЛАХ

За сценой – производство дыма.
На сцене – пламенный кулак.
Извозчик пролетает мимо,
Вцепив ладони в удила,
А земелах, видений полный,
Ничком на блюдечке лежит.
От тлена набегают волны,
И плавно утекает жизнь.

---

УСОЛЬЦЕВ В ГОРАХ

«…цееев! – слышится гулкое эхо в горах
Над самой стремниной. – Товарищ Усоооль..!»

Но дышится вольно на белых хлебах,
Пока не иссякла в завёрточке соль,
Пока не собрались на пир комары,
Пока не иссяк комсомольский заряд.
Штурмует пологие склоны горы
Походкой гусей поисковый отряд.

Листают пейзажи растерянным взглядом,
Но чуют, что он где-то здесь, где-то рядом.
«Товарищ Усольцев, откликнись, родной!»
А эхо в ответ: «…заводной-заводной…»
«Откликнись Усольцев, товарищ и брат!»
А эхо в ответ: «…шагом марш на парад…»

Усольцев на лыжах, Усольцев в мехах
Ушёл, заблудился… Ах! ах…

---

ПОЛЬКА ИЗО ДНЯ ВО ДНО

Воды по колено
На выставке всяких искусств
Пустое полено
В кустах потревоженных чувств
Сосцы и облатки
Трусливая темь кустаря
Тоскливые хатки
Под ветром колышутся зря

Спасибо, извозчик
Ты правильно тело привёз
Красиво из бочек
В раю покосившихся грёз
Глотать – не напиться
И куцые звуки слышны
Растленные лица
И деньги торчат из мошны

И рыцарь и сталкер
Кинжала, меча и плаща
И камнеметалка –
Вещей деловая праща
И древко, и древо
Кустарная скачка минут
И войлоку девы
Талдычат и спать не дают

Раздольная полька
Гармошки преступный наряд
Удвой-ка, утрой-ка
И стройки до неба горят
По проступи лестниц
По полю, по дну, по жнивью
Полсотни прелестниц
Звенят колченогим ревю

Чисты и настырны
Настырны и снова чисты
Настойки мастырят
В настройках чужой красоты
Вельможные бельма
Вмещают ночные костры
А утром с похмелья
Ножи и честны, и остры

Нарежешь огурчик
Смахнув кожурой естество
И, словно попутчик,
Увидишь своё мастерство
Горите-горите,
Попутные ветры в ночи
Уйдите, уйдите
Я воздух вдуваю в мячи

Прощайте, прощайте
Я зря изводил вещество
Приморский начальник –
Вторичное тело всего
Разменная двушка
Тосклива, легка, холодна
До самого ушка
До самого синего дна

---

СПРОСИ У ПРЕПОДОБНОГО КЛАУСА,
КУДА ЗАПАДАЮТ ЛУНЫ

Спроси у преподобного Клауса
куда западают луны
когда седой механик залезает в щиток с отвёрткой
откручивает шурупы
провода расплетает
пробует напряжение
и из последних сил восклицает:
Ну где же ты, Господи!
Будто Тебя
и не было…

---

***
Ледяные дворцы… И весенние эти капели!
И лазурь на полнеба оглашала счастливую высь!
И, смеясь, бубенцы, словно дикие ангелы, пели:
Упади, навернись…

А потом обернись! Там, с весною сойдясь в рукопашной,
Загибалась зима и, стелясь, отдавала концы.
Бубенцы, бубенцы… Белый снег над скукоженной пашней…
Падал свет на дома, и в лице оставались рубцы…

---

СТАНСЫ. СНЕЖНЫЙ СОН КРИВОГО ЧЕЛОВЕКА

По голубям поработали так, что и ада не надо.
Мысленно в бедах витает менада-монада.
Взвесился, тихо вошёл – ни следа, ни вреда.
В лёгкой беспечности легче войти в холода.
Слово – слюда, а за ним, трепыхаясь, рассветы.
Сонное царство, засовы, советы, сонеты.
Тихое место: пороги, дороги, мосты.
Дико сучками растут молодые цветы.
Зло красоты – не примешивай. Нет, я не буду.
Сладко вращенье, а в крик: не прощу, не забуду.
В шансах на выселки, споро, вертел на уду.
Всё это лиственный сор: ни шансон, ни дуду.
Господу, видно, угодно, чтоб кончился год, но
Щели свободны, и щебень шуршит однородно.
Вот и открылось смещенья ущербное дно.
Если и лишнего, всё ж отвращенье одно.
Свет непогашенный, топот и грома раскаты.
Выйдешь, бывает, секретно, тайком, из леска ты,
Сразу навстречу песком заводные скоты,
Лица в полоску, и главный средь них – это ты.
Самое лучшее часто случается после.
Чуть спотыкнёшься, и в мыслях: не лось ли? не ось ли?
Видели, гады, осину в убогом весле.
Въехать бригадой в трясину верхом на осле.
Вы прочитали. К чему вам все эти тирады?
Вы недовольны, красивы, про сливы, не рады.
(Но!)
Буквы по грядкам, достойно сложились в ряды:
Некий порядок и что-то навроде гряды
: :
Сонно в зиму ускользает осень.
Стройно листья опадают оземь.
Отрываясь… девять, восемь, семь…
Словно лисьим наполняясь, веко.
Всё в песок, от силы век от века.
Занавес. Заколосилось всем.
Снежный сон кривого человека.
Занесло –
И гикнулось совсем.

И сквозь ликов блёклые бока в бликах отразились облака.

---

МАЛЮТКА

малютка плачет, у неё беда:
от снега прохудились провода
лоскутный крик – по миру – честь по чести
и с суженым расстались навсегда
и больше никогда не будут вместе
по радио идут дурные вести:
отключена холодная вода
средь неба притаилась лебеда
и зависть – прародник случайной мести
и недостаток палача и лести
прокрался в золотые города
и лето не наступит никогда
и после бубен выпадают крести

безропотно! причинно! колдовской!
и страшным оком виден мрак людской

---

В ЮДОЛИ ПРАЗДНОСТИ, ПОХМЕЛЬЯ И ПЕЧАЛИ

В юдоли праздности, похмелья и печали
Милорды морды с черенком венчали.
И кто-то в шапочке из половецких шкур
Кружился в танце восковых фигур.

***
Едва завидев на небе слепящий полёт Гагарина,
Федя подумал о гиперболоиде инженера Гарина
И прочих изобретениях. Вопреки
Расхожему мнению шатии-братии,
Развитие усугублённой версии демократии
Прекратили большевики.
История любит оголтелых руководителей,
У которых каждый куст, каждый взгляд, каждый жест — убедительный,
Убедительней некуда. Думай. Сажай чеснок.
До сих пор продолжается слепящий полёт Гагарина.
Видимо, гиперболоид инженера Гарина
Федя добыть не смог.

