Валерий Туракевич
1969-2020

Родился в Казахстане.
1988 г. Кокчетавское медицинское училище;
1995 г. Кокчетавский педагогический университет им. Ч. Валиханова;
Жил в Москве, Новороссийске. Работал фельдшером скорой помощи, преподавателем иностранных языков, корреспондентом, ночным охранником. Служил в СА, в Закавказье. С 2000 года окончательно обосновался в Новороссийске. Основным своим занятием считает живопись, графику. Автор сборника рассказов «В фильме снимались…».
С 2000 г. — персональные выставки живописи и графики на Юге России и в г. Санкт-Петербурге.
Член творческого союза художников России.
Работы находятся в частных коллекциях в России и за рубежом.

Живопись и графика Валерия в ФИНБАНЕ

facebook

Из ненаписанного

Я таял… истекал…
Два крепких старика рядом, тоже потребляли, но не потели.
Жара стояла адская. Полгорода почему-то осталось без света, и дедок в светлой залихватской кепчонке всё сетовал. Пельмешки у него протухли. А ещё полтушки нутрии. Он бодро сожалел раз семьдесят, а я страдал.
У моих ног готовились два холстика. Недавно подарили,…а теперь.
— Привет — сказал я Медведю. Я очень обрадовался.
— Привет! – мудрый друг медведь серьёзно жал мне руку. – А это чё? –
кивнул он на пакет.
— Да, вот, Мишка, денег нет и вот надо… Короче везу. Щас продам.
— Покажи – попросил медведь – меланхолик.
Новенький холстик: 30;40. Обычный, немецкий.
— Жалко, жалко очень – лепетал я. — …я тут хотел нарисовать, в общем.
Город там такой классный, синий, жёлтый…праздник там. И все
добрые. Все-все. Люди улыбаются, красивые и…
— Самое лучшее, оно ведь из не написанного – изрёк мудрый и
суровый медведь. – И из не нарисованного добавил он и поднял пакет.
— Допил? – спросил он меня – Пошли!
И мы пошли продавать мои самые лучшие картины.

Ганс

Городу-герою Новороссийску посвящается.

— Простите, я доеду до вышки?(1) – пышнотелая дама заглядывала в автобус, придерживая рукой дурацкую шляпу.
Снаружи был ветер.
— Доедите, мадам! – сказал я весело, чуть наклонившись с переднего сидения.
— До пулемётной, мадам – добавил медведь, вдруг высунувшись из-за моего плеча. Потом он шмыгнул носом и продолжил совершенно уж
безбашенно — Пулемётчика зовут Ганс, мадам! Он отличный специалист, он учился…
Блиновидное лицо дамы покраснело, и она сердито отвернулась, бросив на нас негодующий взгляд.
Автобус дернулся и поехал.
— Медведь, ты — дурак? — спросил я.
— Ты тоже! – ответил медведь, и мы оба захохотали.

(1) Вышка – Новороссийская Государственная Морская Академия, ранее высшая школа плавсостава.

Осенний трансформатор

— Лица, лица. Лица, блять, целый день. – Опять была осень. Почти октябрь и я ворчал.
Стянув второй носок, я с шумом улёгся.
– И главное, радостные такие! – продолжал я засыпая.
У меня был всего один выходной в неделю, и я уставал.
За окном темнело. Медведь сидел на подоконнике, и наверное слушал.
А я говорил:
— Хочется швырнуть в них чем-нибудь. Ага. Запустить. Тяжёлым…
Трансформатор, например. Да, квадратный такой. От телевизора, пыльный. – Медведь молчал.
Потом я, наверное, заснул. Медведь наверняка пялился в окно, палил свечу. Чесался, изредка хлопал комаров и вздыхал. Он это любит.
Звук. Скрежет,…в общем, меня разбудил скрежет. Какая-то возня в прихожей.
— Твою мать, доброе утро – подумал я и отправился выяснять, в чём дело.
Медведь тащил. Он пыхтел. Ему было тяжело. Очень.
Я пригляделся: ржавый, цвета падших листьев, от электросварки. Трансформатор.
— Ты обалдел? – вяло спросил я.
— Попробуй, а? – медведь искал мои глаза. – Ты же хотел швырнуть.
Попробуй! А? – пыльный, лохматый он держал меня за руку.
Он жалел. Меня. Мою больную осень, мою ненужную жестокость.

