Джабба Джа

Джабба Джа
(Юрий Шпилевой)
Родился в 1971 году в г. Соликамск Пермской области.
В 1983 году перевезен родителями на ПМЖ в поселок Приветненское Ленинградской области.
После окончания Морского Технического Университета — кораблестроитель и путешественник.
Живет в Санкт-Петербурге.
Публикации: 45 паралель, Полутона, Снежный ком
.

Саша

О том, как жил Саша,
О том, как умирал Саша
Знают только пятеро:
Егор-с-Пистолетом,
Дядя Пот,
Птица По Жизни,
Джабба Джа и
Миша Шея.
Саша любил сидеть на заборе.
Он был счастливым.
Не любил горе.
Они с Егором-с-Пистолетом
Учились в одном классе.
Вместе ходили к логопеду
Учиться произносить слово
Без смысла – фрикасе –
Не шепелявя.
Егор, как Саша умер,
Похудел сильно.
Мама ему говорила (Егору):
– Угрюм шуруп ляля.
Он отвечал:
– Мама, хули я?
Пусть брат Женька идёт за синим.
Сашка умер.
Не пройдёт и двух зим
И я за ним.
Дядя Пот учил Сашу жечь жизнь.
– Сашка, сопляк, жги жизнь!
Сашка жёг.
Когда заболел,
Когда слег,
Часто смеялся.
Дядя Пот плакал,
Боялся, что Сашка умрёт.
А Сашка не боялся.
Смеялся.
– Дядя Пот, тогда на карусели
в Зеленогорске
возле школы 445
мы отказались от мягких знаков:
говорили «Блят,
нам бы как можно болше увидет,
нам бы всех обнят!
А с Птицей По Жизни
Сашка часто говорил о небе.
Когда заболел и знал, что вот-вот умрёт,
Говорил Птице: «Приду на небо к тебе,
Лягу на живот,
На мягкую тучу.
Стану махать руками,
Кричать: «Лечуууу!»
А ты будешь лететь рядом…
Представляешь,
Седьмое ноября!
Мы летим над парадом,
Над Красной Площадью!
Маршал Громыко
Скажет тихо:
«Здравствуйте, товарищи!»
Все: «Здравия желаем товарищ маршал!»
И мы: «Здравия желаем товарищ маршал!»
Громыко посмотрит умными глазами в небо,
Перекрестится, чтоб никто не видел.
Окинет взглядом Красную Площадь,
Еле слышно: «Я никого не обидел?»
«Никого, товарищ маршал!»
Джабба Джа написал для Саши сказку.

Саша-синь-глаза

Поздним вечером, совсем поздним, когда леди Макбет Мценского уезда ещё только собралась подумать о том, что для полного счастья с Сергеем необходимо задушить дитя подушкой, явился к ней Саша-синь-глаза. Саша был так красив, что леди Макбет Мценского уезда ничего плохого не подумала, а напротив, подумала хорошее: о том, как всё-таки ладно жизнь устроена: только тёмные тучи начнут собираться, как неведомо откуда приходит Саша-синь-глаза, и – всё! Снова ясный день, снова в парке играет оркестр, снова кавалеры приглашают дам, а дамы позволяют прижимать свои маленькие ладошки к губам с надушенными усами… А Саша-синь-глаза с травинкой во рту счастлив. Сашка, ты счастлив?

Саша учил почти сорокалетнего
Михаила Маматкуловича Шею
Играть на гитаре.
«Миша, это баре.
Указательным пальцем пережимаешь все струны.
Мы боимся любить,
Мы бздуны!
С помощью трёх аккордов
Лопочем…
Впрочем….
Мишка,
Умение играть на гитаре
Не добавляет счастья.
Я
Я
Я
Знаешь ли,
Не очень то и счастлив.
Хотя…
У меня в холодильнике
Почти два килограмма слив.
Давай, Мишка,
Выпьем водки,
Закусим сливами
И станем счастливыми.

Спи

Вот возьму всю нежность
и из себя выну,
чтобы спеть колыбельную
нерожденному маленькому мальчику —
моему сыну.
Искусственную луну
зажгу
электрической лампой.
На себя беру вину —
не называться папой.
Мною уже куплены
маленькие валенки…
Спи, нерожденный,
спи, маленький.
Каждым ударом
о смерти бьют часы…
Не станет старым
мой сын.
Поставить, сынок, Гиллеспи?
Спи.

Колокольчики

К мёртвым детям в банках со спиртом,
пылящимся в Кунсткамере,
Ездит женщина с красивым ртом
на розовом Хаммере.
Открывает у банок крышки,
гладит детей по головке.
«Милые мои малышки,
не хмурьте бровки!
Мы все здесь в адском пламени горим…
Потому, что ведаем, что творим.
Потому, что ведаем, что творим».

