ВДОЛЬ И ПОПЕРЁК

By , in курилка on .


Вайль (царствие ему) в прекрасную игру сыграл.
Но это его игра. И повторять смысла не вижу.

Посему попробую по-своему.
Что-то, до сих пор задевающее лично меня.
При том, что поэтическая река вышла из всех мыслимых берегов.
Точка отсечения?
XIX в. отпадает — разобран на запчасти.
Первая половина XX в. — та же история.
Великая Отечественная?
Видимо, да. Но только не совсем замусоленное бесконечными повторами.
От неё (условно хронологически) и будем плясать. Пока.
А там будем посмотреть.




Георгий ИВАНОВ
1894-1958
Россия, Франция

***
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.

Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.

Хорошо — что никого,
Хорошо — что ничего,
Так черно и так мертво,

Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.

1930

***
Я за войну, за интервенцию,
Я за царя хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца.

Мир управляется богами,
Не вшивым пролетариатом…
Сверкнёт над русскими снегами
Богами расщеплённый атом.

1944-1956?




Семён ГУДЗЕНКО
1922-1953
СССР

Перед атакой

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд,
За мной одним
идёт охота.
Будь проклят
сорок первый год
и вмёрзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили самогонку злую,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

1942




Борис ЧИЧИБАБИН
(Полушин)
СССР
1923-1994

***
По России бродят деды,
просят медные гроши.
С полунощья лезут шведы,
с юга — шпыни да шиши.
А в колосьях преют зерна,
пахнет кладбищем земля.
Поросли травою сорной
беспризорные поля.
На дорогах стынут трупы.
Пропадает богатырь.
В очарованные трубы
трубит матушка-Сибирь.
На Литве звенят гитары.
Тула точит топоры.
На Дону сидят татары.
На Москве сидят воры.
Льнет к полячке русый рыцарь.
Захмелела голова.
На словах ты мастерица,
вот на деле какова?..
Не кричит ночами петел,
не румянится заря.
Человечий пышный пепел
гости возят за моря…
Знать, с великого похмелья
завязалась канитель:
то ли плаха, то ли келья,
то ли брачная постель.
Ну а к завтрему, быть может,
воцарится новый тать…
И никто нам не поможет.
И не надо помогать.

1947

В 1961 году было выправлено для предполагаемой публикации, получив при этом название «Смутное время»; приведено Юрием Милославским в исконной редакции.

В последней строфе явной становится перекличка с Георгием Ивановым: » Хорошо, что нет Царя./Хорошо, что нет России/ Хорошо, что Бога нет. … Что мертве́е быть не может/ И черне́е не бывать,/Что никто нам не поможет/И не надо помогать.»(1930).




Георгий АДАМОВИЧ
1892 — 1972
Российская Империя — Франция

***
Когда мы в Россию вернемся… о, Гамлет восточный, когда? —
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем…

Больница. Когда мы в Россию… колышется счастье в бреду,
Как будто «Коль славен» играют в каком-то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.

Когда мы… довольно, довольно. Он болен, измучен и наг.
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,
И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся… но снегом ее замело.

Пора собираться. Светает. Пора бы и двигаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.




Алик РИВИН
1914-1941
СССР

***
Это было под черным платаном,
на аллее, где жабы поют,
там застыл купидон великаном,
там зеленый и черный уют.

Там лежала в растрепанных косах
золотистая харя лица,
а в глазах удивленно-раскосых
колотились два черных кольца,

а потом они стукнулись дружно
и скатились под веков белки,
ничего им на свете не нужно,
ни любви, ни стихов у реки.

Я поднял равнодушную ручку,
нехорошие очи поднял,
подмахнул на листе закорючку
и судьбу на судьбу променял,

и меня положили в угол
с лужицей лицом к лицу,
черный хлеб черепахой смуглой
и бумаги снегунью мацу.

Это было под черным платаном,
там уже меня больше нема,
где луна кулаком-великаном
за нее отомстила сама,

где летают блестящие мухи,
где безлицые камни лежат,
где с козлами в соитьи старухи,
в черном озере желтые звезды дрожат.

Только ночью в заречном колхозе
прогрохочет винтовка как гром,
и луна вся оскалится в морде,
ухмыльнется, как черный колодезь,
и раздвинется синим зевком.

Изо рта ее узкого очень
Тихо вытечет нож, как слюна,
И под черной улыбкою ночи
Он уколет меня из окна.

Это будет под черным платаном,
где кровавые жабы поют,
где луна кулаком-великаном
разрубает зеленый уют.

Отнесите меня, отнесите,
где дрожит золотистая нить,
у жестокой луны попросите
желтым светом, что медом, облить.

После смерти земные убийцы
отправляются жить на луну,
там не надо работать и биться
И влюбляться там не в кого… Ну?

Желтый ад каменистый, бесплодный,
звезды, пропасти, скалы, мосты,
ходит мертвый слепой и голодный
и грызет костяные персты.

Никогда ему больше не спится,
но слепые зеницы в огне,
шел он узкой и рыжей лисицей
по широкой и голой луне.

Вечный жид никогда не усталый
на бесплодной бессонной луне
голосами царапает скалы
и купает лицо в тишине.




Юрий ДОМБРОВСКИЙ
1909-1979
СССР

***
Меня убить хотели эти суки,
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
«Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком…»
— Домбровский, — говорят, — ты ж умный человек,
Ты здесь один, а нас тут… Посмотри же!
— Не слышу, — говорю, — пожалуйста, поближе! —
Не принимают, сволочи, игры.
Стоят поодаль, финками сверкая,
И знают: это смерть сидит в дверях сарая —
Высокая, безмолвная, худая,
Сидит и молча держит топоры!
Как вдруг отходит от толпы Чеграш,
Идет и колыхается от злобы.
«Так не отдашь топор мне? Не отдашь?!
Ну, сам возьму!» — «Возьми!» — «Возьму!..» — «Попробуй!»
Он в ноги мне кидается, и тут,
Мгновенно перескакивая через,
Я топором валю скуластый череп,
И — поминайте как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
«Один дошел, теперь прошу второго!»

И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!




Варлам ШАЛАМОВ
1907-1982
СССР

***
Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя.
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя.

Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.


ГАЛИЧ
Александр Гинзбург
1918-1977
СССР, Франция

***
Полмира в крови, и в развалинах век,
И сказано было недаром:
«Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам».

И эти звенящие медью слова
Мы все повторяли ни раз и ни два.

Но как-то с трибуны большой человек
Воскликнул с волненьем и жаром:
«Однажды задумал предатель Олег
Отмстить нашим братьям хазарам».

Приходят слова и уходят слова,
За правдою правда вступает в права.