---

***
И СКРИПИТ
РАССЫПАЯСЬ
ПЛАСТИНКА
ВЕЧНЫМ ВОЗВРАЩЕНИЕМ
ТОГО ЖЕ САМОГО
СНОВА И СНОВА

***
В шелках наматывать тесьму
На крестик маленький нательный…
И тенор – старый неврастеник.
И человек – комар всему:
Блестит и Провиденью льстит…
Потискать ставни у бабуси…
Ушёл состав. Послали гуси.
И мох – посмотрит и простит.

---

***
Быть гражданином, а не пищей, –
Большой, первостатейный грех.
Где от ума ума не ищут
И череп колок, как орех,
На берег набегают воды,
И стелется туман густой,
Стоят на пристани подводы,
И тихий шопот: «Враг народа», –
Страшнее истины простой.

---

ПО МЕСТАМ

вот и сорвана с век роковая печать
но большой человек призывает молчать
в этом сером плаще в этой ряске трясин
заблудившийся в порах седых парусин

в этой ряске трясин каменеет плечо
растревоженный пляской корявых очей
дышит в сумраке бес и творит горячо
разгоняя с опаской кровавый ручей

и текут корабли и плывут тополя
по равнинам где спорит с виденьем земля
по лесам и полям по горам по долам
провиденьем разорвано напополам

слышит ухо вдали то ли гул то ли стон
в изголовье стрихнин точно вражеский стан
и кружит холостым отлетевшим листом
и вещает в ночи по местам по местам

ЦВЕТОЧНЫЙ МАГАЗИН

И в сумерках низин, и в обгорелой чаще
Цветочный магазин встречается всё чаще –
Светильников приют, где лилии и розы
Тюльпанам подают пример отстойной прозы,

И слушают они, и всем нутром внимают
Тому, как из воды их стебли вынимают,
И в ворохе газет, притихшие, больные,
Они на «время Z» кладут листы хмельные

И падают на дно. А стройный луч нарцисса
Сливается в одно с мембраной и абсциссой,
Чуть двинувшись с ума, и, угольком ведомый,
Кричит во тьму: «Чума на оба ваших дома!», –

От страха рвёт замер, на стены тень накинув,
В нашествие гербер, в осаду георгинов,
В наплывы хризантем на сумерки сознанья –
И слышится «je t’aime» в обрывах мирозданья.

Подпольный магазин. Пустых цветов вещанье.
От скошенных низин в пещеры обнищанья
Протянется тропа…

---

ЗА ПРЯХОЙ

я шёл по снегу прямиком за пряхой
пути не разбирая а она
всё дальше уходя верёвки вила
от ветки к ветке паутинный дым
и от меня всё больше удалялась
вдали ёё я чёрную фигуру видел
чем дальше путь тем видно чаще глуше
в снегу по пояс а потом по плечи
едва-едва по веткам продвигаясь
по паутинам
вышел на поляну
и лунный свет пробил двенадцать раз

---

ДВОЕ

Ко мне сегодня люди приходили,
Как будто бы всю ночь за мной следили:
Два привиденья в чёрных теремах.
Их к полнолунью будто нарядили,
И тени отражались в закромах.
Струились зыбью в пелене горбатой
Один – с кадилом, а другой – с лопатой.

Скрипучее вещей круговращенье
Растило бреши в переменах дней,
Растлением на празднике теней
Запущенных. И – будто в возмещенье –
Из тусклого зиянья мириад
Звучал гипертонический парад.

На то и ночь дана весам и льдинам,
Чтоб непорочно быть с собой единым.
В часах кукушкой мерно жизнь текла,
Кружилась монотонной каруселью.
И двое, зыркнув из глубин стекла,
Не понимали моего веселья.

---

ПУТЬ

«…когда вдруг отчаянье
длань свою к тебе простирает
из непостижимой бездны,
суля погибель и тленье –
подумай о тех, чья жизнь была тщетной…»
Г. Бенн, «Вспомни о тех, чья жизнь была тщетной»

Слеза как стройная колонна:
Слезай по ней, варись во мгле.
Пройди дорогой миллионов,
Когда-то живших на земле.

Когда-нибудь безвестный мастер
Твой путь впечатает в гранит:
«Он был когда-то. Был несчастен.
Никто. Ничем не знаменит».

---

***
Тайною воздух дрожит заповедной:
Бедный, уже не богач.
И отражается облачком бледным
В тоненьких стёклышках врач

С блеском лукавым в глазах вдохновенных.
Молвит: а ты ведь, дружок,
Мог загреметь бы едва ли не первым
На занебесный торжок.

Слушаешь, слышишь, но всё же не веришь:
В избранных мне ли ходить.
Щёки потрогаешь, рёбра проверишь –
Нет, не оборвана нить,

Тянется старой советской кассетой,
Как передержанный хлам:
К самому лучшему, к небу и свету,
К самым последним мирам.

---

ДВЕРЬ

Он дверь открыл, а дверь была такая
Тяжёлая… и будто золотая.
И пели птицы райские в саду,
Звенел весенний воздух. Пролетая,
Мелькнула тень. И он, почти в бреду,
Промолвил тихо: «Я туда пойду».

И он вошёл. А день такой слепящий!
И чудилась река рукой манящей,
И где-то там, на берегу реки,
В беседке, на воздушный храм похожей,
Среди цветов сидели старики.
Ему кивнули. Он кивнул им тоже.

Был сладок воздух. Радужной волной
Клубился аромат над головой.
Он никогда не ждал такого чуда.
Ему открылась новая земля:
Лазурь и васильковые поля.
Не замечая, он вошёл туда, откуда

Возврата нет…
……………………..……….
Его накрыл невыносимый свет.

---

ДВИЖЕНИЕ: 030

«Зайцы нашли в лесу бревно и распилили на 248 одинаковых частей.
Сколько в лесу зайцев?»
«Задачка не из лёгких, хотя в первом приближении без затей», –
Подумал бригадир Мальцев

***
Усните голуби, гоните страх,
и волны осени вас не накроют тростью.
Есть тайный смысл, когда приходят гости:
истории на порванных листах,

на скомканных устах. Слетает спесь,
когда всё падает как покрывало. Зыбко.
Вся эта жизнь – работа над ошибкой,
сначала здесь, потом уже не здесь…

---

«ИЗ ЛЕСУ, ВЕСТИМО…»

«Из лесу, вестимо…» Я прохожу под ним,
Не задевая маковкой, радостный без причины,
Мимо сарая, мимо избы и окна с лучиной,
Мимо прохожих и вижу приветный дым
Бескрайнего очага, костра для таких гостей,
Вроде меня, не задевающих, не входящих без спроса,
Исчезающих, тающих там, где прошла нога,
Принимающих мир, как принимают его стрекозы,
После которых не соберёшь костей
Для праздничного пирога
Неизъяснимой свежести, гулких голов очаг,
Вёсны и осени собирающий в ворох листвы багровой,
Всеобжигающий, всеобнимающий, древний и вечно новый,
И думаю: лишь бы он не потух,
Лишь бы он не зачах.