Ангел

— Она просто таки упала на меня…или…или…- я пытался объяснить
ситуацию и искал слова.
– Свалилась на голову! – изрёк медведь и покосился на диван.
— Да, нет же! – отмахнулся я – она…как ангел, – я помахал рукой –
летала где то, а потом…
— Спит, как ребёнок – медведь снова посмотрел на диван. Там аккуратно разметавшись, спал упавший на меня ангел. Ангел утомился. Вчера ангел долго рассказывал свои истории. В одной из них её не отпускали. На мой вопрос «почему» она кротко улыбнулась – сосу хорошо.
Потускневшие крылья спокойно лежали рядом.

Мастер каламбура

Поручик Ржевский сочинял каламбурчик. Или о нём сочинили, а он в ответ. В общем, анекдот старый, дурацкий и матерный. Даже не знаю зачем, рассказал я его медведю. Может быть в тот день резвился ветер и очень уж было солнечно, а я, как всегда, отчаялся.
Помню, мы подходили к остановке. Медведь не мог понять, что же такое «каламбурчик»- я объяснял.
На остановке была толпа. Небольшая и чуть тревожная. Неловко завалившись, на скамейке, валялся неопрятный старикашка.
Задравши грязную бороду, он казалось, смотрел вверх открытым ртом. Будто искал птиц. Птицы в небе лишь угадывались. Остановка была крытой. Ветер шевелил мятую (тупую, между прочим, я в ней работал) городскую газету совсем рядом.
Толпа: небритые тётки, фифы-дамочки тревожились на расстоянии, не решаясь подойти. А я подошёл, мне не впервой. Ну и медведь, конечно, тоже.
Брезгливости не было. Так, непонятное сожаление. Старик наверное уже летал со своими птицами.
— Позвоните кто-нибудь. 03, что ли. Он умер. – Толпа молча смотрела на
меня. Я вздохнул и мы ушли.
— Да, а старичок-то мастер! – раздумчиво произнёс медведь позже.
— Остановка сердца – обыденно сказал я.
— На автобусной остановке. — Медведь пнул камушек и закончил:
— Не херовый, такой, каламбурчик.