Сменяются правды, как в оттепель снег,
И скажем, чтоб кончилась смута:
«Каким-то хазарам, какой-то Олег,
За что-то отмстил почему-то».

1972



Михаил ЛЬВОВСКИЙ
1919-1994
СССР

***
В Третьяковской галерее есть картина —
гуси проплывают в облаках.
Где теперь ты ходишь, Валентина,
на своих высоких каблуках?
Как легли твои лукавые дороги,
так ли дни твои по-прежнему легки,
о какие чертовы пороги
ты свои стоптала каблуки?

1939

***
На Тихорецкую состав отправится.
Вагончик тронется — перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, платочки белые,
Платочки белые — глаза печальные.
Начнёт выпытывать купе курящее
Про моё прошлое и настоящее.
Навру с три короба, пусть удивляются.
С кем распрощалась я, с кем распрощалась я,
С кем распрощалась я — вас не касается.

1962



Александр ВОЛЬПИН
(Александр Сергеевич Есенин-Вольпин,
сын Сергея Есенина и Надежды Вольпин)
1924-2016
СССР, США

В зоопарке

В зоопарке, прославленном грозными львами,
Плакал в низенькой клетке живой крокодил.
Надоело ему в его маленькой яме
Вспоминать пирамиды, Египет и Нил.
И увидев меня, пригвожденного к раме,
Он ко мне захотел и дополз до стекла, —
Но сорвался и долго ушибся глазами
О неровные, скользкие стены угла.
…Испугался, беспомощно дрогнул щеками,
Задрожал, заскулил и исчез под водой…
Я ж слегка побледнел и закрылся руками
И, не помня дороги, вернулся домой.
…Солнце радужно пело, играя лучами,
И меня увлекало игрою своей.
И решил я заделать окно кирпичами,
Но распался кирпич от оживших лучей,
И, как прежде с Землей, я порвал с Небесами,
Но решил уж не мстить, а спокойно заснул.
И увидел: разбитый, с больными глазами,
Задрожал, заскулил и в воде утонул…
…Над домами взыграло вечернее пламя,
А когда, наконец, поглотила их мгла,
Я проснулся и долго стучался глазами
О холодные, жесткие стены угла…

4 февраля 1941




Ион ДЕГЕН
1925-2017
СССР, Израиль

***
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони ты, мой маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

1944




Николай ГЛАЗКОВ
1919-1979
СССР

Боярыня Морозова

Дни твои, наверно, прогорели
И тобой, наверно, неосознанны:
Помнишь, в Третьяковской галерее —
Суриков — «Боярыня Морозова»?..

Правильна какая из религий?
И раскол уже воспринят родиной.
Нищий там, и у него вериги,
Он старообрядец и юродивый.

Он аскет. Ему не нужно бабы.
Он некоронованный царь улицы.
Сани прыгают через ухабы, —
Он разут, раздет, но не простудится.

У него горит святая вера.
На костре святой той веры греется
И с остервененьем изувера
Лучше всех двумя перстами крестится.

Что ему церковные реформы,
Если даже цепь вериг не режется?..
Поезда отходят от платформы —
Это ему даже не мерещится!..

На платформе мы. Над нами ночи чёрность,
Прежде чем рассвет забрезжит розовый.
У тебя такая ж обречённость,
Как у той боярыни Морозовой.

Милая, хорошая, не надо!
Для чего нужны такие крайности?
Я юродивый Поэтограда,
Я заплачу для оригинальности…

У меня костёр нетленной веры,
И на нём сгорают все грехи.
Я поэт ненаступившей эры,
Лучше всех пишу свои стихи.

1946




Георгий ОБОЛДУЕВ
1898-1954
Российская Империя, СССР

Memento Mori

Бедный, дрожащий зверёк,
Раненный выстрелом,
Плохо себя ты сберёг:
Доли не выстроил.

Лапы и хвост поджимал,
Морщился ласково,
Скраивал свой идеал
Начерно, наскоро.

Сердцем не бейся в судьбу:
Накрепко заперто.
Спёрло дыханье в зобу
Чуть ли не замертво.

Болью предсмертных потуг
Жил не надсаживай:
Видно, не нам с тобой, друг,
Встретиться заживо.

Что-то в нежданной судьбе
Вышло навыворот,
Раз не мелькнуло тебе
Верного выбора.

Кровью исходишь? скулишь,
Жмурясь на извергов,
Тёпленький, серый малыш?..
Сиверко, сиверко!

Ноги дрожат и ползут,
Потные, мокрые,
Бегом последних минут
Стёртые до крови.

Словно в заветном рывке
С силой рванулись и…
Всё повторяют пике
Смертной конвульсии.

Трепетом самых основ
Двинуто под руку:
Скоро тягучий озноб
Влезет до потроху.

Жизнь, что была не полна —
Отмель на отмели! —
Им-то хоть и не нужна, —
Взяли да отняли.

Ихнего права не трожь
Писком: «а где ж оно?»
Что-то ты дуба даёшь
Медленно, мешкотно.

Слабостям, чорт подери,
Место не в очерке!
Жалостный тон убери,
Брось разговорчики!

Чтоб у злодеев (тьфу, тьфу!)
Слёзы не падали
В каждую эту строфу
Из-за падали.

1947




Николай ЗАБОЛОЦКИЙ
1903-1956
Российская Империя, СССР

Прощание с друзьями

В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где все разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба — лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поет синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И все ли вы забыли?
Теперь вам братья — корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры — цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята…
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему еще не место в тех краях,
Где вы исчезли, легкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.

1952

Где-то в поле возле Магадана

Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их,
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звёзды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела…
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.

1956




 

Борис ПАСТЕРНАК
1890-1960
Российская Империя, СССР

Ночь

Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.

Он потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.

Под ним ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.

Всем корпусом на тучу
Ложится тень крыла.
Блуждают, сбившись в кучу,
Небесные тела.

И страшным, страшным креном
К другим каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут Млечный путь.

В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.

В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.

Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.

Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот.

Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты вечности заложник
У времени в плену.

1956




Борис СЛУЦКИЙ
1919 — 1986
СССР

Ключ

У меня была комната с отдельным ходом,
Я был холост и жил один.
Всякий раз, как была охота,
В эту комнату знакомых водил.

Мои товарищи жили с тещами
И с женами, похожими на этих тещ, —
Слишком толстыми, слишком тощими,
Усталыми, привычными, как дождь.

Каждый год старея на год,
Рожая детей (сыновей, дочерей),
Жены становились символами тягот,
Статуями нехваток и очередей.

Мои товарищи любили жен.
Они вопрошали все чаще и чаще:
— Чего ты не женишься? Эх ты, пижон!
Что ты понимаешь в семейном счастье?