---

«У всех есть небо, любовь и могила,
Не будем об этом…»
Г. Бенн, «Конструкция фразы»

Возвратите нам сны,
Мы давно их уже не видали,
Да такие, чтоб дух
Захватил их лазоревый плен,
Чтоб дыханьем весны
Унесло в запредельные дали.
Мы устали бродить
В тупиках твердокаменных стен.
Трезвость злого ума
Просвещает, но душу не греет.
Впрочем, что её греть!
Там давно уж одни ледники.
Воцарилась зима:
Холод полые головы бреет.
И белеет крестец
На ладони раскрытой руки.

---

БЫЛО ТОСКЛИВО, И ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ БРЕЖНЕВА

Было тоскливо, и очень хотелось Брежнева,
Но не нового, а ещё того, прежнего.
Сидели на кухне, пили чай с молоком,
Чувствовали себя затаившимся Колобком.
И вились, вились на головах седины,
Как, океан накрывши, льдины.
Арктика разгулялась в чувствах и умах,
Рылась, шуровала в развалинах-закромах.
А ведь было время – ходили щегольской походкой,
Пробираясь через людей подводной лодкой,
Вставали рано, отправлялись по ягоды и грибы
Туда, где глушь и деревянные столбы.
Теперь всё переменчиво: ветер веет веером,
Осталось быть руном и плеером,
В опустевшей горнице вечерами горевать,
Поникнуть, газету в сердцах порвать.
Смотрите-ка: птицы уплывают вдаль вереницами,
Шелестя разорванными страницами.
С грохотом настежь распахнулось окно –
И будто бы время отменено.

Фото — студенты на демонстрации в Киеве, 1980 год

---

 

РАЗРУХА II

Там травой поросло… И на слом почерневшего сруба
опрокинулось небо – как глыба –
безвольно и грубо.
И опять же: бурьяны, всё сорной травой поросло.
Там пространства впитали такую дремучую небыль,
что и тени дерев завалились под тяжестью неба.
И поодаль в раскисшей грязи догнивало весло.
Там плела тишина отходную тщете и распаду.
Там на западе рваным осколком чернела досада.
Чуть пониже к реке – одиноко – берцовая кость.
В этом месте несчастье, откинув промокшую рясу,
обнажилось, и рухнули, вздрогнув, каркасы.
Всё, что было, в порожнюю голь улеглось.
Можно жить не тужить. Ветер мёртвые раны врачует.
Зверь случайный, из морока вскрикнув, недоброе чует
и, почуяв его, убегает –
не сыт и не рад.
Лишь железная цепь,
проржавевшая, прочная, злая,
отвалившись от дерева, преет как осыпь сквозная,
и, опасно отвиснув, щеколды угрюмо скрипят.

---

А ОН ЗАГЛЯДЫВАЕТ В ТВОИ ГЛАЗА

А он заглядывает в твои глаза и ищет в них понимания,
И не находит – а только движенье зрачков, иногда застывших;
Возможно, ты просто боишься прямого касания
Его души о твою и грезишь о временах, уплывших
Так далеко, что их уже не разглядеть за семью морями,
Не различить среди мёртвого хаоса дней минувших,
Так далеко, что туда не добраться ни посуху, ни кораблями,
Как в безразмерное царство огней навсегда потухших,
Ставших вечно вчерашними; там заблудилась осень
Золотая, чудесная, с кострами огня и краски
В уходящей листве, еще солнечный диск несносен
Ослепительным светом, как в старой волшебной сказке
О чём-то таком, что не сводится к скромному «жили-были»
И о чём не сказать напоследок словами про мёд и пиво,
Там по озеру белые лебеди павами дивно плыли
И росли наливные яблочки, ароматные всем на диво,
Раскусить бы которые, поделить пополам – да в небо,
В гости к Дядюшке Свету на пир с пирогом и славой,
Он, наверно, заждался нас всех, провалившись в небыль,
Пусть хотя бы незваным гостем на ослике запоздалом,
Но добраться туда; а там – торжества и пляски,
Музыканты со всех концов ходуном от веселья ходят,
По тропинкам катаются гномы в большой расписной коляске
И улыбаются нимфам, которые глаз не сводят
С чудодейства факиров, глотающих времена и шпаги,
И с Емели, ходящего по деревням да с ручным медведем
И прихлёбывающего медовуху из припасённой фляги,
Посмотри-ка подальше: а вот и мы в таратайке едем,
Вот ты спрыгиваешь на землю, а вокруг разлито сияние
Чего-то невыразимого; кто-то рядом на землю сходит
И заглядывает в твои глаза, и ищет в них понимания –
И не находит.

---

КАФКА: ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ

В двери ломился. И вот, наконец, отворили: «Войдите,
коль заявились. Не надо снимать сапоги». Провели
анфилиладами комнат куда-то, вдоль тесных углов,
в большую гостиную.
Львы на обоях, цветочки зелёного цвета, окно,
в центре гостиной –
стол, а на нём – большой фиолетовый ящик.
В ящик залез и циркулем угол измерил.
«Непорядок, – сказал, – целых два градуса лишних,
ошиблись, и голова не влезает».
Выбрался. «Где тут у вас, говорите, больная? Ведите».
Вышли из дома, по глинистой тропке, вдоль хлева,
дальше прошли, довели до околицы – к яме.
«Вот, – говорят, – много лет уже как не копали,
а вода всё течёт и течёт, наполняется грязью под завязь,
уж не взыщите. Старая яма, давно разучились копать
с тех пор как и деда не стало, и вновь не прислали бумаги».
В яму уставился тупо, смотрел, и смотрел, и смотрел.
Знать о себе постепенно давала и грязь в сапогах.
И из леса грачи прилетели.

ДИКТАНТ

Крыльцо. Поленница. Диктовка.
«Пиши: под дубом вековым…»
«Кому писать? На ты, на вы?»
«Пиши: докаркалась плутовка,

И ЯВИЛСЯ УЗНИКУ ГОЛОС

– Скажи мне, Пацай Абдуллаевич Бек,
Пошто ты весною замыслил побег,
Пошто изумлялся во тьме у руля,
Болел бороздой за родные поля?

У КОСТРА

Мы сонно сидели всю ночь у костра.
«Находчивость наша хитра и остра», –
Сказал джентльмен в лапсердаке,
Сияя улыбкой во мраке.

Средь сонно нависших задумчивых лбов
Я видел пятнадцать отменных зубов
В сияющей этой улыбке,
Казавшейся тонкой и хлипкой.

А он вдруг давай утверждать и хулить:
«Намеренно в мире потеряна нить,
Крепёжная нить Ариадны,
И дышится сложно и смрадно».

Тут кто-то полешек подкинул в костёр,
Шепнув между делом: «Резинкою стёр
Всевышний и знаки, и метки».
И щёлкнули ближние ветки.

Из леса донёсся заливистый вой.
«Нас мутный Орфей увлечёт за собой
В страну, где пугливы отливы», –
Сказал джентльмен говорливый.