37-ой

В дверь громко постучали. Я подскочил. Визитов не ожидалось и я расслабился. Время на часах давно перевалило за ноли.
А-а-а!- обрадовано протянул я. На пороге стоял Медведь. Никак не среагировав на мой возглас и почти не глядя на меня, Медведь ринулся в комнату. Если бы я не отошёл, он бы меня непременно толкнул. Оглядев все углы, он остановился у стола.
-Ну что же, гражданин, собирайтесь! — произнёс Медведь ехидным скрипучим голосом. -хотя…-несколько вопросов, перед тем как…
— Медведь, ты что?- у меня неприятно похолодело внизу живота.-Ты успокойся, сейчас я чайничек поставлю, мёд есть,- нужно было что-то делать и я направился к двери. Медведь следил за мною мрачным протокольным взглядом. Распахнув дверь, я наткнулся на такой же холодный, как штык, взгляд. Вернее, два взгляда. Двое решительных и мордастых, с петлицами ОГПУ зашевелили винтовками. Я оглянулся, ничего не понимая.
— Да Вы не нервничайте, гражданин, — Медведь отвёл свой взгляд и щёлкнул замочками кожаной панки. На столе истекала светом непонятно как появившаяся здесь настольная массивная лампа.
— Присядьте.- коротко скрипнул Медведь.- Разберёмся,- продолжал он- хотя по моему и так всё ясно.- Медведь повертел карандашиком. Не очень белый лист бумаги перед ним ничего хорошего не предвещал.
— Слушай, Медведь…-мне уже надоело, я сел. Медведь что-то сделал с лампой, по глазам резанул свет.
— Прекращай, ты,- заорал я.
— Молчать!- гаркнул он, почти одновременно.
Парни за дверью выразительно засопели. Я замолчал.
— Я прошу Вас отвечать только на мои вопросы.- донёсся до меня не медвежий голос, за порогом слепящего света. Пытаясь защитить глаза, я ответил как меня зовут. – Возраст? – переспросил я. – 37-ой год доживаю, день рождения скоро, ты же знаешь.
— Книжечки, значит, пишите,- промурлыкал Медведь, -по ночам, да?
— Слушай, инспектор Гул, хренов…- попытался я достучаться до Медведя.
— Инспектор Гул? – притворно удивился Медведь,- отлично.- В его голосе звучали садистские нотки.- Иностранец?- допрашивал меня Медведь,- Вы с ним встречались? Когда? Где? С какой целью? Как часто он к вам приходит?
— Да он уже давно пришёл.- я попытался встать.- Я в туалет хочу и выключи ты эту дурацкую лампу!
— Сидеть! — рявкнул Медведь и я отдёрнул руку от выключателя.
— Ну что ж, Валерий Анатольевич, — снова замурлыкал Медведь, игнорируя мои просьбы, -книжечки пишите. –Медведь начал загибать пальцы, — По ночам. – Медведь зашагал из угла в угол. – А что пишете? – спросил он скорее себя, чем меня. _Сами не знаете что. Ерунду какую-то! А ещё спите здесь с девочками, — продолжал обличать меня Медведь, указывая на разбросанный диванчик. – Тесно общаетесь с иностранцами. Инспектор Гул, например. Крайне неординарная личность. А вот мистера Сэлинджера упомянуть забыли, а? – Медведь остановился. – Ну да бог с ними. – Медведь махнул лапой, — с иностранцами с этими! Но самое главное,- Медведь перешёл на свистящий шёпот и вплотную подошёл ко мне. Я отшатнулся. – самое главное,- продолжал Медведь, надвигаясь на меня, — ты забыл! – Он заорал и бахнул кулаком по столу. Стёкла задребезжали. Потом мы помолчали.
— На! – Медведь протянул мне лист и толкнул карандаш. – Сам напиши! Главное. То, что ты забыл.
Я нерешительно взял карандаш. – Мишка, — робко начал я, — а я ведь сегодня действительно забыл… позвонить… — А он ждал… — устало закончил за меня Медведь своим обычным голосом, — нервничал. Он тебя любит. Он твой маленький сын… — Курить можно? – хрипло спросил я. Было больно.
— Кури, конечно! – Медведь включил верхний свет. Отобрал у меня листок и карандаш. Скомкав лист, он сунул его в папку, карандаш опустил туда же. С папкой подмышкой он просто ухватил лампу и пошёл. Лампа погасла. Распахнув створки окна, Медведь швырнул всё это наружу. Не забывай! – повернулся он ко мне. Я молча глотал дым. – А то потом будет ещё больнее. Он ведь уедет. Это тебе не десять лет лагерей, без права переписки.
— С поражением в правах.- добавил я, усмехнувшись горько.
— Чайник поставь. – попросил ночной усталый медведь. За дверью никого не было. Но внутри было мерзко и слякотно. Я действительно забыл позвонить сыну.