Мои товарищи не любили жен.
Им нравились девушки с молодыми руками,
С глазами,
в которые,
раз погружен,
Падаешь,
падаешь,
словно камень.

А я был брезглив (вы, конечно, помните),
Но глупых вопросов не задавал.
Я просто давал им ключ от комнаты.
Они просили, а я — давал.

1966




Василий ФЁДОРОВ
1918-1984
СССР

***
По главной сути
Жизнь проста:
Ее уста…
Его уста…

Она проста
По доброй сути,
Пусть только грудь
Прильнет ко груди.

Весь смысл ее
И мудр и прост,
Как стебелька
Весенний рост.

А кровь солдат?
А боль солдатки?
А стронций
В куще облаков?

То всё ошибки,
Всё накладки
И заблуждения
Веков.

А жизни суть,
Она проста:
Ее уста,
Его уста…




Николай РУБЦОВ
1936-1971
СССР

Видения на холме
(фрагмент-конец)

***
Кресты, кресты…
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они — и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной —
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье…

1960




Галина К.

ЭЛЕГИЧЕСКОЕ

Я стою у ресторана – замуж поздно, сдохнуть рано.
И ловлю печальным взором угасающий закат.

Угасающего солнца истекающая рана
Заливает алой кровью остывающий асфальт.

С каждым мигом все страшнее Тополиная аллея,
А в аллее тополиной каждый куст – тамбовский волк.

Почему-то мне милее: пить шампанское, хмелея,
Снять мужчину посмелее и держать его за болт.

И с желанием не споря, «тачку» снять и на моторе
Пролететь хоть к сине-морю, хоть в пустую конуру,

Там, где чайник на конфорке, где житуха без комфорта,
Где опять плясать в кровати, как в саванне кенгуру.

А мужчина утром рано вынет деньги из кармана
И, шмыгнув смущенно носом, прошмыгнет в дверную щель.

Как в прокуренном дурмане встанет день в оконной раме…
Горько-горько рассмеется человеческая дщерь.

Полотенчиком утрется.. Перекусит, чем придется
И отправиться гулять. Проститутка, но не блядь.

(1967 или раньше)
Радзинский на автора не ссылался… Увы.
Из книги «Знак Венеры, или Зазеркалье»




Всеволод НЕКРАСОВ
1934-2009
СССР, Россия

***
Домики домики
Домики домики

Домики домики жмут
Жуть муть
Ничего же вот живут
Же муть же жуть

Ничего стоит заводик
Корпуса
Пропуска

Делает
Производит

Фикуса
И кактуса

Кактусы кусачие
Как усы кошачие

Вот
На подоконнике
Глядят
Пока на домики

Домики по моде
На домики комодики

Домики на домики

Много
экономики

50-60-е




Евгений ЕВТУШЕНКО
1932-2017
СССР, Россия

***
Очарованья ранние прекрасны.
Очарованья ранами опасны…
Но что с того – ведь мы над суетой
к познанью наивысшему причастны,
спасённые счастливой слепотой.

И мы, не опасаясь оступиться,
со зрячей точки зрения глупы,
проносим очарованные лица
среди разочарованной толпы.

От быта, от житейского расчёта,
от бледных скептиков и розовых проныр
нас тянет вдаль мерцающее что-то,
преображая отсветами мир.

Но неизбежность разочарований
даёт прозренье. Всё по сторонам
приобретает разом очертанья,
до этого неведомые нам.

Мир предстаёт, не брезжа, не туманясь,
особенным ничем не осиян,
но чудится, что эта безобманность –
обман, а то, что было, – не обман.

Ведь не способность быть премудрым змием,
не опыта сомнительная честь,
а свойство очаровываться миром
нам открывает мир, какой он есть.

Вдруг некто с очарованным лицом
мелькнёт, спеша на дальнее мерцанье,
и вовсе нам не кажется слепцом –
самим себе мы кажемся слепцами…

1976




Станислав КУНЯЕВ
1932
СССР-Россия

Карл XII
(Памяти Сталина)

А все-таки нация чтит короля –
безумца, распутника, авантюриста,
за то, что во имя бесцельного риска
он вышел к Полтаве, тщеславьем горя.

За то, что он жизнь понимал, как игру,
за то, что он уровень жизни понизил,
за то, что он уровень славы повысил,
как равный, бросая перчатку Петру.

А всё-таки нация чтит короля
за то, что оставил страну разорённой,
за то, что рискуя фамильной короной,
привёл гренадёров в чужие поля.

За то, что цвет нации он положил,
за то, что был в Швеции первою шпагой,
за то, что, весь мир изумляя отвагой,
погиб легкомысленно, так же, как жил.

За то, что для родины он ничего
не сделал, а может быть, и не старался.
За то, что на родине после него
два века никто на войну не собрался.

И уровень славы упал до нуля,
и уровень жизни взлетел до предела…
Разумные люди. У каждого – дело.
И всё-таки нация чтит короля!

1966




Александр ВЕЛИЧАНСКИЙ
1940 — 1990
СССР
СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев)

***
Сегодня возили гравий.
И завтра —
возили гравий.
Сегодня в карты играли,
и завтра —
в карты играли.

А девочки шлют фотографии,
и службы проходит срок.
Вот скоро покончим с гравием
и будем возить
песок.

1967




Рид ГРАЧЁВ
1935—2004
СССР

КОНТРОЛЕРУ

Не спрашивай меня,
кто я таков,
Не вороши свирепо
документы,
Не лязгай инструментом —
я готов
сказать, что знаю
в некие моменты.
Кто я?
Никто.
Никто, ничто
и всё:
вагонных рам
дрожанье,
рожденье
сна
ребеночка,
рыданье
у скучного
дорожного окна.

Я состою
из этого стекла,
из этого же самого железа,
из скрипа
одинокого протеза,
из малых волн
огромного тепла.
И если бы не эти галуны,
не этих светлых пуговок охрана,
ты сам бы вспомнил,
как мы все родны,
родством вины,
родством
открытой раны.
Как перед деревом
виновен стол,
перед горой
железо виновато,
перед осиною
виновен кол,
перед землей
вина солдата.

Мы родственны с тобой.
В морской крови,
в такой же лимфе,
как у насекомых.
Но я храню
молекулы любви.
Молекулы любви
тебе знакомы?
Любовь — это такое вещество,
способное
воспламенять предметы,
любовь — это такое
естество,
оно в тебе,
тебе
понятно это?

Открыть тебе?
Понять тебе —
тебя?
— Открытое
оно пребудет в тайне.
Я тихо сторонюсь
небытия
и в этом поезде
случайно.