И только сидевший средь нас старичёк
Тоскливо и мирно сопел в кулачок
И видел во сне ероплан и толчок:
Бессмысленной эта картина
Казалась ему, как подделка в кино.
Он думал: «И ладно, проснусь всё равно».
И двигал под веком ретиной.

Нас дискурсом бойким Господь покарал.
Доска за доскою костёр догорал…

---

ФАТАЛИН

Подари мне на праздник большой бутылёк фаталина,
Чтобы лучше глазам представало, как плавкая глина
Под рукою Творца обретает случайные формы.
Нет у глины лица. Только пыл для чужого прокорма.

Я и так различал, как податливы люди и вещи
И фатальных начал потаённые силы зловещи.
Пескарём по лицу. Карусель. Фаталиновый голод.
Подари пузырёк. Подготовлен. И мелко промолот.

---

НА ТОРЖИЩЕ

на торжище
отрадном но пустом
раскрылись запонки
и борода в окладе
волненье плещет в колотом наряде
над снегом запорошенным листом
а там – и буквицы
и жидкий свет чернил
и между строк
пробелы при параде
побег по улице
и тишина во взгляде
и в бездне ухающей
пух саднил
как лёгок пух
когда сползает дух

ДВОЕТЕНИЕ ФМ

Мимо каналов, кофеен, пустых равелинов, лабазов
Тяжкой походкой проходит старик Карамазов.
«Фёдор Михалыч, постойте! Доверьтесь ужу.
Я уж, поверьте, давненько за вами слежу,

С самого помысла. Движется дней коромысло
Между проходов. Рождается логово смысла
В центре моей головы». – Обернулся в ответ:
Вместо лица в темноте различаются числа
Формулой тёмной: «Копайте. Ведь облако скисло.
Доброе дело. Купите трофейный билет

На электричку до поручней». – «Брысь, проходимец!
Заимодавцы удавят магнатов темниц и кадильниц
За полугрош. Молодые наместники тьмы
Пьют молоко из ковшей. Разберись-ка, попробуй».
Дёрнулся магний, и в сходнях истаяли оба
Свистом младенческим в самых подножьях тюрьмы.

---

ПОКЛОНЕНИЕ МУРАВЬЯМ, или ОБЫКНОВЕННЫЙ КАНЮК

Соснова ветвь. А шишка – лик глубинный.
Не обольщаясь славой голубиной,
Кричит канюк. И из лесных гардин
Выходит вплавь корявый господин.
Пиджак на выселках. А он твердит: «Откройся,
Чащобный мрак, еловою стеной,
Колючей боковой и костяной
Непреходящей крышкой от Роллс-ройса!»
Мрак открывается. И далее – в тропе
Не разглядев крючков невероятных,
И даже ближе – ясных полусфер,
Он нагибается, как старый Агасфер,
Шепча молитву муравьёв толпе.
Потом встаёт, простой и непонятный.
И снова движет миром мрак попятный.
Мир закрывается. И вновь кричит канюк.
И вновь пиджак возносится на крюк.

…………..
Читать лучше всего, включив записи голоса канюка по ссылке:

---

Матерное – лишь материал, материя.
Паттернирует патер-патрон.
Покровительственная тетеря
Непременно несёт урон.

Порассыпались паттерны патера
По опушкам лесной зари.
Зреет что-то доброе, матерное:
Материнские снегири.

---

ПАМЯТЬ ПОЛКОВНИКА

А я из тех, кто жил без бед
И ждал победы коммунизма.
И тянется за мною вслед
Огромный стаж алкоголизма.
Я тот неведомый герой,
Я тот лихой судьбы избранник,
Которому достался пряник.
А прочим – выпал геморрой.
Я как всесильным гончаром
Навек оформленная глина.
Принадлежу я всем нутром
Тяжёлой воле властелина,
Так сильно ко всему привык,
Так привязался к старым грёзам,
Что греет слово «большевик»,
И сердце тянется к берёзам.
Пойду, приму-ка перед сном…
И, печени достигнув, брага
Напомнит, как в тридцать седьмом
Стояли в форме у оврага..

---

ГОНЕЦ НЕ ПРИБЫЛ

Гонец не прибыл. Выпиты до донца
Напитки пенные. И вот – глаз в глаз! – смелей! –
Вбирая жар полуденного солнца,
Барахтаться в провалах дней.
Кричать в себя – не находить ответа,
В кровь раздирая думы о былом,
И чувствовать в кругу вращенья лета,
Как глухо стынет сгустком в горле ком.
Прощайте, сны! Не тащится повозка.
Гонец не прибыл. В сумраке любви
Созрели споры, в лабиринтах мозга
Угас очаг. Промозгло. C’est la vie.

---

***
По побережью ходят танки.
А здесь – в избе – война и мир.
Старушка Тень у оттоманки
Грызёт поломанный пломбир.
Дрова с зимою сводят счёты,
В ушах гудит металлолом,
И ос холодные расчёты
Над перламутровым столом.

---

ПОДАТЛИВАЯ ШЕЛКОВИСТОСТЬ ВОСПОМИНАНИЙ

От начала воспоминаний прошло всего две минуты.
За это время в мозгу успели побывать олени и алеуты,
Двое студентов разбили стоянку и развели очаг,
Долго горел огонь и совсем зачах,
А тем временем гномы над сундуками творили знаки,
Пришвартовались гружёные корабли к берегам Итаки,
Сошёл, приосанившись, вниз по трапу приземистый Одиссей,
Всей рожей изобразил царевича пушкинский Елисей,
Евфрат навсегда унёс свои мутные воды в моря-океаны,
По мановенью волшебного жезла в котлах закипели дурманы,
Высветились узкие коридоры старинных библиотек,
И зорко присматривался к балеринам Тулуз-Лотрек,
А в стороне от кипения жизни опёнком стояла дача,
На чердаке старичок потрошил загашники, чуть не плача,
Над полевой тропинкой в июльском мареве висела густая взвесь,
А по ночам комары с постояльцев сбивали спесь…
От начала воспоминаний прошло всего две минуты,
Но за это короткое время целиком поменялись маршруты,
Пронеслись эпохи, и под стареньким ржавым советским комбайном,
Лёжа у всех на виду колобком в тени,
Начитавшись Фриша, некий Дидро Дени
Вдруг схватился за волосы и обозвал себя Гантенбайном.

---

ОЖИДАНИЕ КАШИ

стучат колодки, вечер вечен:
молодки затопляют печи
одно мгновенье – мах руки –
и вот уж с полки – вечер скрашен –
плывут картинно чугунки
подобием церковных башен
свободно, ровно и легко
пшено, парное молоко
струёю – щёпоть из солонки –
румяны щёки, добрый взгляд –
и в печку! – громыхнул ухват –
и звонко хлопает заслонка
а на столе тарелки, ложки,
царь-самовар – и нас немножко
усаженных на лавку в ряд
сопливых, круглых как матрёшки,
притихших в ожиданье каши
и чутко
слышат ноздри наши
печной молочный аромат

---

ЗА ЛЕТОЙ

На голову, плавно стихая,
Нисходит хмельная тщета.
Больная! Больная! Больная! –
И клёкот в углу живота.