Живые

«Вот дура!» — подумал я, увидев тонкую фигуру девчонки.
Легкомысленные летние тряпочки развевались на ней. Продавщица покурить, что ли вышла. Норд усиливался, казалось, что он дует со всех сторон сразу. Я опустил нос в воротник.
— Да это же манекен! – ошалел я, подойдя поближе. Впрочем, не успев обругать себя за недогадливость, я увидел медведя.
Не замечая меня тот суетился возле яркой куклы, он то обнимал девчонку за талию, пытаясь приподнять её, то обхватывал её колени. На шее у летней барышни колыхался медвежий оранжевый шарф.
— Привет! – проорал я. – Что это ты тут делаешь?
— А, привет, привет. – Медведь поднял глаза – Слушай, помоги пожалуйста, а? Я уже одну занёс. – Произнёс он с натугой, отрывая девочку от земли. Та чуть покачнулась. – Замёрзли они очень, понимаешь. – Медведь остановил свои попытки и дул себе на лапы. Замёрзли и плачут! Ну смотри же!
Я посмотрел на пластиковое личико. В чётких, правильно прорисованных глазах девчонки капельками стыла влага. Я скинул рюкзак. Хотелось о многом спросить, вроде: а где директор? Продавцы? Сказать, что это всего лишь куклы и что они не живые…. Вместо этого я усердно втаскивал хрупкую фигурку в двери магазина. Медведь покрякивал от натуги и первая спасённая им девчонка посматривала на нас благодарно. Закончив дело, я рассмеялся.
— Что? – медведь посмотрел на меня.
— Да пять минут назад, я назвал её дурой! За то, что так вырядилась, в такой норд!
— Ну вот видишь – улыбнулся медведь.
Потом мы ушли. Девочки – манекены, склонив головки, провожали нас застывшим взмахом тонких изящных рук. На одной из них тёплой солнечной дорожкой вился медвежий оранжевый шарф.

Не моё

Ствол, сука! Горячий, сука. Не взять. Нет, не сука… Без него я бы, мне бы… Хороший мой. Глажу. Они ещё далеко. Я успею. Отдохни. Рог дрожит в руках. Раз, два, три, четыре…РПК (ручной пулемёт Калашникова).
У меня два пустых рожка. В них в каждом было по 45, слизких, вкусных патронов. Есть ещё третий, он там, в машине. Я не хочу высовываться. Потом. Вдруг успею.
А за часа полтора до этого старлей хлопнул меня по плечу:
– Не ссы в компот, боец. – Присказка у него, блять, такая. – Сюда они не пойдут. У меня данные. Ты, твоя задача: что бы ни одна ***ня вон оттуда (какая-то железяка, опора, что ли) до вот здесь (склон, кусты). Что бы ни одна хуйня здесь не появилась. Понял, бля?!
— Так, точно! Понял.
— Выполнять!
— Есть, выполнять!
Выполняю. Третий заканчиваю. Рожок. Так, чё там…Осторожно, осторожненько так высовываюсь. В руке полный рог. Надо…
Я не успел. Хлопок, хлопки…Кто-то мохнатый ногой по стволу. Ствол по роже. Свет. Неяркий от лампы в шестьдесят ватт. Бутылка портвейна, стакан, вода. Я пишу. В кресле не очень удобно. Во втором кресле медведь. Жмурится на лампочку. Мохнатый.

Таня

— Её зовут…Таня.
Медведь с сомнением посмотрел на меня.
— А-а-а…?- хотел он было что-то сказать, но видимо передумал.
Мы стояли перед небольшой клеткой. Крысёныш деловито умывался, не выпуская впрочем нас из поля зрения.
Я купил её два дня назад. Она спокойно сидела в кармане. Она была честной и настоящей крысой, когда я протягивал ей палец, она пыталась что-то от него откусить. Но я был слишком большой для неё. Живой и тёплый. Как и для девушки, чьё имя она носила.