Как пуговки твои
в глазах
рябят…
Я в поездах
безмолвствую невнятно.
Что поезда?
Привозят никуда,
увозят
от себя,
тебе
понятно?…

50-60-е ???




Давид САМОЙЛОВ
1920-1990
СССР

Выезд

Помню — папа еще молодой,
Помню выезд, какие-то сборы.
И извозчик лихой, завитой,
Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.
А в Москве — допотопный трамвай,
Где прицепом — старинная конка.
А над Екатерининским — грай.
Все впечаталось в память ребенка.
Помню — мама еще молода,
Улыбается нашим соседям.
И куда-то мы едем. Куда?
Ах, куда-то, зачем-то мы едем…
А Москва высока и светла.
Суматоха Охотного ряда.
А потом — купола, купола.
И мы едем, все едем куда-то.
Звонко цокает кованый конь
О булыжник в каком-то проезде.
Куполов угасает огонь,
Зажигаются свечи созвездий.
Папа молод. И мать молода,
Конь горяч, и пролетка крылата.
И мы едем незнамо куда —
Всё мы едем и едем куда-то.

1966




Юрий ЛЕВИТАНСКИЙ
1922-1996
СССР, Россия

Каждый выбирает для себя

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох да заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.




Семен ЛИПКИН
1911—2003
СССР, Россия

Зола

Я был остывшею золой
Без мысли, облика и речи,
Но вышел я на путь земной
Из чрева матери — из печи.
Еще и жизни не поняв
И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
И обезлюдевших бараков.
Неспешно в сумерках текли
“Фольксвагены” и “мерседесы”.
А я шептал: “Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?”

1967




Юрий КУЗНЕЦОВ
1941-2003
СССР, Россия

Атомная сказка

Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад.
Он пошел в направленье полета
По сребристому следу судьбы.
И попал он к лягушке в болото,
За три моря от отчей избы.
— Пригодится на правое дело! —
Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.
В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.

1968

 

***
Друг от друга всё реже стоим
В перебитой цепи воскрешений.
Между нами фантомы и дым…
Мы давно превратились в мишени.

Что нам смерть! На кабы и авось
Столько раз воскресало славянство.
Наше знамя пробито насквозь,
И ревёт в его дырах пространство.

Застит низкого солнца клочок
Тёмной воли картавая стая.
Но косится в бою твой зрачок,
Голубиную книгу читая.




Анри ВОЛХОНСКИЙ
1936-2017
СССР, Россия

«РАЙ»
Над небом голубым…

Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою стеной
А в городе том сад
Все травы да цветы
Гуляют там животные
Невиданной красы
Одно как рыжий огнегривый лев
Другое – вол, исполненный очей
Третье – золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый
А в небе голубом
Горит одна звезда
Она твоя о Ангел мой
Она всегда твоя
Кто любит тот любим
Кто светел тот и свят
Пускай ведет звезда твоя
Дорогой в дивный сад
Тебя там встретят огнегривый лев
И синий вол исполненный очей
С ними золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый

1972




Александр КУШНЕР
1936
СССР, Россия

***
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время — это испытанье.
Не завидуй никому.

Крепко тесное объятье.
Время — кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас — его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.

1976




Лев ЛОСЕВ
1937-2009
СССР, США

ВАЛЕРИК

Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь.
А. С. Пушкин

Вот ручка, не пишет, холера,
хоть голая баба на ней.
С приветом, братишка Валера,
ну, как там — даёшь трудодней?
Пока нас держали в Кабуле,
считай до конца января,
ребята на город тянули,
а я так считаю, что зря.
Конечно, чечмеки, мечети,
кино подходящего нет,
стоят, как надрочены, эти…
ну, как их… минет, не минет…
трясутся на них «муэдзины»
не хуже твоих мандавох…
Зато шашлыки, магазины —
ну, нет, городишко не плох.
Отличные, кстати, базары.
Мы как с отделённым пойдём,
возьмём у барыги водяры
и блок сигарет с верблюдом;
и как они тянутся, тёзка,
кури хоть полпачки подряд.
Но тут началась переброска
дивизии нашей в Герат.
И надо же как не поперло —
с какой-то берданки, с говна,
водителю Эдику в горло
чечмек лупанул — и хана.
Машина крутнулась направо,
я влево подался, в кювет,
а тут косорылых орава,
втащили в кусты — и привет.
Фуражку, фуфайку забрали.
Ну, думаю, точка. Отжил.
Когда с меня кожу сдирали,
я сильно сначала блажил.
Ну, как там папаня и мама?
Пора. Отделённый кричит.
Отрубленный голос имама
из красного уха торчит.

1980




Роман СОЛНЦЕВ 
1939-2007
СССР, Россия

***
Женщина плачет в вагонном окне
или смеется – не видно в вагоне.
Поезд ушел – и осталось во мне
это смещение счастья и горя.

Что там – цветущая белая ветка?
Или же ветка в налипшем снегу?
В жизни моей так бывает нередко –
я различить не могу…

1987




Иосиф БРОДСКИЙ
1940-1996
СССР, США
.
Одиночество

Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из-под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, —
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и — кстати — самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими её могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.

Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими её дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклоняться данности
с убогими её мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.

1959

.
«Пришлите мне книгу со счастливым концом…»
Назым Хикмет

Путешественник, наконец, обретает ночлег.
Честняга-блондин расправляется с подлецом.
Крестьянин смотрит на деревья
и запирает хлев
на последней странице
книги
со счастливым концом.
Упоминавшиеся созвездия капают в тишину,
в закрытые окна, на смежающиеся ресницы.

…В первой главе деревья
молча приникли к окну,
и в уснувших больницах больные кричат, как птицы.
Иногда романы заканчиваются днем.
Ученый открывает окно, закономерность открыв,
тот путешественник
скрывается за холмом,
остальные герои встречаются в обеденный перерыв.
Экономика стабилизируется,
социолог отбрасывает сомнения.
У элегантных баров
блестят скромные машины.
Войны окончены. Подрастает поколение.
Каждая женщина может рассчитывать на мужчину.
Блондины излагают разницу
между добром и злом.
Все деревья — в полдень — укрывают крестьянина тенью.
Все самолеты благополучно
возвращаются на аэродром.
Все капитаны
отчетливо видят землю.
Глупцы умнеют. Лгуны перестают врать.
У подлеца, естественно, ничего не вышло.
…Если в первой главе кто-то продолжает орать,
то в тридцатой это, разумеется же, не слышно.
Сексуальная одержимость и социальный оптимизм,
хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон,
полудетективный сюжет, именуемый — жизнь.
…Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!