Вы спросите: где же там угол?
А я вам отвечу: он есть.
Созвучием страшного плуга
Гудит уголовная весть.

«Я знаю! Я знаю! Я знаю!» –
Твердит эрудит ни о чём.
Сантехник на подступах к раю
Шурует монтажным ключом.

Круженьем порочного круга
Дрожит молодая война.
А дальше, за Летой, за лугом
Лесная стоит тишина.

---

ДЕРЗАНИЕ О ЧАБАНЕ ТРАТИЛЕ

Обозначилась белка.
Измерена белка до слёз
Перепадом вина
В калабас молодого Тратила.
Он увидел луну,
Его ветер за пальмы унёс,
А ещё говорят
Не хватило.
Мелко стыть не к лицу!
В терпкий газ молодого вина
Влиты радость и хмель
Перегоном вагонного тёса.
И несёт карусель
К золотому крыльцу чабана
Так, что вечность видна,
И вокруг от земли до небес колосится страна
На хрустальных колёсах.

---

СЕНТЯБРЬ

Сентябрь. Достать винил – и плакать.
За темью темь. Большая слякоть
В разгонах пахотных земель,
От вязкой сырости недужных.

Корабль дерзаний сел на мель.
Уткнувшись носом в карамель,
Нам не видать просторов южных,

Их солнца,
Ясности песка.
Гуляй, сентябрьская тоска!

---

СТЫЛОЕ ДУНОВЕНИЕ ОСЕНИ

и стар и мрак и день-деньской
к паденьям грифа непричастен
в оттенках славы колдовской
залив поделен на две части

и стенкой бьётся в стенки век
в промылках неба хлипко грязно
и стылым облаком на брег
плывёт туман газообразно

---

ИВАН ТИМОФЕЕВИЧ ИДЁТ НА ТАНЦЫ

Иван Тимофеевич собирается на танцы, надевает брюки, натягивает носки на пятки,
Пуговицы белее мела, умелые руки, он знает: самое время ходить на блядки,
Выкаблучиваться перед проезжими дамами, пробовать на прочность корсеты, дерзить холёным
Молодцеватым видом, словно плющом увитым, лицом, налитым кровью и молоком топлёным,
Всем.

Иван Тимофеевич не лыком шит, за спиною богатая жизнь, знает, почём фунт лиха,
У него пиджак мастерами сшит, он шуршит, одеваясь, бормочет тихо:
«Е-моё, supersheet!», – на носках дыра, не годится тащиться в таких на танцы,
Смачно на пол плюёт, да и что за квартира! – нора, конура! – обделили ж меня, засранцы,
Как последнего олуха.

Иван Тимофеевич только с виду прост, но на самом деле герой, старикан что надо,
Не какой-то там молодой прохвост, а за дело стоит горой, способен плясать до упада
Хоть до вечера, хоть до утра, опыт – знает он – не просрёшь, лишь бы музыка вскачь играла,
Тишина ему словно под сердце нож, зашивает носок, жаждет добраться до последнего бала
Хоть ползком.

Иван Тимофеевич надевает двубортный пиджак, застёгивается, сервант поражает статью,
Подкручивает усы, обувается, сущий Чак Норрис с наложенной на уста печатью,
Отпирает дверь, вдыхает потоки воздуха с улицы, его гонит сердечный голод
Танцевать до последней черты, ну и что, что за восемьдесят, если сегодня душою молод
Как никогда.

---

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

Кто идёт далеко-недалече
В рукавицах по самые плечи?
То не звери кричат,
То не когти стучат,
То не люди округи рычат и мычат,
А идёт не спеша вдоль забора
Прямиком из соснового бора
Непоседа, воитель-силач,
Апельсин боевого задора,
На досуге поэт и скрипач,
В пояснице округлый как мяч
Председатель медового сбора.

---

ПРИДОРОЖНАЯ БЫЛЬ

Как по Питерской да по Тверской верхом на коромысле я
Всем принёс завет простой: жопомыслие.
Налетайте на сушки да на бараночки! Грести не разгрести.
Вместо лебедя – палочка, колотушка в горсти.
Заходите, гости добрые, на званый пир, незваный обед.
Без костей мы все моторами в ладном личике наведём марафет,
Скинемся по рублю на рыло. Вот семёрка пик, червонный туз.
Складно ладаном накрыло, скрипим просвещеньем пуз.
Лады, ладаны, да ладно! Бред вскочил на коня.
Гномья стать во льду валандалась, год от года, день ото дня.
Наши руки пахнут падалью. Опля-гопля! Дань легла на ковыль.
Так столбы оглоблей падали в придорожную быль.

---

АТЛЕТ-МРАКОБЕС И ЕГО ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

То яйцом, то кольцом.
То свинцом, то венцом.
Посмотрите, какое лицо!
Пусть маленько в щеках раздаётся сальцом,
В остальном – молодцом,
Кисельком, подлецом

Этот дюжий атлет,
Тот, которого нет:
Геликоптер, драчун, мракобес,
Сам себе и торец, и собес.
Он и жопой на даче сломал табурет,
Он и в грязную бочку на память залез
С оболочкой и без.

---

И НЕБА НЕТ

На склоне дней: повадки психопата
Сновать песцом, держать лицо лопатой,
Топорщиться как запоздалый гриб,
Ловить ручьём плескающихся рыб –
Не радуют.

Какое, впрочем, дело!
От теремов в стране весна галдела,
Смеялись лесники над булавой,
Воздушный шар парил над головами,
Валилось лавой, славой лился вой
Из всех ковшей над нами и над вами…

Не описать обычными словами.
Покрылся илом –
Но зато живой

И целенький, как малахит в шкатулке,
Как ветер, что несётся в переулке,
Заточенный на продуванье стен,
Распаренный, как злые бабы в бане.
И пусть тетёрки просят перемен
Скопленьями машин на автобане –

Всё пропито.
Всё – суета сует.
Под расставаньем с небом
Неба нет.