Не бойтесь, девочки. Не бойтесь, мальчики

Янушу Корчаку

– У моего деда
в бороде
пчёлы роятся.
Взяли моду
смерти бояться!
И плакать.
А вы пробовали звёздной ночью
хлеб
в молоко
макать?
Он становится сладкий сладкий…
И в молоке крошки…
В несуществующей кроватке
несуществующие ножки.
Никто не слышал плачь детей
из газовых камер?
Если не родился, значит не умер?
Я выл.
Я безумней
безумного
безумел.
Задыхался: «Господи,
такого
не может
быть!»
Если не родился, значит не умер.
А мне
как
жить?
Перед тем,
как дети начнут плакать,
проснуться,
включить на будильнике зуммер…
Никто не умер…
Никто не умер.
– Так, никому не бояться!
Кто кролик?
– Я!
— Кто ёжик?
– Я!
– А я очкастая змея!
Ни рук, ни ног –
одни очки!
Не бойтесь, девочки.
Не бойтесь, мальчики…

Последняя запись Витуса Беринга в судовом журнале

На журнальном столике,
Мордочки скривя,
Трое: двое – Толиков
И один Илья.
Службы все отслужены,
Смысл определён.
Толики простужены,
А Илья влюблён.
Красной перекладиной
Светится в ночи
Фаллос адской гадины –
Мухи-саранчи.
На журнальном столике
Клином белый свет.
Шепчут в страхе Толики:
«Мама, смерти нет!»
«Смерть – не есть разумная
Форма бытия.
Смерть – это безумие!», –
Возопил Илья.
Не смотрите Толики,
Не смотри Илья,
Что журнальны столики,
Что журнален я.
«Мне не виден берег.
Боже, дай сигнал!
Тихо…», – Витус Беринг
Записал в журнал.
Судовой журнал.

Папки

Дети на серой туче
Спорят, чей папка лучше.
– Мой хотел повеситься!
Пришлось ему присниться.
Папка, лезь по лестнице!
Будем веселиться!
– Мой лучше!
Он учил меня
говорить
«ррррр».
Когда я умер,
он поседел.
А ещё я вчера
видел,
что мама плакала,
наткнувшись на мой свитер,
так он ей слёзы рукавом
своей рубашки
вытер.
Ррррр!
– Мой лучше!
Покупает
воздушные шарики,
имя на них
моё
пишет.
Говорит:
«Господь знает.
Господь слышит.
Когда я кричал: “Дыши!
Дыши, Бога ради!“
Он был рядом.
Тебя по волосам гладил».
Дети смеются.
Вспоминают родителей.
Июль.
Пух с тополей.

Берия

Берия копал себе могилу.
– Где рыть? Где?
Выбрал вишню.
– Я перед всеми виноват.
Я здесь лишний.
Неужели это я всё натворил?
И рыл.
Плакал. И рыл.
– Среди ста пятидесяти миллионов рыл
на мне больше всех вины.
Ыыыыыыыыы!
Вырыл яму,
лёг вниз лицом.
– Мама, мне страшно
помирать подлецом.
– Не бойся, Лаврушка.
Я вот умерла тихо,
трусиха.
А помнишь, в детстве
у тебя была игрушка –
резиновая лосиха?
Ты с ней плескался в тазике.
А твой папа, Павел, приезжал
домой обедать
на директорском уазике.
Я ему готовила
борщ с пампушками
пока ты плескался
с игрушками…
Всходит
жёлтого
месяца
кривой
клинок.
Глазки закрой.
Умирай, сынок.

Священник Лопатин

Священник Лопатин –
Огромный мужик. Глыба.
У него в банке из-под солёных огурцов
Живёт золотая рыба.
Когда он крестит детей,
То показывает им рыбу,
Чтоб они не плакали.
Дети смотрят на рыбу
И не плачут.
– У рыбы золотая чешуя.
Эта рыба приплыла прямиком из рая.
Любовь Христа знаешь, какая большая!
– Какая?
– Представь себе рыбу от одного края
Тихого океана до другого края.
– Такая большая?
– Если рыбу такого размера опустить
В океан любви Христовой
Её и не видно будет.
Она там будет меньше самой маленькой рыбки.
А над океаном Солнце
Его печальной улыбки.
И священник Лопатин
Изображает из себя рыбку.
Дети смеются.
В купель окунаются
Как в океан Его любви.
– Ничего, что смех в церкви? –
Вечером спрашивает Лопатина рыба.
– Ничего, рыба.
Так и живут Лопатин и рыба.
Дети их любят.