1960

***
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
— До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
— словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

1962




Эдуард ЛИМОНОВ
1943 — 2020
СССР, Франция, Россия

***
Я уже прожил свой Париж,
Что в чешуе ребристых крыш.
Когда скопленья тучевые,
пронзают пики лучевые…

И озарялся Лувр как сон,
(Каштанов это был сезон!)
В каштанах свечи их стояли
(Тогда меня там все читали!)

Я уже прожил свой Париж,
Те — умерли, а тех — не чтишь,
А эти провалились сквозь подкладку…
Но я целую эту беспорядку…

И мысленно вдоль Сены прохожу,
С буксирами с песком в дожде дрожу
И двигаюсь к вокзалу Аустерлица,
Какие же знакомые всё лица….




Виктор КРИВУЛИН
1944–2001
СССР, Россия

Вопрос к Тютчеву

Я Тютчева спрошу, в какое море гонит
обломки льда советский календарь,
и если время — божья тварь,
то почему слезы́ хрустальной не проронит?
И почему от страха и стыда
темнеет большеглазая вода,
тускнеют очи на иконе?

Пред миром неживым в растерянности, в смуте,
в духовном омуте, как рыба безголос,
ты — взгляд ослепшего от слез,
с тяжелым блеском, тяжелее ртути…
Я Тютчева спрошу, но мысленно, тайком —
каким сказать небесным языком
об умирающей минуте?

Мы время отпоем и высохшее тельце
накроем бережно нежнейшей пеленой…
Родства к истории родной
не отрекайся, милый, не надейся,
что бред веков и тусклый плен мину́т
тебя минует — веришь ли, вернут
добро исконному владельцу.

И полчища тене́й из прожитого всуе
заполнят улицы и комнаты битком…
И — Чем дышать? — у Тютчева спрошу я,
и сожалеть о ком?

Ноябрь 1970 года




Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО
СССР, Россия
1946-2012

ЗИМНЕЕ ЧТЕНИЕ

Угасший лист кленовый о стекло.
Продрогшая земля у белого залива
Теперь, как наша жизнь — покорна и чиста.

Не открывая глаз.
Изогнута строка,
За ней промозглое и низкое светило
висит в глазнице тусклого
огня на тонких жилах рифм,
Потом весна, душа,
Потом: туда-сюда,

И ветер поет, будто снов трава,
Скребется лист в окно с упрямством мертвеца,
Осока, горизонт, белесый пар,
И мгла тишайшего Элизия стекает
по венам выпуклым,
И чайки узкий вскрик снегами, словно эхо, заплывает
заплывает,
Любовь ничто не объясняет,
Да прахом подлым отдает строка,
Сужаясь и летя в кругах припоминанья.

Читаешь дальше; светло-синий мох,
Табачный дым ложится на пол,
Но вновь начни с умолкшего конца,
Где всякий смысл превозмогая,
Всей чешуей сверкающая слов —
Подобно сгнившим немощным покровам —
Строка сползает прочь и открывает взору
Раскаты тьмы, цветущие огнем
Все той же тьмы, сметающей начало.




Евгений БЛАЖЕЕВСКИЙ
1947 — 1999
СССР, Россия

Магистрал венка сонетов «Осенняя дорога»

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень
Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть,
Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь,
Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась.

Что с рожденьем ребенка теряется право на выбор,
И душе тяжело состоять при раскладе таком,
Где семейный сонет исключил холостяцкий верлибр
И нельзя разлюбить, и противно влюбляться тайком…

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что время –
Не кафтан и судьбы никому не дано перешить,
Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье,
Коли осень для бедного сердца плохая опора…
И слова из романса: «Мне некуда больше спешить…»
Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофера.

1978-1985-1987




Юлия ДРУНИНА
1924 — 1991
СССР

Покрывается сердце инеем —
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока —
Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Все ж крещеная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы,-
За избранных
Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!

1991




Валентин НИКИТИН
1947-2017
СССР, Россия

***
ах не пора ли не пора
порвать со всем порвать со всеми
что устарело как вчера
и надоело – как соседи
по винтовой куда-то вверх
уйти из мира где обрыдло
и боль привязанностей всех
вдруг оборвать – как над обрывом
чтобы душа – в иную даль
к иной земле иному небу!
где невозвратного не жаль
где все оставленное – небыль
и над кругами девятью
не досягая сферы первой
зажечь незримую звезду –
единственную во вселенной

70-е




Нина ИСКРЕНКО
1951-1995
СССР, Россия

***
В России всегда можно было стрельнуть сигарету
Спросить самогону
у хуем исписанной двери
Нарвать георгинов на клумбе
Слетать на субботу
с товарищем детства к веселому Черному морю
Знакомясь на улице
дело докончить в сортире
В натуре всегда тут была широта
до избытка
К задам и грудям ощутима любовь до зарезу
ЛЮБОВЬ — НЕ ИГРА !
как начертано мелом в глубинах
шестого подъезда
В России всегда можно было убить человека
и вытереть руки о землю
траву
и березу

Всегда человека дубасила странноприимна совесть
начатки плодов присуждавшая в жертву родному народу
В стране от которой все ангелы видно давно отвернулись
А все трубочисты
ушли с головою в работу
В России всегда можно было легко и свободно
пред тем как свихнуться
пойти и стрельнуть сигарету




Денис НОВИКОВ
1967-2004
СССР, Россия, Израиль

Россия

Ты белые руки сложила крестом,
лицо до бровей под зелёным хрустом,
ни плата тебе, ни косынки –
бейсбольная кепка в посылке.
Износится кепка — пришлют паранджу,
за так, по-соседски. И что я скажу,
как сын, устыдившийся срама:
«Ну вот и приехали, мама».

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
мы ровно полмира держали в зубах,
мы, выше чернил и бумаги,
писали своё на рейхстаге.
Своё – это грех, нищета, кабала.
Но чем ты была и зачем ты была,
яснее, часть мира шестая,
вот эти скрижали листая.

Последний рассудок первач помрачал.
Ругали, таскали тебя по врачам,
но ты выгрызала торпеду
и снова пила за Победу.
Дозволь же и мне опрокинуть до дна,
теперь не шестая, а просто одна.
А значит, без громкого тоста,
без иста, без веста, без оста.

Присядем на камень, пугая ворон.
Ворон за ворон не считая, урон
державным своим эпатажем
ужо нанесём – и завяжем.

Подумаем лучше о наших делах:
налево – Маммона, направо – Аллах.
Нас кличут почившими в бозе,
и девки хохочут в обозе.
Поедешь налево – умрешь от огня.
Поедешь направо – утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.