---

ГРАНДЫ БОЛЬШОГО ЛЕДЯНОГО СТИЛЯ

мы облаки с перцем седые старинные гранды
мы носим под сердцем своим перуанские анды

мы ходим как тени кольцом воедино сведённым
мы корни растений и воздухом дышим студёным

раскинулись в дали и в высь перуанские горы
для поступи рысьей открылись такие просторы

что денно и нощно и в дебри и в жерло и в сажу
и двигаться мощно и ветру доверить поклажу

растаяли реки по тропам взбираются ламы
от запада к югу неспешно плывут панорамы

тоскуя лелея белея смиренно таская
и лилия блея и сила живёт колдовская

мы облаки с перцем седые старинные гранды
мы носим под сердцем горячий огонь контрабанды

мы вымпел свободы гримаса большого утиля
мы тёмные воды стандарты бездонного стиля

---

ПОСЕЛИТЕ МЕНЯ В ПАЛАТЕ

Поселите меня в палате. Я буду тихим и незаметным психом,
Как горчичное зёрнышко – тише воды, ниже травы и пола –
Двигаться как коза, вываливающийся зуб, раздвоившаяся шутиха
В осторожных сумерках стен, кричащих тепло и голо

О бренности, вышивании на пяльцах, о том, как темнеет мякоть
На зимнем студёном воздухе, как голод, вдавившись в кресло,
Голову кружит. Марфа Пинхасовна скажет: «Боже, какая слякоть!
Хорохорится только, а с виду как хоботом кол железный,

Ускользающий в бездну на полвершка, а далее – много выше –
Разбивающий колокол вдребезги, жгущий глаза глаголом
И междометием». Теплится вентиль, и густо чернеют крыши
Черепичными скатами над ожившим карточным валидолом

Марфы Пинхасовны. Глупо глазеть на острый дорожный профиль
Праздничного велосипедиста, раздухарившегося в дыме порожних газов,
Открывающих путь к беспечности, туда, где воркует профи
Над ввалившимся пациентом – громко ворча и разом

Обрывая его историю в самый её разгар, на полуслове, на развороте
В самое сердце тины, в глухую тайгу чужих потаённых смыслов.
Быть или быть иначе? Вот в чём вопрос. Прорываясь на автопилоте,
Можно и не доехать, а врезаться в разросшееся коромысло

Марфопинхасовных рук, цепких и сильных, кривых, бездушных,
Больше всего привычных к истребленью ненужной дорожной клади.
Двинулись вентили, грядёт веселящий газ, мне снова криво и душно
В коловращениях времени. Поселите меня в палате.

---

БАКЕНБАРДЫ

Некто вальяжен и лих,
Всклокочены бакенбарды.
Видимо, именно о таких
В прошлом хвалебные песни слагали барды,
От восхищения левый прищурив глаз,
С мыслями на заказ, с мыслями напоказ,
С мыслями под ногой, с мыслями под рукой,
Бренчали на балалайках, нарушали ночной покой,
И был герой невзрачный и никакой.
В мыслях исподтишка
Много свободы, игривого порошка,
Детского безлактозного творожка.
Хранили в шкафах скелеты, хранили гантели,
Похожие на Вилли-Винки и на Вильгельма Телля,
Готовые и над горшком яснокрыло полетать,
И по тропинке яблочко покатать.
Из молока тумана выступила роса.
Внимательный глаз видит лохматые рожи и чудеса,
И бакенбарды – символ старинной неги.
Дружно орали песни, катались верхом на дрожках, у старой телеги
Отвалились сразу три растревоженных колеса.
И я там был,
Мёд-пиво пил,
Из мякиша кораблики лепил.
Хрустнуло раздавленное стекло –
И что-то по камешкам потекло.

---

НЕСВОЕВРЕМЕННАЯ ПРИЗРАЧНОСТЬ ПЕСНИ

Закругляются ветви в важных и нужных местах.
Ипохондрик светится маяком в кустах.
Кто зажёг папироску бережно и неловко?
Должно быть, Вовка.

У него нынче праздничное затмение:
Слышится в небесах-волосах соловьиное пение.
Песня наливается, просится молочком к устам.
Оттого и льнёт к кустам.

Кто-то бурчит, что Вовка у нас с приветом,
Что в ООН на песни зимой наложили вето.
А в его зрачках носится-поёт-зеленеет лето.
И спасибо ему за это!

---

ПО КРОМКЕ

по кромке дней пройти не прикасаясь
так и она пройдёт не прикоснувшись
чего-то неприкаянная завязь
под сенью света мотылёк уснувший

печальна повесть а мгновенье длится
ты навсегда запомни эти лица

---

АНАНАСЫ

Придворная роскошь, приёмный покой –
Ловить ананасы проворной рукой.
Призывно звучат контрабасы –
И щедро летят ананасы.

Смотри, не зевай, побыстрее лови
Знамения сердца, гранаты любви,
Шальные дары из окошка.
И светится мир понарошку.

Резные зефиры, горошек хмельной.
Спешите, ловите, идите за мной.
Там пенного омута фляга,
А в ней ананасная тяга.

И вздрогнет корабль, и сядет на мель,
Из трюмов рванут акварель, карамель,
И в воздухе сизом и душном
Поднимется шарик воздушный.

И пращур пещерный, и сладостный дым
Из трубки вечерней дышали одним.
А тут – не котлы, не бекасы,
А дружно парят ананасы.

Пусть ветер узнает, как я их люблю,
Как их вдохновенно рукою ловлю
Один за одним. А потом над рекой
Затеплится вечер старинный,
И, шкурки сдирая уставшей рукой,
Я сладостный сок ощущу за щекой,

И, статью пугая былинной,
Плешивый Ахмет и надушенный Влас
Воскликнут вдвоём: «Ананас! Ананас!»

Прошла эпоха чугуна и стали,
Когда внезапно ананасы перестали.

---

ФЕВРАЛЬСКИЙ КОТ

«Мой кот скоро станет мартовским!»
Анна Банаева

Летит корабль многоэтажный –
Небесный флот.
По стенам шествует вальяжно
Февральский кот.

По тротуарам, парапетам,
По потолку.
Стоят прохожие раздеты,
Кричат «ку-ку».

Какие в хатах занавески!
Цветочек, dream.
Уже заточены стамески.
Четвёртый Рим.

Москва: как много в этом звуке!
Небрежный арт.
В тавернах отжиги и суки
Встречают март.

---

У МЕНЯ ПОД ПОДУШКОЙ

У меня под подушкой живёт белокурая рысь.
Засыпая, я слышу: скребётся когтями по гнёздам.
Говорят, что она умерла, от скитаний замёрзла,
Что упавший могучий её раздавил кипарис.

Только это неправда. Я слышу скрипучую мглу,
На плече своём чую большую тяжёлую лапу.
Рвётся ткань, и со стуком скелет выпадает из шкапа,
И надломленный карлик лежит на холодном полу.

У МЕНЯ ПОД ПОДУШКОЙ II

У меня под подушкой блестящий стоит броневик:
Бронебойный чугун, и зияет в боку амбразура.
А на улице солнце купается в море весенней лазури,
Безупречная радость и счастьем дрожит каждый миг.
У меня под подушкой, однако, стоит броневик.

Молодой гиревик
Не вращает гантели с утра.
Негасимая доблесть не стерпит такого позора.
Под навесом бровей у него тоже брешью молчит амбразура.
Такова уж, увы, амбразурная наша пора.

Поролоновый треск – и навязчивый щебет с утра.

---

КАК КОТИК МРАЧНО ЛАВОЧКЕ НА

Он врач-эрудит и словами не сорит,
А только твердит: «Минеральные соли
Помогут в подагре, в Крыму и в дыму».
Но соли уж вряд ли помогут ему.