Плакат

— Не любит меня солнце, – улыбнулся я. Я сидел на диване, чуть покачиваясь. Время от времени меня пробирал легкий озноб. Легонький такой. Еще было 37,3 на градуснике. Вчера я открыл купальный сезон и «сгорел»
– На север мне надо – произнес я. Внутри было пусто-пусто. Пусть слова ничего не значили. Медведь молчал.
— Ну. Чего молчишь? – поежился я. Медведь глянул на меня.
-Как работа? — этот вопрос мне задавали уже раз сто.
-Ничего, – автоматически начал я, — наверное, это мое. Иногда перевожу, узнаю новые слова. Технический английский. А так, по большей части нихрена не делаю. Читаю, думаю. Знаешь, как эти…в начале 19 века.
-А!- коротко сказал медведь и стал наблюдать за двумя мухами. Те резвились вовсю, пытаясь совокупиться на немыслимых виражах.
На моей работе мух тоже было много. И занимались они тем же, нисколько меня не стесняясь.
-За мухами, вот, наблюдаю иногда, — мой голос утонул. Медведь снова посмотрел на меня.
-Что-то не так, а? – тихо спросил он.
-Да, что не так? – я перестал раскачиваться, а потом вспомнил, — Не так! — кивнул я, — когда еду на работу, все время бьет по глазам этот дурацкий плакат. Облупленный и дурацкий! Тоску навивает! Тосконоситель какой-то!
-Плакат?! – медведь удивленно шевельнул бровью.
-Да, плакат! – подтвердил я, — «ГИБДД города-курорта Геленджик приветствует дисциплинированных водителей». Там так написано,- медведь хмыкнул, — Понимаю – сказал я упрямо, — глупо это. Но он меня раздражает!
Медведь подошел к дивану и стал поправлять подушку:
-Ты поспи! – предложил он.
-Поспи! – проворчал я недовольно, все-таки укладываясь, — Извини, медведь, — пробормотал я, — бред все это, плакат и она тоже…. С ней вообще ничерта не понятно…
Медведь положил свою, неожиданно прохладную лапу на мой лоб. А потом… потом я, наверное, заснул.

Солнце заливало переднее сидение и меня. Я щурил глаза и боролся со сном. Поворот, еще поворот и так каждое утро… я глубоко вдохнул и приготовился закрыть глаза. Но не закрыл. Вместо привычного тоскливого плаката ГИБДД на меня надвигалось что-то яркое и приветливое.
-Чуть сбавь! – тронул я за локоть маленького, чернявого водителя. Удивленно глянув на меня, тот сбавил скорость. Мимо меня проплыл яркий утренний медведь. Очень импрессионистский и живой он улыбался. «Привет» большие белые и неровные буквы прыгали на новом дорожном знаке.
-Спасибо, медведь! – прошептал я, мне было хорошо.
Чуть позже запищал телефон:
-Привет! – раздалось медвежье в трубке, — Хороший день будет, правда?!
-Правда, мишка, — ответил я искренне.

Хочу в голландию

Сперва были школьницы…Вихляя задиками они стряхивали капли с блестящих зонтиков прямо на нас. Позже появились старухи, бодрые по-осеннему с мятыми пластиковыми пакетами. Кое-кто из них блистал изъеденной медью зубов. Грустные работяги врезались в толпу. Автобус трясло и всё это вокруг гомонило, испарялось и неприятно пахло.
Медведь и я полулежали там, где мотор – на переднем сидение. Мишка оттаивал и его знобило. Обняв его, я теребил его волосики. От него чуть несло псиной. Я говорил, а он мурчал засыпая.
— Скоро, – говорил я – совсем скоро, мишка, всего этого не будет. У нас будут крыши и там будут жить люди, и нам будет хорошо. Ещё там будет тихо и чайки. И холодное море. А нам будет тепло. Тепло. Спокойно…
Я оглядел толпу. Меня душила злоба. Школьницы, или чёрт их знает кто, чесались и пялились в мобильники. Старухи орали. Небритая сволочь – водитель закурил что-то вонючее. Медведь засопел. Он уже спал.
— Ну, всё, мишка! – шепнул я – Теперь всё!
Осень за окном синела отчаянно, по — вечернему. Капли тревожили, но пружина внутри меня уже лопнула. Я уверенно и осторожно освободил руку.
Медведь хрюкнул, уткнувшись мне в подмышку.
— Стоп, сука! – заорал я, досылая патрон в патронник и тыкая стволом в ухо водителя. Толпа смешалась.
— На хрен все отсюда – помахал я чёрным металлом, когда распахнулись двери… Старенький «пазик» быстро опустел.
— Дания. Копенгаген. Понял, блять! – я снова направил ствол на водилу.
Тот испуганно закивал.
– И нежно, пожалуйста, – попросил я его – Медведь спит.

Просьба

Журнал регистрации дежурств охраны СОШ №19.
16.09.08. Смену приняла в 18.00. Охранник: Береговая.
17.09.08. Смена прошла спокойно. Тревожный телефон заряжен фонарь на месте. Смену сдала в 8.00. Охранник: Береговая.
17.09.08. Смену принял в 8.00. Охранник: Туракевич.
17.09.08. Смену сдал в 18.00. Охранник: Туракевич.
Корявенько дальше по-медвежьи:
17.09.08. 18.10: Охранник умер.
Неприятность для администрации. Медведь выполнил мою просьбу. Последнюю.