1992




Саша СОКОЛОВ
1943
СССР, Канада

Валдайский сон

Накануне первых звёзд
От угара плачу –
Мёрзни, мёрзни, волчий хвост,
Грейся, хвост собачий.
Дрыхнет Кот у очага
И храпит немного,
Из худого сапога
Вылезает коготь.
Снится этому Коту-
Воркоту Валдая:
Сидят волки на мосту,
И Кот рассуждает:
Если б я Собака был,
То любил бы Волка,
Ну а если б волком выл,
По Собаке только.
Погляжу ли из окна,
Из другого ль гляну –
Вся в снегу стоит сосна
На снегу поляны.
Идут ведьмы на погост,
О своём судача:
– Мёрзни, мёрзни, святый хвост,
Грейся, хвост чертячий.
Всё синё. И вся синя
Слюдяная Волга,
Едет Пёс по ней в санях,
Погоняя Волка.




Леонид ГУБАНОВ
1946-1983
СССР

СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев)

Золотая баржа

Разобрали меня пополам –
проститутки и купола.
И раздетым им догола…
я уже ничего не сыграю.
на гитаре своей – Бордо,
где натянуты волосы Музы…
И ныряют с моих бортов,
словно с баржи с тяжелым грузом,
обнаженные, без порток,
мысли – светлые карапузы.
Я иду поперек волны,
и от груза трещит спина,
нет ни родины, ни жены,
только тень того пацана,
что нырнул с меня глубоко
и не выплыл – совсем пропал,
а писал стихи так легко,
словно в речке коня купал.
И грустит по нему Рязань
и деревни, что там окрест,
но не верю я тем слезам,
как не верю в железный крест.
Говорю, будто пару рельс
и спаяли-то кое-как –
не порожний сегодня рейс
к светлой памяти тянет парк.
Придавили ему – главу,
чтобы больше не пел, не пил.
Светлый месяц упал в траву,
прошептал: «Ну зачем живу?!» –
и ромашку озолотил.
Ветер воет, деревья валит.
Ведьма в поле похлебку варит.
А меня не страшит волна,
неуемная глубина.
Я печален, и я квадратен,
бесхарактерен мой характер.
Я не в поле, и не в лесу.
И зачем мне воров бояться,
я ведь золото вам везу,
вам, уродам, и вам, паяцам!..




Александр ВОЛОДИН
1919-2001
СССР, Россия

***
Выпил в семь утра,
потом допил
Вредно для нутра,
зато — допинг.

Мне уже пора,
а вам рано.
Что же до нутра,
так там — рана.

Берегу ее,
пою водкой.
Вот житье мое.
Живу вот как.




Александр БАШЛАЧЕВ
1960-1988
СССР

Грибоедовский вальс

В отдаленном совхозе «Победа»
Был потрепанный старенький «ЗИЛ».
А при нем был Степан Грибоедов,
И на «ЗИЛе» он воду возил.
Он справлялся с работой отлично.
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.
После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.
На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье,
И таращили бабы глаза.
Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.
Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.
И поплыли знакомые лица…
И приснился невиданный сон —
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!
Он увидел свои эскадроны.
Он услышал раскаты стрельбы
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.
Но он легко оценил положенье
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.
Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом,
Водовоз Грибоедов Степан.
Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.
Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.
На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.
Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали «Ура!»
Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.
Он смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук.




Олег ГРИГОРЬЕВ
1943 —1992
СССР

ДУША

Принимал я больных в кабинете,
Поздно ложился, вставал рано.
Пациенты при ярком свете
Раскрывали свои мне раны.

Однажды приходит девица
— Доктор, я в душу ранена!
Говорит и на стол ложится
В зимнее утро раннее.

Груди я вскрыл ей скальпелем,
Чтобы душу достать,
Вдруг вскочила на плиты каменные
И стала больная плясать.

— Вот так душа человеческая!
Просто прозрачный ребенок.
Будто божок древнегреческий
Без трусов и пеленок.

— Все, я поправилась, доктор!
Пытка была хуже ада.
А душу возьмите на опыты.
Не болит и не надо.

Так девица сказала,
Оделась и удалилась.
Душа ее затрепетала,
И в руке моей растворилась.




Игорь ИРТЕНЬЕВ
1947
СССР, Россия

***
смерть единичного поэта
не сделает в пространстве брешь
в такой большой стране как эта
таких как мы хоть жопой ешь

Камелия

Женщина в прозрачном платье белом,
В туфлях на высоком каблуке,
Ты зачем своим торгуешь телом
От большого дела вдалеке?

Ты стоишь, как кукла разодета,
На ногтях сверкает яркий лак,
Может, кто тебя обидел где-то?
Может, кто сказал чего не так?

Почему пошла ты в проститутки?
Ведь могла геологом ты стать,
Или быть водителем маршрутки,
Или в небе соколом летать.

В этой жизни есть профессий много,
Выбирай любую, не ленись.
Ты пошла неверною дорогой,
Погоди, подумай, оглянись!

Видишь — в поле трактор что-то пашет?
Видишь — из завода пар идет?
День за днем страна живет все краше,
Неустанно двигаясь вперед.

На щеках твоих горит румянец,
Но не от хорошей жизни он.
Вот к тебе подходит иностранец,
Кто их знает, может, и шпион.

Он тебя как личность не оценит,
Что ему души твоей полет,
Ты ему отдашься из-за денег,
А любовь тебя не позовет.

Нет, любовь продажной не бывает!
О деньгах не думают, любя,
Если кто об этом забывает,
Пусть потом пеняет на себя.

Женщина в прозрачном платье белом,
В туфлях на высоком каблуке,
Не торгуй своим ты больше телом
От большого дела вдалеке!

1986

***
Когда сгорю я без остатка
В огне общественной нужды,
Идущий следом вспомнит кратко
Мои невнятные труды.
И в этот миг сверкнет багрово
Во тьме кромешной и густой
Мое мучительное слово
Своей суровой наготой.
Причинно-следственные связи
Над миром потеряют власть,
И встанут мертвые из грязи,
И упадут живые в грязь.
И торгаши войдут во храмы,
Чтоб приумножить свой барыш,
И воды потекут во краны,
И Пинском явится Париж.
И сдаст противнику без боя
Объект секретный часовой,
И гайка с левою резьбою
Пойдет по стрелке часовой.
И Север сделается Югом,
И будет Западом Восток,
Квадрат предстанет взору кругом,
В лед обратится кипяток.
И гильза ляжет вновь в обойму,
И ярче света станет тень,
И Пиночет за Тейтельбойма
Опустит в урну бюллетень.
И дух мой, гордый и бесплотный,
Над миром, обращенным вспять,
Начнет туда-сюда витать,
Как перехватчик беспилотный.

1986




Александр ЕРЁМЕНКО
1950
СССР, Россия

***
Игорь Александрович Антонов,
Ваша смерть уже не за горами.
То есть, через несколько эонов
ты как светоч пролетишь над нами.