Он истинный бред, наваждение дяди.
Он щи на обед приготовит не глядя,
Исправит щеколду, воздвигнет гамак,
Снесёт Пенелопу, разрушит кабак.

А там уже ждут, приготовлены тёрки.
Невзрачен на вид – но богата скатёрка:
«Позвольте пожаловать в дом расписной,
Ухоженный липой и мятый сосной».

А он: «Не скажите, я знатен и молод,
В глазах – плавунцы, изумительный холод!
Не слышите разве? В глазах – плавунцы!»
И вторят ему из углов бубенцы.

А тем всё неймётся, и рады стараться:
«Тебе бы и восемь, и десять, и двадцать
По самую крышу! Такой эрудит
И облаку мира, и сердцу вредит».

«Позвольте, позвольте! А вход через двери?
А соль минеральная в крайнем пределе?
А точки? А кочки? А пламень и дым?
Отрадно поржать и скакать молодым».

«Вколите врачу двадцать грамм анальгина, –
Вскричали, – ведь тут и цинга, и ангина,
Отправьте его на последний причал!»
А котик на лавочке мрачно урчал.

Изломанный почерк, белела стена,
Позёмка на кофточке лавочке на

---

Венчание неба и ветра

Где много мудрости, там много и печали.
Застыв к утру, колокола молчали.
Молчал камыш. Молчал ветвистый дуб.
Присев в сторонке, старики молчали.
И в тишине молчал старинный сруб.

Где много мудрости, там много и печали.
Сельчане Небо с Ветром обвенчали.
Невеста Небо плакала всю ночь.
Но поздно. Да и что могло помочь!
Всю ночь по избам женщины кричали,
Залётных духов отгоняя прочь.

Где много мудрости, там много и печали.
Под утро Ветер всем селом встречали,
Приветствуя радушно – хлеб и соль! –

И яростно кружились хороводы
До рваного, кровавого восхода.
Явилось Солнце – и утихла боль.

---

Непушкинское

Мы памятник себе воздвиг нерукотворный.
Возле гранита блещет друг проворный.
И птица-голубь, возложив помёт
На голову словесности героя,
Приветствует крылом его покой,
Среди теснин вознёсшийся горой.

И прежний враг придёт с копьём к граниту.
Зловеща бровь его, глава плющом увита.
Он тоже в вечность навсегда войдёт,
Блистая горделивою осанкой,
И, громовито возгласив осанну,
С победным кличем вновь певца убьёт.

Блаженна память. Срочно ставьте свечку.
Любимый профиль нанести на печку,
Употребив картонный трафарет, –
Наидостойнейший и древний способ помнить
О том, что был поэт, но сгинул, сволочь.
О том, что был, но, к счастью, больше нет.

Сквозь годы грозно дышит ветер сорный.
В руинах памятник нерукотворный.
Как муторно! Какая ерунда!
Какая вязь пустая в позолоте!
Смотри, как гаснет красота в полёте!
Смотри, как звук смолкает навсегда!

---

ТИХИЙ МЕШОК КОРОЛЯ

Не вы ли дрожали и молча плели у купели,
Когда по округе весенние пели капели?
Не вы ли гудели, в рассветной звеня синеве
Радушной пчелой, берегли и над лазом сопели,
Роскошную краску топили тайком в голове?

Но нет, это были не вы! Вы себя утруждали
Калиновой лодкой, и вас уже заводи ждали,
Китайской шкатулки лихой мандариновый крен,
Над косточкой персика плыл корифей простодушный,
И в выплесках вёсел летел его профиль воздушный,
Как крошечный ластик в эпоху больших перемен.

Довольно, сотрите. И, в белые бреши глазея,
Порой углядите сверчка и рачка-ротозея,
И сон акварельный манящей людской синевы
Затопит лагуну, и следом игральные кости,
Шурша лопастями, нагрянут негаданно в гости
К кому-то другому, ведь всё ж это были не вы.

Нагрянут, как тихий мешок короля из Китая,
Распевною россыпью в вешних проталинах тая,
Из странных фигур воцарит роковая скамья,
И дворник услышит прерывную трель соловья,
Нас в ровные кучки старинной метёлкой сметая.

---

 

СКАЗОЧКА ПРО ШЕРШАВЫЕ СТЕНЫ

Шершавы стены, цвет зелёный,
Диагональю сверху вниз
Скользит по полу кот учёный,
Цепляясь лапой за карниз.

---

Самодельный потоп

---

Новоявления зажжён фитиль

---

Кто-то кого-то

Кто-то когда-то где-то кого-то
Как-то за что-то и почему-то
Слушает, еле скрывая зевоту,
Любит, в года превращая минуты,
Ценит за цельность и аккуратность,
Вслух обзывает матерным словом,
Помнит, листая времён безвозвратность
В поисках места, где листик кленовый
Между страничек рука заложила
В книжку стихов, опаливших когда-то,
Меряет молча зрачком старожила,
Просит прощенья, глядя виновато,
Бьёт со всей силы по черепу битой,
В зеркале видит, сопя полусонно,
В город везёт в колымаге разбитой,
В путь провожает полночью тёмной,
Трепетно в сердце хранит и лелеет,
Челюсти сжав, из беды выручает,
Взглядом сжирает, от страсти хмелея,
Поит на кухне малиновым чаем,
Треплет, как котика, нежно за ушком,
Тащит в постель, как предмет потребленья,
Громко зовёт прогуляться в пивнушку,
Ставит сурово на путь исправленья,
Колет рапирой в самое сердце,
Ищет в толпе, задыхаясь от страха,
Гонит пинками к незапертой дверце,
В пропасть бросает, не вздрогнув, не ахнув,
В тесном кругу за спиной обсуждает,
Радует лёгкой игрой променада,
Всею душою своей обожает,
Видит во сне как исчадие ада,
Ловит, сжимает, хулит, атакует,
Не понимает, не хочет, не видит,
Кроет, лелеет, изводит, смакует,
Помнит, целует, кричит, ненавидит.

---

ДВЕНАДЦАТЬ ДВИЖЕНИЙ

встав среди ночи, свершает двенадцать движений.
разве не десять? ~ а почему не двенадцать? ~
двенадцать движений, после которых уже не подняться,
не заглянуть за комод, не увидеть, что прячется за…
что там таится…
за этим проклятым комодом…

---

СНЕГ

в депо под вечер конки встали
и с ними встал прошедший век
застыл случайный человек
под глыбой чугуна и стали
перебегать глаза устали

---

ДОМ МИРА

Устойчивость зыбка, а зыбкий покой неустойчив.
Под куполом цирка дрожит неразборчивый почерк.
Смешно и невнятно. И даже нелепо отчасти.
Какие-то пятна. И зрители млеют от счастья.

---

БАТИСКАФ

В воскресенье учёные нашли батискаф скифа,
Земли и черепки в могильниках перерыв.
Он, должно быть, ходил прямиком на рифы
В Бискайский залив

С тростниковой трубочкой, доставлявшей лёгким чистейший воздух
При любых условиях – в засуху, в зной, в пургу.
А потом он сидел, задумчиво созерцая звёзды,
С этой трубочкой на берегу.