Я часто себя спрашиваю, кто такой медведь:
-сынок, который вырос;
-друг, который умер давно;
-старый велосипед занесённый снегом во дворике;
-девочка, которую когда-то любил;
-ёлочная игрушка с запиской внутри…
Я совсем не знаю, что ответить.

I like’em… stupid ones

…Одну дуру зовут Сиси, другую, афроамэрикэн, еще не запомнил как. В общем, эти две дуры школьного американского возраста скачут на экране, задирают ноги, и обижаются друг на друга по пустякам. Все это на фоне сказочного, пластикового Чикагоу. И как мне кажется, надо всем этим навис, наблюдает и улыбается их знаменитый американский мышь. Я тоже, тоже наблюдаю за этим, вот уже пару серий, в душной комнате, где нельзя открыть окно. Своего телевизора у меня нет, и я хожу в гости. В то время, как офисные сотрудники моей родины борются с послеобеденным отупением, а продавщицы топчутся вдоль полок с бытовой химией, я уже свободен. Я смотрю этот сериал. Был бы рядом медведь, про которого я писал тысячу лет назад, он бы тоже пялился вместе со мной. Заинтересованно. Наверняка. Но я, — один. И дело — вот в чем. Они мне нравятся! Эти две дуры. Да, конечно, там не только они, в этом сериале. Но предполагается, что они главные. И еще — у меня на майке неброско оранжевым написано New York. В общем, это моя слабость. Я люблю Нью-Йорк, хотя и не был в нем никогда. Вы спросите при чем тут Нью-Йорк, когда речь идет о Чикаго…Не знаю. Может все дело в дипломной работе, которую я писал когда-то о Сэлинджэре. Как бы там ни было,мои Чикагоу и Нью-Йорк совсем в другой временной параллели, чтобы туда попасть, надо умереть. Хотя я в этом не уверен и умирать не хочу.

Так вот, эти двое. Они — ненастоящие. Глупые. Они любят танцевать. По-моему, только это у них и получается. Все остальное не очень. Да и ничего особенного с ними там и не происходит. Просто ступеньки лестницы перед домом, на которых они сидят, и плачут, я уже где-то видел. И улицу эту аккуратную, и небоскребы. Может, во сне? Плакали они в той серии над своими проблемами. Негритянка, подруга Сиси, признавалась в том, что ее тревожат ее большие ступни. Ей приходится носить ботинки брата (смех на бэкграунде, без этого никак, это по-американски). А сама Сиси чертовски озадачена тем, что у нее дислексия, или что-то вроде того. Ну, в общем, ей невыразимо трудно бывает читать, а иногда даже определять, где право, где лево. Все это глупо. И писать об этом тоже глупо. Но какие-то они легкие. Ненапряжные. Может, потому что ненастоящие. Пока я все это расписывал, закончилась красная ручка, я с удовольствием ее выбросил, не люблю красный. И блокнот тоже заканчивается, что тоже неплохо. Почему-то я ничего умного в нем не оставил. Поэтому пусть его страницы, последние, будут зелено-красные. Потому что я заканчиваю зеленой ручкой. Жаль. Жаль, что вы не видели, как глупая Сиси додумалась сунуть яйцо в банку с арахисовым маслом. При сбрасывании с четвертого этажа яйцо осталось целым, а серьезный чувак, учитель поставил ей «А», пять с плюсом то есть. Ничего не скажешь, веселенькая школа у них. И мне жаль, что у нас нет таких школ и заданий. А еще у Сиси есть младший брат непонятного происхождения. Предполагается, что он остроумный и циничный. Хотя, с моего дивана, он просто мелкий идиот.