Пролетишь, простой московский парень,
полностью, как Будда, просветленный.
На тебя посмотрят изумленно
Рамакришна, Кедров и Гагарин.

Я уже давно не верю сердцу,
но я твердо помню: там, где ты
траванул, открыв культурно дверцу,
на асфальте выросли цветы!

Потому-то в жизни этой гадской,
там, где тень наводят на плетень,
на подвижной лестнице Блаватской
я займу последнюю ступень.

Кали-юга — это центрифуга.
Потому, чтоб с круга не сойти,
мы стоим, цепляясь друг за друга
на отшибе Млечного Пути.

А когда навеки план астральный
с грохотом смешается с земным,
в расклешенных джинсах иностранных,
как Христос, пройдешь ты по пивным.

К пьяницам сойдешь и усоногим.
К тем, кто вовсе не имеет ног.
И не сможет называться йогом,
кто тебя не пустит на порог.

А когда в последнем воплощенье
соберешь всего себя в кулак,
пусть твое сверхслабое свеченье
поразит невежество и мрак!

Подойдешь средь ночи к телефону —
аж глаза вылазят из орбит:
Игорь Александрович Антонов
как живой с живыми говорит!

Гений твой не может быть измерен.
С южных гор до северных морей
ты себя навек запараллелил
с необъятной родиной моей!




Борис РЫЖИЙ
1974-2001
СССР, Россия

* * *
С антресолей достану «ТТ»,
покручу-поверчу —
я ещё поживу и т.д.,
а пока не хочу
этот свет покидать, этот свет,
этот город и дом.
Хорошо, если есть пистолет,
остальное — потом.
Из окошка взгляну на газон
и обрубок куста.
Домофон загудит, телефон
зазвонит — суета.
Надо дачу сначала купить,
чтобы лес и река
в сентябре начинали грустить
для меня дурака.
чтоб летели кругом облака.
Я о чём? Да о том:
облака для меня дурака.
А ещё, а потом,
чтобы лес золотой, голубой
блеск реки и небес.
Не прохладно проститься с собой
чтоб — в слезах, а не без.




Дмитрий ПРИГОВ
1940-2007
СССР, Россия

***
Посетил я старенькую маму
Да и сам я старенький вполне
Мама говорит печально мне:
Старенький ты мой! – а я и прямо –
Старенький! я ей и говорю:
Мама, мама, я сейчас помру! –
Нет, — отвечает она, —
Еще рано, сыночек
Ты пока еще только старенький




Иван ЖДАНОВ
1948
СССР, Россия

***
Расстояние между тобой и мной — это и есть ты,
и когда ты стоишь предо мной, рассуждая о том и о сем,
я как будто составлен тобой из осколков твоей немоты,
и ты смотришься в них и не видишь себя целиком.

Словно зеркало жаждой своей разрывает себя на куски
(это жажда назначить себя в соглядатаи разных сторон) —
так себя завершает в листве горемычное древо тоски,
чтобы множеством всем предугадывать ветра наклон,

чтобы петь, изъясняться, молчать и выслушивать всех,
самолетной инверсией плыть в плоскостях тишины —
но блуждает в лесу неприкаянный горький орех,
словно он замурован бессонницей в близость войны.

Где он, рай с шалашом, на каком догорает воре,
я же слеп для тебя, хоть и слеплен твоею рукой:
холостая вода замоталась чалмой на горе,
и утробы пусты, как в безветрие парус какой.

Как частица твоя, я ревную тебя и ищу
воскресенья в тебе, и боюсь — не сносить головы,
вот я вижу, что ты поднимаешь, как ревность, пращу,
паровозную перхоть сбивая с позорной листвы.

Словно ты повторяешь мой жест, обращенный к тебе,
так в бессмертном полете безвестная птица крылом
ловит большее сердце, своей подчиняясь судьбе,
и становится небом, но не растворяется в нем.

Да, я связан с тобой расстояньем — и это закон,
разрешающий ревность как правду и волю твою.
Я бессмертен, пока я покорен, но не покорён,
потому что люблю, потому что люблю, потому что люблю.




Тимур КИБИРОВ
1955
СССР, Россия

***
— Их-то господь — вон какой!
Он-то и впрямь настоящий герой!
Без страха и трепета в смертный бой
Ведет за собой правоверных строй!
И меч полумесяцем над головой,
И конь его мчит стрелой!
А наш-то, наш-то — гляди, сынок —
А наш-то на ослике цок да цок
Навстречу смерти своей.

А у тех-то господь — он вон какой!
Он-то и впрямь дарует покой,
Дарует-вкушает вечный покой
Среди свистопляски мирской!
На страсти-мордасти махнув рукой,
В позе лотоса он осенен тишиной,
Осиян пустотой святой.
А наш-то, наш-то — увы, сынок —
А наш-то на ослике цок да цок
Навстречу смерти своей.

А у этих господь — ого-го какой!
Он-то и впрямь владыка земной!
Сей мир, сей век, сей мозг головной
Давно под его пятой.
Вкруг трона его веселой гурьбой
— Эван эвоэ! — пляшет род людской.
Быть может, и мы с тобой.
Но наш-то, наш-то — не плачь, сынок —
Но наш-то на ослике цок да цок
Навстречу смерти своей.

На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдет,
Никуда не спрятаться ей!




Бахыт КЕНЖЕЕВ
1950
СССР, Канада

***
Доживать, ни о чем не жалея,
даже если итогов (прости!)
кот наплакал. В дождливой аллее
лесопарка (две трети пути
миновало) спрягаешь глаголы
в идеальном прошедшем. Давно
в голове неуютно и голо,
о душе и подумать смешно.
Дым отечества, черен и сладок,
опьяняет московскую тьму.
Роща претерпевает упадок.
Вот и я покоряюсь ему.
Хорошо бы к такому началу
приписать благодушный конец,
например, о любви небывалой,
наслаждении верных сердец.
Или, скажем, о вечности. Я ли
не строчил скороспелых поэм
с непременной моралью в финале,
каруселью лирических тем!
Но увы, романтический дар мой
слишком высокомерен. Ценю
только вчуже подход лапидарный
к дешевизне земного меню.
Любомудры, глядящие кисло,
засыхает трава-лебеда.
Не просите у осени смысла —
пожалейте ее, господа.
Очевидно, другого подарка
сиротливая ищет душа,
по изгибам дурацкого парка
сердцевидной листвою шурша,
очевидно, и даже несложно,
но бормочет в ответ: «не отдам»
арендатор ее ненадежный,
непричастный небесным трудам.