Дорогая Анна Андреевна

Дорогая, Анна Андреевна!
Сегодня к Вам не приеду –
болит спина.
Помните, Анна Андреевна,
я Вам рассказывал
Про Птицу-Гром?
Вы сначала не слушали:
– Потом, Джабба, потом.
Видишь, в полу яма!
Из неё веет холодом…
Я укрыл Ваши ноги пледом
И начал:
– В тени соснового дерева
около Сирояма
отдыхают птицы грома.
Им плевать, что зима.
Простите, Анна Андреевна,
Вам знакомо
очень странное чувство,
когда
вы стоите у окна,
смотрите на деревья
и птиц-грома,
и говорите:
«Это моя последняя зима?»
– Знакомо, Джабба, знакомо.
– Птица-гром похожа на грача,
у неё есть шпоры.
Анна Андреевна,
Все эти разговоры
о том, что, мол, Джабба
расплескивает себя
перед равнодушной публикой
зря, сгоряча…
– Стоп, стоп. Коснись своею рукой
моей руки.
Ты думаешь, когда я писала стихи,
то не знала, что у читателей
всё понять и прочувствовать
кишка тонка?
Что у обывателя между душой и сердцем
перепонка?
Я писала, потому что не могла иначе.
Джаббушка, а птица-гром
летает или скачет?
– Летает. Этой птице император Готоба
посвятил поэму.
Анна Андреевна,
Как дальше жить не пойму.
Ведь я чувствую, что зима последняя…
– Милый мой мальчик, я
молюсь, чтобы огонь в твоём сердце
не зачах.
Это от Господа.
И вспышки света
в твоих очах
от Господа.
Ты потянул спину?
Ложись, поспи.
Пусть колокол сумерек
принесет тебе звёзд
полных снов
целую корзину.
В эту зиму
(между нами!)
твои стихи,
вызвавшие цунами
в душах самой лучшей части
населения
появятся на их
столах
в виде варенья.
И даже если тебя с ними
не будет,
они опустят в банку с вареньем
ложку
и вытянут твоих вкусных
коряг немножко.
Варенье от Джаббы.
– Спасибо, Анна Андреевна.
Хорошо бы!
– Спи!

Девочка

Ключевою
слезою
кровь
не смыть.
Девочке,
Господи,
Зое,
Зоеньке,
сотри память,
дай забыть,
что значит
быть,
а через миг
не
быть.
Господи,
за подожжённый сарай
забирай.
Как серёжку в мочку
вставь –
забери
себе
эту
девочку.
И если
мы забудем
гордую девочку
с отрезанной
грудью,
придавленные
бытовых дел
грудой,
Ты не отпускай
её,
гордую,
от своей груди.
Мы всего лишь
люди,
Господи…
Мы всего лишь люди…
Не ведаем,
что творим.

Колокольчик о том, как антициклоун Клепа
вез апостола Павла на раме велосипеда и пел ему песни

На раме велосипеда
везу апостола Павла
к апостолу Петру.
Выехал в ночь,
буду к утру.
— Очень скучаю по Пете, —
молвил апостол Павел, —
Нашли недочеты в смете,
вот смету и правил.
У них молодой бухгалтер.
Кажется, Вера.
Мне так ее жалко!
— Почему?
— У нее грудь четвертого размера,
ей трудно достать здесь бюстгальтер.
— Я в этом не разбираюсь,
каюсь.
— Спой мне песню, Клепа,
я послушаю, может, вздремну…

Песня Клепы №1.
В белорусском полесье
жила-была Олеся.
Варила компот из кураги,
его пили и друзья и враги.
За обеденным столом
друзья по левую сторону,
враги по правую.
К каждому-то Олеся подойдет,
спросит «How are you?»
Если молоденький —
поцелует в усы…
Я сидел там и справа и слева,
мне говорили: «Не ссы, королева
и тебя поцелует, если душу отдашь!»
Нет уж, Олеся, ШАШ!

Павел, Вы любите стихи Верлена?
Спите?
А знаете, на Земле есть совершенно волшебная Лена,
Так она, представляете, читает их на иврите!
Я Вам потом про нее расскажу,
А теперь песня №2 про мадам Д’Монжу.

Песня Клепы №2.
Итак, мадам Д’Монжу
спуталась с молодым фашистиком.
Очень любила.
Те, кто судил и рядил в 45-ом, об этом знали,
но все равно расстреляли.
«Отто, милый Отто,
Вы не знали,
что я жду малыша…»
Осколком стекла по венам
не спеша.
Осколком стекла по венам
без слез.
«Отто, помните мороз
в 44-ом?
Вы принесли мне шпроты,
и мы играли в «кто ты?»
Кто ты?
Я роза на лапе Азора.
Кто ты?
Я ножка у мухомора.
Кто ты?
Я кислая жопка у муравья.
Кто ты?
Я — это ты,
ты — это я.
Отто, я и малыш
в вечную зиму
без лыж
по сугробам…
Вас закопали без гроба…
Но это все ерунда,
ведь ты — это я, а я — это ты.
Да?

Апостол Павел:
— Клепа, мне очень грустно…
Ты клоун.
Ты сказочник.
И водишь искусно.
Я поднажал на педали,
и еще к обеду
(слава велосипеду!)
Павел увидел Петра.
Ура!

Я (Море-Лицо)

Мой рот –
порт,
корабли –
зубы.
Пар из ноздрей,
ноздри –
трубы.
Брови
смотрят
вниз,
в зрачки.
Ресницы – вверх,
ресницы – вниз,
Не боятся
качки.
А нос
в самом
центре
моря-лица
вырос.
Торчит белый,
как ледяной
торос.
В детстве
его
Солнце
веснушками
ело,
а теперь
миллионы
килек-волос
изнутри
точат
его
тело.
А ещё я
по морю-лицу
брёвна-губы
к тебе пущу.
Языка
красную птицу,
выпущу.
Лети!
Шерстяные
клубки
моих
глаз,
серо-зелёные
нити…
С ума сойти.