Жаль… Жаль… Можно продолжать бесконечно. Сериал идет. Но я не буду. Я вот чего хотел сказать, меня окружают люди, настоящие умные люди. Поэтому несчастные. Они приходят ко мне. И сидят в кресле. Мы едим курицу и пьем кофе и говорим. О многом. Мы знаем многое, даже то, почему мы несчастны. Иногда это становится невыносимым. Говорить. Знать. Чувствовать. Иногда хочется оказаться, там, в сериале. На сказочной пластиковой улице в Чикагоу, где танцует веселая дура Сиси, не умеющая читать и ее подруженция и брат-идиот.

Может быть, они научили бы меня тому ,что я не умею — быть легким. Пишу, и чувствую, как улыбается их американский мышёнышь, которого я терпеть не могу. Он знает свое дело, гад.

Fennecus Zerda

Знаешь, я хотел тебе рассказать о них. Как бы начать… Вот! Иногда я их рисую. Я вообще-то не художник, просто придуриваюсь. Но устоять трудно, они — загадочные и обаятельные. Мне бы назвать тебе их сразу, беда в том, что я толком так и не понял, как их произносят. Так что я не интригую и не выделываюсь. В интернете высветилось 144000 ответов на мой запрос о них. Живут они в Сахаре и пустынях Северной Африки. Меня, например, это подкупает. Умные создания. Человеку в таких местах жить трудновато-то, да и не очень хороший сосед- Homo Sapiens Erectus–Человек Разумный Прямоходящий. Я где-то прочитал, что для всего живущего на Земле, сама идея человека — преступна.

Взрослая особь этого хм… зверька (не человека, нет) достигает в холке 21 сантиметра. Холка… Дурацкое слово. В общем, невысокий-то зверек. Про длину хвоста (а у них есть хвосты) не помню. Зато уши… уши у них по 14 сантиметров длиной. И это много. Почему такие большие? Что-то там связанное с терморегуляцией, вот. В пустыне жарко, и лишнее тепло у них выходит через уши. Что еще? А, да! У них нет мускусных желез! Представляешь?! И это здорово. Значит, они не воняют. Видимо, в пустынях метить территорию не целесообразно, один хрен, на сотни километров никого нет. Передвигаются они на лапах, и подушечки лап тоже покрыты шерстью, белой или палевой, как и они сами. Нужно это для бесшумности. И еще один плюс в их сторону. Чего шуметь понапрасну? Люди вот шумят, а толку? Дальше, еще серьезнее. Вроде бы они — лисы. Но… некоторые ученые (аж прет от этой фразы) считают, что не совсем. У стандартных лисиц от 35 до 40 пар хромосом что ли, а у этих только 32. Тут я не берусь ничего комментировать, потому что не биолог. В общем, ученые рассматривают их, как отдельный вид, Fennecus Zerdа, если по латыни. Кстати, никак не пойму, почему по научному всех нужно называть именно на латыни. В конце концов, обычный язык. Мертвым считается, потому что никто на нем не говорит. Ну и красивый тоже, этого не отнять. Хотя, я и могу себе представить, как легионер Древнего Рима обращается, к примеру, к своему командиру во время перехода — Господин капитул, разрешите отойти в сторонку, мне нужно отлить. На латыни звучит возвышенно, поверь, но речь не об этом. Лисы эти, Фенекус, живут в норах, и ведут «одиночный образ жизни». Так написано. И мне они еще больше понравились. Не то чтобы я живу в норе, но достаточно одиноко, это точно, сама знаешь. Я не ищу никакого сходства, но мне кажется, с одним из них мы смогли бы подружиться. Ну представь, если бы он, лис этот, взял бы и пришел ко мне. Или к тебе. Протрусил через пол Европы, избежал трудностей (поймать бы его пытались многие) и уселся бы на пороге, а еще притащил бы в зубах какой-нибудь редкий пустынный цветок… Весна ведь! Но самое главное, кто-то из них видел Маленького Принца, видел и разговаривал с ним. А потом рассказал об этом летчику-французу.

Может быть, если бы я встретил одного такого лиса, он бы тоже мне что-то рассказал. То, чего я не знаю, но так хочу узнать. Такое ведь раз уже было. Мне кажется, эти Фенекус, знают многое. Но молчат.