1991




Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ
1952
СССР, Россия

Е. Ф. Фадеевой

Не сменить ли пластинку? Но родина снится опять.
Отираясь от нечего делать в вокзальном народе,
Жду своей электрички, поскольку намерен сажать
То ли яблоню, то ли крыжовник. Сентябрь на исходе.
Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране
Приспособить какую-то важную доску к сараю.
Перспектива из снов — сон во сне, сон во сне, сон во сне.
И курю в огороде на корточках, время теряю.
И по скверной дороге иду восвояси с шести
Узаконенных соток на жалобный крик электрички.
Вот ведь спички забыл, а вернешься — не будет пути,
И стучусь наобум, чтобы вынесли — как его — спички.
И чужая старуха выходит на низкий порог,
И моргает, и шамкает, будто она виновата,
Что в округе ненастье и нету проезжих дорог,
А в субботу в Покровском у клуба сцепились ребята,
В том, что я ошиваюсь на свете дурак дураком
На осеннем ветру с незажженной своей сигаретой,
Будто только она виновата и в том, и в другом,
И во всем остальном, и в несчастиях родины этой.

1987




Лев РУБИНШТЕЙН
1947
СССР, Россия

***
Пришел, ушел, и будто бы не он
Пускал по ветру легкие колечки.
Кто он? Шпион? Трехкратный чемпион?
Или седой из детства почтальон?
Не Печкин, нет, какой там еще Печкин!

А ты гори, заветная звезда.
Лишь ты одна не сука, не училка,
Не белка на заборе, не бутылка,
Не в поросячьем облике копилка.
Ты лишь одна как будто б навсегда.

Я это так, не принимай всерьез.
Сердечные забудутся уколы,
А воз все там же. Помнишь этот воз?
Он все скрипел, но никуда не вез.
Не помнишь, нет? Ну как же, возле школы!

Там еще были липы, был там снег,
Еще чего–то было там такое.
Вот, вспомнил! Шел навстречу человек,
Мне не знакомый. Он достал «Казбек»
И прикурил единственной рукою.

А ты гори, заветная звезда.
Тебя я вижу, а меня ты видишь?
Ты слышишь, как разнылись поезда,
Как на клеенку пролилась вода,
Как переходит бабушка на идиш?

.

Регулярное письмо
С четверга на пятницу

22.
Мне приснился едкий дым и с себя посмертный слепок… Что на память раздадим? Что захватим напоследок? Не дается благодать – вот и ходим непопарно. Это так элементарно, что не стоит объяснять…
23.
Мне приснилось, что в ночи сердце вынуто из ножен. Что мы знаем? Что мы можем? Тот, кто знает, пусть молчит…
25.
Мне снилось, будто б мы простимся на мосту… Устали – отдохнем… Природа неспроста ведь… Восторженный прием нам обеспечен вряд ли… И мы с тобой вдвоем предположить не можем, что будет через день, а то и через два… Последнее свиданье… Простимся на мосту…
27.
Мне снилось, будто бы в песок он навсегда прилег. Кому понять, как не ему, земную кутерьму? И то, что все не так, как есть… И что невнятна весть…
И вот витает над землей товарищ дорогой…
Пойдем и мы туда, куда не хочет течь вода. Где осыпаются мозги, где визги и ни зги… Пойдем и мы – пора, пора нам с этого двора. Предполагали жить себе, а вот тебе и на…
30.
Мне снилась пара пустяков – оцепененье и терпенье. Пока ж упрячем клювы в перья на перекрестке сквозняков. Мы знаем цену и тому, и этому мы знаем цену. Но на кого оставить сцену, приемля посох и суму? И как идти в таком тумане не час, не день, а тыщу лет – с пудовой фигою в кармане, с холодным ветром тет-а-тет?




Татьяна ГЛУШКОВА 
1939-2001
СССР, Россия

* * *
Когда не стало Родины моей,
Я ничего об этом не слыхала:
Так, Богом бережёная, хворала –
Чтоб не было мне горше и больней…

Когда не стало Родины моей,
Я там была, где ни крупицы света:
Заслонена, отторгнута, отпета –
Иль сожжена до пепельных углей.

Когда не стало Родины моей,
В ворота ада я тогда стучала:
«Возьми меня!»… а только бы восстала
Страна моя из немощи своей.

Когда не стало Родины моей,
Воспряла смерть во всем подлунном мире,
Рукой костлявой на железной лире
Бряцая песнь раздора и цепей.

Когда не стало Родины моей,
Тот, кто явился к нам из Назарета,
Осиротел не менее поэта
Последних сроков Родины моей.

8 апреля 1992 года




Мирослав НЕМИРОВ
1961-2016
СССР, Россия

***
При Царизме было кайф,
Процветание былО,
И за свой прекрасный лайф
Весь народ ликовалО.

Но проклятой декадне
Это поперек горла;
Все хотели блять оне
Поразвратнее разврат!

Всё бы, сукам, им стихий —
Всё бы им бы, гадам, ницш,
В сраку всё б им поебстись,
Чтоб йщё поганей нигилизм, —

Все б им, падлам, Дионис,
Все б антихрист да Христос —
Вот и, на фиг, доеблись
До известно до чего-с!

1990, июнь, Надым




Виталий ДМИТРИЕВ
1950
СССР, Россия

***
А всё начнётся с мелочей – в овраге высохнет ручей,
скворец в свой домик не вернётся,
заблудится среди ветвей, с тропы собьётся муравей,
пчела об улей разобьётся…

Да, всё начнётся с ерунды, на полюсах подтают льды,
слегка сместится ось земная,
до срока отцветут сады, но не завяжутся плоды –
прихлынет влага ледяная…

Да, всё начнётся с пустяков, ведь мир действительно таков
и смётан на живую нитку.
Он потому ещё живой, что выдаёт нам не впервой
закономерность за ошибку.

Немного вкривь… Немного вкось… И понеслось… И началось —
пожар, потоп, землетрясенье…
Что остаётся – только ждать, когда настанет благодать,
смакуя каждое мгновенье.

2018




Иеромонах Роман (Александр Матюшин)
СССР, Россия
1954

А на этой земле никому не успеть.
Богатящийся много оставит,
Ублажаю тебя, сотаинница Смерть,
Ублажаю живыми устами.
Если Ты избавляешь от больших утрат,
Если всяк пораженьем помечен,
Слава Богу, никто не вернётся назад,
Слава Богу, никто здесь не вечен.
Всё не наше кругом, всё чужое окрест,
Не сроднится нетленному с тленом.
Вот и рвётся душа из земных этих мест,
Тяготясь кратковременным пленом.
Загостилась она. Не пора ли домой?
Покаянье спровадит в дорогу…
У исхода явися, Хранителю мой,
Тих и радостен, буди подмогой.

1994, Скит Ветрово

 

Recommended articles