---

НЕГОРО

Ну вот ты и плачешь, Негоро,
Хотя, говорят, и не гордый.
А золота горы? А правда? А нож перочинный?
Да будь ты и негром… Но в ровном теченье пустых разговоров
Всплывут и причины

Того, что тебя так задело.
Напрасно? За дело?
За взлом магазина? За то, что пугали пилою в лесу холуя?
Вот ты говоришь: «Озверенью и злобе доступен и я».
А знаешь, как лысина сноба в опушках редела?

Не слышал, как в колокол бьют?
Как ключами гремит пономарь?
По ком этот колокол? Вид организма опрятен.
Ты плачешь, Негоро… Не вытравить вздохов и пятен,
Когда из корней поутру прорастает букварь

На первой странице…
Какая там буква? Конец?
Спустившись в колодец, небесного хлеба не ищут.
Слепой проводник по сусалам и весям разносит кровищу.
Над облаком мира встаёт запоздалый мертвец.

Разменный обол?
Кропотливая длань мироеда?
Расходятся тропы, и дождь, по окошкам стуча,
Вставляет глагол
В безразмерную книгу плаща и меча.
И в шаге от бездны замрут благодарные кеды.

Ты всё ещё плачешь, Негоро?..

---

ПОЛЬКА ИЗО ДНЯ ВО ДНО

Воды по колено
На выставке всяких искусств
Пустое полено
В кустах потревоженных чувств
Сосцы и облатки
Трусливая темь кустаря
Тоскливые хатки
Под ветром колышутся зря

Спасибо, извозчик
Ты правильно тело привёз
Красиво из бочек
В раю покосившихся грёз
Глотать – не напиться
И куцые звуки слышны
Растленные лица
И деньги торчат из мошны

И рыцарь и сталкер
Кинжала, меча и плаща
И камнеметалка –
Вещей деловая праща
И древко, и древо
Кустарная скачка минут
И войлоку девы
Талдычат и спать не дают

Раздольная полька
Гармошки преступный наряд
Удвой-ка, утрой-ка
И стройки до неба горят
По проступи лестниц
По полю, по дну, по жнивью
Полсотни прелестниц
Звенят колченогим ревю

Чисты и настырны
Настырны и снова чисты
Настойки мастырят
В настройках чужой красоты
Вельможные бельма
Вмещают ночные костры
А утром с похмелья
Ножи и честны, и остры

Нарежешь огурчик
Смахнув кожурой естество
И, словно попутчик,
Увидишь своё мастерство
Горите-горите,
Попутные ветры в ночи
Уйдите, уйдите
Я воздух вдуваю в мячи

Прощайте, прощайте
Я зря изводил вещество
Приморский начальник –
Вторичное тело всего
Разменная двушка
Тосклива, легка, холодна
До самого ушка
До самого синего дна

---

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕГО

Вслед за судьёй и наместником является наконец-то третий
С котомкой для описей, записей, преференций, мглистый, кривой, большой,
Въезжает сквозь стены и полости, вползает на спинах лихих столетий.
Всяк изумленно зарится: что там, у него за душой,

За жабрами, в пазухах? Проливные сливы? тренье? коренья? гады?
Ползучие помыслы? умыслы? вымыслы? Каждый – безумно рад.
Коромыслом сгибаются всхлипы невыразимой вселенской отрады,
И все с упоением кланяются всему подряд.

---

 

БРЫЗНУЛИ ВИШНИ

Брызнули вишни в подтаявший снег.
Вздрогнула ёлка.
И кончим, пожалуй.
Где-то в Париже
Уснул человек.
Ровная чёлка к чему-то прижалась.

Встретились души на звёздном мосту.
И разминулись.
Такая судьбина.
Вторила звёздам пустая рябина.
Мир сторожил.
И уснул на посту.

Брызнули вишни в подтаявший снег.
Соком студёным.
Потоком напрасным.
Точек на небе бессмысленный бег.
Белое стелется.
Вспыхнуло красным.

С краю подточен.
Над склонами рек
Плещется пятнами звёздное небо.
Пологи врозь.
И ночёвки без хлеба.
Брызнули вишни в подтаявший снег.

---

 

ВЧЕРАШНИЙ ПУТНИК

– Ты кто, о, путник?
Разве быть вчерашним –
Достойный путь,
Счастливая стезя?

– Уж лучше быть вчерашним,
Чем домашним
В краю,
Где даже ночевать нельзя.

– Возьми с собой!
Через огонь и воду,
Не зная, кто ты,
За тобой пойду.

Он прянул бородой:
– Нет в завтра броду.
Трудна работа
Жить в чужом бреду.

……………………………………….

Так я и не узнал,
Кем был тот путник.
А что ушло –
По новой не начать.

В душе усталой
Глыбой встали будни.
Ушло-прошло.
И на устах печать.

---

СКАЗОЧКА ПРО ШЕРШАВЫЕ СТЕНЫ

Шершавы стены, цвет зелёный,
Диагональю сверху вниз
Скользит по полу кот учёный,
Цепляясь лапой за карниз.

Там чудеса, латунной сапой
По Лукоморью звон течёт,
На стенд угрюмого кацапа
Подвесил Ванька-звездочёт.

До фени всё – чего же боле.
Под сенью легкокрылых птах
Растенья, кони, брюки, поле,
Надменный маленький латах

Крадётся исподволь на стрежень
И на простор речной волны.
И лик царевны безутешен
На все четыре стороны.

---

ПРИДУТ/ИМЯ
I.
Утаи своё имя от старцев
На правах золотого сукна,
Чтобы огненной птицей взорваться
В неуёмную прорезь окна.

Погляди на заморские шали,
На разгонную пядь погляди,
Чтоб увидеть, как зубы дрожали,
Сколько лет возлежат впереди.

Раскаблученной дыней смеётся
Над полынью полуденный зной.
Вот и спрятались двери за кольца,
Ну а следом придут за тобой.

Разве грянет порыв терпеливый,
Чтобы дом впопыхах разгрести!
Только теплится долей пугливой
Пятачок в онемевшей горсти.

Распустились – и тут же увяли –
В обездоленных рамах цветы.
То ли дольники время распяли,
То ль изведали даль немоты.

Утаи навсегда своё имя.
На весах – золотые ключи.
Только вздрогнут – и станут иными.
А за ними придут палачи.

II.
И невдомёк, и взлёт, и спад.
Вертушкой зарево кружится.
И лёгкой плёнкой невпопад
Мелькают денно вчуже лица.

И легче по ветру грести.
И спет, и слава, и поныне.
И режет проблеском в горсти
Неискорёженное имя.

---

***
Над тополями, над осиной
Из глубины, из глубины
В густую топь небесной сини
Всплывал ущербный диск луны.

А кто-то молча у колодца
Так и стоял, с ведром в руке.
И вдребезги остатки солнца
Разбились где-то вдалеке.

---